Версия коня

Медный чайник на горящем примусе. Жестяные банки кофе. Даже в такой бункерной обстановке ощущался своеобразный уют. Розмари тайком разглядывала хозяина, пока тот был занят срочным созданием гостеприимных условий. Он слегка хромал, скрипя шарнирами в колене — вероятно, оставшимися с восстановления после предельной мутации. Былое механическое воплощение его всесокрушающего могущества теперь лишь ослабляло и сковывало. Словно после того, как отдашься своей худшей стороне, уже невозможно по-настоящему вернуться. Открытые плечи, хоть и мощные, вызывали то же впечатление, иссечённые старыми ранами и новыми самостоятельно наложенными швами там, где части тела пытались приблизительно вспомнить своё надлежащее расположение, но не достигли полного согласия. На ремне штанов и пристёгнутых к тому нагрудных и набедренных кожаных портупеях Роза пересчитала футляры для ножей, петли для инструментов и крепления для карманного радио. В такой экипировке, не спрятанной под тренчем, Гейзенберг напоминал коня в сбруе. Точь-в-точь Железный Жеребец из книги. — Сколько ложек? — бросил он вопрос в её сторону. — Себе, пожалуй, заварю вдвое крепче обычного и высыплю всю корицу, а то запах этой куртки адски отвлекает. Хрен знает, чем ты думала, когда решила её надеть. Итана в ней неоднократно ранили, а его кровь не спутать ни с какой другой. Просто сводит с ума. Вам с ним повезло, что у меня куда больше самоконтроля, чем у других. За годы работы с мертвечиной волей-неволей привык. — Две хватит, спасибо, — как можно вежливее откликнулась она. — А что в ней особенного? — Так ты не в курсе даже того, что ты дочь нежити? Роза вздрогнула от звона бесцеремонно поставленной перед ней кружки. Здесь она не чувствовала себя в безопасности, как ни старалась. — Я думала, это сказки... — Ну-ну. Не удивлюсь, если мной тебя пугали на ночь, как и всех деревенских детишек. Хотя похищал их не я, а Матерь, земля ей железобетоном... — Конечно, в Альянсе о мутантах не говорят ничего хорошего, и мне всегда твердили, что с любым из вас вести переговоры так же бесполезно, как и с неразумными зомби, — тактично подтвердила она. — Но я видела чужие воспоминания. Ваши, Итана, чьи-то ещё... О том, что вы обманули Миранду, когда она отдала вам на растерзание моего папу. О том, что вы предлагали ему союз. Я не понимала, кому верить. Это слишком расходилось с их версией. Тогда я решила найти вас, несмотря на предостережения об опасности. Сев напротив, Карл слушал с неподдельным внимательным интересом учёного, не отбрасывающего ничто невозможное. — Расслабься, цветочек. Я не желал тебе вреда. Собирался лишь самостоятельно оживить тебя, чтобы сорвать ритуал. И чтобы присутствие более совершенной хозяйки мегамицелия ослабило прежнюю. Как и сработало... без меня. Ядовитая горечь, вложенная в последние слова, никак не располагала утешиться его заверением. — Но почему? — Думаешь, я не задаю себе тот же вопрос? Всё было гораздо сложнее, чем получится пересказать. — Вы можете показать, — предложила Роза. — Я чуть-чуть научилась... если сосредоточусь на нашем общем мутагене... ну, я плохо понимаю, как это происходит, но... — Я тоже предпочитаю теории практику, — согласно перебил её Карл. Он снял затемнённые очки. На иллюстрации Железный Конь доверчиво склонялся к рукам девочки, приманенный лаской и любопытством; Роза потянулась дотронуться так же. Но зрачки угрожающе сузились в вертикальные щели. Гейзенберг отстранился назад, оскалившись и зашипев треском электричества. От того, как инстинктивно он приготовился защищаться, ей странно было осознавать: он боялся её больше, чем она его. Всегда. Даже когда она была беззащитным младенцем, он считал её сильнее — гарантом победы, если не справился бы целый легион киборгов и он сам. — Предупреждать надо, — недовольно проворчал он, стягивая перчатки и позволяя ей взамен скрестить с ним пальцы. Судя по многочисленным шрамам на лице, которого она хотела коснуться, он так реагировал неспроста. Глядя ему в глаза, Роза снова погрузилась в память. Её подхватило неистовым штормом мыслей и чувств. Он пытался по-хорошему, но Итан не захотел присоединиться к нему, а тот даже не понимал, почему. Его испытания и условия были неприемлемо жестоки для привыкшего к совсем другой жизни, но иной Карл никогда не видал, хоть и жаждал её. Тогда он осознал, что не стоило и мечтать. Он считал себя героем-тираноборцем, единственным вменяемым из «семьи», но для выходца из внешнего мира был таким же, как они. И оставил бессмысленные попытки цепляться за остатки человечности, сбросил притворный людской облик и поддался безумию отчаяния и ненависти... Из транса её вытряхнул болезненный разряд через сжатые ладони. — Поставь ноги на землю, а то замыкаешь петлю фазы, — предупредил Гейзенберг. Но оба её кроссовка и так твёрдо касались пола. Искря напряжением, не только буквальным, он хмуро отвёл взгляд. На её коже, как всегда из-за этого проклятия, выступил серебристый осадок, замарав прикасавшегося к ней. — Простите, пожалуйста, — смутилась она, доставая свой неразлучный платок. — Да пустяки, — тот вытер руки прямо о майку с рутинным равнодушием прозектора, при некропсии привыкшего к чему угодно. Чтобы это не вызвало у другого омерзения, такое Роза видела впервые. — Что же было дальше? — Ничего хорошего. Когда Уинтерс отказал мне, а ублюдок Редфилд уничтожил Фабрику со всей моей армией, у меня не осталось других надежд выстоять против Миранды, кроме как присвоить твою силу. Она практически вскочила: — Значит, меня действительно привела к вам судьба! Я страдаю от своего дара с тех пор, как себя помню. Да и когда была несмышлёной малышкой, он навлёк на нас только горе. Не представляете, как мечтаю от этого избавиться. Вот и забирайте! Карл тоже поднялся с места. Жадная улыбка прорезалась сквозь его суровость, как сверкнувшая бритва: — Ну, раз так просишь... Открывай горло. Роза остро ощутила тот самый порыв отступить в последний момент, который обычно драматически настигал героев её любимых книг. Но было попросту некуда. Жизнь изгоя не стоила того, чтобы к ней возвращаться. Даже если её заманивали на верную смерть, это казалось и то лучше, чем терпеть презрение и не мочь искупить терзающую её невольную вину в гибели отца. Она опасалась лишь боли — а Гейзенберг, израненный бесчисленными шрамами и с садистским удовольствием наблюдающий за её реакцией, казался вскормленным болью с колыбели, знающим только её, состоящим из неё. Она доверчиво развязала шнурки капюшона и не стала возражать, когда тот отвёл за плечо её длинные золотистые волосы. — Да не бойся, это только сестрица таких девчонок сперва сутками мучила в подземельях, а я-то добрый, даже вскрикнуть не успеешь... — ехидно усмехнулся он, наслаждаясь её страхом. Роза застыла в ледяном оцепенении. Инстинкты взяли верх, приказывая ни за что не приближаться. Карл склонился к ней сам, еле удерживаясь на последнем рубеже, отделяющем рассудок от всё явственнее сквозящего в голосе сумасшествия: — ...Нет, конечно, неправда. Она кричала... Матерь... так кричала... Регенерировала слишком быстро для пуль Итана, но не для лезвий моих жерновов. Но месть не дала мне свободы: другие всё равно норовят запереть меня под надзором. Месть не принесла мне счастья: счастливым может быть лишь человек, а не громадная мясорубка. И если я долгими десятилетиями тратил свои великие таланты на совершенствование разделки мёртвых туш, а теперь, когда в этом больше нет необходимости, чувствую себя бесполезным металлоломом, то разве это не то, кто я есть на самом деле?.. Говоря, он медленно проводил пальцем вдоль следа от обезглавливания вокруг её шеи. Через прикосновение Роза ощущала исследовательское любопытство, граничащее с почти сострадательным сравнением с его собственными рубцами. Не угрозу. Но всё равно не двигалась, зажмурившись в тревожном ожидании. — ...Что, уже передумала? Жить хочется? То-то же. «Давно не лакомился деликатесными плесневелыми Уинтерсами, ха-ха-хах...» М-да. Эта роль мне удавалась, только когда у неё была цель. Теперь это жалкий фарс. А ты ведёшься... С Итаном было интереснее: тот хотя бы сопротивлялся. Она открыла глаза: — Но почему? Почему папа отвергал перемирие? — Может быть, не хотел принимать от меня страшную истину о том, что ты унаследовала мутацию. Но я не умею иначе. Тебе тоже придётся терпеть от меня горькую правду. Она в том, что твоё проклятие никак от тебя не отделить — не вырезать из тебя на операционном столе, не выпить вместе с твоей кровью, не изгнать ритуалами. Оно — то, чем ты являешься. Тебе придётся существовать с этим так же, как и мне. И быть для окружающих таким же монстром, как ни старайся доказать обратное. — Вы не... — начала Роза. — «Не чудовище»? Тогда кто? Ну... ладно, какими бы небезосновательными жуткими легендами ни обросла моя Фабрика, вопреки им, там я никого не истязал и не закатывал в консервы. Я не чувствовал жалости к раболепному стаду, но не позволил бы себе стать таким же, как Миранда и её покорные доченьки и сыночки. Таким, как хотела она. Но среди людей мне — нам с тобой — тоже нет места. Как мои творения не были ни мертвы, ни живы... Гейзенберг был прав. Сперва она ещё сомневалась, не крокодильими ли слезами он морочил наивную жертву, лишь притворяясь понимающим её беду. Но как если он желал бы обмануть Итана, то не стал бы раскрывать свои планы до конца, так и с ней он был предельно честен. — Но тогда как мне быть? Что остаётся таким, как мы? Он равно искренне не стал делать вид, что знал ответ. После молчания вместо слов он схватился за нож на ремне. Роза испуганно отшатнулась. Остриё просвистело на волосок от неё и, перенаправленное усилием мысли металлокинета, развернулось обратно, вонзившись точно в глаз рабочего на старом плакате «Соблюдай технику безопасности!» за его спиной. — Думаешь, я всегда так умел? — указал Карл за плечо, даже не оборачиваясь оценить результат. — Нет, поначалу вокруг меня ломалась вся техника, а от малейшего волнения поднималось торнадо кос, серпов, пил и топоров. Они слетались ко мне из каждого деревенского сарая, как пташки к диснеевским принцессам, и магнитному притяжению было похер, кому не повезло оказаться на пути. Но ты тоже в состоянии научиться себя контролировать. Способности можно обуздать.