Особая традиция

Сцена, которую де Сарде застала, когда вошла в кабинет, мало чем отличалась от всех предыдущих подобных сцен. Проскользнув внутрь и тихонько затворив за собой дверь, Теодора перевела взгляд на Константина: наместник Новой Серены сосредоточенно изучал документ, который держал перед собой, и его озабоченное лицо все более мрачнело по мере того как близился конец листа. Госпожа де Моранж с кротким терпением ждала вердикта — впрочем, де Сарде была уверена, что она без всяких слов знает ответ. — Вы с ума сошли? — наконец, вопросил Константин, резким жестом возвращая ей бумагу. — Это... дорого! Вопиюще дорого! Такие траты совершенно ни к чему. Госпожа де Моранж качнула головой: серьги в ее ушах переливчато зазвенели. — Позвольте напомнить, ваша светлость, что скупость — тяжкий порок. Константин фыркнул. — Скажите это моему отцу! — ...Тем более, — как ни в чем не бывало продолжила де Моранж, — если дело касается празднования его Дня рождения. — О, ради всего святого!.. — пробормотал Константин. Он повернулся к дверям, наконец, заметил де Сарде и едва ли не вскочил — удержаться, очевидно, стоило ему больших трудов: — Моя дорогая! Ты как нельзя кстати! Боюсь, мне придется прибегнуть к твоей помощи. Госпожа де Моранж никак не желает внимать гласу рассудка. — Гласу вашего упрямства, ваша светлость, — со всей деликатностью поправила де Моранж. — Если вы позволите говорить открыто. — Вот видишь? Де Сарде сдержала смешок и приблизилась. — А в чем, собственно дело? — поинтересовалась она. Константин деланно вздохнул. — Дражайшая госпожа де Моранж, — он бросил весьма красноречивый взгляд в ее сторону, — считает, что высший свет Новой Серены нуждается в пышном празднестве. Советница протянула Теодоре смету. — Не пышнее, чем ваша свадьба, милорд, миледи, — возразила она, пока де Сарде торопливо изучала документ. — В конце концов, это традиция. Испокон веков все Содружество отмечало Дни рождения Князей. Двор будет возмущен подобным пренебрежением. Константин взглянул на Теодору почти умоляюще. — Прошу, скажи, что ты тоже этого не одобряешь. Де Сарде задумчиво накрутила на палец пепельный локон, пружинкой завитый у виска. Сумма, в которую дворцу обойдется прием, и впрямь выходила немаленькой, но двор мог себе это позволить. А еще она знала наверняка, что траты — всего лишь предлог. — Госпожа де Моранж, — обратилась она, сложив лист и опустив его на письменный стол, — вы уже разослали приглашения? — Только подготовила, — отозвалась она. — Боюсь, его светлость обвинил бы меня в измене, если бы я разослала их без его ведома. Константин поджал губы, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла, всем своим видом давая понять, что сделал бы именно это. — Разошлите, — де Сарде кивнула. — Дворец примет гостей. Константин напряженно подался вперед. — Тео... Она повела плечами. — Двор от тебя отвык, Константин. Из-за болезни и лечения ты долго отсутствовал. Они должны знать, что ты держишь дела дворца в своих руках. — Они могут записаться на прием, — раздраженно бросил он. Де Сарде наклонилась вперед и доверительно накрыла его руку ладонью. Ее перетянутые лентой волосы соскользнули с плеча на грудь, подчеркнутую квадратным вырезом темно-синего шелкового платья. — Просто доверься мне, — мягко шепнула она. Если бы не покашливание госпожи де Моранж, Константин с легкостью бы забылся и решил, что они остались одни. О, он бы с куда большим удовольствием разглядывал сахарно белую шею супруги, вопреки обыкновению не спрятанную под строгими воротниками блуз, и ее коралловые губы. Да что там — не только разглядывал! — Хорошо, — выговорил он так, чтобы лишний раз обозначить: соглашаясь, он не просто делает одолжение всем присутствующим, но и вовсе идет на серьезные жертвы. — Хотите торжественный прием? Будет торжественный прием, я не стану препятствовать. Что-нибудь еще? Госпожа де Моранж незамедлительно протянула следующий лист из тонкой картонной папки. — План рассадки гостей, ваша светлость. Константину хватило короткого взгляда. Предложенный лист он даже не взял. — Да вы, должно быть, издеваетесь, — драматически процедил он. Теодора небрежно перебросила локоны через плечо и заглянула в план. — Ваша светлость, — терпеливо пояснила де Моранж. — Хозяева приема всегда садятся по разные стороны стола. Это традиция. К тому же, это практично: так каждый из вас сумеет уделить внимание всем гостям и не позволит им умереть со скуки. — Да если кому и суждено умереть на этом приеме, то это мне! — Ваша светлость! Этот спор мог затянуться на целую вечность. Де Сарде неслышно вздохнула. — Госпожа де Моранж, — вмешалась она, крепче сжав руку Константина. — Уступите ему. Вам же будет спокойнее. К тому же, — добавила она, улыбнувшись, — Константин уже согласился на этот прием. Не требуйте всего и сразу. Советница немного помолчала, будто обдумывая сказанное, но в конечном счете кивнула, очевидно, сочтя компромисс приемлемым. — Пожалуй, вы правы, ваша светлость. К тому же, кто-то же должен следить за тем, чтобы ваш супруг соблюдал приличия. Константин нарочито гневно сверкнул глазами. Уголки губ Теодоры дрогнули в намеке на улыбку. Лорин де Моранж, присев в поклоне, удалилась, оставив молодую чету наедине. Константин, задумчиво глядя на закрывшуюся за ней дверь, отрешенно поглаживал пальцы жены. Он не чувствовал себя расстроенным и вовсе не злился настолько, насколько пытался продемонстрировать. Если что и заставляло упорствовать — так это собственное упрямство, щедро сдобренное привычкой к спокойному течению жизни с тех пор, как его дела на Тир-Фради наладились. По людям он не слишком тосковал: пустая болтовня и светская суета утомляли скукой. В конце концов, кисло рассуждал Константин, для него любой торжественный прием — не праздник, а все та же рутинная повинность. Как будто ему мало ежедневных обязанностей наместника! — Ты ведь это из-за отца? Голос де Сарде вывел его из оцепенения задумчивости. — Не знаю, — неуверенно отозвался Константин. — То есть, я думал, что конечно же, из-за него. Проигнорировать отцовский праздник! — как тут устоять? Но... — он пожал плечами. — В этом нет никакого смысла! Он даже не узнает, что я делаю это ему назло. А если узнает, то сделает то же, что делает всегда, когда дело касается меня — не воспримет всерьез и отмахнется. Я даже ненавидеть его больше не могу. Это отнимает у меня слишком много... Теодора не дожидалась, пока он закончит: обошла стол и обвила его шею руками. Константин благодарно вздохнул и привлек ее к себе. Все эти вопросы он задавал себе не в первый раз. Отношения с отцом всегда походили на замкнутый круг, из которого не выйти. Даже сейчас, когда он далеко. Константин так привык добиваться его внимания, хоть какого-нибудь, что порой забывал: он вовсе не обязан это делать. Ему больше не нужно искать отцовской любви, потому что он владеет чем-то куда более ценным.

***

Никогда прежде дворцовая трапезная не вмещала в себя столько народу одновременно. Небывалой людностью, разве что, мог похвастать свадебный ужин — Константину тогда подумалось, что дворец заполонили не только послы Телемы и Альянса, но и любой мимо проходящий житель Новой Серены; впрочем, в тот раз госпожа де Моранж предусмотрительно распорядилась превратить в трапезную аудиенс-холл. Нынче гостей собралось меньше в разы — и все же достаточно, чтобы Константин ощутил легкое головокружение. Теодора права: двор отвык от него, а он сам отвык от светской жизни, шумной и яркой, как карнавальные огни. Первые месяцы на Тир-Фради ознаменовались ворохом требующих его внимания дел — Константин набросился на них с энтузиазмом, пока не обнаружил, что управление делами острова полно тоскливой рутины. Потом болезнь отняла у него всякое желание покидать собственные покои: его упрямства хватило на то, чтобы появляться в аудиенс-холле и вести дела, но дворцовые ужины в окружении министров и приглашенной во дворец знати канули в забвение. Когда же все наладилось, никому и в голову не пришло изменить привычный порядок вещей: советники и редкие гости предпочитали вечерять в компании друг друга и где угодно, но не в трапезной. Что до Константина, то он даже был с ними солидарен, находя не ограниченный никакими регламентами ужин с де Сарде за закрытыми дверями спальни куда более привлекательным. Впрочем, даже нынешние обстоятельства можно обернуть себе на пользу. Конечно, дворцовый регламент приписывал лакеям в парадных лазурных ливреях прислуживать господам; Константин, отодвигая перед Теодорой стул, рассудил, что эти маленькие знаки внимания и ненавязчивое ухаживание будут приятны им обоим. Даже если кто-то из присутствующих гостей решит, что он выражает свои чувства до неприличия громко. Она расправила на коленях салфетку и улыбнулась. — Если ты будешь так откровенно разглядывать вырез моего платья, — шепнула Теодора, когда Константин садился рядом, — то туда заглянет кто-нибудь другой. Например, телемский посол. — Телемскому послу лучшу бы почаще заглядывать в молитвенник, — парировал он. — И думать о бессмертной душе. Но — не могу его винить, — добавил Константин после короткой паузы. — Ты восхитительна. Де Сарде зарделась. Улучив миг, Константин поймал ее затянутую в ажурную перчатку ладонь и бегло коснулся губами запястья. Ее ресницы дрогнули; Теодора хотела было что-то сказать, но ее прервал серебристый звон колокольчика, ведущие в трапезную двери распахнулись, впуская в зал слуг с серебряными подносами. Торжественный ужин по случаю Дня рождения его светлости Князя Клода д’Орсея начался с пафосной речи: Константин зачитал ее, ни разу не сбившись. Приглашенные поднимались со своих мест, поднимали бокалы, присоединялись к поздравлениям, а потом ужин пошел своим чередом, и восхваления правящего дома сменились обычной беседой. — Тир-Фради великолепен! — щебетала разодетая в шелк мадам, удостоившаяся места по левую руку от Константина. Приторный запах ее духов щекотал ноздри. Каждый раз, когда госпожа де Лонсьи, прибывшая на остров следом за своим семиюродными племянником не более недели назад, обращалась к нему, Константин опасался, что не удержится и зайдется в неконтролируемом — и позорном — приступе чихания. — Я не припомню, чтобы в Серене хоть когда-нибудь было так зелено! — Надеюсь, что такое положение дел исправится в скором времени, — отозвался Константин. — С помощью местных doneigada, разумеется. Содружество должно быть бесконечно благодарно Верховному Королю за помощь, но, боюсь, первые вести будут еще нескоро. — О! Я слышала о местных дикарях, но до сих пор их не видела! Говорят, они расписывают лица кровью и пожирают сердца поверженных врагов. Просто кровь стынет в жилах! Но я не знала, что вы говорите на их языке, милорд. Константин одарил ее лучезарной улыбкой. — Лишь самую малость. Госпожа де Моранж сумеет рассказать вам больше — культура и обычаи местных стали, можно сказать, ее хобби. Жаль, что ее место — на другом краю стола. Впрочем, полагаю, виконт де Лефевр с величайшей радостью уступит вам свое. Она рассыпалась в благодарностях и комплиментах, а потом, сделав знак лакею, ожидающему за резной спинкой стула, поднялась и, шурша юбками, двинулась в другой конец зала. Константин с облегчением вздохнул: за госпожой де Лонсьи все еще тянулся шлейф духов, но его тяжелые ноты растворялись в воздухе, и каждый вдох давался все легче. — Подлец, — шепнула Теодора ему на ухо, и Константин едва сдержал смешок. Де Сарде только что закончила обмениваться любезностями с сидящими рядом с ней послами и теперь деликатно щипала запеченную с розмарином и лесными ягодами перепелку. Константин будто невзначай коснулся ее локтя, скользнул ладонью по спине и с несвойственной себе педантичностью поправил салфетку на ее коленях. Де Сарде не изменилась в лице и даже не выпустила из пальцев серебряную вилку — только глянула на него искоса из-под вееров ресниц. — Я всего лишь нашел ей более любопытного собеседника, — заметил Константин, подливая ей вина. Этот короткий обмен фразами позволил ему склониться к ее уху: в конце концов, кто запретит ему одарить супругу комплиментом? И кто заподозрит истинные намерения? — пока гости заняты разговорами друг с другом, но не с ними, он вполне может позволить себе чуточку больше. Константин оставил мимолетный поцелуй у ее виска. Он ожидал возражений, но их не последовало — Теодора лишь улыбнулась кончиком губ, делая вид, что занята перепелкой. Удивительное дело! — это только подлило масла в огонь. — Ваша светлость! — виконт де Лефевр грузно плюхнулся на освободившееся место. — Миледи! Примите мои комплименты: вечер удался на славу, а повар превзошел самого себя. — Стоило большого труда уговорить отца отпустить его на Тир-Фради из Серены, — ответил Константин. — Он, пожалуй, единственный, кто способен готовить так, чтобы предписанная врачами диета была... сносной. — До меня доходили слухи о вашей болезни, милорд. — Константин поморщился и прервал его небрежным жестом, и виконт, смекнув, что наместник не желает обсуждать подобные темы, продолжил: — Как бы то ни было, невзирая даже на это, дела колонии с каждым днем идут все лучше и лучше. Блистательный успех, ваша светлость! Ваш отец может быть горд. «О да, — ядовито подумал Константин, пригубив вина, — ему остро потребовалась небольшая пауза. — Отец, должно быть, просто в восторге от всего происходящего. А мои дела шли настолько хорошо, что я едва все не угробил. Если бы не...» Додумать ему не удалось. Вином он едва не поперхнулся. Изящная стопа де Сарде, освободившись от сафьяновой туфельки, медленно двинулась вверх по его ноге. Жар бросился в лицо. Поспешно поставив бокал на стол, Константин оглядел присутствующих — и осознал, что никто и не подозревает, какие игры ведет под столом его жена, чинно беседующая с телемским послом об учении Святого Матеуса. Он выдавил из себя какой-то ответ — наверняка невразумительно и невпопад. Хорошенькая ножка Теодоры беззастенчиво двигалась выше. — ...Мне довелось побывать в окрестных лесах, — вещал де Лефевр. — На Тир-Фради растут совершенно потрясающие деревья. Древесина почти не отсыревает, будто создана для корабельного дела. Изумительная текстура! Муаровый рисунок, шелковистый блеск — влет разойдется по столярным мастерским Серены. Золотая жила! — Планируете заняться? — сдержанно поинтересовался Константин. — Само собой! Не могу позволить никому другому обскакать меня на этом поприще. Нужно только разрешение, ваша светлость. На открытие лесопилки. — Я подумаю. — Ваша светлость? Константин придал своему лицу то самое жесткое выражение, которое часто наблюдал у отца. Это стоило ему немалых усилий: быть одновременно серьезным, собранным наместником и возбужденным мужчиной оказалось не самой простой задачей. — Я подумаю, — повторил он тоном, не терпящим возражений. — И буду рад обсудить этот вопрос в, кхм, иной обстановке. Виконт кивнул, пробормотал благодарности и отступил, тут же вклинившись в иную беседу. Константин, воспользовавшись тем, что вновь остался лишенным чужого внимания, запустил руку под стол, подобрал многослойные юбки — винный шелк платья де Сарде, по счастью, не шуршал — и устроил ее ногу на коленях. Теодора отложила приборы и промокнула губы салфеткой. Ее лицо хранило прежнюю невозмутимость, но — к вящему удовольствию Константина — румянец на щеках разыгрался все ярче. Он мог бы и ограничиться этой шалостью. Мог бы — но игра придавала томному ужину бодрящей пикантности. Он скользнул ладонью по колену и выше, распустил подвязку, забрался пальцами под ажурный шелк чулка — и голова совсем не от вина пошла кругом. Де Сарде обменялась тостом с послом Альянса — кажется, очень уж торопливо — и наклонилась к его уху: — Между прочим, Бастьен д’Арси, сидящий вон в том краю стола, — заметила она, и деловитость в ее голосе невероятным образом сплеталась с игривостью, — уже догадался, где сейчас находится твоя рука. А племянницы баронета де Шевье переглядываются, хихикают и откровенно раскраснелись. Константин сдвинул ладонь выше. — И? — Тебя лицо выдает, — де Сарде поерзала, усаживаясь удобнее. — Ох. Боюсь, не только лицо. К тому времени как к густому, пахнущему сливочным маслом, сдобой и истекающими соком спелыми дынями вину подали груши, запеченные с орехами и голубым сыром, Константин оказался совершенно не способен думать о соблазнительных ароматах, а обязанность поддерживать непринужденные беседы показалась пыткой. Напряжение, бурлящее в теле, походило на игристое вино. Константин разглядывал узор на скатерти и старательно смотрел собеседникам в лицо — а потом обнаруживал, что едва ли может оторваться от созерцания мягких губ де Сарде и выреза ее платья. Ее грудь взволнованно вздымалась — единственное, кроме цветущего румянца, что могло ее выдавать. Звон серебряного колокольчика, известивший об окончании трапезы, Константин принял, как благословение. Все так же держа руку под столом, он спустил чулок де Сарде вниз и чувствительно сжал колено. — Госпожа де Моранж! — обратился он, без труда перекрывая приглушенный гомон бесед. — Окажите любезность, сопроводите дражайших гостей в аудиенс-холл. Я присоединюсь позже. Взгляд, который она метнула, мог бы посчитаться убийственным, однако Лорин де Моранж, не обронив ни слова возражения, поднялась из-за стола и двинулась к дверям. Многочисленные гости, все так же занятые пустой болтовней, потянулись за ней. Константин ждал. Больше всего ему хотелось заставить нерасторопных визитеров ускориться — вместо этого он настойчиво продвигался к спрятанному под батистом белья бедру. Дверь за последним из гостей затворилась. Не тратя времени даром, Константин ухватил де Сарде за талию и утянул ее на колени. — Наконец-то! — выдохнул он, осыпая поцелуями ее лицо, шею и ключицы. — Я думал, с ума сойду. — Ваше поведение, милорд наместник, совершенно неприемлемо! — де Сарде, хихикнув, мазнула губами по скуле и без труда управилась с пуговицами на кюлотах. — В следующий раз... ох! В следующий раз я непременно буду вести себя пристойно и никоим образом не покушаться... на твою честь. — Поздно спохватился, — мурлыкнула Теодора, оставив на его губах пьяный от вина поцелуй. Прежде чем Константин успел ей ответить, она ловко соскользнула на пол и... Константин рвано выдохнул, зажал рот ладонью и ухватился за край стола. Касания ее мягких, коралловых губ выкрадывали, выманивали из груди хриплые вздохи, опасно срывающиеся на стон. Бросившийся в лицо жар растекся по шее, разлился в груди и вязкой пульсирующей тяжестью собрался внизу живота. Константин откинулся на спинку, стиснул в кулаке скатерть. Предупредительный стук заставил его вздрогнуть. Дверь в трапезную глухо скрипнула. Дернувшись, Константин резко подался вперед, сражаясь с оглушительным сердцебиением. Он чувствовал, как под столом замерла де Сарде: длинная, спадающая к полу скатерть сокрыла бы ее от чужих глаз, и все же... В дверях показался озадаченный и крайне смущенный лакей. — Ваша светлость, — неуверенно начал он, старательно глядя на носки собственных туфель. — Госпожа де Моранж интересуется, когда вы соизволите... — С-скоро! — выдавил из себя Константин. Он глубоко вздохнул, попытавшись хоть как-то выровнять дыхание, и продолжил: — Передайте госпоже де Моранж... что я присоединюсь к ней... в скорейшем времени. Мысленно Константин молил об одном: чтобы Теодора смилостивилась и не испытывала его сейчас. Едва он подумал об этом — нежные касания губ сменились острыми, дразнящими прикосновениями языка и влажным пленом рта. Константин потянул воздух сквозь стиснутые зубы. Лакей не уходил. — Что-то еще? — отрывисто бросил Константин, до дрожи в пальцах сжимая край стола. — Да, милорд. Госпожа де Моранж хотела узнать... — Передай госпоже де Моранж... что она узнает все, когда я... поднимусь... в зал, — Константин на короткий миг зажмурился, а потом, собрав остатки самообладания, выговорил: — А теперь — выйди и ни при каких обстоятельствах никого не впускай. Лакей кивнул, поклонился — Константин едва не запустил в него оставшейся на столе супницей — и удалился. Едва дверь захлопнулась, Теодора стянула его на пол. Константин не сопротивлялся — напротив, опрокинул ее на спину, чудом не запутавшись в скатерти и не уронив на них обоих оставшуюся на столах посуду. Дрожащими руками он распустил шнуровку ее корсажа, мысленно радуясь тому, что возлюбленная супруга не носит корсет. — Искусительница, — выдохнул он, припадая губами к ее высвобожденной груди. — Ты меня с ума сведешь. Де Сарде выгнулась, помогая стянуть с бедер тончайшие панталоны, подобрала юбки, прижалась к нему, обхватила ногами: влажная, горячая, влекущая. От желания темнело в глазах. Константин взял ее — нетерпеливо, порывисто, задыхаясь от ее одуряющей близости. Теодора, вцепившись в его плечи, запрокинула голову, и с ее распахнутых губ слетел стон. Быстрые, бурные и распаленные, они сплетались воедино, путаясь в одеждах и друг друге. Ее некогда аккуратно уложенные волосы разметались по полу — Константин вдыхал их дурманящий запах, прижимаясь ртом к тонкой коже за ухом. Де Сарде подтянула дрожащие колени выше к груди, вздрогнула, всхлипнула, полная сладкой истомы — и повлекла за собой. Холодный пол едва ли мог остудить жар согретого любовью тела. — Знаешь, — заметил Константин позже, наблюдая за тем, как Теодора, устроившись на стуле, затягивает шнуровку корсажа. — Я передумал насчет этих... приемов и празднований. Де Сарде, прервавшись, вопросительно приподняла бровь. Константин поднялся, встал позади и стянул ее рассыпанные по плечам локоны бархатной лентой. Выпавшую прядку у виска он нежно завел за ушко. — Они могут быть совсем не такими тоскливыми, какими я их помню при отцовском дворе. И нравятся мне намного больше. Полагаю, стоит сделать их нашей особой традицией. Повернув голову, Теодора оставила поцелуй на его щеке. — Есть только одна проблема, — со смешком сказала она. Константин спросил бы, какая, но расслышал за дверями близящиеся шаги и голоса. Он схватил Теодору за руку и потянул за собой в прилегающую к трапезной подсобку. — Помнится, ты как-то показала мне пару потайных ходов... — пробормотал он, широко шагая к двери. — Не смотри на меня так, любовь моя. Неужели ты думаешь, что я позволю ей нас поймать и все испортить? Теодора, тихонько рассмеявшись, подхватила юбки и поспешила следом. Что ж. Торжественный прием по случаю Дня рождения Князя д’Орсея поистине обещал быть совершенно особенным.