Схождение. Распад

Воздушный шар попал в вихревое течение. Поток воздуха превратил сферу туго натянутой плотной ткани сначала в эллипс, потом в плоскость. Безвкусный зелено-красный рисунок искажался, растянутые аккуратные квадраты меняли геометрию на невозможную. Имре достал свой нож, купленный лет пятнадцать назад, счастливый нож, и перерезал веревки. Так он сбросил с бортов корзины балласт — пальцы соскальзывали на холоде, несмотря на перчатки. Наконец, плюнул и просто перерезал веревки. Мешки с песком рухнули вниз. За ними последовал чемодан с вещами — одежду и прочую ерунду можно новую купить, если жив останешься. Не помогало. Вихревое течение накинулось словно бы с трех направлений сразу, наперекор всем законам физики. В темно-лиловых тучах кривились молнии. От грохота грома, свиста ветра и стона такелажа закладывало уши. Имре проверил и снова положил за пазуху свою драгоценность — карты Новых Земель. Он был первым исследователем, изучил Безвоздушную Зону и нанес на карту десяток меток. Безвоздушная, ха! Сейчас — слишком много воздуха. Свирепого и жестокого ветра. Шар превратился в рваный мяч, прокушенный дворовым псом. Имре даже сглотнул, когда это увидел: темная рана на уродливой, но прочной материи. Красное – зеленое — и темнота. Неправильная точка, означающая для него «вот и все». Карты — жалко! Заплатить — кто теперь заплатит! Он даже засмеялся от этой мысли. Про деньги вспомнил! Куда уж тут! Шар не падал отчасти благодаря шторму. Наслаивающиеся друг на друга ветра перекидывались добычей. Корзину подняло на девяносто градусов. Имре вцепился в веревки для регулировки высоты и натяжения воздуха. Нож он зажал в зубах, словно от лезвия зависела собственная жизнь. Без балласта легче не стало — наоборот. Он даже не рухнет вместе со своим верным шаром. Его просто вытрясет из корзины, как крупицы соли из солонки. Юго-западный и северо-восточные ветра схлестнулись, как два борца в фабричном поединке без правил. Злой северянин зарядил мощным хуком справа мягкотелому южанину. Тот подставил подножку. Ветра покатились по рингу, кусая и пиная друг друга, а в испещренной молниями мгле крутился вокруг своей оси воздушный шар. Имре даже вдохнуть не пытался — бойцы и без того его почти растоптали. От нового порыва корзина развалилась на куски. Древесина с визгом пронеслась перед лицом Имре, который успел зацепиться за веревку и болтался теперь на полусдутом «мяче». В темно-лиловом тумане грозовых туч и открытых ран-молний потеряли смысл понятия «верх», «низ», «право», «лево». Компас вывалился из часового кармана, болтался на золотой цепочке. Имре уставился на него, почему-то от этой болтанки замутило сильнее, чем от вихревого безумия. Останки шара издали протяжный писклявый вой. Верный друг сдался. Имре ощутил падение. Желудок поднялся до гортани и снова устремился к пяткам. Сердце замерло, пока сам Имре фаталистично пробовал на вкус кислоту собственных внутренностей и смирение. Вот и все, мол. Куда уж дальше. Он решил не разжимать пальцев. Аэронавт умирает со своим шаром. Почти красиво звучало — хотя в расплющенных потрохах не было никакой красоты. Но и выбора — тоже. К потасовке ветров подключились еще двое. Они отбросили шар с прицепившимся к веревке Имре. Падение ускорилось. Холодный воздух рвал одежду и норовил содрать кожу. Тот не выдержал, закрыл глаза, и так — до самой темноты. Боль — это событие. Она несет множество новостей, хороших или плохих — зависит от того, как воспринимать. Заголовок крупным шрифтом, крик мальчишки-газетчика: «Ты еще жив». Мелким шрифтом: «Возможно, пожалеешь об этом». Имре пошевелился. Решение оказалось скверным, хуже только выпить шотландского виски, а потом заполировать английским элем, и все это в пропорции полбочонка. Боль разошлась по костям, перекрутила мышцы, вырвала из помятой, едва не пробитой насквозь, грудной клетки тихий стон. Глаза открывать он пока не решался. Наоборот, замер и прислушался к своим ощущениям. Ребра сломаны. Не первый раз. Знаменитый лондонский и оксфордский воздухоплаватель Имре Моравец, исследователь и друг ученых, вырос в бедной семье эмигрантов из Венгрии. Большую часть жизни прожил в Ньюхэмских трущобах, где все вопросы решали ударом кулака. Порой — утяжеленного свинцовым обрезком трубы. Или подковой. Впервые ему ребра сломали лет в восемь, а потом эта неприятность случалась еще раз двадцать, но ничего. Человек, он из мяса и костей собран. Железо ржавеет, древесина гниет, но кости срастаются, а плоть стягивает свои раны. Еще вздох добавил сомнений в том, что шевелиться стоит. Ребра-ребрами, но похоже еще что-то. Рука вывернута. Точно, плечевой сустав. Его вправили, но ниже пошел перелом, который подхватили шиной и гипсом. Стойте, кто-то позаботился? Самоинспекция прервалась. Имре все-таки открыл глаза. Он, конечно, пожалел об этом опрометчивом поступке. Но не слишком: едва рассеялась туманная пелена, а предметы перестали двоиться, троиться и складываться в калейдоскопы цветных стекляшек, детские игрушки для богачей, как он сумел разглядеть низкий и закопченный каменный потолок. Откуда-то сбоку рассеивался дневной свет. Маленькое окно с грязной деревянной рамой. На потолке пятна и паутина. Паук набросился на жирную муху. На стене — той, что образует прямой угол с «оконной» — картина. Вроде русских икон, какая-то унылая и постная святошеская рожа. «Стой, какая икона, я ведь в Новых Землях!» Там нет никаких русских. И англичан. И даже вездесущих, чтоб им, австрийцев. Вообще нет никаких людей. Меднокожие дикари жили на самой окраине Безвоздушной Зоны, на берегу, где земля омывается вполне приличными океанами, но, если идти вглубь, будет сплошное белое пятно на карте. В реальности — черная дыра. В прямом смысле: громадный вулкан взорвался миллионы лет назад, превратив целый континент в гигантский пончик. Когда Имре заявлял в окраинном трактире «Бизонья шея», что собирается исследовать Новые Земли там, куда еще никто не забирался, «дырку» этого самого пончика, над ним хохотали. Обзывали идиотом. Плевали вслед. В черной пустоте никаких людей, а рухнул Имре… «Давайте-ка сначала». У дикарей, к слову, икон никаких не было. Тотемы, костяные истуканы и прочее. «Сначала, я сказал». Головная боль добавила себя в копилку. Сотрясение мозга хуже сломанных ребер: тошнит и звенит в ушах. Имре не слишком хотелось проверять, чего там еще в коллекции — хватало груди и руки, плюс трещащая башка, спасибо-пожалуйста. Но надо. Заодно — еще раз оглядеться. «Где я». Вопрос предсказуемый, но важный. Где я. Действительно. Он попытался сесть на жесткой деревянной кровати. Получилось. Имре поздравил себя с целым позвоночником — очень не хотелось остаться инвалидом, ездить потом на громоздкой инвалидной коляске или просить мастеров вкрутить тебе механические ноги на гальванике. Итого по гамбургскому счету: ребра, рука (левая), башкой стукнулся. Да ты везунчик, Имре Моравец, счастливчик и баловень капризной леди Фортуны. После того, как обезумевшие ветра якобы Безвоздушной Зоны разорвали шар в клочья, не просто выжить, а отделаться такой ерундой. Шар жалко, конечно. Какой воздухоплаватель без шара. Имре был закрыт некрашеным шерстяным одеялом. Серая плохо выделанная ткань больше напоминала тряпку. Похожие лежали вместо простыни. Рядом стояла тумбочка, где он с удивлением обнаружил свои — уцелевшие! — очки. Имре мог обходиться без «второй пары глаз», но все-таки плоховато. Ну точно Фортуна его закидала подарками. Теперь должно выясниться, что он дома, все карты на месте, и его уже назначили членом Королевского Совета в Лондоне. А исследованные пустынные и малопригодные для жизни территории возле кратера названные его, Моравеца, именем. «Или наоборот». Фортуна любит подкидывать сюрпризы. Приятные — очень не всегда. Эта мысль еще не успела сформироваться в саднящей голове, когда скрипнула ветхая щелястая дверь. В тесную и откровенно грязноватую комнату, похожую на одну из тех, какие предлагают немногочисленным клиентам постоялые дворы в захолустье, вошла девушка. Или женщина — из-за полумрака Имре не сумел определить возраст; вроде и не старая, но какая-то тусклая. Как будто в нее забыли добавить красок. Серая хламида бесформенного платья скрывала фигуру, чепец из жесткой и неудобной даже на вид ткани — волосы. Белесо-голубые рыбьи глаза уперлись в Имре без смущения, удивления, радости или каких бы то ни было еще эмоций. Она не походила даже на монахиню. Имре подумал отчего-то о завалявшихся на чердаке портного манекенах — старых и трухлявых. - Добрый… кхм, — Имре откашлялся. — День, мэм. Премного благодарен за заботу. Должно быть, это вы меня спасли. Говорить у него получилось легче, чем опасался. Головная боль маячила терпимым фоном, но язык не отвалился, а значит, еще плюс к удаче. Девушка не ответила. Она подошла к Имре и равнодушным жестом потрогала его лоб, глаза — он не успел отпрянуть даже когда засунула пальцы в рот. Они оказались вымазанным в чем-то вроде печной золы и рыбьего жира, тошнотворный запах гари и гниющих водорослей ударил в нёбо. Кишки скрутило спазмом. Имре чуть не вырвало. - Простите, мэм… — с трудом выговорил он, едва девушка вытащила пальцы изо рта. — Я все еще вам благодарен, и если вы хотите осведомиться о моем здоровье, так уверяю — в полном порядке… Она сжала его губы — левой рукой. Это был спокойный и деловитый жест, больше напоминающий не осмотр сестрой милосердия пациента, а то, как кухарки сжимают курам головы, прежде чем свернуть или рассечь острым ножом шею. Имре понял намек, замолчал. Странная «леди» откинула одеяло — под ним Имре был обнажен, и устыдился своей наготы перед женщиной. Дело было во взгляде — ни врачебной внимательности, ни тем более кокетства. Снова мелькнула мысль то ли о полуразделанной курице, то ли о просто куске сырого мяса. - Что вы делаете? — запротестовал Имре, когда женщина стала ощупывать его ребра. — Ай, больно! Она ударила его по губам, а потом продолжила прикасаться к груди, животу, дошла до паха и ягодиц. Имре дернулся, чтобы прикрыться. Сердце заколотилось быстрее, он сглатывал, кадык скользил по шее. На спине ощутимо выступил пот. Белесые глаза ничего не выражали. Руки трогали его. Имре попытался успокоить себя, что она просто сестра милосердия или врач (новая мода — среди докторов появились леди!). Не разговаривает? Ну и бог с ней, немая. Или языка не понимает. Да, точно. Ему почти удалось успокоиться, а потом женщина так рванула его искалеченную руку, что Имре завопил. В вывихнутом плече оборвалась какая-то пленка сустава, звук был такой, будто раздавили майского жука. Левая рука ниже плечевого сустава повисла кровянистым и разбухшим от боли поленом. В раздробленном суставе что-то влажно чавкало. Имре согнулся пополам, подвывая и содрогаясь всем телом. На грязный деревянный пол падали капли пота и горькой слюны с запахом желчи. Женщина схватила его за волосы, запрокинула голову. Он как-то сразу замер: только не снова, не еще больнее. Что ты от меня хочешь. Я сделаю. Она красноречиво дернула на себя: вставай. У Имре дрожали ноги, вывернутый под невозможным углом сустав по-прежнему клацал и мясисто чавкал. Боль не давала дышать. Ребра вторили плечу. Но он поднялся. Его мучительница накинула на него уродливое шерстяное одеяло и поманила за собой. Имре не решился протестовать. Босые ступни зашлепали по грязному трухлявому полу до самого порога, а потом за него. Прохладный воздух скользнул сначала по босым ногам, а потом приятно охладил пульсирующую рану. Имре остановился, бестолково оглядываясь и пытаясь сообразить: день, ночь? Небо темное, без следа луны и звезд, но небольшая деревня — дюжины три деревянных лачуг, жухлая желто-зеленая трава, утоптанная пыль вместо дороги, — освещена, словно в полдень. Имре заморгал, что-то еще было, отвратительно неправильное. Точно, он не отбрасывал тени. Жестокая «леди» — тоже. «Она вампир, и меня тоже сделала вампиром», — всплыла в голове легенда, а потом Имре понял, что тогда стоит записывать в кровопийцы каждую травинку, каждый кривой домишко с щербатыми лестницами, даже вон тот покосившийся столб. Теней не было вообще. Никаких. Ни у чего. Деревня была словно нарисована на бумаге не очень умелым художником. - Эй, леди? Я иду, иду, — женщина снова сделала хватательный жест. Имре заторопился за ней, стараясь не занозить пятку о крыльцо или ступени. — Что это за место? Сейчас ночь или день? «Какого дьявола творится». Нет, плохая идея. Лучше вот, сакраментальное: где я. Она его не слушала. Только убедилась, что идет следом. Имре ковылял по прохладной дорожной пыли, шаг за шагом, стараясь сжать страх и боль, выкинуть их, словно перерезать веревки корзины у балласта. Бойся-не бойся — он уже угодил в странную переделку. Может, это вообще ад или мир духов, аборигены Новой Земли так и считают. Что ж, это походит на правду. Они шли через всю деревню. Имре замечал в дверях или окнах людей — кто-то выходил на крыльцо, рассматривая женщину и чужака. Кто-то стоял возле грязно-серых и тусклых стекол. Мужчины и женщины, похожие на нищих или монахов. Рубище и ничего не выражающий рыбий взгляд. «Я в аду». Почему-то стало легче. Они миновали круглую площадь — несколько домов выстроились вокруг нее, обозначая явную достопримечательность. В центре пересохший фонтан: облупившийся шар на прямоугольном постаменте. По замыслу архитектора, предположил Имре, из шара должна была выбиваться вода. Скульптура стояла в кольце когда-то выкопанной и выложенной гипсом ямы. Фонтан выглядел так, словно вообще никогда не выпустил ни единой струйки. Женщина почему-то позволила Имре рассмотреть эту неприглядную конструкцию, словно бы хвасталась достопримечательностью. А потом показала на самый большой дом. Выигрывал он по сравнению с остальными только размерами — в остальном такой же серый, обшарпанный. Бревна погрызены крысами и древоточцем. Имре все-таки поймал занозу, скрежетнул зубами, и принюхался — женщина открыла дверь, а оттуда явственно несло падалью. «Лучше бы я просто разбился». - Я иду… иду, леди. Рассохшиеся перила выглядели старыми и непрочными. Даже одной рукой правша мог бы выломать дубинку, огреть по мышино-серому затылку и сбежать. Ага, а потом куда? Голый, без вещей, посреди неведомого мира. Даже карты не сохранились. Запах падали усилился внутри. Дом был одноэтажный, как и все другие, некрашеные стены землистого оттенка поблескивали, как от слизи. Под босыми ногами скользило. Света здесь не хватало, Имре решил — к лучшему. Он предпочел бы не разглядывать осклизлый пол. Потом зажглась свеча. Она рассеяла полумрак, заставив остановиться. В центре стоял стол, заставленный — или скорее заваленный, — пищей. Свиные окорока, мотки колбас, чесночный студень, картофельное пюре в больших котлах. Хлеб нескольких сортов — серый и черный, и даже белый, какой только богачи едят. Крутые яйца белели огромными жемчужинами в окружении омаров и студенистых устриц. Яблоки, сливы, дыни и виноград перемешивались с пряниками, сырами, ломтями пирогов. И все это протухло, подгнило, испортилось дня три-четыре тому назад. Голодающий смог бы отыскать что-нибудь на ужин — не слишком зеленый ломоть телятины, только наполовину заплесневелый кусок хлеба, в меру прокисшую виноградную кисть. Имре же решил, что не настолько голоден. - Я должен это есть? Женщина не отвечала. Имре растерянно обернулся в сторону выхода. Дверь захлопнулась, до нее шагов пять или семь. Успеет сбежать или нет? «Что мне делать?» Он попытался сделать шаг назад, когда услышал голос. В первое мгновение удивился: почему его сопровождающая, мучительница, эта странная «леди» (как будто здесь хоть что-то не странное!) заговорила мужским голосом: - А вот и наш гость. Как хорошо, ты прибыл как раз вовремя. Имре пригляделся: во главе гниющего стола сидел на резном стуле-троне старик с окладистой седой бородой. Одет он был в такое же невнятное серое рубище, но взгляд казался поживее — блестящие черные глазки, как у выглянувшей из мусорного бака крысы, довольная ухмылка. Имре присмотрел яйцо потухлее: запустить в этого типа. Если что. - Ну и что это все значит? Ваша… — «дочь, внучка, соседка?». — Привела меня к вам сюда. Еще и руку доломала, между прочим! — Имре попытался пошевелить левой в подтверждение, но только скривился и застонал. Спазм заискрил до позвоночника. — Если вы меня спасли, то большое спасибо, готов отработать, но с двумя-то руками от меня больше было бы толку! Старик поднялся со своего места. Коричневые морщинистые пальцы сжали яблоко: бурая с зеленоватой плесенью гниль лопнула и потекла по руке. Он сунул под нос Имре эту дрянь. Позади стояла «мучительница», так что тот отпрянул, но не слишком уверенно. - Не дергайся ты, — сказал старик. — Я же сказал: ты вовремя. Женщина впервые за все время издала какой-то звук — то ли всхлип, то ли вздох. А старик громко провозгласил: - Схождение! Схождение! Из складок рубища — только что не из дебрей бороды, — он вынул пистолет, к рукояти которого был привязан колокольчик белого цвета. - Схождение! - Что еще за… Пистолет выстрелил, а потом звенел не колокольчик, а целый церковный колокол. Стол раскололся надвое. Пол, стены и все вокруг — тоже. Имре с воплем перескочил на одну сторону. Имре предпочел бы землетрясение или извержение вулкана — тысячи лет как спящего, — но мир просто разорвался надвое. Словно дети подрались из-за картинки в книжке и располовинили на два обрывка. Из дыры между двумя кусками мира выглянула холодная беззвездная тьма, пахнущая озоном молний Любопытство аэронавта сыграло злую шутку: Имре вытянул шею и заглянул в эту пустоту. В ответ на него уставились тысячи, миллионы, миллиарды глаз — по-рыбьи выпуклых, серебристых. Глаза колыхались в студне черноты, изредка поблескивали, открывались и закрывались. Тьма ощущалась не пустой, но отвратительно-наполненной — как болото, кишащее пиявками. Словно кладка лягушки — икринки с зародышами-головастиками. Целая бездна глаз вытаращилась на Имре, и тот задохнулся, издал тонкий горловой писк. Ему хотелось вырубиться. Сбежать. Просто заорать — хоть что-нибудь сделать, кроме мучительного желания перешагнуть надорванные бумажные края мира и шагнуть в бездну. Имре занес ногу над расщелиной, и тут старик снова дернул его за больную руку. Имре пришел в себя от собственного вопля. Дыра исчезла вместе с запахом гнили. На столе теперь лежали свежие, отменно вкусные на вид и аромат блюда. Старик протянул яблоко — никакой плесени. Румяный алый бок и еще зеленоватый от свежести черенок. - Схождение завершено, — провозгласил старик. Имре обернулся, и увидел, что мучительница встает с колен, отряхивая грязь с юбки. Имре надкусил яблоко. Рот наполнился кисло-сладким соком. Мякоть оказалась сахаристой — идеальной спелости. - Теперь объясните, что это было? — даже воспоминание о бездне и глазах неспособно оказалось отвлечь голодного Имре от угощения. Соленое мясо, пряные овощи. В глиняной чашке плескалось слабое фруктовое вино, свежее и прохладное. Гниль? Ничего он не хотел знать ни о какой гнили. Желудок не сомневался: еда хорошая, требуя ее. Старик наблюдал за гостем с насмешкой. Имре заметил: тот как будто немного помолодел. В юношу не превратился, но борода стала короче раза в полтора, из седой — пегой. Морщины разгладились, держался тип прямее. Имре не дал бы ему сейчас больше пятидесяти. - Ты ведь уже знаешь, где находишься? — вопросом на вопрос среагировал бывший старик. Имре дожевал куриную ногу и положил кость на край стола. - В центре Нового континента. В Безвоздушной Зоне. - Верно. В самом центре — до внутренних краев кратера тысячи километров. Но не в расстоянии дело. Время во всем остальном мире течет правильно — от начала к концу. Человек рождается, взрослеет, стареет, умирает. Яблоко сначала завязь, затем плод, а потом, если не съели, становится добычей червей. У нас же время ведет себя так, как ему захочется. Ты только что видел Схождение. Так мы называем обратный ход. Имре сунул в рот кусок пирога. Свежий мясной пирог с хрустящей корочкой и красным перцем. Никаких опарышей. Даже не вздумай их вспоминать. Про плесень тоже забудь. - Наслаждайся угощением, юноша, потому что за всяким Схождением рано или поздно следует Распад. - Что? Имре едва не выронил пирог. - Распад, — охотно пояснил старик. — Время решает отобрать часы, дни, годы. Некоторые умирают, если попадают под влияние слишком сильно. Мы старимся, пища превращается в трухлявый мусор, а наши дома — в развалины. До следующего Схождения. К Имре приблизилась «мучительница» — помолодевшая, очень красивая. Даже дряхлое рубище не скрывало выразительную грудь, тонкую талию и соблазнительно округлый зад. Пожалуй, Имре был готов простить ей покалеченную руку. - Я попал в Схождение, — внезапно сказал он. — Поэтому и выжил. Старик и девушка кивнули. - Мое имя Ларий, — наконец, представился тот. Девушка пошевелила губами, словно пытаясь заговорить, но безуспешно. — Большинство людей здесь сходит с ума или лишается голоса. С бедняжкой Анжеликой случилось то и другое. Прости ей невежливость. Кстати, как твоя рука? В этот момент Имре осознал, что держит пирог в левой. - Вот черт, — сказал он. Потом покосился на Анжелику. — Извини. Я не знал… - Она не понимает тебя. Только я могу с ней говорить, как и с остальными. Человеческий разум не создан для того, чтобы жить в разорванном времени. Спустя несколько Схождений и Распадов, скорее всего, с тобой случится то же самое — ни голоса, ни способности осознавать себя. Мы все попали сюда разными… способами. У кого-то унесло дирижабль, кто-то, как и ты, путешествовал на воздушном шаре. Но ты первый прилетел сюда почти сознательно. Я нашел карты в твоей одежде. Возможно, Имре Моравец, ты сумеешь нас всех спасти. Летнее и сладкое на вкус вино оказалось не в меру пьяным. Голова закружилась. Имре с усилием проговорил: - Как именно? Ларий похлопал его по — снова здоровому, — плечу. - Не волнуйся. Я здесь очень давно, и мне удалось сохранить разум не просто так. Я все придумал. Просто доверься и делай то, что скажу. Анжелика принесла одежду. После Схождения Имре даже не удивился, что она уцелела — его потертые брюки из парусины не стали новее, заплат на них не убавилось, но и без новых дыр обошлось. Он переоделся в маленькой комнатке, где хранили метлы, ведра и старые пыльные щетки. Встретилась и пара пауков, совершенно равнодушных к странному безвременному миру. Имре сказал им — «привет». Рубашка даже оказалась чистой. Куртку Имре накинул, но застегивать не стал — жарковато. Ларий дожидался его возле стола, а Анжелика стояла рядом. «Просто делай то, что скажу». «Дай догадаюсь: ничего хорошего». - Ну, я готов. Ларий довольно кивнул, пошевелил своими крючковатыми пальцами — в отличие от остального тела они будто бы не помолодели, и жестом приказал Анжелике уйти. Бессловесная девушка повиновалась. - Итак? — рука окончательно перестала болеть. Ребра тоже. Ушло и головокружение — Имре осознал все это, пока одевался, и сейчас сложил руки на груди со всей горделивой небрежностью, на какую был способен. В салуне Новых Земель его бы все равно подняли на смех — среднего роста, худощавый парень не производил впечатления опасного стрелка или охотника за головами. Даже хвост смоляных волос не спасал и не прибавлял внушительности. Впрочем, аэронавт и не прикидывался никем другим. Зато легкий, а это важно, когда летишь на воздушном шаре. Ларий снова похлопал его по плечу. - Скоро начнется Распад. Мир разорвет надвое, и все вокруг станет порченым, гнилым, дряхлым и уродливым. Но до того, как вновь откроются твои раны, ты должен успеть нырнуть в разрыв. Имре попятился. Сердце заколотилось об исцеленные ребра. Он представил месиво глаз и холодную тьму. Безвоздушная Зона. Точно, она. Человек там просто умрет. - Но там… чудовища. - Всего лишь одно. Все эти глаза принадлежат одной твари. Она непостижимо и ужасающе огромна, но это и ее уязвимость. Разрывы — это ее попытки добраться к нам, только всякий раз, когда она цепляется своими крючьями и щупальцами за ткань реальности, открывает и свою мякоть под своим панцирем. Ты сможешь войти и найти ее мозг. Что-то холодное коснулось ладони Имре. Тот едва не заорал, но сдержался, только сглотнул, опуская взгляд. К покрытой шрамами ладони прикасалась рукоять ножа. Имре узнал это орудие. Им он перерезал веревки, избавляясь от балласта. Его нож. - Почему я? Вы сами не можете? - Я пытался, — вздохнул Ларий, сжимая плечо собеседника почти так, как это раньше делала Анжелика. Фантомная боль заставила поморщиться. — И потерпел неудачу. Не спрашивай, как выжил, удалось выбраться чудом. Но тварь запомнила мой запах. Она хотела бы добраться и уничтожить меня здесь, только не хватает сил. Зато тебя не знает — и ты сможешь пройти по ее внутренностям. Имре снова сглотнул. Нож он взял. Лезвие блестело слишком ярко — это ведь был самый обычный инструмент, купленный когда-то давно за пару пенни в лавке жестянщика. Ничего в нем не было волшебного или священного. «Но я выживал с ним десятки раз». Отрезанные веревки. Сброшенный балласт. Иногда требовалось подрезать там или здесь снасти, чтобы дать шару дополнительное ускорение. Еда в желудке противно бурлила. Имре потер ребра и впалый живот, впервые думая о себе: я не очень-то сильный тощий парень. Вряд ли справлюсь с чудовищем из пространства между мирами. Тут же мысленно фыркнул: а кто бы справился? Цирковой силач? - Еще раз, — Имре потер переносицу. — Зачем это нужно? И давайте начистоту: зачем это нужно лично мне? - Выбраться отсюда, — Ларий ответил очень сухо, словно уже ждал радостного — да-да, я готов, показывайте дорогу, а вместо бодрости волонтера получил новые вопросы. — Всем нам. Это мир чудовища. Если оно сдохнет, мы сумеем покинуть это место. - Всю темноту Безвоздушной Зоны? - Она не безвоздушная, — заметил Ларий. — Разве ты не ощутил это на себе? А у нас есть шары и цеппелины. В том числе, твой. Схождение восстановило их до следующего Распада. Нужно успеть. Ты ведь тоже хочешь вернуться домой, Имре Моравец? «С картами». С историей о странном мире в Новой Земле. А если еще и героем признают… Скептицизм ткнул в бок: ага, герой. Один на один против исполинского монстра. От тебя даже костей не останется. Ларий вон признался, что едва сбежал, неужели ты сильнее и ловчее? И хитрее? - Если откажусь… - Через два или три цикла потеряешь рассудок, как все другие обитатели города. Я попытался атаковать тварь в первый же день здесь. С тех пор она меня боится, должно быть, и не трогает. Души остальных… - Я понял. Имре сжал рукоять ножа так сильно, что пальцы свело легким спазмом. Он подкинул инструмент с деланной небрежностью — и не поймал. Лезвие воткнулось в деревянную доску пола. Сейчас эта доска выглядела новенькой и чистенькой, никаких тебе щелей и трухи. «У меня нет выхода, как это бывает в таких ситуациях». - Да уж, предложение, от которого трудно отказаться, — хмыкнул Имре. Он попытался улыбнуться, а потом заметил, что Ларий смотрит на него неподвижно. Лицо закаменело и превратилось в посмертную маску. На миг померещилось — правда помер или превратился в восковую фигуру. Здесь всего можно ожидать! Потом отпустило, отмер. Губы задвигались, сложились в улыбку — две темных непослушных нити, как будто отдельные от лица, в окружении пегой бороды. - Отлично, мой мальчик. Идем на площадь. Лучшее место входа — фонтан. От него недалеко до мозга твари. Ты легко найдешь дорогу, обещаю тебе. Вокруг уродливого фонтана собрались местные жители. Имре все вглядывался в их лица: кто они такие, как живут, чем дышат, но всякий раз в подтверждение слов Лария натыкался на пустые бессмысленные взгляды. Словно у мертвых птиц — белесая пленка поверх сетчатки. Некоторые сидели на земле, свесив голову набок, пускали слюни. Другие слонялись по кругу, как животные в зверинце. Рваные рубища поднимали столбы пыли. Пахло немытым телом, дерьмом и мочой. Мылись эти ребята явно очень нечасто, а еще заросли и одновременно отощали настолько, что почти нельзя было отличить мужчин от женщин. Заметив, что Имре пялится на местных жителей, Ларий сказал: - И это они после Схождения. Распад превращает их в покрытых язвами скелетов, почти каждую неделю кто-то умирает. - Но появляются новые. Ларий пожал плечами. - Как я говорил, в основном заносит случайные дирижабли. - И вы никому раньше не предлагали пойти убить чудище? - Предлагал. Кто-то отказывался, другие терпели поражение. Имре сглотнул. - Это очень… бодрит. Ларий хмыкнул. - У тебя есть нож, и ты из тех, кто не побоится им воспользоваться. Это знак свыше, если веришь в каких-нибудь богов. Среди остальных были порой аристократы, что умеют воевать, но никого с простым и честным ножом. Имре это не слишком ободрило. «Они все пытались», — осознал он, и от этой мысли пальцы дрожали, рукоять «знака свыше» норовила выскользнуть и брякнуться в пыль. - Итак, если у меня ничего не получится, чудовище сожрет мой разум и превратит меня в одного из этих слюнявых идиотов. Голос гадко дрожал. Ларий не ответил, вместо этого Анжелика подошла и коснулась плеча. Имре вздрогнул, хотя его рана зажила, но фантомная боль напомнила о себе с необычайной ясностью. Почудилось: сейчас дернет и выломает сустав, плевать ей там на Схождение, Распад и все прочие циклы этого безумного места. - Когда начнется? — еще более охрипшим голосом спросил Имре. «Я сейчас убегу». «Знаю, некуда особо удирать, все равно. Просто припущу, как кролик из кустов. И мои кишки намотает на колесо телеги, как это обычно случается с кроликами». - Скоро. Ларий стоял навытяжку перед фонтаном. Конструкция из шара и прямоугольника напоминала попытку очень неумелого скульптора сваять человека, но он так и не придумал как обтесать мрамор или алебастр. Шар и прямоугольник. Примитивно и универсально. Анжелика держала Имре за плечо, но очень мягко, как будто даже ласково. Ларий молчал и не двигался. Имре переминался с ноги на ногу. Удрать не выйдет, внезапно осознал он, Анжелика посообразительнее всех прочих, и она меня перехватит. Выломает руку — в лучшем случае. В худшем… ладно, про худший он думать не хотел. - А давно, — Имре просто требовалось о чем-то говорить, только не молчать. — Был предыдущий, ну, до меня? Вот из этих… - Не знаю, — ответил Ларий. — Здесь нет времени. Думаю, лет десять назад. - О. Имре прижал нож к груди, выставив рукоять навстречу фонтану, словно указатель. Ничего не менялось. Он вдыхал сухой затхлый воздух, безумцы в рубище слабо шевелились. Один — или одна, — подошел ближе, мыча и пытаясь схватить Лария за рукав зубами. Тот оттолкнул юродивого, который упал в пыль, замер, а потом пополз червяком в сторону одной из кривобоких хижин. Имре хотел спросить: кем был этот человек, но прикусил язык, потому что выражение лица Лария вновь закаменело до гипсовой маски. Мир разорвался старой фотографией. На Имре дохнуло холодом. Месиво глаз уставилось на него, и в этом взгляде почудился одновременно вызов и приглашение на бой. - Я не могу! Имре дернулся. Мириады глаз моргнули — белесые опухоли в бесконечной тьме. - Нет. Не могу. Не получится! Он вывернулся из хватки Анжелики. Успел сделать два или три шага — прочь от потустороннего холода. Ларий обхватил его поперек туловища. Старик оказался неожиданно сильным, худые узловатые руки могли бы поспорить с канатами для шара, и так же прочно они удерживали дергающегося Имре. Тот размахнулся ножом. Брызнула кровь — на щеке Анжелики открылась ярко-алая рана. - Нет, пожалуйста! Я не могу! Только не я! Прошу вас! Не обращая внимания на кровоточащий порез, Анжелика вырвала Имре из рук Лария. Она оказалась еще сильнее. Ребра снова хрустнули. Имре завопил от боли. Может, из-за стальных объятий, а может, начинал действовать Распад. Перед ним возникло лицо Анжелики: дыра в щеке вскрыла мякоть до зубов, вечной ухмылкой. Рот и подбородок залило кровью. Она притянула Имре к себе, а потом коснулась мокрым ртом губ — и втолкнула трусливого «героя» между рваных краев, во тьму. Имре стоял, зажмурившись. Его ноги застряли в чем-то вязком и липком. Глаза, думал он. Я наступил внутрь этих белесых глаз. По лодыжку, уже по икру. Ноги погружаются во влажную теплую сетчатку монстра. Если я сделаю шаг, раздавлю еще и еще. Мелькнула мысль — броситься давить их, как тараканов на грязной кухне. Не выйдет. Они везде. Сколько бы ни раздавил, сколько бы ни истекали вонючей гнойной сукровицей, остальные будут смотреть. Имре осознал, что держит нож. Не уронил и не выпустил из рук. Хорошая новость. Где-то поблизости мозг чудища, тут Ларий, каким бы говнюком ни был, не обманул. Глаза — они в голове. У людей. А у монстров из «ничто»? Да черт их знает. Пускай будет — да. Имре попытался сделать шаг. Правая нога высвободилась с густым мясистым чвяком, и такого же он ждал, перенося вес на новое место, но почуял под подошвой ботинка — спасибо Анжелике, принесла и обувь! — твердую поверхность. Это ободрило. Имре подтянул левую. Потом решился открыть глаза. Он заморгал, узнав Гринстрит в Ньюхэме. Какой-то неостроумный шутник лет эдак сотню назад обозвал залитую помоями каменную кишку «Зеленой улицей». Домишки громоздились друг на друга и проглатывали соседские из-за самодельных деревянных надстроек — места не хватало, использовали каждый дюйм. Брусчатку последний раз чинили лет двести назад, поэтому лужи не высыхают даже в летнюю жару, и в них отдыхают грязные облезлые собаки. Чуть дальше на углу — паб «Старый Джимми», вокруг которого всегда толкутся мрачные типчики в потертой мятой одежде с надвинутыми на лоб плоскими шляпами. Обгаженный собаками и голубями столб подпирает местный пьяница Ирландец Уилли, который на самом деле никакой не ирландец. Впрочем, если его россказни послушать, так он изгнанным пэром получится. Имре здесь вырос. Квартал бедноты — эмигрантов и нищих. Его отец с матерью работали на заводе по восемнадцать часов. Матери платили вдвое меньше, хотя она была женщиной крепкой, и трудилась наравне с мужчинами. У Имре было двое братьев и сестра. Он поклялся вырваться из этой нищеты. Его научил читать и писать еще один завсегдатай «Старого Джимми», мистер Конрад, бывший учитель — то ли сумасшедший, то ли тоже спившийся. Однажды в приступе охоты за демонами чуть не прирезал Имре ножом, но всего за бутылку виски, которую ставил Моравец-старший, соглашался давать пять или шесть уроков в неделю. Этого хватало. - Привет, родимый дом. Имре осознал: это невозможно. Зеленая Улица выгорела в Лондонском пожаре десять лет назад дотла. Отец погиб, пытаясь, вместе с другими сдержать огонь. Мать доживала свои дни под присмотром дальней родственницы, которой присылали деньги вскладчину. Больше всех вкладывала Ревекка, потому что она удачно вышла замуж. Имре оказался плохим сыном — работа аэронавта никогда не приносила богатства. - Вы покинули родину, чтобы оказаться здесь? Зачем? - Потому что, — Имре обогнул лужу. — В Венгрии еще хуже. Проклятущая Австрийская империя высасывает все соки. В Лондоне родители могли хотя бы платить за наши уроки бутылкой виски, а на ужин по воскресеньям мама готовила мясной гуляш. В Будапеште пришлось бы довольствоваться черствым хлебом. - Но тебе пришлось стать преступником. - Только поработать пару лет на «Пиковых тузов». Местная банда, я ничего такого не делал. Ну ладно, вскрыл несколько замков. Перевез несколько разных штук через границу. А потом я накопил на воздушный шар и стал аэронавтом. - Значит, твоя совесть чиста? - Ну почти. Того парня я не убивал. Мы просто подрались по пьяни, с кем такого не бывает. Я сам был в стельку. Даже не помню, как разбил бутылку и заехал ему в шею… Хорошо, что это было на территории «Тузов». Они решили, что все честно и замяли дело. Легавым было не до наших трущоб. - Ты хороший человек, Имре Моравец? - Да нет, обычный. Всякое случалось. Но не убивал невинных, не крал у бедных, не брал женщин силой, не подставлял подножки слепым. Он произнес это с деланной небрежностью. Одежда прилипла к холодной от пота спине, мысль оформилась после нескольких фраз — чертовски логичная и правильная: «С кем я разговариваю»? Голос звучал из-за спины — женский голос. Оборачиваясь, Имре уже знал ответ. Анжелика стояла, заложив руки за спину. Она была в своей фазе «Схождения», как мысленно определил Имре — красивая, аж глаза слепило. В сыром и туманном лондонском мареве сияла неожиданно яркими голубыми глазами и светло-серебристыми волосами. Портил ее только шрам на щеке — открытая рана, обнажающая окровавленные зубы от уха до уха. «Но я порезал только с одной стороны». Порезал ли? Имре сжимал свой нож, понимая: ни в чем уже не уверен. Кровавая и очень зубастая улыбка приблизилась. Имре содрогнулся, коснулся своих губ. На них впрямь остались следы крови. - Зачем ты здесь? - Расскажи еще, — Анжелика проигнорировала вопрос. Голосу нее был низкий, хрипловатый, словно она курила сигары каждый день. — Про себя. Про то, кто ты есть. - Да что еще рассказывать, — Имре озирался по сторонам. Никого. Пустая Гринстрит, невероятное зрелище. Даже Ирландец Уилли пропал из любимой лужи вместе с типчиками и собаками. Остались старые дома с легким запахом гари, лужи и низко стелящийся туман с примесью серных и железистых паров ближайшей фабрики. — Ремеслу аэронавта научил один парень, Майкл Доггерти его звали. Он продал мне шар, потому что хотел отойти от этого. Я… занимался всяким. - Расскажи, — потребовала Анжелика. - Ну, контрабандой. Перевозил незаконные вещи. По мелочи — китайский опиум, открытки с девочками. Сочинения господ из Франции… сама понимаешь, какого толку. Пару раз картины и золото. Краденое, знаю. Мне-то какая разница? Слушай, я никому не причинял зла. Я просто… - А мог бы? Анжелика склонила голову набок. Имре услышал музыку: медленное, но готовое разогнаться звучание скрипки. Он узнал чардаш — то, что родители увезли с родины, и порой танцевали, и научили своих детей. Имре по-венгерски едва сумел бы набрать десятка три фраз, потому что отец с матерью желали вырастить «настоящих англичан», но музыка осталась. Он поклонился Анжелике, приглашая на танец. Та продолжала улыбаться. Скрипка убыстряла темп. Имре все еще держал нож — и теперь он прикоснулся к руке девушки, пока они все быстрее танцевали. Чардаш — сложный танец. Имре не практиковался десятки лет. Откуда-то тело само вспомнило нужные па и движения, Анжелика же не только следовала за ним, но и предугадывала движения. Она понравилась бы маме, мелькнула мысль. Может, та даже не заметила бы раззявленного, многозубого и заполненного кровью рта. Небо над Зеленой Улицей покрылось росчерками молний, а потом ветхие дома, трухлявые доски, грязные закопченные стекла и залитая тухлой водой старая брусчатка превратились в комки серо-розовой слизи. Имре и Анжелика танцевали внутри мозга чудовища. Впрочем, все было еще сложнее. Анжелика улыбалась, словно спрашивая: ты ведь понял? Имре оставалось только кивнуть. Во лжи не было никакого смысла. Ларий достал прокуренную трубку и постучал о бортик фонтана. Поднялось облачко пыли. Табак в трубке слежался, чуть подернулся блеклым грибком, но Ларий все равно щелкнул кресалом, высекая искру. Он сделал глубокую затяжку. Вокруг ползали и бессмысленно копошились в пыли обитатели безымянного города. Они не издавали громких звуков — только стоны, порой болезненные, порой восторженные, если удавалось найти кусок черствого хлеба и не промахнуться мимо рта. Мертвый фонтан без капли воды казался вырезанным из бумаги. Не шар, а окружность. Не параллелепипед, а прямоугольник. Гипс крошился, как зубы больного цингой, напоминая о периоде Распада. Старик Ларий сутулился, слабо затягиваясь трубкой, и неподвижно смотрел перед собой. Он ждал. Разрыв открылся с привычным, но все равно неприятным треском рвущейся по шву ткани. Анжелика выступила из темноты. Ларий поднял голову: - Уже сожрала сопляка? Мерзкая сука. Что ж, у нас был уговор, после него — сто циклов покоя. Ты больше не устроишь шторма и дашь спокойно летать цеппелинам на окраинах Новых Земель. Схождение. Распад. Схождение. Иди вон, догрызай несчастных, — Ларий сплюнул в пыль рядом с ползающим рядом безумцем. - А если мне захочется поиграть? — Анжелика чуть растягивала слова, вибрируя согласными. Ее тон напоминал интонацию маленькой капризной девочки. — Я все еще голодна. Ларий стукнул трубкой по бортику фонтана: - Я снова попытаюсь убить тебя! Тебе хватило и первого, если помнишь, — словно в подтверждение он достал пистолет с колокольчиком на рукояти. Анжелика повернулась к нему всем телом — ее улыбка была особенно лучезарной, зубастой и кровоточащей. На деснах проступили гнойники открывающихся глаз. Ларий встал с бортика фонтана. - Анжелика? Он успел уклониться от удара ножом, но следующий — безыскусно кулаком в челюсть, — сбил с ног. Имре вывалился из дыры — лохматый, взъерошенный, в одних штанах без рубахи и куртки. Раненая рука кровоточила, как оскаленная улыбка Анжелики, но закричал Ларий только когда заметил в ярко-алой мякоти под кожей белесые вкрапления, похожие на яйца опарышей — только быстрые, подвижные, с черными юркими зрачками. - Ты! Ты!.. - Ага, — сказал Имре и снова ударил Лария во вторую щеку, следуя библейским правилам. Схождение сработало. Ларий снова превратился из старика в крепкого мужчину средних лет. Имре не сумел увернуться от ответного удара, кулак впечатался в челюсть и выбил пару зубов. Из кровоточащей десны выглянули еще несколько глаз, почти по-детски любопытных. - Ты продал ей душу! — заорал Ларий. - А ты будто нет, — Имре неуклюже плюхнулся на спину, но почти сразу вскочил. Нож блеснул в руке, а он, словно копируя Анжелику, ухмыльнулся во весь кровоточащий рот. - Нет! Я… я просто терпел ее! - И отправлял людей, чтобы они ее убили. Имре замахнулся ножом и промазал. Ларий выбросил вперед обе руки — это сработало, бортик фонтана даже не задержал падение. На дне пересохшего резервуара зашуршали листья. - Я делал то, что должно! Один из вас должен был уничтожить ее! Ларий оглянулся на Анжелику. Та не вмешивалась в драку, смотрела и улыбалась, розовый язык — по-змеиному тонкий, — порой вырывался и скрывался за частоколом заточенных резцов. - Ты хуже всех! — Ларий взмахнул своим пистолетом. Белый колокольчик звякнул три раза — динь, динь, динь. Схождение. Распад. Все в одном. «Только ты уже ничего не решаешь». Когда Ларий выстрелил, Имре прыгнул навстречу. Пуля пробила грудь, но он не ощутил никакой боли. Выскочить из фонтана не удалось, зато дернул Лария за ногу и увлек за собой. Звук удара затылка о камень был похож на тот, с каким разбивают крутые яйца. Ларий лежал среди серо-желтых сухих листьев и не шевелился. Имре подошел, зажимая рану в груди. Потрогал носком тело. - Вроде он… — начал было, пытаясь разглядеть наверху Анжелику. Ларий дернул его за ногу: - Предатель! Чудовище! Имре удержал равновесие. Кровь из дыры в груди и рта заливала Лария. Борода из пегой стала грязно-алой. Тот снова выстрелил, промахнулся — Имре перехватил запястье: - Я. Сделал. Правильный. Выбор. В такт каждому слову он бил Лария ножом. Первый удар угодил в правый бок, и тот сразу же выгнил до зеленой жижи. Бурые кости оголились. Из гангренозной дыры вывалились кишащие мушиными личинками кишки. Второй распорол судорожно дергающуюся руку Лария — и она съежилась, превратившись в маленькую пухлую ручку младенца, а потом уменьшилась до рудимента. Должно быть, зародыша, предположил Имре. Третий угодил в живот — и это снова был Распад. От избытка гнилостных газов брюхо Лария вздулось втрое, кожа восково натянулась, прежде чем лопнуть, исторгая невыносимую вонь. Последний пришелся на глаз, лезвие прошило мякоть до мозга. Голова съежилась в листок плоти, подергивающийся красными жилами. Имре, пошатываясь, отошел от останков Лария. Анжелика смотрела на него сверху вниз. Имре поморгал и поклонился, точно вновь приглашая на танец: - Вот это я и имел в виду. Закономерность времени. У тебя уже получается. Как я и говорил, мы сможем все это хорошо продать. Анжелика помогала перевязывать раны. У нее были мягкие аккуратные прикосновения. Пуля угодила в грудину, но не пробила ребро. Имре чертовски повезло, а потом Схождение решило все остальные вопросы. - Линейное время, — Имре сидел в кресле Лария и поливал сосиску острым вустерширским соусом. — Это вот то, что я тебе показал на старике. Бамс — и он превратился в гниющий труп. Бамс — и младенец. Не перемешивать, поняла. Направляем, куда надо. Я опытный аэронавт, поверь мне, знаю, как разобраться с геомагнитными аномалиями. И с твоим представлением о времени тоже ничего страшного… Да, понял-понял, тебе нужно питаться разумом и душами людей, но все эти несчастные уже пустые оболочки. Грустно и невкусно, так? Лучше не заманивать, а приглашать. Сами сбегутся. А если ты откусишь понемногу от тысячи, будешь сытее, чем высосав до дна десятерых. Анжелика кивала. В этом мире она не говорила, но Имре уже понимал без слов. Выбитые зубы удалось вставить и вживить на место. Он попробовал даже яблоко надкусить — получилось. - Организуем… скажем, курорт для богачей. Омолаживающий. Настоящее чудо, таинственная магия Безвоздушной Зоны, — он доел сосиску, потянулся за следующей, добавив кусок ветчины пожирнее. Подумав, прихватил и большой кусок поджаристого хлеба. — А Распад пусть будет ускорением времени вперед. Тоже пригодится. Благородные вина, сыры и прочее… Анжелика снова кивнула и поцеловала его. - Видишь? Я не этот старый дурак Ларий. Монстры, древняя магия, чудища из беззвездной бездны. Убить-уничтожить. Тьфу! Дурацкое и устаревшее, — Имре облизал жирные и рыбно-пряные от соуса пальцы. — Куда лучше современный деловой подход, правда? Тебе придется меня ненадолго отпустить на моем воздушном шаре. Ну, я же должен рассказать всем про чудесный город молодости и благородных вин. Я вернусь, даже не сомневайся. Именно тебя я искал всю жизнь. На столе лежал пистолет-колокольчик. Забавная игрушка, думал Имре, пока Анжелика вновь притрагивалась языком к щеке и уголку рта. Ее губы пахли свежей кровью. Имре слизнул каплю языком. - Вот и отлично. А пока — передай мне во-он тот кусок окорока. И принеси еще соуса, только дай ему дозреть как следует.