Болгарские «TU-134»

      Злосчастная параллель, не умеющая признавать силу и опыт дворовых драк, не оставляла попыток доказать свои права на лидерство среди подростков в захолустной деревне. Раньше были только мелкие стычки, однако в последние полгода Антон стал замечать за ними больше наглости. И вот снова несколько особо бойких пацанов решили подписаться на бесплатную раскраску лиц и позвали на «разговор» Пятифана на каникулах. Они отдалённо могли напоминать тех клоунов, что Антон видел ещё в Московском цирке на проспекте Вернадского трёх лет ранее.       Вечерело. Ленивые снежинки опадали на и без того белую землю. В стенах школы не было никого, кроме нового охранника. Прослыл он в деревне местным алкашом, готовым почки продать за бутылку да хоть паленой, но всё-таки водки. Оттого было неудивительно, отчего же за школой следили не лучше, чем тот за своей печенью.       В груди Антона роились разнообразные чувства и беспорядочным клубком оседали на мозгах вопросами. От того, когда же этим упрямым козлам надоест показывать пустую силу, и до того, когда же его не-менее-упёртые-бараны наконец перестанут кидаться в каждую разборку. Кто кому и что пытался доказать этими петушиными боями он так понять и не смог. Однако же и в этот раз пошел, занял место у ледяной обшарпанной стены с прибавившимися оскорбительными надписями и принялся ожидать окончания шоу. Обновлённый «повешенный» как символ ментального самочувствия Антона в этот момент продолжал тихонечко висеть на кривой виселице.       Всё в Бяше и Роме выражало превосходство — от поз до выражений лиц и глаз. Несменно стоя плечом к плечу, они глядели с неприкрытой насмешкой на долговязых пацанов напротив. Словно два хищных зверя, готовых напасть, стоит только показать хоть каплю слабости. Ощущая фантомные клыки на сонной артерии, один из парней, которого кличали «дрыщом», поёжился, но тем не менее продолжил делать вид, словно является хозяином ситуации. Только бегающие несоизмеримо большие глазки по сравнению с худым лицом выдавали в нём неуверенность. На жирные коротко-стриженные волосы налипали снежинки, которые он стряхивал дёрганными руками.       Ромка отточенным до профессионализма движением выгнул правую бровь.       — Ну и? К чему на этот раз решили приебаться? Я уже начинаю подозревать, братки, — обратился он через плечо одновременно к рядом стоящему Бяше и поджавшему губы Антону поодаль, — что мы из них вытрясли последние мозги. Кажется я видел что-то похожее после последней стрелки.       — Точно-точно! — подхватил Бяша. — Кучка дермища, прямо возле стены, где мы их прижучили-на!       У пацанов перекосились лица. Руки их сжались в кулаки, однако же кидаться в драку они сразу не стали. Вместо этого самый высокий из них, что на полторы головы оказался выше Пятифана и, кажется, считал это за личное достижение, выступил вперёд. Прежде подбитый глаз прищурился. Сталь блеснула во взгляде.       — Птичка вот напела, что вы нашего пацана отмудохали почём зря на неделе. Больно борзыми вы стали в последнее время. Не по понятиям это, Пятифан, втроём на одного.       Потрескавшиеся губы Ромки расширились в язвительную ухмылку, сам он скрестил руки на груди и уставился на «подбитого» в упор.       — Чего же «зря»? Заслуженно. Не зря теперь промежутками в зубах светит.       Антон припоминал, что ещё до начала каникул Ромка и Бяша и вправду избили какого-то пацана из параллели. Разукрасили его в заброшенном здании недалеко от школы, отчего тот даже не отсвечивался все остальные дни. Кажется всё из-за того, что его обнаружила в пустом классе Катька в тот момент, когда он пытался вырвать струны из скрипки в отсутствие Полины. Она активно готовилась к соревнованиям в соседнее село до нового года, и тот пацан, видимо, решил подпортить жизнь параллели таким образом. К несчастью для него, слухи из уст Кати до Пятифана быстро доходят.       — Да он просто по делам в класс зашёл, кто ж знал, что там находится эта «драгоценная» скрипка?! — «подбитый» уже терял терпение. — Не разбираясь, сразу в драку кидаетесь как псины подзаборные! Да вас самих отмудохать мало!       — Рискни, Подбитов. За базар надо отвечать. — протянул Ромка излюбленную фразу и продолжил выжигать лицо пацана напротив взглядом, похожим на негаснущую бензиновую зажигалку. Заметив на лице того отголоски нерешительности, как у «дрыща», он глубоко вздохнул. — Вы пиздец скучные. Думал будет что-то поинтереснее. Времени на вас, гандонов, жалко.       — О дерьмо мараться не хочется-на! — поддакнул Бяша.       Довольный поддержкой Ромка развернулся и взглянул на примёрзшего к стене Антона. В густой чаще его глаз показался солнечный просвет.       — Ну что, Тох, к тебе? Оля же дома? Чёрного плаща досмотрим лучше.       Ромка показал ему беззлобную ухмылку, словно обещая, что на этот раз ничего обрабатывать не придётся. Антон улыбнулся. Не успел он толком выпрямиться и вздохнуть с облегчением, как до этого молчавший «дрыщ», кажется, не смог смириться с тем, что их так проигнорировали, и использовал один из самых гнусных и жалких способов провоцирования на драку — оскорбления:       — Куда намылились?! Да ещё и с этой подстилкой!       Бяша резко развернулся — резче, чем того стоило — и несвойственно ему громко рявкнул:       — Повтори, что спизданул. — он хотел было уже рвануть ближе к чуть отскочившему пацану, как также развернувшийся Ромка выставил перед другом руку и нечитаемым взглядом уставился на них. Антон поджал губы и нахмурился, предчувствуя предстоящий бардак.       Понимая, что иначе никак побранную честь товарища не отстоять, «подбитый» подхватил речь друга и заговорил насмешливым повышенным тоном:       — Да видно же — настоящая подстилка. — он ухмыльнулся при виде того, как начало темнеть лицо Ромки. — Личико смазливое, всё за Пятифаном бегает да глазок не сводит в окулярах своих-то.       «Дрыщ», почувствовавший, что своего они добиваются, обнажил жёлтые не чищенные зубы и загоготал.       — Ни разу не видел, чтобы он с девчонками мутил. Всё с пацанами да с пацанами. А может он это… того? Заднеприводный! Как в тех слушках, что по школе гуляют вот уже год!       Бяша поглядывал то на Рому, то в нескрываемом гневе на пацанов перед собой, явно не зная, что предпринять. А Ромка тем временем продолжал молчать, держа руку перед другом и мешая ему кинуться в бой. Слушал, словно бы запоминая последние слова человека перед собой, чтобы потом их выгравировали на его памятнике на том кладбище за чащей.       — Ромка, чего такой хмурый? За живое неужто задели? Извиняй, в штаны пидорские не заглядываем. Но неужто вы с ним действительно…?       Пацан успел сказать только первую часть своего оскорбления и даже не смог насладиться своим мнимым триумфом, как ему с размаху прилетело в живот. От неожиданности и боли он свалился в снег. А друг его округлёнными глазищами уставился на тяжело дышащего Антона. Светлые брови глубоко нахмурены, в глазах плескались беспокойные яростные волны и с остервенением бились о камни. Мышцы ног из-за резкого рывка пульсировали наравне с костяшками правой ладони.       Ромка же расширил глаза и со сложными эмоциями глянул на стоящего перед ним Антона.       — Заткни… свою пасть, шакал. — вырвался рык у Антона. Неконтролируемо хриплый.       Покуда в душе бушевал шторм, в самом его центре зародилось обжигающее тепло, что разливалось по всему телу вместе с кровью. Это ощущение было схоже с тем моментом, когда мальчишеская ладонь сжалась в кулак и врезала в прыщавую физиономию Бабурина. Вспышка адреналина озарила зашуганного мальчика, когда действия его спасли едва не побранную честь и отразились в чужих глазах одобрением, коего так не хватало. Страх и неконтролируемая злоба, смешанная с ощущением триумфа и присутствием достоинства. Тепло это выжигало моральные устои и вместе с тем зажигало неестественно огромный костёр чего-то необъяснимого.       Потухло тепло также быстро, как появилось. Словно ледяной ветер с падающими снежинками сдули с него всё наваждение.       В какой-то момент «дрыщ» отмер и ударил по лицу Антона. Антон отклонил голову, но удар всё же пришёлся на очки. Стекло лопнуло, из-за чего оно с краю пошло трещинками. Антон не смог удержать равновесие на скользком льду и врезался в стоящего позади Ромку. Тот плотно схватил его за плечи и закрепил в одном положении. Пальцы с огрызанными ногтями впились в кожу сквозь ткань куртки, но даже так исходящее тепло от тела помогало постепенно выравнять дыхание и успокоить колотящееся сердце. Короткий хриплый шёпот: «в порядке?» обдало замёрзшее ухо жаром. Получив заторможенный, но положительный кивок, Рома стянул с головы шапку и всучил её Антону. После обошёл его и вместе с отмершим Бяшей кинулся в долгожданный бой.       У «повешенного» белизна земли окрасилась в гранатовые пятна.       Замёрзшие руки теребили края чёрной шапки, а сам Антон обречённым взглядом посматривал на собственные порванные перчатки, которыми на лице долговязого пацана выбивали дворовое клеймо неудачника. Обрабатывать эти сбитые в кровь костяшки казалось занятием бесполезным, порешил юноша, и настаивать на том, чтобы Рома держал их тепле тоже.       К неповторимому морозному аромату прибавился запах крови. Тишину близлежащей чащи прерывал гомон бойких пацанов и еще громче в ответочку вылетающие ругательства. Хрипы, стоны, звуки нещадных ударов вынудили Антона поморщиться и скосить глаза на Рому. По-звериному голодный оскал и обнажённые клыки приковывали взгляд и пускали рой щекочущих мурашек по коже. Лицо Ромы покраснело от холода и садистского возбуждения, покуда продолжал он наносить удар за ударом и ощущать привкус крови из разбитой губы. Казалось, что Рома готов был впиться в дрожащее горло соперника и выдрать кадык вместе голосовыми связками.       — Ещё раз, сука. — из сломанной переносицы пацана неконтролируемо текла кровь. — Ещё хоть разочек спизданёшь что-то подобное — и я тебя, сучёнка, замочу и в земле гнить оставлю, слышишь?       Бяша, поваливший «дрыща» в сугроб, на мгновение встретился глазами с кинувшимся было вперёд Антоном. В глазах его оттенка тёмной осени ощутимо чувствовалась уверенность и абсолютное доверие. Если бы ему в щёку не прилетел удар, он бы возможно и одобрительно улыбнулся. «Ромка не псих, он остановится когда надо», — читалось в Бяшкиных глазах. Антон добавил мысленное «на» в конец предложения и поджатые до этого уголки губ приподнялись в полуулыбке, покуда сам он вновь вжался в стену. Скрестив руки на груди.       Когда раздался пьяный окрик нового охранника, пацаны кинулись врассыпную так быстро, как вообще это было возможно в их состоянии. Избитого «подбитого» тащил на себе второй в сторону деревни. Волнение с внезапно вырвавшимися течениями чувств захлестнули Антона, и он рванул в чащу. По пути он крепко схватил ошалевшего Ромку и утянул его вместе с собой. В то время как закопанный в сугробе Бяшка раздосадованным взглядом провожал разбегающихся «крыс».       «Их поймают, точно догонят». — билось паническим набатом в голове, пока пробегали они по мосту через речку. Громче и громче. Словно не алкаш за ними мог побежать, а стая озверевших от голода и холода волков. Антон едва не слышал следующий за ними предвестник скорой мучительной кончины — приближающееся рычание. Вспомнились на мгновение его первые дни зимы в этом посёлке — окровавленная перчатка пропавшего Вовы и преследование стаей неопознанных страхов. Тогда ему казалось, что его хватают за ноги и всеми силами пытаются утащить в недра земли и там же проглотить. Сейчас же, сжимая ледяную ладонь в перчатке в своей не менее холодной, Антон ощущал что-то между не отступающим страхом и ощущением безопасности в ответной крепкой хватке.       Ноги подкашивались. Дыхание спёрло окончательно. Носовая полость и лёгкие горели из-за чрезмерного количества ледяного воздуха. Однако Антон продолжал нестись глубже в необъятную чащобу, время от времени оглядываясь на оставленную за ними вереницу глубоких следов.       Антон едва не упал в снег или не врезался в близстоящее дерево, когда Рома резко остановился и потянул его за собой.       — Ты ебанулся? — Ромка приподнял голову и, глубоко дыша, уставился на не менее запыхавшегося Антона. Глаза у того бегали из стороны в сторону, казалось, даже губа немного поддёргивалась. Дрожащей рукой схватился он за ветку и сие жестом потревожил лежащий на ней снег. — Ну всё-всё, не ссы. От алкаша с твоей-то скоростью точно оторвались, спортсмен.       Большим пальцем Ромка потёр кожу на сжатой ладони. Шершавость перчатки и необычность жеста отрезвила Антона, отчего тот после пары мгновений осознания, где что и при каких обстоятельствах происходит, заторможенным движением высвободил руку из потеплевшей хватки. С небольшим усердием.       Через несколько мгновений необходимой передышки и наблюдения друг за другом на наличие плохого самочувствия, Ромка присел на корточки. Снегом он принялся стирать запёкшуюся кровь на костяшках и на лице. Заметив внимательный взгляд к оборванным перчаткам, так великодушно Антоном одолженным, Ромка ухмыльнулся и специально медленно принялся снимать их одну за другой.       — Да я отвечаю, что тебе новые спиз… — в него метнулся острый взгляд, — Шучу я, брат. Куплю. Так тёте Карине и передай, чтобы не распизделась.       Кровавый снег Рома откинул в сторону, а перчатки спрятал к себе. Отойдя за деревья, дабы спрятаться от ветра, он полез в другой карман и выудил оттуда знакомые вещи.       Советский самолёт на фоне голубого неба и невзрачная надпись «TU-134» виднелись на потрёпанной пачке сигарет в темнеющем пасмурном свете. Вместе с ней показалась и облезлая бензиновая зажигалка, где с большим трудом можно было прочесть марку «Кремль-Москва». Понадобилось с несколько минут непрерывного щёлканья, чтобы наконец появился огонёк. Никотиновый дым медленно выдыхался и наперекор выпадающему снегу летел вверх, там и теряясь в окружающей белизне. Антон наблюдал. И несмотря на желание закопать пачку под толстым слоем снега, да так, чтобы нашли её только всю в грязи по весне, он продолжал стоять рядом с нахмуренным помятым лицом.       Шесть раз из семи при встрече от отца Антона несло крепкими сигаретами и ещё чем-то приторно-сладким. От дыма на спину накатывали фантомные отголоски боли.       — Дымишь как паровоз. — наконец не выдержал Антон и обратил в небо взгляд великого мученика.       — Нахуй иди.       — Оля ненавидит запах сигарет, ты же знаешь.       — Харе бубнить, я это от нервов. Пока дойдём — всё выветрится.       Руки Антона замёрзли до такой степени, что красные пальцы с трудом могли сгибаться. Даже карманы не помогали, потому он попробовал спасти положение тёплым дыханием. Стоило только Антону поднести сцепленные ладони ко рту, как Ромка закатил глаза и буркнул что-то про «цацу».       Вытащив руку из кармана, Рома с небольшим усердием вырвал одну из заледеневших ладоней и под удивлённый взгляд засунул к себе обратно. Накрыв своей по-странному горячей. Тепло. Гораздо более приятное, чем нескольких минут ранее у «повешенного». Оно распространялось от мест соприкосновений по всему остальному телу. Вернуть конечность обратно не представлялось возможным, потому Антону пришлось смириться с происходящим. Ромка же тоже предпочёл оставить добрый порыв без комментария.       — Кстати, Тох. Где моя шапка?       — Кажется… валяется где-то в снегу возле школы или в лесу. Поищем?       — К чёрту. Потом найдём или из запасов Бяши что-нибудь откопаю, всё равно ведь гнида не носит.       Рома затянулся и обратил взгляд к Антону. Уголок его разбитой губы приподнялся вверх, а в глазах заплясали едва заметные смешинки. Ромка приподнял голову к возвышающемуся над ним Антону. В следующую секунду окутавший юношеские лёгкие дым вперемешку с тёплым паром пустили в лицо Антона. В конец ахреневшего от произошедшего, но не способного выразить своё недовольство из-за резкого кашля. И только потемневший взгляд метнулся в сторону довольного выходкой Ромки. Задержавшись на мгновение на растянутых в беззлобную ухмылку губах и обнажённых клыках.       — Ноешь как баба, а всё на разборки с нами ходишь. Тох, честно скажи, ты какого хера в этот-то раз полез? Впиздячить его в снег я и сам мог, не ожидал, что ты вперёд-то прыгнешь.       Антону и самому захотелось ответить тем же пожеланием в далёкий эротический путь, однако предпочёл он промолчать. Лишь вгляделся в падающие наземь крупные хлопья снега и застилающие всю необъятную чащобу, насколько в общем позволяли потрескавшиеся стёкла в очках.       Ему бы и самому понять, что заставило его в ту секунду отлепиться от стены и на большой скорости ударить в живот пацана, которого ни разу до этого и пальцем не трогал. Они только острыми взглядами перекидывались в коридорах до этого. Оскорбления в его адрес мало волновали, и не такое наговаривали ещё в младших классах да и отхватить за это знатно можно было. Но вот когда дело коснулось Ромки и их взаимоотношений — тут уже жизненно необходимо было заставить этого мудака замолчать. Лишь бы не произнёс злосчастное слово на букву «П», с таким остервенением режущее по ушам и закоулкам мозга.       Отвратительное слово, причиняющее нестерпимую боль и накрывающее волной неприятия. От него на языке появлялся до тошноты противный вкус, щекочущий нёбо. Кожа покрывалась льдом изнутри, да так, что не удалось бы избавиться от этого ощущения, даже прыгнув в самое пекло огня. К Ромке такое относить считается кощунством.       От подобных размышлений горькие и зудящие чувства пустили дрожь по коже. Правая рука ощущалась грязной и Антон не смог устоять, чтобы не растереть свежий снег между пальцами. Хотелось тем же невинно-чистым холодом растереть всё тело, лишь бы потерять чувствительность на коже и не ощущать неотрывный взгляд на своей спине.       Тем временем, зажатая между мозолистыми пальцами сигарета почти вся истлела, а пепел затерялся среди окружающей белизны. Тишина окружающей чащобы давила неподъёмными Уральскими горами и едва не придавливала к земле из-за всё ещё ватных ног.       — Тош.       Антон после секундной задержки повернул голову. И наткнулся на тёмные леса в чужих глазах. Необъятные и неконтролируемо завлекающие. В таких хотелось затеряться и остаться навсегда в окружении деревьев и зелени.       — Забей, слышь? Если бы не та алкашня, я бы из этого фраера всю дурь выбил. Да так, что он бы все такие бранные словечки позабыл на раз два. Сами они те ещё пидорки, отвечаю.       Слово на букву «П» таки было озвучено. До боли скрипнули сжатые зубы.       — И вот ещё чего… Ну вот не сильно ебёт меня, что там у тебя с девками да как. И что там у тебя в штанах происходит и на кого тоже. — Рома не отводил взгляд от глаз Антона. Кристальная чистая вода в которых пошла рябью. — Ты пацан-то хороший, а на слухи эти бабские обращать внимания себе дороже.       Послышался отчётливый хруст, кажется, пронёсшийся по всей необъятной Тайге. То ли ветки под ногой Антона, то ли чего-то доселе неизвестного внутри, сокрытого и остерегаемого от посторонних глаз. Ногти вцепились в сухую горячую кожу во всё том же кармане. Глаза Ромки темнели, словно и в них солнце продолжало садиться.       — А что если… не слухи?       Бычок от истлевшей сигареты был брошен наземь и затоптан ботинком.       — Да ты пиздишь.       — Мне, блять, что, доказывать теперь? — Антон продолжал глазеть на по-странному спокойного Ромку.       — Рискни.       Звучало словно угрожающее поддразнивание и призыв к действию. Ворох чувств поднялся в душе вновь, желание сбежать в самую глубь чащобы и затеряться перекликалось с ощущением нереальности происходящего. А выпил ли Антон утром свои таблетки?       В беззлобную ухмылку, заметил Антон, нагибаясь, хотелось вмазать кулаком. Да так сильно, чтобы губы его навеки остались красными из-за прилившей к ним крови, какими были в мгновение робкого соприкосновения.       В чащобе стемнело окончательно и только окружающий снег продолжал светиться. Да так, словно на глубине его всё ещё сохранялись солнечные лучи. Температура заметно упала. А сжавшаяся ладонь Ромки стала горячее.       Сминая обветренные губы и царапая собственные в неумелых движениях, пока дрожали ресницы и холод опалял щёки, Антон смотрел. Наблюдал за тем, как то хмурятся, то разглаживаются густые тёмные брови. Как наполняется невыразимыми эмоциями взгляд за чуть приоткрытыми веками, обрамлёнными частоколом заснеженных ресниц. В какой-то момент они встретились глазами. Ромкины словно сдирали хрупкий роговой слой, доходя до эпидермиса и там уже плавя дерму до самой кости. Всё заглядывали да выискивали что-то слабое. Неправильное. Боязливое. Чтобы после вцепиться в это зубами, как остервенелый зверь, отгрызть с победным рыком и выбросить на ледяную землю дрожащее «что-то» на последнем издыхании.       Антон подрагивающими кончиками пальцев зарылся в густые тёмно-русые пряди на затылке. Мягко. И колюче. Словно шерсть хищного зверя, наконец-то позволившего себя с осторожностью коснуться.       После Антон перевёл глаза на покрасневшие щёки и мочки ушей. От холода. Поделенного на двоих в густой чащобе вдали от посторонних. Дыхание Антона участилось несмотря на внешнее спокойствие, в то время как Рома, казалось, и вовсе почти перестал дышать. Перебиваясь лишь редкими вздохами и разгорячёнными выдохами, обжигающими скулы.       От Ромы несло удушливым смрадом дешёвых сигарет и остаточным запахом крови. Вместе с тем и неповторимым ароматом мороза деревенских улочек и ели, у которой они стояли.       Тело дрожало. Да так, что жёсткая ладонь, оказавшаяся на шее Антона, сжалась сильнее словно бы в попытке заставить юношу то ли успокоиться, то ли опустить к себе ещё ниже для пущего удобства, то ли попросту удержать на месте. Болезненность жёстких прикосновений по-странному контрастировала с боязливостью поцелуев. Его словно бы смаковали, раз за разом прижимаясь и через пару секунд отодвигаясь. Чтобы попробовать снова.       Из-за неправильности и запретности совершаемого в купе с неопытностью и страхом быть замеченными даже зверьми дыхание в конечном счёте участилось у обоих.       Появлялось стойкое ощущение воцарившейся гласности как при Горбачёве. Запретное стало явным, постыдное — совершаемым. Разделённая на двоих дрожь и окутавшая два юных тела сеть оказались нитью между туманным прошлым и не менее непонятным будущим. Где каждый шаг — или пан, или пропал!       А потеплевшие ладони тем временем сцепились в крепкий замок в кармане куртки. Сильнее. Надёжнее. Болезненнее.       Необъяснимое всколыхнулось в глубине души Антона, когда он почувствовал более смелый и размашистый поцелуй. Глаза его только и успели распахнуться, как нижнюю губу в неожиданный момент сжали крепкими зубами.       Рома отпрянул быстрее, чем Антон успел издать болезненное хныканье, и после просто стал наблюдать за тем, как тот хватается за губу и как в его взгляде заплескалась обида вперемешку с едва скрытым разочарованием. Рома ухмыльнулся. Криво. Выражение его лица не могло выдать то, о чём он думал, и только глаза цвета по-летнему насыщенного леса сверкали в полутьме множеством огней.       — Рискнул-таки, гадёныш. — изо рта Ромы вышло облако пара. Белое, словно помыслы невинного мальчишки.       Лучше бы он выдыхал так чаще от холода, чем от дешёвых помятых сигарет, подумалось Антону. Ему хотелось рассмеяться. Уголки глаз подозрительно запекло. Также ткнуть парню напротив своё разрывающееся от быстрого стука сердце, как тот совсем недавно спустил на него свой удушливый дым. Однако получилось лишь приподнять уголки губ и чуть отвернуться от сверкающего взгляда, дабы поправить сползшие очки.       Периферийным зрением Антон заметил, что их общие следы окончательно замело непрекращающимся снегопадом.       Не понимая, как они пришли к этому и в какой стороне будет правильный исход, Антон и Рома встретились глазами. Чистейшие озёра, сокрытые в глубинах тайги, всколыхнулись из-за поднявшегося ветра. И приняли они безмолвное решение — вперёд, не оглядываясь на пропадающие следы. Туда, где должен быть дом Антона.       Таблетки с самого утра оставались нетронутыми.