Минус одно чувство

У одного связаны руки, у второго — глаза. Одному приказано не рыпаться, второму — не молчать. Единственному надо быть терпеливее, а неповторимому — не идти на уступки. Лишившись одного чувства, Каору воспринимает происходящее чуточку иначе, если эта чуточка вообще не покинула его. Он помнит, как сам разделся и педантично сложил вещи в шкаф, как помог мужчине потерять контроль, забирая у того самое что ни на есть важное — свободу действий. Помнит, что самолично предложил Коджиро посодействовать и буквально потащил его — за руку, конечно, как полицейский заводит за спину преступника — к кровати. Он даже специально потащился к нему, чтобы попробовать с ним что-то новое, а то каждому надоест однообразие в сексе, так что и ему достало играть принимающую роль. На этом ему захотелось фыркнуть — он всегда будет принимающим, ведь Каору по-настоящему нравится чувствовать мужчину в себе и отдаваться, будто в последний раз. Но всё одинаковая поза и все произнесённые слова запомнились, как чёртова скороговорка. Они проявляются в мозге, как что-то обыденное и, к сожалению, давно пройденное. Всё-таки не без сопротивления Коджиро упал животом на постели, сразу же вставая и делая такой вид, будто говоря: «Не шути со мной». А тот не скупится на ответочку: «С детьми только шутить и протирать зад». И вслух произнёс, совсем не стесняясь: — Хотя протираешь ты знатно, у меня всё набухает там. — За будущую скороговорку это не считается. Не скажет же такое Каору ещё раз. Хм, самонадеянный. Тот распахивает глаза и приоткрывает рот. Пока Каору по-хозяйски занимает чужую вешалку для кимоно и привыкши расплетает косу, кинув на тумбочку резинку, можно легко представить, что он тоже здесь живёт и смотрится очень даже гармонично, когда слева на него падает ночной свет — шторы по просьбе любимого Коджиро до сих пор не купил. Лишь очки покоятся на ровном носу, намекая, что это ещё не конец, пока, они в любом случае будут не нужны. Засмотревшись на то, как его вишенка, его сладкий персик, проводит через пальцы шелковистые локоны, которые он любит наматывать на кулак, совсем не посмотрел вниз. Каору голый, полностью нагой, безукоризненный и замечтательный. — Тебе так легко ходить без нижнего белья по улице, когда у тебя есть парень? Страх потерял? — внутри начинает бушевать ураган. Он в один миг оказывается рядом со своей любимой сахарной ватой и тянется руками у его талии. Но его беспощадно бьют, предупреждая, что на такой расклад не соглашается. — Вот именно, у меня есть парень, чтобы он ходил со мной и чтобы никто не увидел, что я без нижнего белья. Не трогай меня, не хочу сегодня, — этим замечанием он запутал Коджиро ещё больше, в шестерёнки попала пылинка, которая приостанавливала работу. — Чего ты не хочешь? — не веря переспросил недалёкий. — Чтобы ты лапал меня своими огромными ручищами, — кинул он. — Я думал, тебе нравится, когда я хватаю тебя за ягодицы и ты, могу с уверенностью сказать, не скупишься на стоны, как девочка, которую прижали в школьном коридоре, — шепчет низким баритоном, а Каору только и остаётся, что толкнуть чересчур-таки распалившееся животное. — Засунь свою уверенность знаешь куда? — парирует разгневанная вишенка, отчего Коджиро прямо сейчас готов распластать её на стенке. Парень заталкивает ненавистного мужчину на изножье кровати, чтобы тот сел. — У моего персика разыгралась фантазия? — в голове преобладают шутливые нотки. Каору это бесит, раздражает так, когда солнечный свет палит ему спину после каждой совместно проведённой ночи. Но он понимает, что раздеть Коджиро стоя невозможно, так что возвышается над ним и незаинтересованно смотрит вниз, обходя искрящиеся глаза верного щенка стороной. Первым делом снимает кофту, а затем с трудом освобождает накаченное тело от белой футболки, которые тот старается покупать специально с целью неприличного обтягивания груди и кубиков. Уж лучше трусы в общественном месте не носить, чем это. Кто кого ещё ругать должен. Каору, конечно, привыкает к слишком уж «идеальному» телу своего парня, но с каждым разом уверяет себя, что не свыкнется с тем, что оно досталось ему. Ведь он заслуживает большего, и получил то, о каком размере даже не грезил. Но в самые сладкие моменты рано или поздно наступают осознание и трезвость, как и случилось с наивным Коджиро. Мужчина, вечно отвлекаясь и не замечая самого главного, почувствовал себя — как говорит вишенка — гориллой. На любимом было кое-что надето, отчего он потерял возможность дышать — на тонких бёдрах были закреплены что-то наподобие колец, и от них спускались металлические цепочки, обрамляя и без того безукоризненную кожу. Цепочки выглядели привлекательно — и что уж скрывать — вызывающе. Серебряное покрытые так и норовило поглотить весь свет, входящий из стекла. И его снова ударили по рукам, а ведь и не заметил, что потянул. — Так нечестно, — буркнул Коджиро, не принимая сторону Каору. — Зато мне хорошо, — наигранно улыбается парень, и перед тем, как добраться до ремня штанов, достаёт пирсинг и закрепляет на губе, как в старшей школе. Коджиро со всей готовностью признается, что тогда не хотел с таким рвением облизать колечко, как сейчас. — А тебе должно быть плохо… — самозабвенно протянул и вернулся к мужчине. С железным лязгом разобрался к пряжкой и привычно снял штаны с носками. Оппонент чуть не фыркнул, но отрезал себя, ибо с уверенностью бы признался, что Каору не хватит смелости, чтобы добраться и до трусов, но тот, вопреки чужой самонадеянности, не медля снял боксеры и кинул рядом с изножьем, возвышаясь, будто орёл над тушканчиком. Его такой расклад, откровенно говоря, не устраивает, он хмурится, но на него вовсе не собираются обращать внимание. — Если ты сейчас не скажешь мне, в чём дело, я не обещаю сдерживаться, — процедил через зубы. — А я обещаю, что ты пожалеешь о сказанном, — как истинная вишенка ответил Каору. Он мгновенно сцепляет руки у того за спиной, что мышцы груди, плеч и всего на свете становятся ещё больше и, соответственно, намного выпуклее. У него оказывается верёвка, и Каору быстро обучено связывает ею мощные запястья мужчины. — Ты… — не докончил тот. И Каору завязывает на затылке чёрную ткань, закрывая этим свои глаза. — Молчать, — толкает в грудь и приказывает пододвинуться назад, что оказалось сложным испытанием для Коджиро. Он неуклюже грохнулся на изголовье и облокотился на него спиной, припечатываясь. Было бы неправильным признать, что Каору самому немного не по себе, необычно как-то, но как будто он даст мужчине повод самоуверенно ухмыльнуться. Ах, не лыком шит. Парень собственнически, со всей природной грациозностью и привлекательностью, залезает на постель и не ограничивается ею, раздвигая чужие ноги и пробираясь через них, обогнув крупные колени, перекидывая аккуратные пяточки и устанавливаясь впереди. Вишенка одним движением заставляет обратно сомкнуть ноги, а самому преодолеть внушительный размером орган и усесться на твёрдый и дико ощутимый торс. С закрытыми глазами тело Коджиро необъяснимо больше и крупнее, оно неимоверно твёрдое, и под кожей так горячо… Он наклоняется, прислоняясь к корпусу Коджиро, и легонько облизывает пирсинг, невесомо касаясь пухлых губ впереди себя. Упирается руками о круглые плечи, вжимая в твёрдую поверхность, и впивается в горячий рот, познавая, что внутри мужчины всё горит. Он смог продержаться ведущим совсем немного, точнее, менее двух минут, а затем мужчина уже сам полез, крепче сплетаясь языками, что из губ дымились мелкие клубы пара. Каору вдарить себе хочет, раз безосновательно прогнулся под его хотениями, но вновь взял инициативу, что поцелуй уже не казался обоюдным. Каору с новой силой принялся двигать онемевшими губами и проводить кончиком языка по нёбу, доставая до миндалин, парень сильно зажмурился, стоило железу неприятно клацнуть по зубам, Коджиро принудили немного отстраниться, однако у него не удалось, потому что в голову парня демон ударил. Тот не намерен давать облегчение или передышки. «Достало быть тем, кто всегда снизу, надоело», — с этой мыслью Каору охотнее прислонялся к оппоненту, придавая уже физическую боль, лишь бы всё пало низ у его ног. Вместе с этим вишенка задницей тёрся о вставший пах и издевательски поднимался вверх, вовсе не уделяя органу времени. Он мстительно вилял тазом, принося и себе удовольствие — яички то и дело терлись о возбуждённого индивида, и любимый персик не останавливался на достигнутом. Капельку освободившись от собственного напора, тихонько простонал в рот Коджиро после того, как горилла прошёлся губами по уголку Каору, как он любит. Но обычно он стонал стеснительно, а сейчас всё неизвестным образом перевернулось с ног на голову, и он выдал кое-что поинтереснее, чем простой скромный стон. Каору прикусил нижнюю губу и выпрямил спину, опуская руки и мелко задевая возбуждённые соски. Розовые пряди прилипли к вискам, и некоторые очень выгодно спускались вниз, обрамляя любимое лицо и одновременно закрывая его, струились по худым плечам и падали на спину. Ох, как ахуенно бы сейчас он сощурил веки… А повязка лишала его подобной радости. Похоже, она нужна только Каору для исполнения пошлых желаний, от которых никто не смеет отказываться. Он медленно огладил напряжённые бока и кубики охренительного пресса и, не отрываясь от тел, перешёл на бёдра, оглаживая и ноготками царапая те места, куда падают крохотные звенья, приблизился к своему лобку и не поскупился ради эффектности взяться за собственный член, издавая умопомрачительный стон, который заглушал пылкое сердцебиение мужчины. Неожиданно для него Каору чуток приподнялся на коленях, всё ещё оставаясь на жертве, и сжал собственные ягодицы. Потом установил руки перед собой и полез туда. Коджиро прикусил язык. И всё-таки парниша был не из тех, кому знакома пощада. Вишенка указательным пальцем левой руки протолкнул одну фалангу и, не испытывая время, вторую. Лицо покрыла пелена всех чувств сразу. Интересно, как это ощущается с закрытыми глазами?.. Не дожидаясь немого ответа, Каору насадился на палец, ёрзая попкой и опуская подбородок. В ход пошёл средний. И как он это без смазки… Без особых проблем протолкнул и его, громко сглатывая и делая выдох. Тем временем у Коджиро уже встал, и член упирался тому в ложбинку между ягодицами, вовсе не скромно намекая, что ему необходима разрядка. Его сахарная вата брезгливо фыркнула и отодвинулась от члена. Колени уже прижались к груди мужчины — он подходил всё ближе и ближе. Устроился поудобнее и принялся продолжать начатое. Каору впихнул в себя пальцы другой руки и начал раздвигать их, подобно ножницам. Что только не вытворял парень, выгибался, самозабвенно ласкал свою дырочку, со всей возможной похабностью и сквернословием стонал, иногда выкрикивая. По подбородку текла струйка слюны, которую он не успевал сглатывать. Румянец покрыл его бескровные щёки и бесстыдно наливался кровью. В самом пике, что мог представиться Коджиро, Каору насадился на два пальца обоих рук и начал то подниматься, то опускаться. Такое чувство, что он трахал себя ими, но это должен делать его член… Мужчина дёрнул руками, натирая запястья, и пробовал нескончаемое количество раз, чтобы выбраться. Всё тщетно. Каору остался непоколебим. В то время, когда партнёр сопротивлялся, он добавил третий палец, проделывая с ним всё то же самое, распаляя обстановку. Честно сказать, не знал, что так может, но остался под полным впечатлением, что ему и вправду нравиться ласкать себя перед этим гориллой, наплевав на его мнение. Ему впервые так понравились пальцы внутри, парень растягивает себя усерднее и прибавляет в нажиме… Задел простату. — Нанджо… — и пробует ещё. И так без остановки. Из уретры текла сперма, мелко капая на яички и, соответственно, на Коджиро, отчего было не сбежать. А он и не хотел, ему просто обидно, что скулит он из-за пальцев, а не из-за его каменного члена. А глаза предательски не способны прекратить любоваться таким Каору. Тот готов дойти до пика, однако, в нём проснулась человечность, если она ещё не попрощалась с ним насовсем. Боже… бросила. Каору приостановил себя, не желая именно сейчас, без содействия и зависти, кончать. Он полностью расслабился и сомкнул хрупкие коленки, весь изнывая от распутства, которого он даже не видит. На самом деле, он рад, что попробовал, и не собирается пользоваться лишь достигнутом. Он хочет ещё и ещё, чтобы искры отовсюду летали, чтобы наконец запихнуть в мозг Коджиро простые истины — не только он добивается удовлетворения. Волосы давно уже растрепались, примерно тогда, когда прыгал на своём парне… мнх. Его аж разрывало. Он почувствовал даже больше, на что рассчитывал. Когда одно чувство отключается, оно восполняется другим, тем, которое в особенности привело в экстаз. Ах, Наджо там наверняка весь извёлся, персик в этом безоговорочно уверен. Корпус и что пониже Коджиро частично покрылся смазкой и собственным потом. У него сердце стучало так сильно, что отвлекало от внешних реалий. Всё это представление, покрытые красными полосками бока от металлических звеньев, стоны и скулёж, искусанные влажные губы, напряжение, намёк на бесконечное продолжение, затёкшие руки и вставший член — всё это, он очень надеялся, не просто так. Не будет же Каору надрачивать себе, наплевав на партнёра и кончая без его разрешения. А если да, то он точно труп. Мозг съедает разум полностью, терпеть уже нет сил. От того, как мягкие ягодицы со смачным шлепком опускаются на живот, захотелось застрелиться. Он не жалел о совершённом и точно не будет извиняться за своё пошляцкое поведение, что возымело разбудить в Коджиро несправедливость. А впрочем… Каору вдруг приподнялся, но не так, как раньше, а отодвинулся назад и наощупь что-то искал… И наткнулся на взбухшую головку крупного и до боли знакомого члена, отличающегося особой «усидчивостью». Он бесполезно повернул голову назад и, не заботясь о благополучии Коджиро, погладил ствол до основания. Перед тем как дойти до конечного непринятия коего недоразумения, вишенка насадилась на пульсирующую головку члена, обессиленно падая вперёд, что запутанные локоны легли на рёбра мужчины, и он в последний момент успел стиснуть простыни. Внутри беспощадно горело, как в адском пламени, пульсировало и стремительнее набухало, неожиданно анус расхотел впускать в себя инородный предмет, но Каору, вжав кулачки в матрас, взял на три сантиметра больше, а на самом деле там ещё ого-го… Парень не принял того факта, что он пока не в состоянии вместить в себя самостоятельно такие размеры, но на зло можно постараться лучше. Он глотает накопившуюся во рту слюну и переводит дыхание. Жаль, не видит реакции Джо, ну да ладно, обойдётся. Расслабившись ещё старательнее, принял десять сантиметров, и осталось всего чуть-чуть — шесть. Ох, да зачем так отращивать, а? С дуба рухнул? Кое-как полностью заглотив член, приходит время двигаться. Каору еле прикрывает то, что дрожит, тело перестало слушаться. Натянутый анус неимоверно протестовал. Но стоило задвигать бёдрами внутри, Коджиро наконец издал стон, такой низкий, такой бархатный, такой… такой… не передать словами. Что он чувствует? Итак, вишенка бросил затею с расслаблением, так как она ему не помогает, и перестал на этом зацикливаться, решив, что лучше него этот индивид не отыщет, так что пусть мучается там. Он демонстративно прикусил большой палец и пососал его, поглаживая плоский подтянутый живот, по которому текла капелька пота. Безукоризненно. Подвигал бёдрами, проверяя, привык ли к болезненной наполненности, и подпрыгнул, всем голосом уверяя, что ему нравится. Это музыка для дрянного меломана. Его орган недвусмысленно встал в полную силу, и стало боязно, прекратит ли он без помощи. Каору шмыгал, скулил, всхлипывал, отчего мурашки дыбом выстраивались в ряд. По нему текла смазка, но её не было внутри. Как он двигается вообще?! Как не кричит от боли? Или это то, чего он по-настоящему просил… Так или иначе, но Коджиро не в состоянии здраво мыслить, а верёвка изнывается над ним так, будто в него вошли. — Каору, — хрипота прибавляет возможность быть услышанным. — Развяжи, пожалуйста… Говоря это, он периодически задыхался. И всё-таки надеялся, что парень не обдаст его безразличием, с коим вытворял не знаю что. — Пожалуйста, любимый… Каору ни с того, ни с сего замедлился. Может, я переборщил? — заиграла где-то на периферии совесть. — Поднимись, — коротко дал ответ он. — Я же не подниму тебя, гор… И тот мгновенно поднялся, давая приятный шанс себя обнять. Каору из-за его широких плеч немало так повозился, подтягивая верёвку в нужном направлении за оба конца. Наконец, свобода. Нанджо рывком поменял положение, вынуждая того упасть на прошлое место пыток, и занял свою любимую позицию — сверху. — Ты меня обманул, — недовольно констатировал факт Сакураяшики, принимая враждебный видок. — Когда это? — искренне не понял мужчина. — Ты мой любимый. Так в чём враньё-то? Каору зашипел, только сейчас заметив, что ствол разом выскользнул по бёдрам. Острота и боль прошибли его насквозь. Вот бы ещё попробовать. Тот взял тонкие белые запястья широкой ручищей — наверняка потом останутся синяки, чего он заслужил в полной мере — и прижал к мягким подушкам. Хоть что-то. Приставил головку к раскрасневшемуся анусу и вошёл на сантиметр, но перед тем как вкусить запретный плод, наматывает на кулак большую часть растрёпанных длинных прядей и тянет. Бывший мученик наклонился над любимым и единственным своим сокровищем и лизнул раковину уха, не забыв с особым применением силы прикусить мочку, что заставило состоявшегося и теперешнего мученика, вечного принимающего, имеющего звание «снизу», рыскать ровными пяточками по простыни. — Мазохист, — прошептал Нанджо и для пущей уверенности бесчеловечно впился зубами в основание шеи. Каору не кричал, нет, он всхлипнул как течная сука. — Так нечестно… — безответно протянул он, когда член протолкнул себе вход во второй раз. И сказать, что он был менее ощутимым, означало ничего не сказать. Коджиро будто с цепи сорвался. Поясница прогибалась под небывалым углом, казалась, сейчас сломается. Ногти от ткани перешли к смуглой спине, до крови царапая грубую кожу. — И садист. Хоть Каору и бросили без всякого выбора, наплевали на его мнение, главного, чего он всеми силами добивался, безоговорочно достиг. Без смазки и презервативов оказалось во много раз больнее, но… вместе с этим и тактильнее. Любимый входил в него, будучи уверенным, что нежному персику приятно. А было, в этом грех сомневаться. Он не вырывался и не просил о помиловании, лишь всё громче выстанывал его имя. А ради этого можно было забыть о таких мелких вещах, как о способах предохранения. Он вдалбливался до такой степени, что человек под ним переставал дышать, и уголках глаз появлялись слёзки. Тоджиро уж было хотел притормозить, вдруг и вправду зашёл за грань, но ушей касается что-то необратимое: — Да! Ещё… Его лучик солнца подмахивал бёдрами для получения большего удовольствия. Сперма, что успела выделиться у Джо, чуть-чуть смягчала ситуацию, но не слишком. Они оба были готовы вкусить тот самый сладостный миг. Они были на пике удовольствия, и ради того, чтобы заполучить от него абсолютно всё, Нанджо вышел из желанного до основания головки и резко вставил. Каору на этом не затих и припал влажным лбом на плечо своего мужчины, чья сперма ударила по простате, мелко дрожал из-за обильного оргазма, его словно в себя вернули, душа не улетела ввысь, пока белёсая липкая жидкость не покрывала впалый живот. Смазка Джо текла из дырочки по внутренней стороне бёдер, Каору будто с цепи сорвался, не переставая дёргаться — его накрыло. Коджиро отпустил хрупкие запястья, на которых отныне красовались ярко-фиолетовые синяки, и обнял родное тело, кладя ладони на острые лопатки и зарываясь носом куда-то в шею, вдыхая терпкий аромат, никак не вяжущийся со многими-многими прозвищами. Каору из-за обилия искр неосознанно припал к голубой венке на горле мужчины и укусил до крови. Тот ничего не сказал, он лишь улыбнулся и сделал ещё один вдох этого потрясающего запаха. Они нормально улеглись на кровать перевести дыхание. Коджиро завёл за голову руку, а другой по-хозяйски устроился на чужом плече, кладя кисть так, чтобы можно было в любой момент задушить оппонента. — Скажи, а ты всегда так мог? — никак не уходило из головы у Нанджо. — Как, — искренно невдомёк. — Без смазки. — Да, — не думая, выпалил парень с какими-то обиженными нотками. — Ну, в чём дело? — вот сейчас ругаться как-то не представлялось подходящим. — Ты меня обманул. Бесцеремонно воспользовался моим телом, — первое предложение прозвучало более-менее правдиво, а вот второе… Повязка давно была снята, но справедливости он не получил. — Это кто ещё кем воспользовался, — парировал индивид. — Вот именно, что ты мной. Такое не прощу, — он обиженно отвернулся и собрал в охапку подушку. Мягкая, аж непривычно. Его обдало холодом, и вишенке придётся смириться с тем, что физически не справится без… — Хорошо, я виноват, — чересчур весело проворковал Нанджо, что не верилось больно, и чмокнул в висок в знак примирения. — То-то же. Коджиро плавно спустился от тазобедренной косточки своей ненаглядной вишенки до середины гладких бёдер, зацепляя металлическое кольцо и оттягивая вверх. — Только в следующий раз купим ещё что-нибудь железное, похоже, тебе это нравится.