Лавка

— Две недели. — Помилуй, ты знаешь, сколько бумаг у ме— — ....месяц. Месяц ты притворяешься хорошим парнем и забываешь о своей работе. Иначе Чаншэн начнет жалобы строчить твоей Царице. На тебя, на организацию отдыха в Фатуи, на отношение к ценным кадрам, да-да, она найдёт, на что пожаловаться. Чайлд страдальчески взвыл, развалившись на кушетке. Месяц рядом с Байчжу — это, конечно, хорошо. Работать в лавке вместо отдыха на мягком диванчике — вот что не хорошо! Сортировать травы, перекладывать диковинки и рыться в куче склянок... а еще наглая морда Чаншэн! И раны, главное дело, совсем пустяковые. Стрела хиличурла, задевшая плечо, и ожог на ноге из-за фокусов этих алхимиков-похитителей несчастных. Ему бы и недели хватило, а тут — месяц. Чайлд, вообще-то, свои раны старался не игнорировать. Мелкая оплошность могла привести к оплошности побольше, а такого Чайлду не надо, поэтому все, что надо было обработать — обрабатывалось, забинтовать — забинтовывалось, зашить — зашивалось. Байчжу не верил. Чаншэн тоже. Возможно, они оба просто хотели спихнуть работу в лавке на Чайлда. *** — Цици, светяшки — это диковинки из Мондштадта, — Чайлд кивнул на левый крайний ящик с меткой Монда. Цици, замершая на мгновение возле ящика с меткой Инадзумы, медленно переложила пучок светяшек на нужное место. Чайлд одобрительно кивнул. Сортировать диковинки по местам их сбора было уныло и скучно. Единственный лучик света в этой тоске болотной — Цици. Чайлд знал, что случилось с ней много лет назад. Знал и невольно проводил параллели. Ребёнок, столкнувшийся с чем-то ужасным. Потерявший самого себя, но все еще существующий в этом мире по чьей-то странной прихоти; лишенный надежды, жизни и даже смерти. Чайлд не видел в Цици себя. Цици — это Цици, у нее немного другое прошлое, немного другое настоящее и немного другое будущее; у нее другие проблемы и другие попытки их решить. Чайлд привязался к ней, притерся, привык даже к постоянным «кто вы?». Он напомнит, ему несложно. Он даже в ее блокнотике готов страничку исписать и изрисовать корявыми лисятами и зябликами, чтобы Цици точно запомнила. Чайлд, вообще-то, так и делает. С Цици, кажется, связь даже крепче, чем с братьями и сестрой, пусть она и забывает Чайлда периодически. Мелкотня — это счастье и уют, семья. Цици — тонкая ниточка, ведущая куда-то вглубь него самого и его воспоминаний. Он, конечно, не видит в ней себя. Цици легонько трогает его за рукав, держа в ладошке пучок травы наку. Что-то Чайлд задумался. — Это Инадзума, — подсказывает он. Цици перекладывает оставшиеся травы в нужный ящик и поворачивается к нему. Смотрит выжидающе — чем сейчас займёмся, странный рыжий дядя? — Молодец, — Чайлд кивает, неловко пытается подняться, но Цици неожиданно сильно пихает его обратно на стул. И смотрит. — Нельзя, — и тащит к нему толстенную учетную книгу. — Надо...записать. — Конечно, надо, — ворчит Чайлд недовольно и уныло рассматривая книгу, — этой противной змеюке в первую очередь... Цици, давай-ка ты поможешь мне... Малышка заторможенно кивает и приносит стопку документов. Привоз, сроки, количество, цена, место сбора — все это надо внести в книгу, записывая каждую травинку, которая ему в руки попадала. Чайлд надеялся избежать бумажек хотя бы в лавке. Стоило ли ожидать, что Байчжу смилуется? *** — Прекрасно, — довольно тянет Байчжу, пробегаясь цепким взглядом по полкам и ящикам. Всё разложено-упаковано-распаковано как надо. Даже учётная книга в порядке — товар разбит на группы в алфавитном порядке. — Не думал о карьере помощника травника? — Если бы травник мне платил, то, может, и думал бы. Чайлд страдальчески вздыхает. Что ж, его ждёт ужасный месяц.