монстры тейвата и где они обитают

первое, что чувствует кэйа, приходя в себя поздно утром в обволакивающей мягкости подушек — запах дилюка. запах дилюка повсюду — в воздухе, простынях и волосах — совсем не изменился с детства, разве что легкие винные нотки ненавязчиво вплелись в букет давно знакомых оттенков. но тем оно и лучше. кэйа потягивается. задевает растрепанную копну ярко-красных волос. — кэйа, ты здесь? дилюк разворачивается и сонно потирает глаза. кэйа одаривает его лучезарной улыбкой. — ага. дилюк особенно красив в лучах солнца — глаза и волосы вспыхивают красным янтарем, и эти моменты кэйа любит больше всего на свете. невольно затаивает дыхание, осторожно любуясь открывшимся видом. — чего ты так смотришь? кэйа не понимает вопроса и смущенно отводит взгляд. вместо этого поворачивается на спину и устремляет глаза в потолок. — мне здесь лучше спится, — говорит обиженно. — здесь, с тобой. он не видит лица дилюка, но чувствует, что его не прогонят. по крайней мере, сейчас. — как хочешь. дилюк нашаривает рукой книгу и разворачивает на случайной странице. «монстры тейвата» — они читают ее вечерами под слабым светом перед тем, как ложиться спать. кэйе не по себе от бесчисленного множества картинок и жутких историй; дилюк хочет победить всех существ до единого. кэйа смотрит украдкой — глаза дилюка горят странным огнем; тонкие руки сжимают страницы в мрачной решимости. жар исходит от него волнами — жажда боя и приключений, завораживающая и витая, как само пламя. кэйа жмется к брату, а тот обхватывает его голову рукой и прячет в волосах пальцы. кэйа — как за каменной стеной. каменная стена возвышается над ним, протягивая стакан воды. голова кэйи готова развалиться на части от тупой похмельной боли, пронизывающей ее насквозь, и он совсем не против снова почувствовать затылком легкие касания. некоторым желаниям суждено сбываться. кэйа остается с дилюком каждую ночь — тайком пробирается в его комнату и не выходит обратно. мастеру крепусу было сказано, что у кэйи кошмары — тот списал это на недавний шторм и счел вполне справедливым: если дилюк помогает кэйе освоиться — пусть так и будет. дети находят общий язык гораздо быстрее, чем взрослые. взрослые смотрят друг на друга в напряженном молчании. дилюк сидит на кровати вполоборота и зачем-то поглаживает кэйю по голове, пока тот усиленно борется с жаждой. кэйа не решается сказать ни слова, но замирает под каждым касанием. кэйа с дилюком — не разлей вода. все на винокурне знают синеволосого мальчика, носящегося за молодым господином — они играют, тренируются, едят и засыпают вместе. вместе читают книжки. вместе мечтают и строят планы на годы вперед. если дилюк хочет биться с монстрами — так тому и быть, кэйа не отступит ни на шаг. кто же тогда мог подумать, что мертвым у ног дилюка окажется мастер крепус? мастер крепус и вся их дружба. и кэйи не будет рядом. перед глазами — бегущий сон: шторм, винокурня, «монстры тейвата»; пламя свечей и густые волосы; красная кровь на земле и пронзающий холод. выворачивающий наизнанку ужас и слепая ярость. литры «полуденной смерти» и ночная тирада в таверне — слишком искренняя, слишком пьяная. распахнутые глаза дилюка и его успокаивающие объятия. сон, ставший явью. каждый большой и маленький выбор двоих длинной цепочкой событий привел их сюда. а что было дальше? кэйа один на один сам с собой. дилюк — против всего мира. километры между ними преодолеют лишь письма — сухие, короткие, одной буквой инициалов и сводкой новостей. плохая поддержка в битве. дилюк молодец — держится неприступной гордости и не теряет лица; с легкостью владеет двуручным мечом и тяжестью судьбы. кэйа срывается слишком рано. наверное, поэтому алкоголь дилюк и не переносит. наверное, поэтому кэйа и видит в нем спасение. невыносимо. просыпаться наутро и вспоминать откровения ночи — невыносимо. в пелене тошноты и боли смотреть на своего невольного слушателя — просто невозможно. кэйа не пожелал бы такого ни одному монстру тейвата. он выдал много — слишком много, чтобы вернуться назад. под пристальным взглядом дилюка воздух искрится и жжется — кэйа опрокидывает пустой стакан и закрывает лицо руками. усиленно трет и жмурится — боль пронзает голову с новой силой, и ему хочется развалиться на части. теплое прикосновение отнимает его ладони от лица. кэйа поднимает заплаканные глаза и хлюпает носом — дилюк держит его руки в своих и тихонько поглаживает кожу большими пальцами. — ну чего ты? — мне страшно, люк, — кэйа все не может успокоиться, и дилюк заглядывает ему в глаза — так тепло и бережно, что внутри все сжимается. ночь отступает. — я с тобой. кэйа не отводит взгляд — второй раз за два дня. второй раз за тысячу лет. дилюк смотрит насквозь — и огонь не холодный, не сметающий все на своем пути; не презрительный и не взрослый. осторожный и теплый-теплый, совсем как в детстве — такой бывает в свечах и каминах, зажженных в зимнюю ночь. такой бывает в местах, где ждали, и где красноречие — мурашки по чуть смуглой коже. кэйа трясет головой. — жалеешь? дилюк выжидает, и кэйе приходится сделать усилие. конечно, жалеет. земля — из-под ног и в безумном танце; в глазах дилюка — такая же боль, теперь неприкрытая и простая. в неумелых руках застаревшая рана — в плену толстой повязки грубого безразличия; приподнимешь — рваные края и не запекшаяся еще кровь. кто покажет такое людям? да и кто взглянет без дрожи в коленях? — нет. кэйа. «нет», «нет», «нет» — в гулких ударах сердца; «не жалею, жалеть не буду» — потому что так правильней, потому что честней и потому что пути назад нет; потому что кэйе так хочется сделать хоть что-то так и потому что лицо дилюка совсем близко. кэйа — сомнительно смелый: улыбка до ушей и никакой морали, зато полные карманы ворованных фруктов. ребяческие авантюры вместо настоящих подвигов — его конек, и все же он как никто понимает изъяны людей. читает как книгу и может принять — легко и играючи. и все же кэйа первый делает шаг вперед — первый касается губ, первый сдается и первый нарушает многолетнюю тишину. дилюк отвечает, зарываясь пальцами в его волосы — слегка запоздало, сославшись на хмель и туманный разум. вспомнив предательство и запутанный ком в душе, что так долго не мог распутать. — я же просил тебя сторожить! игривая улыбка меняется на деланный упрек за долю секунды. — я отвлекся. дилюк хмурится и смотрит в сторону, скрестив руки, всем своим видом выражая неодобрение. кэйа обходит его кругом и заглядывает в глаза, протягивая спелый закатник. — прости меня, кэйа. задача заняла слишком много времени — непростительно много; и когда только они поменялись местами? какого из «монстров тейвата» дилюк упустил? наверное, мага бездны, неразборчиво ворчавшего днем и ночью: «ты не можешь любить предателя». — прости меня. дилюк берет лицо кэйи в руки и целует по-настоящему — глубоко, мягко и аккуратно; в надежде, что годы рассеются. в надежде, что скажет больше, чем если попытается заговорить; в надежде, что кэйа не лгал вчера ночью, и что каким-то чудом не почувствует на щеках слезы. перехватывает тонкие запястья и отпечатывает поцелуями — руки, плечи сквозь ткань легкой рубашки, щеки, брови и снова губы; плотная черная повязка на глазу и выбивающиеся темные пряди. кэйа опускается обратно на спину, и дилюк склоняется над ним — близко-близко, опаляя дыханием и щекоча волосами лицо. кэйа обхватывает его руками и прижимает к себе. — я скучал. — я всего лишь был в другой комнате, — фыркает дилюк и бросает на кровать потрепанную толстую книжку. — «монстры тейвата». не помешает изучить. — зануда, — кэйа переворачивается на живот и с интересом разглядывает обложку. — это точно то, что стоит изучать на ночь? — вот и посмотрим. они прогадали — упустили годы сквозь пальцы, едва касающиеся друг друга и сплетающиеся теперь в крепкий замок; раздающие элементальную реакцию по всему телу и наносящие критический в сердце. им обоим не хватает воздуха — теперь так близко, как только можно; кэйа запрокидывает голову и закрывает глаза, и дилюк теряется в лабиринте запаха и тепла его тела. неожиданно все — проще некуда, и дилюк невольно улыбается, затягивая кэйю в очередной долгий поцелуй. улыбается в губы, даже сквозь невольные слезы; улыбается — первый раз за долгое время и первый раз — по-детски искренне. он эту ходячую катастрофу никуда теперь не отпустит.