Знакомые незнакомцы

      «Пиздец».       Первое, что подумал Гэвин, когда смог осознать то, что увидел. Потрясающе красивый мужчина равнодушным взглядом окидывал помещение, поджидая кого-то из сотрудников. Гэвин мог только молиться, чтобы он пришёл по какому-то делу, а не был обещанной «свежей кровью». Ибо, если он всё-таки останется в департаменте на постоянной основе, Гэвин его слюной закапает.       В этот час в департаменте почти не было сотрудников — слишком рано. Гэвин остался после ночной смены, ему нужно было свести во что-то удобоваримое все данные по его делу; парочка туда-сюда ходящих патрульных, которые сорвались на вызов буквально пару минут назад; и Миллер, который провинился перед начальством и сейчас активно доделывал не сданные вовремя отчёты. Может был кто-то ещё, но Гэвин, когда погружался в собственные мысли, слабо отслеживал происходящее рядом.       И вот, когда он решил простимулировать мозговую деятельность чашечкой отвратительной жижи, которую здесь называли кофе, и почти зашёл в зону отдыха, он увидел его. Высокий, статный красавец с тёмными аккуратно уложенными волосами замер у входа в оупенспейс. Что бы его не привело в департамент полиции, держался он совершенно спокойно.        Видимо, не только Гэвин заинтересовался, что это чудо делает на подведомственной территории. Миллер бросил свой отчёт и походкой атакующего носорога двинулся в его сторону. Но в последний момент всё же «сменил режим» и любезно уточнил у прекрасного незнакомца:       — Доброе утро. По какому вопросу вы пришли в департамент в столь ранний час?       Мужчина кривовато улыбнулся, до хруста распрямив спину и коротко, по-военному чётко доложил:       — Здравствуйте. Я ожидаю капитана Фаулера. И после полноценного знакомства с начальством, приступлю к работе в качестве нового сотрудника.       Миллер глубокомысленно кивнул и вернулся за свой стол, а Гэвин пытался переварить услышанную только что информацию.       «Пиздец!» — однозначно решил Гэвин.       Нет, он, конечно, знал, что им распределят новенького взамен старика Стивенсона, которого буквально на прошлой неделе проводили на пенсию, но что взамен придёт такое. Гэвин зачарованно смотрел на замершего человека, чувствуя, как бешено бьётся в груди сердце.       Не могло существовать настолько привлекательных людей. Не в его повседневности, когда все дела приходилось иметь с пьяницами, наркоманами и прочими маргиналами. Нет, Гэвин прекрасно знал, что существует другой, «прекрасный» мир. Мир, который он защищал, чтобы красотки и красавцы из него не знали бед и могли спокойно выйти на улицы города, не боясь, что их прирежет какая-нибудь падаль. Но они совершенно точно не пойдут работать в полицию. Сама мысль об этом являлась преступлением. Красавчику, что застыл у входа в оупенспейс, место где-нибудь на обложке модного журнальчика, в кино или, в крайнем случае, тупой рекламе по телику, но никак не в департаменте полиции. Совсем нет.       Гэвин замер возле комнаты отдыха, напрочь забывая о том, что он собирался там делать. Всё внимание его было приковано к новому сотруднику. По-хорошему ему стоило бы подойти и познакомиться с ним. Наладить дружескую связь, показать место, где он будет работать, проявить себя с лучшей стороны, показать свою заинтересованность. Пересменка наступит буквально через десять минут, и вот тогда офис закишит сотрудниками, и сделать это будет практически нереально, слишком много набежит желающих пообщаться с новеньким. Можно было бы воспользоваться этим временем себе во благо, создав правильное впечатление. Можно, но нельзя.       Гэвин буквально чувствовал, как его ноги стали тяжёлыми и неповоротливыми, как будто он резко стал весить несколько тонн и сдвинуться с места без сторонней помощи не было никакой возможности. В голове происходил какой-то тотальный пиздец, мысли скакали ранеными зайцами, не давая ни на чём сосредоточиться. Рида на пару секунд бросило в жар, потом в холод.        Незнакомец был прекрасен и тянуло к нему со страшной силой, подойти и наговорить каких-то глупостей, привлечь к себе внимание. Заглянуть в лицо, пожать руку. Как будто этот мужчина был магнитом, а Рид металлическим листом. И сопротивляться этому влечению не было никакой возможности.              Гэвин заставил себя глубоко вздохнуть и закрыть глаза. Мысленно считая хотя бы до десяти.              Чёрт-чёрт-чёрт!       Ему хорошо были знакомы подобные симптомы, и он едва зубами не заскрежетал от злости. Точно так же он себя чувствовал в пятнадцать, когда понял, что бесился на Эрика Томсона, капитана школьной команды по регби, вовсе не потому, что тот заносчивый ублюдок, а потому, что Гэвин Рид банально запал на него и очень хотел быть с этим самым ублюдком Томсоном. До того момента Гэвин искренне верил, что он по девочкам, но встретившись после душа в раздевалке с Томсоном, понял, что погорячился в своих выводах.       Так было, когда к нему на вечеринке подошёл Джеймс Гривенц, и Гэвин едва не стал розовой лужицей умиления у ног любимца преподавателей его курса, который проявил к нему немного дружелюбия.              Так было, когда он встретился глазами с Роби Мёрфи и понял, что он был готов отдать всё на свете ради этого человека. Человека, который его едва не уничтожил.       Так было каждый ёбаный раз, когда Гэвин влюблялся с первого взгляда.       Пиздец.       Гэвин долго протяжно выдохнул и открыл глаза. Нихера ему это не помогло. Он старался сильно не пялиться на «парня с обложки», но сделать это было практически нереально. Хорошо, что он отчасти был скрыт декоративной колонной, и пока не было никого, кто мог бы его спалить за несвойственный интерес.       Он искренне считал, что освободился от всех этих нелепых ситуаций, которые возникали, когда он был помладше. Когда он влюблялся и потом долго и упорно страдал в своей любви. Сначала потому, что они не вместе, потом, потому что выбор он всё-таки сделал хреновый, и рядом с ним совершенно не тот человек.       Сейчас ему перевалило за тридцать (три года назад как, между прочим), и он был уверен, что больше никогда не влюбится с первого взгляда. Слишком большой жизненный опыт, слишком много шишек набил на пути становления себя. Да чёрт возьми, он даже с психологом занимался, лишь бы избавиться от этой способности. И был уверен, что избавился от этой дряни. Похоже, нужно выставить Мардж Сименс счёт, чтобы она вернула ему все потраченные на неё деньги! Ибо сейчас происходило то, что происходить больше не должно было ни-ког-да!       Рид глубоко вдохнул и медленно вытолкнул воздух через сжатые зубы. Он обязательно напишет Мардж. Обязательно! И сейчас он сможет справиться с непонятно откуда взявшимся влечением. Он, блять, обязан. Профессионал он или где?       И как же, блять, он ошибся, глядя на подтянутую фигуру, что равнодушно окидывала взглядом оупенспейс.              Гэвин вздрогнул, когда случайно встретился с холодно-отстранённым выражением лица. Сука, с таким ебальником ему нужно было идти в бюро, там таких любят, а не смущать простых полицейских своей идеальностью. И Гэвин никогда и никому бы не признался, что рядом с новеньким испытывал именно смущение.       Пиздец.       Гэвин расправил плечи и ещё раз осмотрел новенького. Красивый, сукин сын. Правильные черты лица, ни одного огреха, как будто его внешность не случайная комбинация родительских генов, а тщательнейшая работа лучших скульпторов человечества. Выше итак не коротышки Рида. Плечи тоже явно шире, а талия уже. Гэвин мысленно поставил себе засечку, что пончиков на работе стоит есть значительно меньше. И начать ходить в зал не от случая к случаю, а пару раз в неделю. А лучше три раза. Да. Точно. Минимум три раза в неделю. И начать есть больше ненавистных овощей.       Если бы новенький был псом, то от него за милю веяло бы родословной на несколько листов. А вот Гэвин на его фоне был обычной дворовой псиной. Недоверчивой, злобной, с кучей шрамов от не самой простой жизни, не верящей никому псиной. Эта мысль заставила разозлиться и встряхнуться.              Хер там он будет распускать слюни и сопли на того, кто так отчаянно красив! Прошло то время, когда Гэвин поддавался своим чувствам и пытался добиться расположения своей любви! Рид потратил слишком много средств, времени и нервов, чтобы стать лучше. И он стал. Теперь Гэвин старше, умнее, беднее на несколько тысяч баксов и не будет вестись на чужую внешность. Гэвин охуенный коп с отличным, ну ладно, хорошим послужным списком. У него море боевого опыта за плечами. Да и вообще, не в смазливой роже дело, а в харизме. И вот последнего у самого Гэвина Рида было хоть отбавляй.       Пока Рид занимался самовнушением, он будто выпал из реальности, очнулся только тогда, когда объект его интереса сдвинулся с места. Оказывается, оупенспейс уже наполнился сотрудниками, пришёл Фаулер, они даже уже успели обменяться несколькими дежурными фразами. И сейчас Джефри проводит новому сотруднику знакомство с департаментом.       Новенький вместе с Фаулером подошёл ближе, безразличным взглядом окинув Рида. Гэвин буквально оцепенел, всем собой впитывая мимолётную встречу. Глаза у его ожившей мечты оказались светлые, как будто прозрачные и невыразительные. Но чертовски ему подходили. С тёмными волосами создавалось несколько гнетущее впечатление, но это только добавляло плюсиков к чужому совершенству в глазах Рида. Гэвину никогда не нравились слащавые мальчики, которые были больше похожи на девочек. Нет, в его вкусе были мужики с тяжёлым подбородком и довольно резкими чертами лица. Сильные и мужественные, такие как новый коллега. А ещё умные, с которым интересно было бы поговорить.       Пока Гэвин вспоминал всех своих бывших, новенького презентовали Бену. Рид всеми силами подавлял в себе расстройство. Он и так знал, что ему никого не поставят в пару, сначала «одаривая» более спокойных сотрудников, чтобы новички не сбежали в первые сутки работы. Да ему и нахер не сдались помощники, тем более такие смазливые. Наверняка будет отвлекаться на свидетельниц, а те на него, а не делом заниматься.       Успокоив себя, Гэвин Рид пошёл работать дальше. Забыв, что изначально он шёл в кафетерий, чтобы попить кофе и хоть как-то подстегнуть работать мозг. За разглядыванием новенького и борьбой с собственными желаниями он совершенно выпустил это из вида. ***       Чёрт, всё-таки ему не показалось. То что новенький вызывал в нём бесспорный интерес, отрицать было глупо. Рид и не отрицал. Засада крылась в другом. Он, блять, на полном ходу влетел в этого красавца. И если бы это было просто столкновение в коридоре, то это можно было бы легко пережить. Нет. Гэвин с каждым днём осознавал, что запал на этого идеального засранца. С идеальной причёской, голосом, внешностью. Так и хотелось посмотреть, нет ли где-нибудь на нём бирочки, что это высокотехнологичный андроид китайского происхождения.       Не так часто Гэвин Рид влюблялся. Всего-то три раза за всю свою грёбаную жизнь, если быть совсем точным. Но зато как. Сразу влетал, как в кисель, в ненужные чувства, буквально растворяясь в них. Сначала упорно добиваясь объекта своей симпатии, а потом пускал счастливые розовые сопли, пока не начинал твориться грёбаный пиздец. Когда объекты любви Рида из милых парней превращались в домашних садистов, которые выворачивали ему руки и буквально, и фигурально.       Поэтому в этот раз Рид решил, что не поведётся. Он не будет делать ровным счётом ничего. Просто будет ждать, когда взявшиеся из ниоткуда чувства исчерпают себя. Больше он не повторит своих ошибок. Они слишком дорого ему обошлись.       Пока ещё розовая дымка разгорающейся влюблённости окончательно не заволокла мозг, ему нужно было хоть что-то, чтобы можно было удержаться в реальности. Хоть какой-то якорь. Хоть самый маленький изъян. Гэвин искал и не находил ни одного огреха в новом сотруднике. А это было очень печально. Казалось, всё в этом человеке было идеально.       В грёбаном новеньком как будто сошлось всё, что Риду когда-то нравилось в своих партнёрах. Мощная фигура, низкий, пробирающий до неконтролируемой дрожи в теле, голос, сильные руки с длинными пальцами. А когда оказалось, что он ещё и умный, хорошо эрудированный, Гэвин позорно потёк. Он надавал себе пощёчин в туалете, долго и обстоятельно умываясь холодной водой, но помогло это откровенно слабо.       Пиздец. Гэвин был уверен, что больше такой херни в его жизни не случится. Но ошибся. В очередной, сука, раз.       Он, кстати, всё же написал письмо Мардж, с которой работал без малого полгода и выразил всё своё негодование в далеко нецензурной форме. Мардж лаконично пригласила его на следующую консультацию и в конце предположила, а не является ли его новые чувства проверкой от вселенной или же счастливым шансом на совместное будущее. Гэвин смотрел на собственный телефон, будто он превратился в гремучую змею. Он пару раз перечитал сообщения, но так и не смог решить, слетела с катушек Мардж, написав ему это на полном серьёзе, или просто над ним постебалась.              Рид не должен был дать развиться своей ненужной влюблённости. Это последнее дело строить отношения с коллегой. Отношения не факт, что продлятся долго, а вот работу не хотелось менять от слова совсем. Ещё одним камнем преткновения было то, что коллега оказался на девять лет младше Гэвина. Для Рида эта была целая пропасть. И единственный пока найденный минус у Ричарда Секстона.       Гэвин не воспринимал тех, кто моложе двадцати пяти, как взрослых людей. А Ричарду было всего двадцать четыре. По меркам Рида — малолетка. По меркам всего цивилизованного мира — взрослый мужик. Да если бы самому Риду в возрасте двадцати четырёх лет сказали, что он мелкий и чего-то там не понимает, он бы заставил обидчика подавиться своими словами. В самом прямом смысле, вбивая их обратно в глотку говорившему. Поэтому эту информацию стоило тоже держать при себе. Для своей собственной безопасности. Хотя Рид был бы совсем не против, если бы Ричард мог применить к нему силу в постели. Блять, опять!       В конце концов, Гэвин — взрослый мужик, и он не может запасть на мальчишку, вчерашнего выпускника полицейской академии. Не может. Не должен. Как и влюбляться с первого взгляда в коллегу, едва он переступил порог департамента. Не должен, но, сука, именно это и сделал.       Ричард Секстон. Гэвин в первый же день узнал, как зовут новенького, но у него не было особого повода с ним заговорить. Наоборот, Рид придумывал множество способов избегать с ним общения. Надежда на то, что глупая влюблённость пройдёт, не найдя чем можно было бы подпитаться, всё ещё жила внутри Рида. Нужно просто не говорить с ним. Не смотреть на него. Не предаваться сладким грёзам.       Раньше Гэвин частенько, особенно когда был помоложе, западал на внешность. Не влюблялся слепо и с первого взгляда, а просто очень активно интересовался. Но для него важна была не только симпатичная мордашка. Как только его объект симпатии открывал рот, и выяснялось, что дубовый стол в сравнении с ним просто интеллектуал, интерес начинал сходить на нет. Гэвин был уверен, что и в этот раз всё пойдёт по этому сценарию.       Но и здесь было всё не так просто.              Новенький был умный. И именно он отвечал за мозговой штурм в связке с Беном. Рид знал, на что способен Бен Коллинз и сильно удивился, когда его раскрываемость рванула вверх.              Гэвин не имел права завидовать Бену. Рид всё равно оставался лучшим по раскрываемости, даже работая в одиночку. Тем более он не имел никакого права залипать на редкую скупую улыбку новенького. На серые, как подтаявший снег глаза, такие же безразличные и как будто пустые. На правильные черты лица. На скулы, о которые, казалось, можно порезаться. На массивный подбородок. На выразительные губы. Он никогда бы подумать не мог, что ему могут понравиться чьи-то скулы. Или нос. Или шея. Пиздец.       Ненужная, непонятно откуда взявшаяся влюблённость с первого взгляда и не думала проходить, а только набирала обороты. Похоже, Гэвин совершенно себе не помог, оставив чувства самостоятельно сходить на нет.       Ещё одной загвоздкой стало то, что единственный свободный стол оказался напротив Рида. И ему каждый день приходилась лицезреть новенького буквально в метре от себя. Гэвин вообще ни одно лицо не рассматривал так часто, как лицо Ричарда Секстона. Он мог узнать его и в профиль, и со спины. А когда тот вставал и передвигался по оупенспейсу к столу Бена, он не мог оторвать взгляда от длинных подтянутых ног. И задницы. Просто роскошной задницы, потрогать которую руки буквально чесались.       Но вместо этого Рид буквально заставлял себя концентрироваться на том, чтобы заниматься заполнением кучи грёбаных отчётов, с такой силой стуча по клавишам, что наверняка кто-то из коллег оборачивался к его столу. Но к Гэвину не лезли и даже не просили вести себя потише. Особенно когда все дружно решали, что у него плохое настроение. Что ж, Рид никогда не был душой компании и сейчас точно не стоило начинать общаться и что-то объяснять своим очень любопытным коллегам.              За это время Гэвин научился определять, кто сейчас проходит рядом с его рабочим столом, безошибочно опознавая Ричарда по звуку шагов. По лёгкому шлейфу одеколона. По мягкому выговору, когда он с кем-то разговаривал из коллег, заставлявшему внутренности Гэвина слегка подрагивать.       Это был просто очередной этап в жизни детектива, который стоило пережить. Гэвин был уверен, что скоро это всё закончится и вернётся на круги своя. Знал и продолжал невольно следить за Ричардом взглядом.       Гэвин запрещал себе любые фантазии. Не обращал внимания на судорожно бьющееся в груди сердце. На то, что руки буквально приходилось сцеплять, чтобы не тянуться к Ричарду Секстону. Это всё должно было пройти. И как можно скорее. Так он говорил себе в первую неделю пребывания Ричарда. А потом весь первый месяц. И последующие.        ***       Гэвин выработал ряд правил, которые позволяли ему относительно спокойно жить. Так, он никогда не жал Ричарду руку при встрече, как это делал с другими сослуживцами, лишь отстранённо кивал головой и старался не задумываться, как это выглядит со стороны. Как будто Ричард прокажённый. Он старался не оставаться с ним один на один, лишний раз не разговаривал, не поддерживал дружеский трёп коллег и вообще максимально дистанцировался. Казалось, что никто на это особо не обратил внимания. Рид и раньше мог от случая к случаю позубоскалить, но сейчас он просто замкнулся в себе.       Лозунгом Гэвина на этот период стало: «Смотри, но не трогай, а лучше и не смотри в сторону Ричарда Секстона, не трави себе душу. Не надо».              Но когда Гэвин слушал кого-то, даже если этот кто-то он сам? Правильно, никогда.       Всё что оставалось Гэвину, это исподтишка наблюдать за Ричардом, отводя взгляд всякий раз, когда Секстон чувствовал чужое внимание. Но Гэвин продолжал смотреть и хотеть. Испачкать, присвоить, сделать своим. Запустить руки в уложенные волосы. Залезть под форменную рубашку, коснуться его кожи губами и языком. Впитать в себя его, растворить. Плавиться от этого неправильного, ненужного желания и мечтать, чтобы это наваждение поскорее прошло. Схлынуло, исчезло и не мешало ему жить.        Гэвин прекрасно понимал, насколько нелепы эти желания, и старался держаться как можно дальше от новенького. Он свёл на нет коммуникацию с Беном, хотя и раньше не сказать, что её было много. Сейчас не осталось совсем ничего. Гэвина даже похвалил Джефри, признав, что в отделении стало гораздо спокойнее, и призвал Рида и дальше вести себя подобным образом. Гэвин мрачно улыбнулся и пообещал сделать всё возможное, что в его силах.       А вот у новенького шило в жопе было ничуть не меньше, чем у Гэвина. Как бы Рид ни пытался его сторониться, но тот занимал слишком много пространства. Ричард был достаточно вежлив и учтив, но не боялся проявить резкость и отстоять своё мнение. Он не был шумным, но его было слышно. Или это так казалось Гэвину, что он мог различить его голос среди остальных коллег.       А ещё у Ричарда было шикарное чувство юмора, которое он не стеснялся демонстрировать. Правда, делал он это достаточно редко и от этого ещё более феерично. Гэвин не слушал, но слышал. Каждое грёбаное слово и едкий комментарий, который Секстон бросал вполголоса. Слышал и ухмылялся, когда этого никто не видел.       Чего стоила только история, когда одна экзальтированная старушенция то ли накурившись травки, то ли передознувшись препаратами от запора, пришла в Департамент и громогласно потребовала, чтобы её соседку и её саму признали святыми. На закономерный вопрос дежурного "почему она пришла в полицию, а не в церковь", она обиженно сказала:       — Я уже была там! И меня прогнали! Сказали это не их юри… юрипс… юрисдикция! — запинается бабулька, так яростно размахивая руками, будто планировала взлететь.        Гэвин наблюдал за представлением из-за своего рабочего стола. Несчастному Дереку, которому пришлось выслушивать этот бред, он искренне сочувствовал, но быть на его месте ни за что бы не хотел. Ясно, что старушенции нужно было в больничку, а лучше сразу к психиатру, пока она тут воскрешением мёртвых не занялась.       — Я могу доказать!       Она стала ещё активнее размахивать руками и нести какую-то тарабарщину. Чуть ли не приплясывала. Это было комичное и жалкое зрелище одновременно. Что ж, если и в церкви она попыталась сделать то же самое, не удивительно, что церковники отправили её в полицию. Но лучше бы всё же в больничку.              Через пару минут дрыганья и кривляний она патетично подняла руки и заявила.       — Я очистила ваш офис от негативной энергии.       Гэвин хмыкнул, чтобы очистить их офис, нужны галлоны святой воды и толпа священников-крестоносцев, а не одна несчастная старушка, у которой на этой почве поехала кукуха.       — Мы в восторге. А проверить это как-то можно? — пробубнил Рид себе под нос. Дерек был с ним согласен и чуть ли не слово в слово повторил слова Гэвина.       — Я… я… я явлю вам чудо! — встрепенулась женщина снова.       — Давайте. Ждём с нетерпением.       Рид на миг отвлёкся от этого балагана, непроизвольно напрягаясь от того, что рядом оказался Секстон.       — Чудом было появление Адама и Евы. Со всем остальным пришлось поебаться, — тихо, но внятно выговорил Ричард. С абсолютно серьёзным выражением лица.       Гэвин начал совершенно по-дурацки ржать в голос. На него обратили внимание коллеги, очевидно решив, что он потешался над бедной старушенцией. А вот и нет. Рид не настолько отбитый, чтобы веселиться от того, как ведут себя душевнобольные. Секстон едва заметно растянул губы в улыбке и подмигнул Гэвину, оставляя папку на его столе и сразу же возвращаясь на своё рабочее место. Гэвин едва не подавился собственным языком.       В итоге бабусенция чудо не явила, Фаулер распорядился отвести женщину в медкабинет и оттуда позвонить в компетентную организацию. Рид попытался сосредоточиться на том, что писал, до появления чудо-женщины. А Секстон работал как ни в чём не бывало.              Короче, Ричард был идеальным. И поэтому Риду стоило держаться от него как можно дальше.              Но случай явно имел какие-то свои виды на детектива. Или просто имел.       Бен попал в больницу, неудачно упал и сломал ногу. В трёх местах. Врачи сделали всё, что могли, но по прогнозам восстанавливаться он будет чертовски долго. И поэтому Фаулер принял волевое решение отправить новенького к Гэвину. Теперь Ричард Секстон — официально напарник Гэвина Рида.       Рид не имел права радоваться, но, сука, именно этим он и был занят, пока не понял, что теперь это будут не редкие контакты время от времени с его влажной мечтой, а постоянное взаимодействие днями напролёт. Постоянная проверка выдержки, и далеко не факт, что Рид эту проверку сможет выдержать.       Всё стало только сложнее, когда приходилось на постоянной основе слышать обращённый к нему низкий вибрирующий голос, от которого сладко поджимались внутренности, а сердце начинало чаще биться. Он избегал слышать этот голос. От его звучания у Рида волоски вставали на шее дыбом. Внутри живота формировался пульсирующий горячий шар, который спускался в пах, и всё место в голове занимала едва сдерживаемая похоть. Пока ещё сдерживаемая.       И Рид тонул в своих фантазиях, представляя, что он мог бы сделать с Ричардом. Что позволил бы провернуть Секстону с собой. Рид раньше был довольно консервативен в своих предпочтениях, но прожитые годы и не самые простые отношения, позволили расширить границы дозволенного. Раньше он любил исключительно активную роль в постельных играх. На текущий момент он точно знал, как получить удовольствие, если всё же согласился быть снизу. Он бы позволил Секстону воплотить практически любую фантазию. Рид бы сам овладевал этим роскошным телом снова и снова. И от всех этих мыслей было и горячо, и плохо одновременно.       И было бы значительно проще, если бы все фантазии сводились к сексу. Гораздо хуже было, когда в своих фантазиях Гэвин буквально видел Ричарда на своей кухне, что-то сосредоточенно готовящего, периодически сверяясь с интернетом. Или лохматым и милым только что проснувшимся с ним в одной постели, со следом подушки на щеке. Или как воображаемый Секстон пьёт свой кофе из кружки Гэвина, в квартире Гэвина, в домашней одежде Гэвина. Вот что по-настоящему приносило боль. То, что не произойдёт никогда.              Рид встрепенулся и попробовал в очередной раз сосредоточиться на том, что там пытался донести до него напарник. Вот только очень сложно сосредоточиться на том, что Ричард говорит, когда остаётся только одно желание слушать, как он это делает. Но Рид честно старался и… проигрывал каждое новое сражение с самим собой, раз за разом проваливаясь в мир фантазий. Там он жарко целовал Ричарда, обследовал его тело руками и губами. Слышал томные стоны этим низким голосом. Фантазии, где можно себя не сдерживать и вылизывать идеальную кожу, катая на языке чужой вкус, царапать её, оставляя помять о себе и своей страсти.       — Детектив, вы вообще меня слушали?       Гэвин прикусил щеку изнутри, возвращая себя в реальность из фантазий. Он не слушал, он был в плену этого голоса. И он скорее вырвет себе язык, чем когда-нибудь признаётся в подобном.       — А ты сказал что-то дельное?              Ричард выразительно закатил глаза, но повторил общую суть сказанного.       — Вообще-то, я предложил новую теорию. На основании имеющихся у нас данных, ситуация могла развиваться и альтернативным путём. Наша жертва могла знать своего похитителя. И, более того, постоянно с ним или ними взаимодействовать. Нужно проверить и эту версию, опросить её знакомых. Есть ли среди них кто-то, кто покинул город.       — Прекрасно. Так и займись этим.       Судя по сурово сдвинутым бровям, Ричард был недоволен подобным ответом. А Гэвин поспешил отвести взгляд. Под таким взглядом немедленно появлялось желание, как дворовому псу упасть на спину и подставить уязвимый живот, чтобы поднять своему хозяину настроение. То, что в его же собственных фантазиях Ричард был в роли хозяина, Гэвина почти не напрягало. После двенадцати недель глупой влюблённости, когда он буквально каждый день засыпал и просыпался с мыслями о Секстоне, Гэвину уже было откровенно всё равно, кем там был Ричард в его очередной аллегории. ***       — Детектив Рид, вы избегаете меня.       Умный наблюдательный мальчик.       Рид закрыл глаза и долго протяжно выдохнул.       — Тебе кажется.       Но правда была именно в том, что да, избегал. Старался не встречаться взглядом. Рид иррационально боялся, что стоит им больше чем на секунду пересечься взглядами, и все те ненужные чувства, что плавят его изнутри, станут достоянием Секстона. И вот это попахивало пиздецом в геометрической прогрессии.       И никакого контакта.       Рид заметил, что если они даже случайно соприкасались руками, это вызывало неконтролируемую дрожь в теле.       Когда Секстон работал рядом с Беном, можно было не особо опасаться, что его интерес заметят, Ричард большую часть времени проводил за столом Коллинза. Но когда объект этого интереса сидит прямо напротив весь день, а то ещё и подходит к столу Гэвина, останавливаясь в опасной близости возле его руки или бедра, не палиться было особенно тяжело. Поэтому Рид не смотрел в глаза, не заговаривал первым, бросал информацию как будто в пустоту, но Ричард всё слышал. И похоже, делал выводы. Всё-таки Ричард был умным мальчиком. Очень умным наблюдательным мальчиком.       Всё менялось, когда они оставались наедине, неважно в машине, в кафе или пустом оупенспейсе. Всё внимание Секстона сосредоточивалось на Риде, и это и страшило, и возбуждало в равной степени. Иногда профессионализм поднимал голову, и Рид пытался работать как ни в чём не бывало, но сдавался под внимательным взглядом серых глаз.       Ричард резко переставал казаться маленьким, да и сложно в этом убедить собственный мозг, когда над тобой возвышаются на полголовы, а при необходимости легко задвинут за спину. При их коммуникации совершенно не чувствовалась разница в возрасте. Ричард был умным, чертовски эрудированным, обращал внимание на мелочи и был ещё более въедливым, чем сам Гэвин. И у Рида оставалось всё меньше поводов не поддаться внезапно вспыхнувшей влюблённости. Не начинать умильно улыбаться и не пытаться подкатывать к своему коллеге.       Гэвин держался из последних сил, кляня на чём свет стоит своё благоразумие. Он прекрасно понимал, что потом, если он хоть ненамного ослабит железный контроль и фантазии даже немного будут воплощены в реальность, будет только хуже. Но где-то очень глубоко внутри не мог перестать надеяться, что а вдруг в этот раз всё будет хорошо? Вдруг именно в этот раз всё получится?       Всё и всегда в плане личной жизни у Гэвина заканчивалось плохо. Рид никак не мог понять, что он делал не так, но все, к кому у него вспыхивали чувства, оказывались редкостными засранцами, которые только и делали, что пользовались им. И Гэвин позволял. Он верил лживым словам, которые утверждали, что только этого он и достоин. Что большего ему никто никогда не даст. Не с его характером стоит выёбываться и чего-то требовать взамен. Это его потолок. Максимум. Больше он ничего ни у кого не получит. Поэтому бери, что дают и не выёбывайся. И Рид терпел скотское отношение к себе, пока это самое терпение не заканчивалось. А после обрывал отношения одним махом, вырывая остатки чувств из кровоточащего сердца и клянясь себе, что он больше никогда ни за что не вляпается в подобное дерьмо.       Похоже на все его заявления жизнь имела свои взгляды. Или просто имела Гэвина. Каждый раз подсовывая Риду человека, мимо которого он не мог пройти. И всё равно каждая новая встреча заканчивалась слишком печально. Он потом долго собирал по осколкам свою самооценку, залечивая душевные раны. Пил как не в себя, уходил в запой на неделю, пока однажды утром с дичайшего похмелья он решил, что хватит гробить свою жизнь. Он не собирался превращаться в алкаша, а значит, с этим нужно что-то делать. И Гэвин делал.              Огрызался на всех и каждого, работая от рассвета до заката, часто ночуя в комнате отдыха, лишь бы не возвращаться в пустую квартиру. Да он даже записался к Мардж Сименс, в надежде, что это поможет справиться с проблемой. Вообще, она была свидетельницей по одному из дел, которые он успешно закрыл, и запомнил он её только по сходству имени с героиней культового мультфильма.       Сначала это был просто крик о помощи, завуалированный в мешанину сарказма и напускного профессионализма. Но Мардж взялась за дело всерьёз, раскладывая его проблемы буквально на своей ладони. Рид не особо интересовался психологией, но даже он слышал разошедшуюся по интернету фразу, что все проблемы из детства. И Мардж заставляла его погружаться в это дерьмо снова и снова.       Рид рассказал ей, как признался матери в своей ориентации. Точнее, она поняла это сама, когда нашла у него журналы, где вместо голых девушек были голые накаченные парни в сексуальных позах. Она дождалась его из колледжа, пьяная в дым. Мать сидела на его кровати и с такой злобой и разочарованием смотрела на Гэвина, будто он совершил теракт и стал причиной гибели множества людей. А потом она орала на него. Долго. Несколько часов кряду. Ругалась и кричала так, что соседи начали стучать в стену. Швыряла в него найденными журналами и утверждала, что он худшее, что могло произойти в её жизни. Что она растила правильного, хорошего мальчика. Чтобы он вырос полезным обществу, но главное, чтобы отец Гэвина мог им гордиться.       Гэвину пришлось рассказать Мардж и об отце. Дэвид Рид был сержантом вооружённых сил США и погиб при исполнении своего воинского долга, когда маленькому Гэвину было семь лет. С тех пор мать только и делала, что выращивала из него образцового гражданина. Нереальное количество секций, чтобы Рид был всесторонне развит, правильная, хорошо поставленная речь. Да в какой-то момент она даже стала зачитывать куски конституции, как развлекательное чтиво, расширяя границы восприятия Гэвина. В её глазах сын должен был вырасти ответственным, сильным и смелым. Начать встречаться с девушками, потом обзавестись женой и настрогать детишек на благо великой нации. Чего в её планах точно не было, так это нетрадиционной ориентации Гэвина и желания встречаться исключительно с мальчиками. Как бы не старалась его мать, но, жалость-то какая, "идеального гражданина" из сына так и не получилось.       В тот раз скандал закончился тем, что она в приступе ярости схватила один из отцовских ремней и ударила его по лицу тяжеленной пряжкой. От неожиданности Гэвин пропустил первый удар, и он рассёк ему бровь, заливая кровью лицо. А вот второй замах он увидел и перехватил её руку, до того как она его ударила. Гэвин остановился буквально в паре сантиметров от того, чтобы не ударить её в ответ. Он стоял, смотрел на неё и весь его мир рушился и тут же сгорал в огне ненависти и разочарования, что полыхал в её глазах.       Он ушёл. Развернулся и покинул сначала свою комнату, потом родительский дом, слыша, как в спину ему летели проклятья и рыдания матери.       После этого Гэвин несколько недель жил у друзей, пока не окончил колледж и тут же подписал контракт на службу в армии. Что угодно, лишь быть подальше от такой материнской любви. Прослужил он недолго и точно понял, что не хочет идти по стопам отца, как всю его жизнь пророчила мать.        На гражданке он чем только не пробовал заниматься, пока не нашёл своё место в полицейском участке. Именно во время становления себя он встречался с парнями, экспериментировал и позволял ставить эксперименты над собой, превращаясь в себя настоящего.       Мардж участливо слушала, задавала наводящие вопросы, а Гэвин литрами выливал то дерьмо, что носил в себе годами. С помощью Мардж он проработал отношения с матерью, не пытался её изменить или исправить её отношение к нему. Просто принял её такой, какая она есть. Он не виделся с матерью несколько лет, предпочитая отправлять деньги на её адрес и крайне редко созваниваться по большим праздникам. И не планировал что-то менять в этой схеме.       С Мардж они обсудили его бывших и весь тот пиздец, что происходил в его личной жизни. Глубоко и детально лезть в это дерьмо Гэвин не позволил, для него это всё и так было слишком унизительно. Последнее, чтобы он хотел, чтобы хоть кто-то знал, что там творилось за закрытиями дверями его квартиры. Даже если это человек, который призван ему помочь, и он за это платит свои кровно заработанные деньги. Гэвин лишь вскользь, пару раз говорил про моральное насилие, совершенно не развивая эту тему.       Рид как никто мог понять жертв домашнего насилия, потому что сам проходил через это. К сожалению, не единожды.       Вся разница между моральным и физическим насилием заключалась в том, что первое никак нельзя зафиксировать и измерить. Нельзя снять побои с психики, или запротоколировать угробленную в хлам самоценность, этих травм просто не видно. Ничего нельзя предъявить.       Гэвин понимал, почему жертвы начинали сомневаться в себе, а не в своих мучителях. Он делал тоже самое. К сожалению, даже зная, как работают все эти механизмы, глупо верить, что на такое он точно не попадётся.       Попадался.       «А может быть, мне действительно стоило вернуться пораньше? И тогда бы мы не поругались. Но ведь я предупреждал о специфики своей работы... и её ненормированности. Наверное, этого было недостаточно».       «А может быть, это я не так хорош в постели, если с предыдущими партнёрами у него всё было в порядке? Поэтому он со мной груб, хотя знает, что мне нравится такое только по настроению... мой косяк».        «Может быть, это мне стоит меняться? Я слишком много от него требую?» Хотя вся проблема решилась бы, если человек просто позвонил и предупредил о том, что у него поменялись планы. Планы, которые были расписаны чуть ли не на несколько месяцев вперёд. И в них практически никогда не фигурировал Гэвин.       «Возможно это я неправ?»– самая херовая мысль, которая приходила Гэвину в голову. Она заставляла его сомневаться в своих мыслительных способностях, идти на поводу у своих партнёров. Выбирать «его», а не себя.        И потом Гэвин сам себя заставлял делать то, что не хотел, но думал, что это порадует партнёра. И это действительно радовало его любимого человека, вот только буквально десять секунд, а потом всё начиналось по новой. Придирки, недовольство, откровенные оскорбления.       Гораздо проще было, когда его партнёры переходили черту и пытались воздействовать на него физически. Пригрозить, что «я тебе сейчас въебу» или даже ударить. Вот на этом этапе вопросов уже не возникало. Срабатывали инстинкты и плавленные под кожу правила. Но до этого этапа ещё нужно было дойти.       Мардж знала немногое, но даже так Гэвин многое понял из её слов. Понял и решил, что «наигрался» в отношения на всю оставшуюся жизнь. И планировал больше не лезь в эту мерзость. Никогда.       Последние полгода жилось ему довольно спокойно. Он почти год как вышел из разрушающих отношений, которые продлились около четырёх лет. К нормализации его состояния активно приложила руку Мардж, посещать которую приходилось дважды в неделю. Но это того стоило. И Гэвин искренне считал, что он справился, научился жить более взросло, спокойно и не влюбляться с первого взгляда. И всё так и было, пока не появился Ричард.       Рид был уверен, что раз опять влюбился, то и весь пиздец, что был раньше, обязательно повторится. И не хотел этого. Всеми силами не хотел. Ричард Секстон — хороший мальчик. Так пусть он и остаётся хорошим мальчиком в его голове и фантазиях. Пусть реальность не разрушит то, во что так хотелось верить.       И Риду оставалось одно, то, что никогда его не подводило — его всратое чувство юмора.       Большинство людей на его язвительные шуточки закатывали глаза и спешили покинуть компанию Гэвина. Его способ общения был пассивно-агрессивным, об этом тоже ему сказала Мардж. А ещё, что постоянно общаться сарказмом, вообще-то, нехорошо. Но Гэвин лишь скорчил презрительную рожу и от этой привычки отказываться не стал. Любезничать было слишком муторно.       Ему пришлось взаимодействовать с Секстоном, сложно это было этого не делать, когда вы буквально вынуждены работать в связке. Но и здесь, когда сарказм неконтролируемо лез наружу, с Ричардом было не всё так гладко. На шуточки Гэвина Секстон отвечал неожиданными комментариями, которые сам Гэвин не знал, как правильно интерпретировать. Больше всего это было похоже на всратые подкаты, и Рид никак не мог понять: это кажется его мозгу, буквально зацикленном на Секстоне, или тот действительно так общался с Гэвином. Вопрос ещё был и в том, что с остальными коллегами Ричард себе такого не позволял. Что-то Рид не замечал, чтобы тот ещё кому-то подмигивал или бросал двусмысленные фразочки. ***              — Утро — пиздец. Ненавижу с утра пораньше выезжать к разлагающемуся трупу.       Гэвин зябко прятал руки в карманах куртки. Пора было переходить на зимнюю одежду, но сначала нужно было вспомнить, куда он её положил, поэтому Рид третий день мёрз в своей излюбленной кожанке. Промозглый холод особенно пронзительно ощущался на берегу реки, куда они приехали буквально пять минут назад и только вышли из тёплой машины.       — Согласен с вами. Утро лучше проводить в компании любимого человека. Под одеялом, — отстранённо заметил Ричард, будто и не к Гэвину обращаясь.       Горячая волна лизнула затылок, и Рид поспешил отойти от напарника. Этот человек заставлял его чувствовать себя неловко. И вот к чему были такие комментарии? Будто тот на что-то непрозрачно намекает. Рид отказывался строить версии и теории, чтобы не загонять себя в ещё больший тупик.       Дальше больше. С каждым прожитым днём градус идиотизма нарастал. ***              — Секстон, что за хрень ты принёс? — озадаченно спросил Рид, когда попробовал принесённый напиток.       — Кофе, детектив, — Ричард спокойно стоял рядом и пил свой напиток из точно такого же фирменного стаканчика, который Гэвин держал в озябших пальцах.       — Но он же пиздец какой сладкий!        И это действительно было так. Рид с появлением Секстона в департаменте стал ограничивать себя в простых углеводах и стал пить кофе без сахара и даже без молока, давясь горькой отвратительной жижей.       «Зато такой кофе хочется пить значительно меньше. Если вообще хочется пить», — утешал себя Гэвин.       — Не такой сладкий, как вы, детектив Рид.       Рид едва не выплюнул только что сделанный глоток назад в стаканчик. Через силу заставил себя проглотить жидкость, а после раскашлялся. Ричард заботливо постучал его по спине, заставив детектива поперхнуться новым глотком воздуха.       И в этот самый момент Рид зарёкся. Он больше никогда и ни за что не попросит своего напарника принести ему кофе. Он больше не будет краснеть, как школьница в пубертате. ***       – Если предположить, что моя идея верна, то следует начать следить за домом свидетельницы. Думаю стоит делать это посменно, чтоб хоть иногда иметь полноценный сон.        Рид закончил свою мысль и гораздо тише проворчал, – Хотя полноценный сон обходит меня стороной.       – Я не расслышал последнюю фразу, детектив Рид. Повторите её, пожалуйста.       – Не бери в голову, Ричард, – отмахнулся Гэвин, открывая свой график на терминале. Видимо придётся внести некоторые корректировки, чтобы всё успеть. Почему ему это идея пришла в голову, когда Джефри уже ушел и всё согласовывать нужно будет завтра?       – Бери в рот, да?        Гэвин поднял голову от терминала и невидяще уставился на напарника. Что этот придурок себе позволяет?! Секстон умильно склонил голову на бок, явно ожидая ответа. Гэвин забыл, что нужно дышать. ***       — Что сказали спецы? Успели что-то накопать по телу?       — Пока ничего конкретного. Но они подтвердили, что тело шикарное.       — Ты что страдаешь некрофилией? — Рид мрачно рассматривал фотографии очередной расчленёнки. Их убийца заморочился. Разобрал труп буквально на запчасти, превратив в долбанный пазл. — Или, может быть, ты наслаждался этим «роскошным» видом вместе со своими новыми друзьями из морга?       — Вы не угадали, детектив. Они мне не друзья.       — Отлично. То есть с первой частью ты согласен? Вот скажи мне, что блять, может быть в этом шикарного? — Рид со злостью ткнул пальцем в монитор.       — А я говорил о вас детектив. Ваше тело шикарное.       Рид закатил глаза и потёр лицо. Похоже, у него начались слуховые галлюцинации.       — У тебя пиздец какие тупые шутки, Секстон. Сделай с этим уже что-нибудь.       Ричард загадочно промолчал. ***       — Блять, ты такой высокий. Чувствую себя коротышкой. Дай пару сантиметров, верзила, — устало выдохнул Рид, с завистью смотря на то, что тот мог дотянуться до нужной полки в архиве. Гэвину бы пришлось идти за стульчиком или унизительно подпрыгивать, чего бы он точно делать не стал.       — Могу дать. В рот. Хотите?       Рид охуел. Сказано это было всё таким же светским тоном, как будто Ричард предлагал ему зонт на время дождя.       — Чё блять?       Ричард стоял и проказливо улыбался. Типа, "воспринимай как знаешь". Гэвин решил перевести всё в шутку. Ибо нахуй думать о чём-то более интересном.       — У тебя совершенно отбитое чувство юмора и инстинкт самосохранения в минусе, — потрясённо выдохнул Гэвин, забирая нужные документы и отворачиваясь от улыбающегося напарника. ***       — Как же не повезло пареньку с такой фамилией. «Дрочила». Чем провинились его предки, чтобы их так называли? — бурчал себе под нос Гэвин, искренне радуясь, что у него спокойная, ничем не примечательная фамилия «Рид». В отличие от его напарника.       — Слышь, Ричард. Фамилия и у тебя пиздец, конечно, смешная. Не думал сменить? — бросал Рид, когда заполнял основные сведения по найденному недавно трупу.       — Думаю в ваш паспорт такую же поставить. Потом вместе посмеёмся.       Рид ошалело смотрел на Секстона, как будто врата Ада разверзлись, и ему явился сам Сатана.       Пиздец, как оказалось, может иметь совершенно разные оттенки. ***       Он оттолкнул Ричарда в сторону, а сам буквально подставился под удар, в последний момент прикрывая голову.       Когда по ушам ударило мощным взрывом, откидывая его в сторону, только тогда он понял, что сделал. Предплечья, на которые пришёлся основной взрывной удар, горели, лицо засыпала мелкая крошка, забив нос и рот. Было тяжело сделать вдох. Грудная клетка болела, видимо, он неплохо так приложился при падении. Уши как будто набили ватой, и в них поселился дикий звон. Голова кружилась, подташнивало.       Пиздец.       Пиздецпиздецпиздец!              — Гэвин! Гэвин!!! Блять!!! Ты там живой?! — слышался взволнованный голос Секстона, но как будто он был очень далеко, на соседней улице.       — Живой, — с трудом прохрипел Рид, мотая головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от звона в ушах. От этого замутило только сильнее. Встать получилось почти сразу, о чём он немедленно пожалел, чудом снова не упав.       Ричард подлетел к нему, едва не сбив с ног. Рид инстинктивно вцепился в него, сохраняя хоть какое-то равновесие. Секстон тут же стал судорожно ощупывать Рида, хоть и было видно, что чужие руки ему мешают, но он не сбрасывал их с себя. Рид кривился от боли в помятых рёбрах, но сил, чтобы отпихнуть изучающие руки, у него не было. Ни моральных, ни физических. ­       — Полегче, ковбой. Итак хреново. Не усу… губ… ляй, — хрипло выдохнул Рид.       Ричард аккуратно взял его лицо в ладони и начал осторожно крутить из стороны в сторону, оценивая нанесённый ущерб. Судя по ощущениям, пара ссадин на лице точно была. На взгляд Рида, главное, что глаза остались целы, всё остальное можно пережить.       — Нужно вернуться к машине, я отвезу тебя в больницу.       — Нахер, — вяло запротестовал Рид.       — Хорошо, тогда давай я сейчас скорую вызову.       Ричард перестал крутить его голову, и Рид был очень признателен ему за это. Тошнота стала отступать.       — Всё нормально. Я никуда не поеду. И всё так пройдёт. Не в первый раз.       Говорить получалось с трудом. Короткими предложениями и делая паузы между словами.       — Ты плохо оцениваешь своё состояние, вдруг тебе нужна помощь. Может быть, ты сейчас в шоковом состоянии.       Пока Ричард говорил, Рид откровенно пялился. У него не было возможности оказаться настолько близко, чтобы рассмотреть буквально каждую пору на аристократичном носу. Впервые Рид так близко видел рисунок светлой радужки и несколько вызывающе ярких родинок на скулах. Ричард чёртово совершенство. И как же хорошо, что он не пострадал.       Ричард перестал метаться взглядом по всему лицу и поймал чужой жадный взгляд в капкан своего. Рид от неожиданности вздрогнул, как будто его застали на месте преступления, что, в принципе, было правдой. Секунда неловкого молчания, пока Секстон внимательно разглядывал чужое лицо и:       — Я и не знал, что у тебя глаза зелёные.       Гэвину, честно говоря, было глубоко без разницы какого цвета у него глаза. Хоть карие, хоть зелёные, хоть серо-буро-малиновые. Он и у других особо на цвет не обращал внимания, просто нравится — не нравится. Да спроси его кто угодно, он не смог бы вспомнить, какого цвета глаза были у его первой влюблённости. И сам себе противореча ответил: «Светло-голубые».        А ещё Рид понял, что Ричард также жадно рассматривал чужое лицо вблизи.       — А? Ага.        Он осторожно отстранился, привычно уводя взгляд в сторону.       — А ещё у меня мерзкий характер. И куча шрамов. Что из этого стало для тебя открытием?       И всё-таки Гэвин оказался на больничной койке.        Ричард не стал слушать его жалкий лепет, что с ним всё нормально, и просто насильно засунул в машину. Пока ехали до приёмного покоя, Гэвин то ли заснул, то ли потерял сознание. Пришёл в себя он от мерного писка приборов. Голова всё ещё кружилась, но хотя бы не тошнило. Он попытался открыть глаза, казалось, что это просто титаническое усилие. Прямо над ухом пищал монитор, рядом стояла капельница, из которой в него вливали какой-то раствор. Рёбра не болели. Ничего на самом деле не болело. И это было отличной новостью.       Рядом на стуле обнаружился заснувший Ричард. Лицо его во сне было расслабленно, на высокий лоб падали волосы, захотелось их поправить. Гэвин растянул губы в улыбке, до чего же он милый. И пиздец какой красивый. Видимо, почувствовав чужой взгляд, Ричард открыл сонные глаза.       — Ты пялишься, — констатировал он сиплым голосом. — Как себя чувствуешь?       — Нормально.       — Позвать медсестру? Врача? Что-то хочешь?       «Тебя» — едва не вырвалось у Рида, он еле успел захлопнуть рот.               Секстон ненадолго замолчал, позволяя собраться Гэвину с мыслями. Помогало откровенно слабо.              — Ты красивый, — честно и прямо сказал Гэвин. И очень порадовался, что сказал не то, что первым пришло в голову. Чем, блять, его накачивают, что слова не держатся за зубами? Даже нормально разозлиться не получалось.       Не сказать, что Ричард удивился, просто улыбнулся так, что Рид почувствовал, как сердце в груди опять ускорило бег, что подтвердил и монитор, начав пищать активнее. Секстон нажал на кнопку вызова персонала. Буквально через несколько секунд вошла медсестра, сверилась с показаниями приборов и ушла за врачом. Всё это время Рид и Секстон сидели в тишине. Гэвин боялся открыть рот, чтобы не сболтнуть опять чего-то, о чём он потом непременно пожалеет.       В палату вошёл пожилой мужчина, старый знакомец Гэвина. Он схватил историю болезни, что-то быстро в ней почеркал и только потом поднял взгляд на своего пациента.       — Как самочувствие?       — Нормально. Ничего не болит, — откликнулся Гэвин и попытался улыбнуться.       — А сегодня и не будет, — обрадовал его доктор Робинсон. — Как закончится капельница, можете ехать домой. Я выпишу вам список препаратов и дам больничный на пару дней, отлежитесь дома, восстановитесь. Если почувствуете себя хуже, возвращайтесь в больницу. Я бы оставил вас на ночь, конечно, но мне не хочется вас потом ловить по всему отделению. Я слишком стар для всего этого.        «Дерьма» не сказал доктор, но слово отчётливо повисло в воздухе. Доктор Робинсон был, можно сказать, на постоянной основе лечащим врачом Рида. Каждый раз, когда Гэвин попадал в больницу, была его смена. В отделении Робинсона считают чуть ли не крёстным отцом Рида, сколько раз он оказывал ему помощь, можно было посмотреть в пухлой книжке, что носила название "история болезни".       — У вас есть кто-то, кто присмотрит за вами?       Рид не успел ничего сказать, да даже ответ полноценный не придумал, как вмешался Ричард.       — Я за ним присмотрю. Не беспокойтесь, доктор, он выполнит все ваши предписания.       И бросил такой взгляд на Гэвина, что по рукам немедленно поползли мурашки. Доктор покивал.       — Вы на удивление легко отделались в этот раз, мистер Рид. Мне не пришлось вытаскивать пули или штопать живот. И все конечности целы. Возможно, судьба наконец-то вам благоволит.       — Детектив Рид, — мрачно буркнул Гэвин.       — На моей территории вы становитесь мистером Ридом. Присмотрите за ним, молодой человек. Он может доставить вам хлопот.       — Не беспокойтесь, я справлюсь.       Доктор Робинсон покинул палату, и через пару минут снова вошла медсестра, положила выписку с назначениями врача. Рид попытался улыбнуться, хотя и понимал, что выходит скорее оскал. Ричард молчал и смотрел, заставляя нервничать Гэвина только сильнее. И так тщательно рассматривал Гэвина, как будто тот являлся грёбаным произведением искусства. Почему он ещё не ушёл и что собирается делать дальше, Рид почему-то побоялся спросить, подозревая, что ответ ему не понравится.       Как только капельница докапала, Рид самостоятельно вынул иглу из вены и попробовал встать. Его тут же повело из стороны в сторону, и он едва не свалился с кровати. Ричард придержал его.       — Мне не нужна твоя жалость, — вяло огрызнулся Рид, но чужие руки со своих плеч не сбросил.       — Поверь мне, детектив, жалость — это последнее, что я буду испытывать в отношении тебя.       — Почему?       Рид попытался натянуть на себя вещи, что лежали аккуратной кучкой рядом, но конечности слушались его откровенно странно, как будто он был под наркотой. Хотя, скорее всего, именно так и было, только эта наркота была легальной.       — Потому что. Я могу помочь. В конце концов, ты заслонил меня собой.       Рид немедленно почувствовал, как заливается краской. Как жар охватил всё его лицо. Блять, он-то думал, что разучился краснеть в старшей школе, но с появлением Ричарда понял, что это вовсе не утраченный навык. А жаль. Очень жаль.              — Хорошо. Помоги мне натянуть шмотки. Руки плохо слушаются.       И Ричард помог. Не стебался, не провоцировал, просто молча делал то, что его просили. И Рид сжал зубы, чтобы ни один блядский комментарий не мог вырваться наружу.       — А ты мне таким нравишься больше. Сейчас ты честный.       Рид от неловкости не знал, куда деть глаза и руки, вспыхнул, казалось, до корней волос и ответил в своей привычной манере.       — Иди-ка ты на хуй, дружочек.       А вот дальше всё пошло не по привычному сценарию.       Ричард придвинулся к нему и сказал то, что Рид вообще никогда ни от кого не ожидал услышать.       — Ты всё время только и делаешь, что меня посылаешь. А ты отведи. Посади. Научи. У тебя дома или у меня дома? Где? Во сколько? Когда? Давай назначим встречу. Я способный, быстро учусь.       Рид буквально онемел, смотря на Ричарда в упор, на улыбающиеся губы и не знал, что сказать. Сейчас он снова не мог найтись с ответом, просто открывая и закрывая рот, пытаясь понять, что он только что услышал.              Может, и Ричарду тоже что-то дали, что так развязало язык?       Под таким напором Рид стушевался. Время, когда он не знал, что сказать должно было остаться далеко позади, но нет.       — Тебя, похоже, приложило сильнее, чем я думал.       — Я не пострадал.       — Уверен?       — Абсолютно.       — Тогда, что с тобой, чёрт возьми, происходит?       — Я отвечу на все твои вопросы, когда ты окажешься дома, идёт?       Не то, чтобы Гэвин был против, очень даже «за».       Он слабо помнил, как шёл по больничному коридору, вцепившись в Ричарда, чтобы не упасть. Он категорически отказался от того, чтобы покататься на инвалидной коляске.       Ричард довёл и усадил его в свою машину, заботливо пристегнул ремень и захлопнул дверь. Слишком много Ричарда было сегодня. Слишком.       Гэвин прислонился к стеклу и, кажется, продремал всю дорогу. Он сквозь марево сна слышал, что Ричард несколько раз останавливался и выходил, а после возвращался. Проверить, куда он ходил, у Рида банально не было сил. Когда они окончательно остановились, Рид проснулся. Они стояли уже какое-то время, но звука, что напарник покидал машину или возвращался, он так и не услышал. А потом понял, что Ричард внимательнейшим образом рассматривал его лицо. С третьей попытки получилось открыть глаза. Машина стояла прямо напротив входа в его подъезд.              Рид даже не удивился, что у Секстона был адрес его квартиры, его напарник был чертовски деятельной натурой и наверняка раздобыл адрес у коллег, а может, и непосредственно у Фаулера.              — Ты голоден? Я заехал купить еды навынос. Уверен, что у тебя есть нечего.       Ричард был прав, но соглашаться с этим не хотелось.       — Я не хочу есть.       Есть действительно не хотелось. Его залили таким количеством лекарств, что хотелось спать. Зато постоянно.       — Ну, значит потом поешь, — равнодушно пожал плечами Секстон. Как будто не сделал ничего необычного. Как будто это всё в порядке вещей. — А, да, ещё всё по списку, что назначил твой лечащий врач.       — Умничка какая, — прошептал Гэвин. Хотелось сказать это с сарказмом, но получилось мягко. Слишком мягко. Непозволительно.       Рид устало прикрыл глаза. Как он будет общаться с Ричардом непонятно, но сегодня он получит ответы на все свои вопросы.       Секстон помог ему выбраться из машины. Сил было категорически мало, как будто он стал новорождённым оленёнком, который только учился пользоваться своими конечностями. Хорошо, короткий сон позволил прояснить мозг. Надолго ли?       Ричард помог открыть входную дверь. Ввёл Рида в его же квартиру и, окинув взглядом помещение, быстро сориентировался, куда стоит уже почти нести своего напарника. Рид висел на нём буквально мешком, старался хотя бы передвигать ноги, но получалось это отвратительно.       — Почему ты не захотел остаться в больнице? — между делом спросил Секстон, как будто и это было нормально тащить Рида буквально на себе. Гэвин предпринял ещё пару попыток стянуть с себя верхнюю одежду. В итоге и здесь помог ему Ричард.       — Мне там не нравится, — буркнул Гэвин, выпутываясь из толстовки.       — Это такое себе решение. Тебе может стать плохо, — как будто Ричарду не всё равно. Как будто он беспокоится. У Гэвина тоскливо заныло под рёбрами.       — Ну ты же обещал за мной присмотреть. Так что проблемы не вижу.       Гэвина со всей осторожностью сгрузили на кровать. Заботливо поправили подушку. Пиздец как неловко. Напарник попытался подоткнуть одеяло, но Рид махнул на него рукой.       — Не нужно. Мне и так не холодно.       Ричард поджал губы и ничего на это не сказал. Взял свой телефон и вышел из комнаты. Гэвин выдохнул с облегчением. Неужели теперь приятная до колик в животе компания наконец-то покинула его? Ему было приятно внимание Ричарда. До поджимающихся пальцев и колотящегося невпопад сердца. Гэвин хотел бы, чтобы Ричард остался в его квартире на час, на день, на всю оставшуюся жизнь. Стать неотъемлемой частью его существования, просто находясь рядом. Но нельзя было потворствовать своим желаниям. Если он даст слабину сейчас, потом ему будет хуже.       Рид откинулся на подушку и стал ждать хлопка закрывающейся двери, но время шло, а хлопка всё не было. Похоже, он слишком рано обрадовался. Гэвин прислушался и услышал приглушённый расстоянием голос напарника в своей квартире. Секстон пошёл разговаривать на кухню. С кем и о чём там он разговаривал, получалось понять слабо. Но от того, что происходило в данную минуту, было очень хорошо и отвратительно одновременно. Хорошо — потому что Ричард вписался в атмосферу холостяцкого жилья, как родной; отвратительно — потому что это скоро закончится.       Рид слышал его голос и опять начинал проваливаться в полувменяемое состояние, толком не понимая, то ли засыпал, то ли всё ещё находился в реальности. Может, это вообще всё ему снится? Может, он пострадал куда сильнее, чем ему сказал его лечащий врач, и сейчас отдаёт концы на пыльном тротуаре? Может, сейчас Ричард склонился над его агонизирующим телом, пытаясь оказать помощь, и это всё фантазии умирающего мозга?       Дверь в спальню скрипнула, и Гэвин поднял голову, фокусируясь на напарнике и прогоняя липкую дрёму и терзающие его сомнения. Ричард был доволен. Он сел на стул, который Гэвин обычно использовал как филиал шкафа. Сегодня, по счастливой случайности, он был почти пустой — Гэвин на днях устроил большую стирку, поэтому на спинке висела только домашняя толстовка.       — Я договорился с Фаулером. Пока ты на больничном, он дал мне добро работать удалённо. А ещё пару раз повторил, чтобы я внимательно следил за тобой. И чтобы ты выполнял все назначения врача, а не занимался самодеятельностью. Завтра съезжу в департамент, возьму рабочий планшет. Нужно написать море отчётов.       Да, бумажек по случившемуся пиздецу нужно будет заполнить огромное множество. И всё равно удивительно, что Фаулер пошёл на поводу у Секстона. Каким таким даром убеждения обладает его напарник, что даже строгий шеф попался в его сети?       — Тебе домой не пора?       — А ты меня выгоняешь? — Ричард комично поднял брови, как будто Гэвин хорошо пошутил. — Я же сказал, что послежу за тобой, а сделать это, не находясь рядом, довольно проблематично, не находишь?       Гэвин дёрнул челюстью. Хорошо, Ричард прав, но вся эта затея ему совершенно не нравилась.       — Так что там с тобой происходит?       Ричард придвинул ближе стул и пытливо уставился ему в глаза.       — Ты не помнишь меня?       Гэвин наморщил лоб и выразительно закатил глаза. Он над ним издевался, что ли? Как, блять, он мог его забыть за те полчаса, пока они ехали от больницы?       — Помню, конечно. Совсем уж меня за идиота не держи. Ты работаешь со мной в Центральном Департаменте полиции почти четыре месяца. Являешься моим напарником месяц. У меня нет амнезии.              На самом деле неполный месяц — двадцать восемь дней, каждый из которых был и благословением, и проклятьем.              Ричард тонко улыбнулся. Гэвин невольно уставился на его рот и облизнул свои пересохшие губы.       — Я рад. Но я, вообще-то, о другом.       — Мы встречались раньше? — предположил Рид.       Он бы точно не пропустил такого красавчика. Точно нет.        — Да. Я сам это не так давно понял. Буквально несколько часов назад, — он ненадолго замолчал, вероятно, что-то для себя решая. А потом продолжил. — Я смог нормально рассмотреть твоё лицо вблизи, и картинка, что долгое время не давала мне покоя, наконец-то сложилась. Шрам изменил твои черты лица. Тебя того, что я запомнил.       — Я рад за тебя. Но это всё равно херня какая-то. Допустим, ты прав, и мы встречались. И что это меняет?       ­— Всё и практически ничего.       — Ты говоришь загадками, а я сейчас не в самой лучшей форме, чтобы их разгадывать. Так когда мы могли встретиться?       Ричард задумался, явно что-то подсчитывая в голове.       — Это было достаточно давно. Мне было лет семь — восемь. Я тогда подрался со своими одноклассниками. Подрался, это, конечно, громко сказано, — хмыкнул он. — Скорее они кинулись на меня всем скопом, я слишком выделялся среди них. И мои родители из приличного общества. Моим одноклассникам это не понравилось. Они стали меня задирать, толкались, я просил этого не делать и оставить меня в покое. В итоге они повалили меня на землю и стали бить руками и ногами, а я ничего не мог сделать и только орал как резаный. Этим и привлёк внимание парней постарше. Вот тогда один из них шуганул моих обидчиков. Меня поразило, с какой лёгкостью он это сделал. А потом поднял меня, как котёнка за шкирку. Отряхнул мои вещи, помог вытереть сопли и слёзы. И сказал самые важные слова, которые я когда-либо слышал.       Ричард замолчал, то ли вспоминая, то ли решая, стоит ли вообще продолжать говорить.       — И что же сказал? — почему-то получилось хрипловато, Рид на всякий случай откашлялся.       Ричард улыбнулся и снова посмотрел Гэвину в глаза.       — Даже если тебя повалили, никогда не сдавайся. Плачь. Ругайся, кусайся, пинайся, но никогда не сдавайся. Поднимайся снова и снова. Ты сильнее, чем они думают. Ты сильнее, чем думаешь сам.       — Мудро, — хмыкнул Гэвин, привычно избегая его взгляда.       — Знаешь, что я ещё запомнил? Глаза. Яркие зелёные глазища, как у кошки, которые смотрели в самую глубину маленького меня. И было ощущение, что эти слова буквально вплавились в меня.       — Очень занимательно. И?       — А ты всё ещё не догадался? — хмыкнул Ричард.       — Хочешь сказать, это был я? — в недоумении спросил Рид. Он этого эпизода даже не мог вспомнить. Если Ричарду было лет семь — восемь, то Гэвину шестнадцать — семнадцать, верно? Время, когда он что-то понял про себя в плане ориентации. А может быть, он уже к этому моменту ушёл из родительского дома. Их первая встреча совершенно точно не отложилась в памяти Рида.       — Ага, ­— Ричард подался вперёд и ласково провёл по шраму на носу самыми кончиками пальцев. Рид дёрнулся от чужого движения, вжался в подушку, с недоверием смотря то в лицо Ричарда, то на его руку. Этот пиздец ему тоже кажется? Если, блять, не кажется, то его грёбаное сердце вот-вот остановится.       — Тогда этого ещё не было. Ты открыто улыбался и смотрел мне прямо в глаза. Мне жаль, что я не встретил тебя раньше.       Рид рассмеялся бы, но сил на это не было. Получился лишь полупридушенный хмык. И движение головой, Ричард был в опасной близости от лица Гэвина, от этого было сложно сосредоточиться. Секстон замер на мгновение, а потом вернул руку к себе на колено. Стало немного спокойнее. Самую чуточку.       — Ты же понимаешь, что того подростка больше нет? Я ведь этого даже не помню, — на всякий случай уточнил Гэвин. Подпитывать чужие иллюзии — такое себе развлечение.       — Да, есть ты. Всё такой же безбашенный и отстаивающий справедливость. В своей манере, но тем не менее.       — А что не так с твоими родителями? — Рид попытался сменить тему. Совершенно неграциозно, но он и не претендовал на знание изящной словесности. Всё, что сейчас происходило между ним и Ричардом было чертовски смущающе.       — Они люди искусства. Пацифисты. За мир во всём мире и против насилия. В принципе. После нашей судьбоносной встречи я буквально заставил родителей, чтобы меня отдали на боевые искусства, и научился давать отпор. И всё это благодаря тебе.       — А может быть, это был не я?       Ричард поднялся с тихо скрипнувшего стула и исчез на несколько секунд в недрах квартиры, а после вернулся. В руках он держал рамку для фотографий. У Рида их было немного, всего штук пять или шесть. На фотографиях был запечатлён он в разные переломные моменты своей жизни. Гэвин оставил их как память о том, что было с ним раньше. Как напоминание о том, через что ему пришлось пройти, чтобы стать собой.       — Я уверен, что это был ты.              Ричард продемонстрировал его фотку, когда он принимал присягу. Рид поразглядывал свою воодушевлённую физиономию, зачитывающую текст. Тогда он открыто верил в светлое будущее. Как минимум для себя. Только вот будущее всё никак не торопилась стать светлым. Стало тоскливо.       — Пффф, скажи ещё, что влюбился в меня с первого взгляда? — сказал Рид, чтобы просто хоть как-то заполнить воцарившуюся тишину.       — А что, если это так?       Он реально над ним издевался. Нет, Рид, конечно, знал, что такой «недуг» как у него — это вовсе не уникальное явление. Но чтобы и Ричард был подвержен этой же хрене? Это конкретный такой перебор.       — Ты же сам сказал, что ты был мелкий. Что ты там мог понимать в семь лет-то?       — Хорошо, может, и не влюбился, но запомнил. И очень хотел с тобой встретиться. Ты не представляешь, какую я исследовательскую работу проделал, — Ричард хмыкнул, явно предаваясь воспоминаниям. — И вот когда я решил, что пора забить на это детское желание — я встретил тебя.       — Хорошо. Допустим, я тебе верю. Но как это относится к тому, что ты творил всё то время, пока не знал, что я — это твой чувак из прошлого?       — А что я творил?       Ну нельзя прикидываться святой простотой, когда буквально влез под кожу Риду.       — Много всякого-разного, — неопределённо буркнул Гэвин.       — Хммм. Привлекал твоё внимание, — тонко улыбнулся Ричард. — Очевидно же, что ты мне понравился. Вот я и… старался как мог.       — Да чем я мог тебе понравиться? Я же, блять, с тобой практически не взаимодействовал, — вспылил Гэвин.       — Именно это и привлекло внимание. Такая демонстративная холодность. Весь отдел слетелся познакомиться с новым сотрудником, и лишь один упрямый детектив держался в стороне. Мне стало любопытно. Чем я вообще мог вызвать такую реакцию? Я же совершенно милый парень.       — Ну да, конечно, — буркнул Рид. Хотя спорить с этим утверждением было невероятно сложно.       — Ты не здоровался со мной за руку, как делал это с остальными. Старался не разговаривать, и вообще как только я появлялся в относительной близости к тебе — ты старался скрыться.       — И? — хер там Рид признаётся в истоках этого поведения. Он, конечно, обдолбанный по самые уши больничными лекарствами, но язык за зубами должен удержать. Обязан.       ­ — Я сначала решил, что я тебе неприятен, но решил присмотреться. И знаешь, что я заметил, Гэвин?       О-о-о, Гэвин предполагал. Шифроваться он умел, но эта грёбаная влюблённость длилась уже почти четыре месяца и исчезать как будто не хотела. А значит, он сто процентов где-то мог проебаться.       — Ты чертовски профессионален. Но когда я говорил что-то неожиданное, ты выдавал самую честную реакцию — смущение. Я ведь тоже нравлюсь тебе?       «С первого, сука, мгновения».       Рид не сказал этого вслух, просто заворожённо смотрел на Ричарда. Он понял. Ричард всё понял. Узнал, что нравится Риду и намеренно провоцировал. Или утвердился в этом только сейчас?       Гэвин смотрел на него, боясь лишний раз моргнуть, и ожидал какого-то пиздеца. Чего угодно начиная от того, что Секстон напишет на него жалобу Джефри, до того, что начнёт Рида шантажировать этой информацией.       — Это что-то меняет? — вопросом на вопрос ответил Гэвин. Глупо отпираться, когда тебя прижали к стенке. Остаётся только открыто принять бой.       — Это меняет всё, — хмыкнул Ричард и осторожно прикоснулся к чужим волосам. И Гэвин позволил. Пиздец. Позволил себе опять пристально посмотреть в чужое лицо. И вовсе не были глаза Ричарда невзрачными, сейчас в них пылал самый настоящий огонь, готовый спалить Рида к чёртовой матери.       — Ты же понимаешь, что сейчас делаешь? — тихо выдохнул Гэвин.       — Прекрасно понимаю, — ответил Ричард, ласково перебирая пряди волос.       — И зачем ты это делаешь? Я же старше. Быстро тебе надоем. А нам ещё работать в одном департаменте. Нужно всё оставить как есть… Так будет правильно.       — Нет. Не будет. И позволь мне тоже решать. Ты мне нравился ещё до того, когда я понял, что именно тебя всю жизнь и искал. И не позволю свалить, едва ты оказался в моих руках.       Ричард осторожно сместился с волос и коснулся кончиками пальцев шеи. Рид вздрогнул.       — Звучит очень крипово, — чуть слышно хмыкнул Гэвин и непроизвольно подставился под незамысловатую ласку.              — Я хочу тебя поцеловать.       Это не было вопросом. Скорее предупреждением.       — Это ахиреть какая глупая затея, — полыхая щеками выдал Гэвин.       — Ничего не могу с этим поделать, — мягко улыбнулся Ричард. — И меня это совсем не парит.              — Я успел заметить, — пробормотал Гэвин, когда губы Ричарда накрыли его собственные. Мягко и осторожно. Он готов был в любой момент отстраниться, но всем собой показывал, что готов попробовать. Быть рядом с ним. Сейчас. И, возможно, завтра? А может быть, и навсегда?       Нежное касание чужих губ ощущалось так чертовски правильно и нужно, что Гэвин буквально позволил раствориться в моменте. Ричард переплёл пальцы свободной руки, второй продолжая осторожно ласкать кожу на шее. Сердце билось с такой силой, будто он не на кровати лежал, а только-только пробежал марафон, дыхание сбилось и пришлось отстраниться, чтобы вдохнуть новую порцию воздуха. Ричард прижался своим лбом ко лбу Гэвина и счастливо рассмеялся.       — Пиздец, — пьяно выдохнул Гэвин и, едва отдышавшись, тут же сам подался ближе, втягивая в жадный поцелуй. Такой, как давно хотелось.       Теперь можно. Ричард и сам этого хотел.       Теперь действительно можно попробовать быть вместе.       Они со всем разберутся.       Обязаны.