Личный монстр

Лера видела его снова и снова. Он всегда был безоружен — по крайней мере, на первый взгляд. Впрочем, он и голыми руками мог бы просто сломать её, даже не особо напрягаясь. Что он мог сделать, будь у него в руках пистолет или та же катана, Лера старалась не думать. Она чувствовала его хватку на своих локтях, крепкую, до синяков, и он держал её почти играючи. Она могла биться в его огромных сильных ладонях сколько угодно долго, и она чувствовала себя маленькой птичкой в когтистых лапах чудовища, которое наслаждалось её страхом. Будто его человеческий вид был лишь прикрытием и под его шкурой скрывался монстр. Будто он действительно был драконом, охочим до лёгкой добычи, которого бы не остановили ни стены тюрьмы, ни защитный костюм, ни хоть какое её сопротивление. Будто он с лёгкостью бы начал пожирать её наживую и начал бы наверняка с сердца, живого, как никогда бьющегося, гоняющего её горячую человеческую кровь. И с лица его — или морды? — медленно стекали бы бурые и алые дорожки, и клыки его, нечеловечески большие, драконьи, разрывали бы её плоть легко, сминали бы в крошку кости, разрезали, словно лезвием, напряжённые мышцы, вонзались в её такое маленькое, беззащитное, слабое тело, и она слышала бы всё и чувствовала бы всё, и знания, полученные в медицинском, только усугубляли бы ситуацию. Он смотрел бы на неё своими холодными глазами цвета стали и рвал бы на мелкие кусочки её лёгкие, одно за другим, разгрызал бы трахею, брызгая остатками хрящей, и запускал бы свою лапу внутрь её тела, разломанного, изуродованного и распотрошённого, чтобы достать из неё очередной кусочек плоти. Она должна была бы умереть почти сразу, но в этом месте, где всё нереально и реально одновременно, она не смогла бы умереть так легко, ей пришлось бы мучиться под аккомпанемент хруста её собственных костей, отзвуков капель льющейся крови и звериных ворчаний, какие издаёт голодный хищник, овладевший наконец-то своей добычей. Она пыталась бы дышать, хотя ей было бы и нечем уже, пыталась бы кричать, но вместо этого слышала бы его утробный рык и булькание собственной крови, бьющей непрекращающимся потоком из горла и из груди, и видела бы, как он пил бы её кровь, словно родниковую воду. Она бы до последнего всё видела — как будто для него было важно, чтобы она видела его в самом ужасном из его воплощений, пожирающего именно её, без оглядки на всю ту грязь и кровавое мессиво, в которое он превратил бы её. Она умирала бы и не могла бы умереть, пока он того не захотел — а он хотел много и сразу. Он хотел её всю и без остатка. Лера очнулась — проснулась — резко, тело обдало адским холодом, а затем — не менее невыносимым жаром. Она едва сдержала крик, когда ощутила прикосновение к плечу, которое тут же исчезло, стоило ей под ним вздрогнуть. Она знала, что у людей не могут светиться глаза в темноте, но у этих — серых — как будто оставался едва уловимый светящийся шлейф. — Опять? — пророкотала темнота, и Лера кивнула, боясь даже дышать громко и уж тем более что-то ответить вслух. Ей хотелось сказать: «Я боюсь тебя». Ей хотелось сказать: «Мне очень страшно». Ей хотелось сказать: «Я снова вижу, как ты убиваешь меня». Но она не говорила, потому что он и так это знал. Она видела очертания ладони, которая приблизилась к её плечу снова, но так и не прикоснулась, и как затем фигура — огромная, мощная, — поднялась и выпрямилась, возвышаясь над ней, безоружной, почти не одетой, защищённой одним тонким одеялом. — Я никогда не причиню тебе зла, — сказал не фантомный, абсолютно реальный во плоти человек, неотрывно продолжая на неё смотреть, — Никогда впредь. И Лера верила его словам, но сны её никогда ей не подчинялись. Даже спустя столько времени и столько лет она продолжала бояться, хотя знала, что для неё он стал самым надёжным человеком. Но продолжал оставаться её личным монстром. Он ушёл спать в другую комнату, как это часто бывало, если ей снились кошмары — он считал это лучшим вариантом, чтобы дать ей почувствовать себя в безопасности и на отдалении от него. Он уже давно собрал ей тревожную сумку — ключи от квартиры, которую она выбрала, о которой он не знал абсолютно ничего, кроме стоимости аренды; сумма наличкой, достаточная, чтобы уехать хотя бы в пригород где-то на неделю; удобные тёплые вещи; пустой неактивированный кнопочный телефон, который невозможно отследить. И хотя Лера считала это излишним, он поставил ультиматум: «Если однажды ты почувствуешь, что тебе надо бежать, я хочу быть уверен, что у тебя будет всё необходимое». После каждого такого кошмара Лера всё равно всегда приходила к нему — а он никогда не успевал заснуть, будто ждал её — прижималась к большому, горячему плечу и плакала — от пережитого ужаса, от фантомной боли, от невозможности заставить свой мозг не думать о человеке так, как она думала о нём в самую первую «встречу». Он никогда не позволял себе в такие моменты к ней прикасаться и всегда ждал, пока Лера сама до него дотронется — и Лера чувствовала под своей рукой равномерное сильное сердцебиение, которое, как метроном, отсчитывало мгновения очередной бессонной для двоих ночи. Лера очень надеялась, что однажды она сможет дать отпор своему страху, что однажды во сне она победит своего монстра — так, как она смогла сделать это в реальности, когда её противник стал ей самым близким человеком, но пока у неё не получалось. Он готов был ждать столько, сколько ей потребуется. Он никуда не спешил. У него был поистине драконий запас терпения.