«Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уже его ничем не остановишь» «Мастер и Маргарита»
***
Микуни не то чтобы сильно любит прогуливать занятия, или считает, что он умнее учителей (но вообще-то да, по его скромному мнению — умнее), но порой ему попросту становится невыносимо сидеть в одном помещении с довольно нудным человеком, который пытается вбить в его светлую голову что-то, что он и так понимает. Без всех этих формул, без вызубренных наизусть кругов, без мела, который постоянно нужно таскать с собой. У Алисэйна есть обычное понимание, которого более чем хватает, чтобы уже во многом превосходить некоторых взрослых колдунов. Тем более их занудных преподавателей, ко всему прочему невзлюбившие Микуни за его шалости с магией и колкие замечания, ставящие их в неловкое положение. Он частенько дурачится, чтобы казаться проще и глупее, чем он есть. Гораздо выгоднее, когда в тебе видят лишь маленького мальчишку, ещё не успевшего наиграться как следует. Микуни действительно нравится водить окружающих за нос и продумывать, как бы похитрее это сделать. В саду сейчас тихо, почти ничего не слышно, помимо шелеста листвы (за исключением крика преподавателя, ищущего его по всему поместью, но он был настолько далёк, что Алисэйн спокойно мог сделать вид, что его вовсе нет и ничто сейчас не мешает его уединению). Весеннее солнце греет как-то слишком сильно, словно его подговорили поспешить с теплом. Может, кто-то одарённый в самом деле додумался провести такой ритуал. Если так, то этому неизвестному чародею определённо не хватает тепла. А вот Микуни слишком жарко и неуютно. Он с удовольствием дождался бы фиолетового часа, когда небо на горизонте становится до жути красивым, а солнце уже готовится отдать бразды правления отражательнице своего света. Отец говорит, что Микуни был рождён как раз в фиолетовый час. В этот промежуток, когда тени в безопасности, а сутки находятся на границе между днём и ночью. Возможно, из-за этого ему так нравятся все эти фиолетовые оттенки на горизонте (а не потому что они до жути напоминают чьи-то яркие и пока что наивные глаза), а возможно из-за рождения в такой час он был особенно одарён. Кто знает? Алисэйну лишь ведомо то, что это время он особенно сильно любит. И он готов прогуливать сколько угодно самые скучные (или даже самые важные) уроки, лишь бы лишний раз посмотреть, как небо приобретает этот прекрасный цвет. Или причина его прогулов кроется в другом, а Микуни в очередной раз умудряется лгать и себе в том числе. Он уже издалека слышит чужое пыхтение и шарканье мела, которым наверняка сейчас исписывают каменные дорожки. Наверняка это опять проигнорируют и сделают вид, что ничего не было. В принципе, как и всегда происходило, с того самого момента, как выяснилось, что… Микуни старается шагать как можно тише и при этом прислушивается усерднее. И слышит тихий, пока ещё тонкий голос, произносящий формулу без запинки. Всю формулу. А ещё и намерение: «В центре круга появится иллюция кролика, с длинными ушами…» Дальнейшее описание он прослушивает. Потому что наконец подобрался достаточно близко и выглянув из-за аккуратно подстриженных кустов, замечает фиолетовую копну волосы. Одна прядь как всегда торчит, совершенно не поддавшись расчёске, — навряд ли бравая воительница когда-нибудь сможет победить своего непослушного врага, — на тонких (по впечатлениям самого Микуни и вовсе трогательно крошечных, как и сами ладони брата) пальцах видны следы, оставленные мелом. Мисоно. Сидит на корточках перед кругом, коих поблизости от него уже точно больше пяти, хмурится и смотрит в одну точку, недовольно поджав губы, а в глазах так и искрится непонятное Микуни упрямство. Он не понимает, для чего брат так старается, если не выходит. Ведь у него есть он, Микуни, способный помочь и создать всё, что только не додумается попросить брат. Но, возможно, — но только возможно, — дело в самой природе магии. Если в тебе она есть, то от неё уже не убежишь. К ней остаётся лишь тянуться. Правда, Мисоно даётся это слишком болезненно. Мисоно родился в красно-оранжевый час. Поговаривают, что он (час, но никак не Мисоно) проклят, потому что тени в это время наиболее яркие и резкие, а в этот момент мир ближе всего к границе, отделающей его от лап демонов, так и рвущихся уцепиться за чью-нибудь тень. Ведь лишь через неё можно ближе всего подобраться к душе. А если повезёт полакомиться колдуном или ведьмой — это и вовсе особая удача. Отец никогда не произносил этого вслух (ну, почти, всё-таки кое-какой разговор всё-таки был подслушан, правда его от двери тогда оттащил Лили), но Микуни догадливый, он как и в заклинаниях, просто всё понимает. Многие считают, что Мисоно точно так же проклят, как и час, в который он родился. Оттого он так плох в магии и ему совсем не даётся ни один из даров их семьи. У него никак не выходит создать даже простейшей иллюзии, и это с учётом всех начерченных кругов, произнесённых вслух формул и намерений. Сны ему не поддаются. Были бы они ему подвластны — Микуни не приходилось бы так часто отгонять от младшего брата кошмары, мешающие спать и ему самому. Отвлёкшись на свои мысли, он не замечает, как в чужих пальцах уже не осталось мела. Только маленький кусочек, уже не пригодный для использования. Видимо, устав и наглым образом наплевав на то, что может поцарапать колени, Мисоно уселся прямо на каменную дорожку, обречённо опустив плечи. Наверняка старается сдержать слёзы. Микуни давно заметил, что брат старается меньше плакать, чтобы ещё больше не расстраивать Лили, который чуть ли не больше всех переживает о своём подопечном. Только из-за этой своей заботы Сноу не бесит Микуни так же сильно, как остальные. Если кто-то относится к его брату хорошо — он готов быть к этому человеку терпимее. И тут в голову врезается идея. Озорная, прямо как и улыбка, мелькнувшая на его лице. Что там хотел создать братец? Иллюзию кролика? Что ж… Он делает несколько незамысловатых движений пальцами, тихонько шепчет себе под нос намерение и уже представляет, что будет должна сделать его иллюзия. Формула и круг в голове проносятся быстро, без малейшей ошибки. И вот по тропинке, прямо за спиной Мисоно, уже прыгает и смешно подёргивает носиком маленький белый кролик, с длинными чёрными ушами. Микуни дёргает за ветки куста, служащим ему укрытием, а после скрывается. Ему просто было нужно создать шум и заставить брата обернуться, но никак не попасться на глаза. Позволяет себе выглянуть, только когда услышал чужой, несмелый смешок. Мисоно не так часто улыбается, скорее наоборот, гораздо чаще можно увидеть, как он совсем не по-детски хмурит тонкие брови. Поэтому Микуни всегда старается сделать хоть что-то, чтобы вызывать у брата улыбку. В его мыслях она ассоциируется с фиолетовым часом, ведь он почти такой же прекрасный. Но только почти. Потому что улыбка Мисоно гораздо лучше и милее. Попросту ярче. — Ты не должен был, но спасибо, — упс, кажется, он слишком засмотрелся и не заметил, что его уже давно поймали с поличным, — Меня всегда так удивляет, что ты умудряешься настолько хорошо создавать именно то, что я себе представил. И смотрит хитро-хитро, не переставая при этом улыбаться. Микуни готов поспорить, что быть такими прохвостами — это у них в крови, просто Мисоно гораздо лучше умеет это скрывать. Но когда-нибудь он точно сможет превзойти брата в этом театре одного актёра. — Кто бы что ни говорил, но склад ума у нас с тобой похожий, — произносит он, наконец-то вылезая из своего укрытия, успевшего изрядно ему надоесть. Мисоно уже не обращает внимания на брата. Его взгляд прикован к иллюзии кролика, так похожей на настоящего, живого. И в его глазах, пусть и с трудом, но можно разглядеть затаённую грусть. — До ужина ещё как минимум два часа. Может, проберёмся на кухню и стащим печенье? — подаёт голос Микуни, чтобы отвлечь младшего от неприятных мыслей, — А после предлагаю вернуться в сад, чтобы посмотреть на фиолетовый час. — Не понимаю, чем он тебе так нравится, — Мисоно встаёт с колен, попутно фыркая, выражая этим своё отношение к тому самому часу, — Лично я в нём нахожу только один плюс. — И какой же? — подойдя ближе к брату и потянув его за руку, спрашивает Микуни. Ответом служит молчание. Не разобрать, упрямое оно или всё-таки смущённое. — Не расскажешь? — Конечно же нет, дурачина, — выдернув руку, шипит Мисоно, тем самым подтверждая, что на контакт идти не намерен. Порой он бывает очень похож на ежа своими повадками и колючками. — В таком случае и мне нет смысла рассказывать, что же такого красивого я нахожу в фиолетовом часе. Хотя на самом деле его так и тянет наконец-то сказать обо всём, что вертится в мыслях и иногда не даёт спокойно существовать. «Только небо фиолетового часа способно сравниться с твоими глазами. И то, даже оно им уступает, потому что твоим глазам нет равных. Нет ничего, что я находил бы более красивым, как бы странно это не звучало. Извини, я несу не характерную мне чушь? Наверное, дело в том дураке, который сегодня заставил солнце работать усерднее, чем оно должно это делать». Но об этом не стоит думать. Об этом нельзя думать. Об этом нельзя говорить. Переведя взгляд на брата, Микуни спрашивает себя, к чему это всё его приведёт?..***
Ему всегда нравилось наблюдать за кем-то. В некоторых случаях, у него имелись даже приоритеты, за чьими повадками и манерами он захочет следить с особым вниманием. С того разговора в саду прошёл всего год, а по ощущениям — случилось слишком много изменений для такого короткого срока. Нет, в их саду не стали хуже стричь кусты (зато совсем исчезли круги с дорожек), их поместье не сгорело дотла (несмотря на якобы проклятый красно-оранжевый час), а жизнь как будто бы стала легче. Для некоторых. По крайней мере отец теперь был гораздо спокойнее, чего Микуни не мог бы сказать о матушке. С годами она становилась только более нервной, что… Настораживало. Особенно когда Микуни более чем понимал причину её изменений. Её нервозности. И такого ненавидящего взгляда, обращённого в сторону его брата. На радость окружающих, Мисоно бросил свои попытки подчинить себе магию. Вместо этого он начал перебирать одно увлечение за другим. Однажды и вовсе умудрился дойти до шитья шляп (одна из его работ, позже оказалась на голове Микуни, со словами: «Ты должен оправдывать статус безумного, поэтому вот тебе шляпа»). Наверное, из-за этих пугающих изменений переживали только двое. Он сам и Лили. Несмотря на то, что временами Микуни сам бы предпочёл помогать брату, всё-таки… В какой-то степени он был благодарен Лили. Союзники никогда не бывают лишними. Особенно такие, как он, действующие, исходя больше из эмоций. Думая об этом, Алисэйн позволяет себе меньше переживать, ведь он уверен, что Сноу скорее сам подставится под удар, чем позволит навредить Мисоно. Не то чтобы были поводы переживать, хах. Но матушка… …матушка и её поведение продолжали настораживать, как бы Микуни не старался убеждать себя, что он всё контролирует. Ситуация ему подвластна. Он сможет вовремя предотвратить всё, что бы ни крутилось в чужой голове. Даже если придётся пойти на отчаянные меры и выдумывать, как бы построить лестницу в небо для дальнейшего побега. Почему именно в небо? Наверное, о причине такого выбора и думать нет смысла, всё до банального очевидно.«Береги себя».
Произносит, так и не решившись преодолеть разделяющее их расстояние. Рука, которую он протянул, чтобы коснуться, опускается. Этого делать он тоже не будет. Совсем скоро эти руки будут испачканы, а пятнать ими Мисоно он не хочет. Микуни выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Стоит перед ней ещё несколько секунд, держась за ручку. Какая жалость, что эта нить попросту обязана оборваться. Он отпускает ручку.***
Как он вообще додумался попасть в С3? Алисэйн задаёт себе этот вопрос чуть ли не каждый день с того момента, как в напарники ему назначили невыносимого — во всех смыслах — Камию Цуруги. Нет, он без всяких сомнений способен неплохо так отвлекать от всего, что гнетёт Микуни, но с другой стороны, в том и проблема, что отвлекать. Ему не сильно-то оно и надо, чтобы ему мешали и на каждом шагу пытались выследить, чем он занимается. Это создаёт только лишнюю головную боль, потому что приходится быть ещё более аккуратным в своих действиях. Микуни совершенно точно нельзя проколоться, потому что навряд ли он сможет найти интересующую его информацию где-то ещё, кроме места, где стараются изучить магию и её обладателей со всех сторон, при этом не гнушаясь порой не самыми гуманными методами. Алисэйн никакой не моралист, поэтому ему ни капельки не стыдно использовать тех, кто его окружают и ту информацию, которая могла быть добыта с помощью чужой жертвы. Главное — достигнуть желанной цели. А эта самая цель стоит любых усилий с его стороны. — Ты опять возишься в этом пыльном старье? — Цуруги никогда не сможет начать называть книги и любую документацию как-то иначе. Микуни уже успел уловить, что единственные бумажки, к которым Камия относится уважительно — это деньги. — Мне стоит поднять разговор о твоей привычке находить себя по утрам в ванной, чтобы ты от меня отстал? — как можно спокойнее и равнодушнее интересуется Алисэйн, отодвигая от себя очередную стопку с бесполезным текстом. Чёрт, вот по какой такой причине тёмных не стремятся получше изучить? — Надоело каждый раз тебя оттуда вытаскивать. Цуруги моментально замолкает. Теперь у Микуни есть пара минут тишины, потому что напарник далеко не сразу переключится на свой режим радующийся любому пинку псины. Единственное, за что Алисэйну совестно — брат его наверняка бы осудил за такое отношение к несчастному человеку. За своей раздражительностью он скрывал удивительную доброту. Которую Микуни запросто мог убить на пару с доверием… Не важно. Пока что это не важно. Пора перестать таскать по кругу эти мысли. Они ни к чему не приведут. — А ведь вытаскиваешь, потому что тебе не всё равно, — говоря эту невероятную по своим масштабам глупость, звонко смеётся и отскакивает подальше, чтобы не словить удавку на шею. Да, одними иллюзиями Микуни теперь не ограничивался. Слова этого бессовестного негодяя он всерьёз не воспринимает. Ничего подобного, ему плевать, что там станется с этим раздражающим мешком мяса (хотя учитывая худобу Камии, то он скорее мешок с костями). Отодвинув подальше ещё одну стопку бумаг, Алийсэн находит упаковку с ромашковым чаем и прикреплённую к ней записку: «Я предугадал, что так будет, поэтому советую тебе немного остыть и успокоить нервы». Чёртов предсказатель со своим даром. Как же сильно они все его бесят. Но ничего, ещё немного и вечером Микуни на них отыграется по полной. И даже дар не поможет Шухею избежать этой шаловливой мести. Алисэйн усмехается, утыкаясь взглядом в очередной отчёт десятилетней давности. Вроде как, в то время обнаружили прореху между мирами, позволяющую тёмным проникать сюда в красно-оранжевый час и искать себе души для пропитания. Но ничего интересного в том происшествии не находилось. По крайней мере это точно не объясняло, как помогать тёмному лучше скрывать свои способности. У него вновь нет времени. От силы пять лет, прежде чем Мисоно должен будет принять на себя роль наследника рода. А что за собой может повлечь ритуал светлых для кого-то, вроде него, Микуни и гадать не желает. Он не допустит, чтобы с его братом что-то случилось и кто-то узнал нежелательную информацию. Невольно косится на Цуруги, всё-таки подобравшегося ближе и в который раз нарушив личное пространство, устроившего подбородок на чужом плече. — А ты знал, что за вынюхивание такого, — кивком указывает на отчёт, находящийся в руках Микуни, — Могут и по голове надавать. Ты вроде умный, должен понимать, что следует быть осторожнее. Я ведь и сдать тебя теперь могу. Уже представляю, как мне выдают пре- — Никого ты не сдашь, — фыркает Алисэйн, прерывая насмешливую речь напарника. — Почему нет? — По той же причине, из-за которой я продолжаю вытаскивать тебя из ванной. От его плеча отлипают, а после Микуни получает ответ: — Какой же ты ужасный, Мику-чан, — в голосе легко распознаётся наигранная обида. Этот выпад Алисэйн предпочитает проигнорировать. В теории, может и не так плохо, что в его жизни появились Камия и Шухей, которые были чем-то с ним похожи. Такие же неумёхи в проявлении заботы, как и он сам. Так сказать, нашли друг друга. А ещё? Ещё эти двое довольно неплохо отвлекают Микуни от мыслей о брате. От чувства вины перед ним. От страха узнать, насколько на самом деле его в итоге возненавидел Мисоно. Лучше ему сейчас сосредоточиться на дальнейших поисках. Время не на его стороне.***
Микуни встречает ДжиДжи случайно, на одном из заданий, во время которого Камия снова решил ослушаться его и забить на выполнение плана, продпочитая импровизировать в бою. И эту ловкую гадюку, попавшуюся на пути, так и тянуло придушить (на крайний случай подразнить, всё-таки на подначки и колкости тёмный реагировал забавно), но у Алисэйна было одно не законченное дело. И уходящие мимо него годы. То был фиолетовый час и Микуни старательно пытался игнорировать, в какие цвета было окрашено небо (все эти фиолетовые оттенки словно вгрызались в него и пускали по телу ужасающую тоску). И попутно приказывал верёвке затянуться потуже, тем самым предупреждая связанного ею ДжиДжи, что лучше сейчас быть послушным. Особенно хорошо на это намекала та её часть, что была перетянута вокруг шеи. Пленник шипит, но попыток вырваться не предпринимает. Знает, что не поможет. Присев на корточки перед ДжиДжи, Алисэйн оглядывает его, после чего спрашивает: — Будем сотрудничать по-хорошему? — и издевательски тянет гласные, чтобы побесить лишний раз. Он не видит лицо своей жертвы полностью, но всё равно знает, что его тон раздражает пленника. ДжиДжи отворачивается (как может) и, очевидно, задумывается. На его месте Микуни предпочёл бы раскрыть несколько тайн тёмных, чем лишиться жизни. Такая сделка более чем выгодна, особенно с учётом того, что Алисэйна не интересует что-нибудь на подобии «оу, а как изничтожить весь ваш род вплоть до Основателя?». Нет, ему всего-то нужно узнать, как защитить кое-кого от магии, которая несовместима с его сущностью. — Спрашивай. Неужели появилась надежда? Микуни невольно задерживает дыхание. Есть контакт.***
Мисоно никогда не понимал, что с ним не так. Нет, в целом, наверное он что-то, да понимает. Необычный цвет волос и глаз, который так не похож на характерные черты светлых. А тем более тех, кто имелся в их роду. Отчасти, дело ещё и в слабом здоровье, странном режиме сна и полном отсутствии хоть какого-то таланта в магии. Ни один из родовых даров не был ему подвластен в отличии от…, ровно как и любая другая магия. Кругами и полным произношением всех формул обычно занимаются только дети. Это часть обучения, чтобы лучше всё запомнить и потом воспроизводить эту базу в голове без всяких проблем. Не замечая этого. Круги и формулы — фундамент, с которым Мисоно не способен справится. Потому что он… Какой-то не такой? Пусть Лили и утверждает, что нынешний наследник рода Алисэйнов просто надумывает. Якобы, всему своё время. А что ни одно, даже простейшее заклинание иллюзии до сей поры ему не поддаётся, это так, мелочи. «Придёт с опытом. К тому же, вы и без магии способны прекрасно справится со всеми делами семьи». Такое себе утешение, если быть честным. Мисоно с трудом мог бы назвать себя любителем зарыться в документы, оставляемыми ему отцом, а после убивать весь день на то, чтобы правильно рассчитать финансы или поставить чужую подпись на договорах. Алисэйн находит во всём только один плюс — пока что он вполне удачно скрывает от главы семьи все письма с предложениями о браке. Его передёргивает от одной только мысли, что за эти предложения с радостью ухватятся, чтобы найти ему в пару какую-нибудь сильную и одарённую ведьму. Чтобы следующее поколение не смогло так же сильно опозорить род, хах. Встав из-за стола, Мисоно краем глаза заглядывает в зеркало, стоящее неподалёку (вообще, оно предназначалось для связи). М-да. Синяки под его глазами способны посоревноваться со всеми цветами на небе синего часа. Хотел бы он начать высыпаться, но что-то не выходит. Никакие травы, которые он доставал через Лили у Махиру, не помогали справиться с кошмарами и иллюзиями (галлюцинациями?), активно преследовавших его в последний месяц. А ведь Широта была невероятно талантливой травницей, во всей округе ей не было равных. Прибегать к лечебной магии — и любой другой — Алисэйн не стремился. Обычно она оказывала на него обратный эффект и от такого лечения ему становилось лишь хуже. Поэтому вариантов, как быть, у него по сути не было. Оставалось только ждать новые травы от Махиру и надеется, что рано или поздно они смогут ему помочь избавиться от всего, что тревожит. Ну, хотя бы от части. Как минимум от одной тревоги его уже ничто и никогда не избавит. Мисоно жмурится. Нет, не сейчас. Ему ещё нужно закончить с несколькими делами. Только потом, через несколько часов, заперевшись в своей комнате и наблюдая за красками фиолетового часа, который он так любил по никому не известным причинам (Мисоно всячески старается себя убедить, что завидовать часу — странно), Алисэйн позволяет себе погрузиться в воспоминания о том времени, когда он был немножко счастлив. Но несмотря на проявляемую слабость, он практически никогда не позволяет себе признаваться в одной нелепой и раздражающей его вещи.***
— Вставай, — горячее дыхание касается уха, на что Мисоно старается натянуть одеяло на голову. По телу пробегают мурашки, — Извини, но тебе придётся проснуться. Чей это голос? Кажется каким-то знакомым. Мисоно приподнимается, откидывая одеяло в сторону. Трёт глаза, пытаясь выдернуть свой разум из полудрёмы. И когда до его сонной головы наконец-то доходит, чей это был голос, то сразу поднимается на ноги и осматривает комнату. Никого. Ему опять снится какая-то неведомая чушь, не так ли? Он уже разворачивается, чтобы лечь спать обратно и забыть об этом инциденте, но вдруг замечает скачущего по постели кролика. Который заметив, что на него соизволили обратить внимание, спрыгнул на пол и направился к двери. И спокойно проскочил сквозь неё. Прихватив кофту, висящую на стуле, Мисоно без раздумий выбегает из комнаты, следом за кроликом. Осматривается по сторонам и заметив, куда направляется пушистый комок, бежит к нему. Кролик выводит его из поместья прямо в сад. Но не останавливается, направляясь куда-то в его глубь. «Да вы шутите. Не может такого быть». Но Мисоно ошибается, потому что кролик выводит его именно туда. К той самой беседке, рядом с которой брат обычно прятался от учителей. Мисоно знает, потому что не раз наблюдал за ним из окна. — Потанцуешь со мной? — доносится откуда-то сзади. Он резко разворачивается, задушив секундный страх. Страх либо увидеть того, кого так ждёшь, либо вновь оказаться один на один с собой. Мисоно с какой-то страшной (даже по своим меркам) жадностью хватается за все новые детали, которые находит в брате. Но ещё более жадно он цепляется за всё самое родное и знакомое. Взгляд почти не изменился — это всё та же граница красно-оранжевого часа, со всей его остротой и обманичвой мягкостью, а тепло от него осталось прежним. Или Мисоно видит то, чего нет и спустя столько лет быть не должно. — Почему ты опять мне снишься? — Микуни пожимает плечами, делая шаг на встречу, становясь до опасного близким, — Ты ведь… Всего лишь очередной мой бредовый сон, не так ли? Ему всегда казалось, что даже во сне он бы сразу начал злиться и выяснять отношения. Пытался бы узнать, почему, по какой причине его оставили? Но сейчас он понимает, что у него нет никаких сил на подобное. Хочется поддастся своим старым желаниям и ни о чём не задумываться. Собственно, почему бы и нет? — Ты предлагал танец. Не смею отказывать. Или ты и здесь решишь меня оставить? — усмехается на чужой манер, стараясь спародировать Микуни, который в свою очередь, себе усмешки не позволяет. Протягивает руку, как делал и раньше, когда-то давно. Сейчас Мисоно чудится, что всё это как будто бы происходило и не с ним, не в этой жизни. Руки у Микуни всё такие же тёплые. Словно настоящие, и он в самом деле здесь, рядом, держит его и помогает не сбиваться с ритма. Музыки нет. Только чуть сбитое дыхание Мисоно, стук сердца, явно выходящий за рамки нормы и сверчки, отвлекающие своим стрекотанием. А ещё каблуки Микуни, отстукивающие что-то только ему одному понятное и известное. Как будто бы это шифр, который Мисоно несомненно должен понять и разгадать. Но он никогда не был силён в тех загадках, которые давал брат. Даже во сне не может обыграть его в шахматы, так стоит ли говорить об остальном? Если это и сон, то какой-то слишком реалистичный. А ещё Мисоно уверен — что-то не так. В стуке каблуков? В пристальном и сосредоточенном взгляде Микуни? В том, что ему точно никак не могло приснится такое настоящее тепло, исходящее от чужого тела? — Дурачишь меня, Микуни, — тихо произносит Мисоно, заставляя брата остановиться, — Как и всегда. Микуни устало выдыхает, но чужую ладонь не отпускает. Скорее больше наглеет, пытаясь сцепить пальцы в замок. — Подозревал, что ты догадаешься, но не думал, что так быстро, — признаётся он, а в глазах ни тени раскаяния. Истинная чертовка. В ответ Мисоно хмыкает, начав ещё внимательнее всматриваться в лицо напротив. По-лживому честное. Что-то точно не так. — Что ты за- Не успевает он договорить, как его прерывают. Таким же наглым образом, как и само появление Микуни здесь, перед ним. Чувствуя на губах поцелуй, Мисоно застывает и задерживает дыхание, не в силах совладать со своим телом. На коже мурашки, а щёки пылают ни хуже чистого красного часа, без любых примесей, смягчающих его. Ни фиолетовый, ни оранжевый, — единственные цвета, которым позволено с ним смешаться, — ничто не перебивает этот жар. Но помимо физических ощущений, Мисоно подмечает и иного рода манипуляции. И что за хитрец ему достался? Когда Микуни отстраняется, он не позволяет ему это сделать. Одеревеневшими пальцами впивается в жилетку и тянет на себя, отвечая той же монетой. И чуть ли не задыхается, когда рука, до этого сжимающая его талию, так привычно тянется к волосам. Мисоно удовлетворённо мычит, кое-как заставляя себя дышать. Ещё никогда он так не был сосредоточен на том, чтобы следить за своим дыханием. Мисоно прерывается, уткнувшись лбом в чужой и не успев как следует всё обдумать, выпаливает: — Выкладый. И сознайся, что захотел провернуть очередной план, а потом оставить меня. Опять. Признайся, что именно так ты и хотел поступить, эгоистичный ублю- Он прерывается, чувствуя на щеках прикосновения тёплых пальцев, явно стремящихся как следует изучить его лихорадочный румянец. Мисоно почти со стыдом всматриваться в блестящий взгляд брата. — Так было бы правильно. Понимаешь? Правильно. Ты бы смог спокойно пройти церемонию через полгода, а я бы навсегда исчез из твоей жизни. Разве не прекрасный план, Мисоно? — Я так понимаю, ты многого недоговариваешь сейчас, — он устало выдыхает. С Микуни бывает очень сложно, — Как бы то ни было, тебя никто и ни о чём не просил. А ещё…»…ты невероятно глупый, если считаешь, что я позволю себе отпустить тебя ещё раз. Больше никогда подобного не допущу».
Свидетелем странной клятвы оставались лишь они двое. И возможно немного подсматривающий звёздный час, делящийся со смертными своими искрами и крохами света более охотно.***
— Микуни! Ты невыносим! Сколько раз просил тебя — хватит оставлять книги где попало, — Мисоно ощущает самую настоящую обречённость, оглядывая кабинет брата и замечая, что многие записи и книги оставлены, где получится. Порой в порыве вдохновения Микуни слишком увлекался и забывал о том, где оставлял свои пометки. А после весь день мог ворчать, если не находил их. «Ох, это была такая великолепная формула! С её помощью я мог бы так хорошо поиздеваться над Камией…» Да, по мнению Мисоно, иногда мотивы брата были довольно сомнительными. На его возмущение Микуни только бурчит что-то невнятное. Он сидит за столом, уткнувшись лицом в раскрытую книгу, рядом с которой валяется несколько карт Таро. «Этого ещё не хватало», — проносится в мыслях. Но обдумать всё Мисоно не успевает, так как слышит стук в дверь. — На сей раз тебе повезло, но я ещё вернусь сюда, так и знай, — угрожающе шипит, прежде чем оставить брата и сбежать на первый этаж, чтобы открыть дверь. На пороге стояла Махиру, рядом с ней была Куро. Травница сразу же приветливо улыбнулась, в отличии от ведьмы, которая только поинтересовалась, не найдётся ли у них куска мяса. Желательно побольше. «Для одного оборотня, уже изрядно доставшего меня жалобами на то, что охота в последнее время идёт плохо». Пропустив гостей внутрь и пообещав помочь с просьбой, Мисоно размышляет о том, что было довольно хорошей идеей сбежать поближе к знакомым. Тем более, что Махиру была соседкой на вес золота (даже Микуни относился к ней с большим терпением, чем к остальным людям). Иногда Мисоно невольно казалось, что в нём самом Широта и вовсе видит кого-то вроде младшего брата или сына. А Куро?.. Пусть и не умела проявлять заботу в открытую, всё-таки тоже старалась, как могла. Да, зачастую грубовато и неуклюже, но зато со всей возможной искренностью. Мисоно скорее чувствует (у обмена частицами душ оказались своеобразные последствия), чем видит, как Микуни тоже пробирается на кухню и заводит разговор с гостьями. Что ж, а ему самому сейчас нужно помочь с чужой просьбой… Взгляд невольно падает на окно. Время близилось к фиолетовому часу. Теперь Мисоно как никто другой знал, почему Микуни так сильно любил этот час.