***
Больше полугода минуло с того дня, когда Хяккимару вернулся в деревню и остался в доме Дороро. У жителей не было причин возражать, тем более глава деревни, как девушку в шутку (или же нет) величали крестьяне, стала выглядеть более живой. Она не страдала и не умирала от одиночества без старшего брата, но, даже так, воссоединение явно пошло ей на пользу. Последний месяц весны нес теплые деньки и отсутствие дождя, что не слишком-то и радовало, однако паники не было — управятся как-нибудь. Всегда управлялись. Дороро проводит гребнем по волосам и откладывает его обратно в сундук. Глаза снова и снова останавливаются на ярко-красном камне рубина, маленьком, но все равно точно дорогом. Ей неизвестно, как Хяккимару достал этот гребень, но это был подарок ей. Возможно, извинительный, возможно, юноша и правда хотел сделать приятно. Углубляться в это девушка не желала, ведь... Тогда возникло бы еще больше вопросов. Прикоснувшись костяшками пальцев к губам, Дороро краснеет, вспоминая ощущение поцелуя, что еще хранился в памяти. Как раз перед тем, как она отправилась переодеваться и приводить себя в порядок для сна, Хяккимару задержал ее на долю секунды, прижавшись своими губами к ее. Смущение, страх, раздражение — что это было за чувство? Что именно она испытала? Нет, не так. Что она испытала в их первый поцелуй, что произошел под тем же ясенем, через месяц после возвращения Хяккимару? Войдя в их спальню, девушка видит открытую дверь, ведущую к террассе и небольшому садику. Все это было подарком жителей, желающими отблагодарить свою спасительницу. Не то, чтобы Дороро в этом остро нуждалась, но все же. Присев рядом с Хяккимару, девушка касается ногами зеленой травы и мягко улыбается, повернувшись к нему. — О чем думаешь? — беззаботно интересуется она. — Не замерзнешь? — проигнорировав чужой вопрос задает свой юноша, глянув на тонкую ночную юкату, распахнутую в районе груди. — Ночью все еще холодно. — Ну-у, если оставишь меня одну этой ночью, то, может быть, и замерзну, — хмыкает Дороро, приваливаясь к плечу собеседника. — Давай, идем в дом. — Не могу. — Э? Девушка удивленно распахивает глаза, даже разомкнув губы. Взгляд братца направлен куда-то вдаль, даже не на сад, не на цветы, успевшие раскрыться, не на маленький прудик. Нахмурившись, Дороро ухватывает его за подбородок и заставляет посмотреть на себя. — Что значит «не могу»? — недовольно вопрошает она. — Странно...себя чувствую, — честно говорит Хяккимару. — Каждый раз, когда ты прижимаешься, чтобы было теплее. Словно хочу набросится на тебя. Но я ведь не собака... — Ты... — Дороро ошарашенно замолкает. — Ты... Пф-ф-ф! Настал черед юноши удивляться. Обернувшись, он озадаченно смотрит на подругу, еле как сдерживающую смех. — Аха-ха-ха! Боже, братец, насмешил! Девушка нагинается вперед и заливисто смеется, оставляя Хяккимару без пояснений. Странно чувствует, да? Ах, какая же глупость. Прошел через столько опасностей, выживал самостоятельно, но в людях так и не разобрался. Ровно как и в их низменных желаниях и страстях. — Это, братец, — успокоившись наконец говорит Дороро, положив ладонь на чужое бедро. — В народе кличут вожделением. Ты меня хочешь? — Хочу... — словно в бреду повторяет за ней юноша, задумываясь. — В каком именно смысле? Вожделение? — Аха! Глупый братец! Идем в дом, здесь холодно. Как и в прошлом, девушка хватает его за руку и утягивает в дом, совсем ничего не объясняя раньше времени. Впрочем, Хяккимару почти привык. За столько лет доверие к его подруге не могло угаснуть. Тем более сейчас, когда они уже...явно в других отношениях. Усадив юношу на футон, Дороро опускается напротив, хитро сверкая глазами. Не то, чтобы она сама много чего знала о всем подобном, однако... Однако тяжкое детство давало о себе знать. Вот только тогда все ее знание заканчивалось на том, что секс — грязно, грубо, больно и, чаще всего, за деньги. Не так давно девушка наконец осознала, что соитие необязательно должно быть таким. Руки касаются чужих запястий, предплечья, плеча, ключиц, шеи. Подавшись вперед, Дороро прикасается к распахнутым губам своими, позволяя утонуть себе в мыслях о греховной страсти. Богам лучше закрыть глаза. Влажный язык заставляет дрожать обоих, но девушка упрямо напирает, щекочет кончиками пальцев шею Хяккимару, спускает свободную руку вниз и ведет все ближе к бедру, сквозь тонкую ткань юкаты ощущая мурашки, бегущие по его коже. Кисть перехватывают, стоит ей коснуться паха юноши. Взглянув в потемневшие от желания глаза напротив, Дороро сглатывает. Играть с Хяккимару все равно что играть с огнем. До безумия страшно и до ужаса весело. Она отползает назад, цепляя подрагивающими пальцами пояс белой юкаты. — Дороро, что ты... Хяккимару не успевает ничего сказать, очарованно распахивает глаза шире, следя взглядом за упавшей на пол тканью, за волосами, что девушка медленно откидывает на спину, за руками, тщетно пытающимися не прикрывать грудь. На ее щеках играет багрянец, стоит им встретиться взглядами. — Это, — облизнув пересохшие губы говорит Дороро. — Называют вожделением. Хочешь меня, Хяккимару? Мое тело, моя душа, вся я — твоя, если захочешь. — Дороро... — Прошу, скажи, если хочешь. Ежели нет... То мои чувства не станут ничем, кроме как...ах!...препятствием... Братец! Девушка обнимает себя за плечи, когда Хяккимару утягивает ее обратно на футон, бережно укладывая на спину. Глаза ее, блестящие от похоти, бегают по его телу, все еще прикрытому ночной юкатой. Правда, с первым же прикосновением обида от этого исчезает. Резкий вдох срывается с ее губ, стоит юноше обхватить упругие груди ладонями. Он осторожен, возможно, даже чересчур. Вот только от всего этого ощущения, будто паришь над землей. Дороро убирает руки, прикрывает рот и запрокидывает голову назад — Боги, прошу, помилуйте ее душу. Хяккимару приподнимает, двигает в сторону, сжимает, гладит — сводит с ума. Каждое движение заставляет вздрагивать, что говорить о прикосновениях к чувствительным соскам, выбивающих из Дороро рваные стоны. Ей казалось глупостью все то, что пишут в книжках с порнографией. Так нереалистично и приукрашено, что женщина извивается под своим мужчиной, заходится бурей чувств от простых прикосновений, блаженно стонет и просит о большем. Сейчас же... Кажется, Дороро понимает. — Братец... Братец, я не бабочка, если будешь немного...грубее, то нет ничего плохого. — Грубее... — снова повторяет он, хмурясь. — Но как же я могу? Твое тело такое мягкое и теплое... Я не смогу позволить себе что-то большее. — Ах, братец... — девушка кусает губы, протягивая к нему руки. — Прошу, братец, я не знаю, что происходит... Братец... — Дороро, — прерывает ее юноша, затыкая собственными губами. — Молю, зови меня по имени. Звучит так, будто я беру свою родную сестру. — Теперь это тебя смущает? — хихикает Дороро, обрывая смешок стоном — чужие пальцы скользят по животу вниз, прямо к промежности. — Ах, Хяккимару! Погоди, погоди, это нечестно! — Что именно? — Ты... Твоя юката! Я готова отдать всю себя, но и ты позволь ощутить твое тепло. Прошу? — Так в этом причина, — нежно усмехается Хяккимару, ослабляя пояс и откидывая одежды в сторону. — Моя Дороро. Раскрасневшись, девушка невольно опускает взгляд ниже, сглатывая. Никогда еще она не видела... Никогда даже не думала. Нет, конечно, краем глаза приходилось на такое смотреть, но чтобы так близко, так еще и с мыслями, что совсем скоро ее сделают женщиной... В груди разрастается страх, пока Хяккимару касается ее лобка. По телу идет дрожь и девушка почти готовится сдерживать крики боли, вот только ничего не следует — напротив, прикосновение ладони теперь ощущается на щеке. — Дороро, что это? — почти строго спрашивает он, указывая куда-то ниже живота. Девушка, уже готовая рассмеяться, понимает, что он имеет в виду вовсе не ее лоно, но несколько порезов, находящихся чуть выше. Смутившись, она отводит взгляд в сторону. — Это... Я-я убирала волосы. Вдруг тебе бы... Ой! Вздрогнув от щелбана, Дороро накрывает лоб ладонью, растерянно смотря в глаза юноши. — За что..? — Глупая. Девушка резко вдыхает, когда Хяккимару обнимает ее за поясницу и прижимается щекой к животу, и поджимает губы. И правда, чего это она. Вряд ли хоть когда-нибудь она делала что-то, чтобы внешне угодить мужчине. А сегодня так глупо, так еще и для Хяккимару, которому наверняка плевать. Прикрыв глаза, Дороро гладит юношу по макушке, успокаиваясь. Он — тот, кто отдал ей сердце, тот, кому она доверяет больше всех. И ему же она постеснялась раскрыть свое тело в том виде, в котором оно было изначально. — Ты же из-за этого не... Хм-м! — девушка дуется от поцелуев в грудь и снова накрывает губы ладонью. — Я не хочу останавливаться, Хяккимару. Я слышала, что это больно и может даже пойти кровь, но... — Я тоже кое-что слышал. Взвизгнув от резкой смены положения, Дороро испуганно глядит юношу, приподнявшего ее таз над футоном, ближе к себе. Лицо горит сильнее с каждой секундой, пока на внутренней стороне бедра остаются его нежные поцелуи, а ноги удобно укладывается на крепкие плечи. В низу живота скручивается тугой узел возбуждения, стоит ему двинуть головой ближе. Еще чуть-чуть, о, Боги, пусть еще чуть-чуть они будуту тонуть в этой сладкой страсти. Девушка прогибается в спине, чувствуя горячее дыхание на промежности, и прячет лицо в ладонях. Но не говорит прекратить. С губ лихорадочно срываются стоны, становясь громче и громче, с каждым последующим движением языка, так по-странному умело касающимся всех самых острых по ощущуениям точек. Вот уже который раз его кончик задевает клитор, вынуждая вскрикнуть. Ах, стоит поблагодарить жителей за дом на краю деревни, где мало кто может их услышать. — М-молю, Боже, Хяккимару..! — Дороро метается по футону, дергая ногами, и закатывает глаза. — Здесь, еще немного... Н-немного... Ах! Судорога сводит задранные ноги и выгнутое в сладкой дрожи тело, стоит губам Хяккимару обхватить клитор, юрко двигаясь по нему языком внутри рта. Дороро всхлипывает и обмякает, стараясь отдышаться. — Я... Я и не думала, что существуют такие ласки, — еле слышно лепечет она, размыкая губы для возлюбленного. — М-м... Прошу, давай продолжим. — Да, — Хяккимару смахивает с прикрытых глаз собравшиеся слезы, покрывая красное лицо нежными поцелуями. — Я не хотел, чтобы тебе было слишком больно. — Что ты... Ох, Боги..! Девушка переворачивается на бок и приподнимает ногу, ведомая Хяккимару. По телу еще идут волны дрожи от удовольствия, но Дороро упрямо заставляет себя не думать о сне. Кто бы мог подумать, что великую Ее так легко утомить. Всего лишь от каких-то ласк! — Хяккимару... Горячо... Ты обжигаешь, — бормочет девушка, через плечо смотря на прижавшегося к ее спине возлюбленного. — И ты... Тоже, словно языки пламени, — Хяккимару сжимает зубы и обнимает Дороро поперек груди, сжав ее в ладони. — Это будет не так больно, как ты думаешь. — А тебе-то откуда... Хм-м! Знать! Девушка дрожит и цепляется за крепкую руку кончиками пальцев, зажмурившись. Это и правда не так страшно или больно, как она думала. Тем более сейчас, когда по бедрам капает что-то липкое и скользкое, а у промежности трется член Хяккимару. Точно такой же липкий и горячий, как она сама. Глубоко вдохнув, она подается ближе к возлюбленному, оперевшись затылком о его плечо. На ресницах собираются слезы, но, прежде, чем хоть одна успевает сорваться, Дороро закидывает свободную руку назад и обхватывает юношу за шею. — Прошу, Хяккимару, — шепчет она. — Возьми меня, люби меня, сделай меня своей. Это все, что я..я..я..! Ах! Словно огненный цветок коснулся ее изнутри. Девушка вскрикивает, изогнувшись в спине. Это больно. Все равно больно, как бы легко ни было движение. Скрипя зубами, она вжимает голову в плечи и напрягается, стараясь удержать болезненные стоны в себе. Ведь Хяккимару сделал все, чтобы ей не было больно, опустился до чего-то такого, чтобы целовать ее в таких постыдных местах, касался, касался, касался... — Дороро. Девушка отвлекается от гнетущих мыслей мягким прикосновением губ к виску и оборачивается, вымученно вглядываясь в глаза любимого. — Прости, что заставляю терпеть боль, — не желая нарушать тишину шепчет он, потираясь с девушкой лбом. — Я... Люблю тебя. — Братец... Ой, то есть, Хяккимару! Н-не очень-то и больно, знаешь! — Дороро неловко запинается, прикрывая глаз на новый поцелуй. — Правда, не придумать момента в жизни, что мне более люб, нежели чем этот. — С чего вдруг начала говорить, словно высокопоставленная госпожа? — Аха, вот уж не знаю! — искренне усмехается девушка, медленно успокаиваясь. — Хяккимару. Юноша невольно улыбается, рассматривая посветлевшие глаза Дороро, более не прячущей их в такие моменты. — И я, Хяккимару, — нежно воркует она. — И я люблю тебя..
31 октября 2022 г. в 19:20
Закатное солнце играет в теплых красках осенних листьев, уже изрядно опавших с высоких деревьев. Зарываясь пальцами босых ног в разноцветный ковер, покрывающий почти полностью засохшую траву, девушка глубоко вдыхает морозный воздух и оборачивается, сверху вниз смотря на деревушку, размещенную подле склона.
На губах рисуется улыбка — сейчас до ушей Дороро долетают лишь звуки из кузницы и шум с рынка. Больше никаких крупных бедствий, никакой стройки, никаких тревог.
Стянув с волос ленту, девушка завязывает ее на кисти, удобнее перехватывая корзину. Старики говорили, что сейчас, после дождей, самое время искать грибы и запасаться едой на зиму. В конце-концов, она совсем близко.
Ступни покалывает от холода, но Дороро все также упрямо сжимает сандали свободной рукой, совсем не желая отказать себе в этом странном удовольствии. Двигаясь вот так, игнорируя дискомфорт, она может вспомнить то, что было шесть лет назад, десять. Когда она была совсем маленькой, когда не было возможности приобрести обувь, когда они с братцем бежали сломя голову за чудищем, потеряв сандали на ходу.
В груди сжимает, стоит вспомнить братца. Дороро останавливается, поднявшись на самый верх, и позволяет себе отдышаться, прикрыв глаза. Кажется, вечность прошла с тех пор, как она видела его в последний раз. Более десяти лет минуло с тех пор, когда Хяккимару, никому ничего не сказав, покинул ее. Первый год девушка клялась себе, что, как только увидит его, сразу же осыпет всеми известными ей проклятиями, изобьет до синяков и дырок в кимоно, однако... Сейчас она была бы рада просто увидеть его краем глаза.
За столь короткий срок он стал ей лучшим другом, спутником, старшим братом, которого она никогда не имела. Близким и родным человеком, что возвращался за ней снова и снова. И так жестоко бросил, разделив их путь на две части. Теперь у каждого своя судьба.
Со временем Дороро это поняла, да и злость угасла, осталась лишь надежда и терпение. В конце-концов, ничто не помешает ей ждать еще десять или двадцать лет. Ведь братец обещал вернуться.
С раскидистого ясеня слетает несколько листов и девушка морщится, прикрывая голову. Все равно один из листиков цепляется к волосам. Однако, прежде чем она успевает поднять руку и ухватить стебелек...
— Замерзнешь, Дороро.
Сердце словно пропускает удар, стоит услышать этот голос.
Девушка замирает, широко распахнув глаза, но все не решается обернуться. Только стоит на месте, со смешно задранной вверх рукой и разжатыми пальцами.
Ей не чудится?
Ладони касается чужая — теплая, но обвитая потертыми бинтами — и Дороро поджимает губы, стараясь не разрыдаться прямо здесь, стоя перед ним. Это ведь будет таким унижением.
— Злишься?
Сдавшись, девушка вырывает руку из хватки и резко оборачивается, глядя прямо в глаза цвета спелого каштана. Теперь они одного роста.
Лицо горит от колючего мороза, а ноги начинают неметь, но ей так хочется продлить это мгновение. Это мгновение, когда он смотрит на нее, не отрываясь и даже не моргая.
Щеке становится еще холоднее, стоит с ресниц сорваться капле слезы.
— Дурак ты, братец! — в сердцах восклицает Дороро, кидаясь ему на шею и роняя прямо в ворох ярких листьев. — Дурак! Десять лет — это по-твоему скоро?
— Дороро... — юноша, словно заговор, повторяет ее имя, и нежно улыбается, позволяя себе откинуться на землю. — Такая же шумная.
— Дурак, дурак, — бормочет та, комкая ворот новой юкаты. — Я столько всего успела сделать, деревня, благодаря мне и деньгам отца... Я... Я...
— Ты молодец.
Девушка замирает, игнорируя дорожки слез, остающиеся на щеках, и вскидывает голову, так близко оказываясь с лицом Хяккимару и едва не отскакивая. Хотя получилось бы это с его рукой на плечах, прижимающей еще ближе?
— Я горжусь тобой, Дороро, — тихо шепчет юноша, поправляя спавшую на карие глаза челку. — Благодаря тебе, все они могут жить без страха смерти от голода или морозов.
Дороро всхлипывает и трет кончик носа, почти сердито смотря в светлые глаза братца, что разглядывали ее взрослое лицо и посерьезневший взгляд. Тело начинает гореть от безумной близости, и девушка тушуется, прячась в изгибе чужой шеи. Это тепло.
Прижимаясь к ныне закрытой плотной тканью груди, она закрывает глаза, глубоко вдыхая родной запах. Любимый запах.
От братца всегда пахло кровью и железом, часто немытыми бинтами или пеплом, но еще... Еще был какой-то такой запах, который не уловить обычному человеку, только ей. Такой нежный и теплый, что стоило его почувствовать — каждая клеточка тела трепетала в ожидании Хяккимару и его теплых объятий. Конечно же в прошлом такую роскошь она себе позволить не могла. Сама мысль быть прижатой к мужскому телу, еще и ничего не смыслящего в людях братца, смущала. Такой близости тогда Дороро страшилась.
— Больше... — девушка нависает над Хяккимару, щекоча его кожу кончиками растрепанных волос. — Больше я тебя не отпущу. Ты, братец, вновь будешь жить со мной под одной крышей, будешь работать вместе со мной, и, коли захочешь уехать...
С ресниц срываются новые слезы и Дороро переходит на крик, обхватив лицо юноши дрожащими ладонями.
— Ты сделаешь это вместе со мной! Ни за что не позволю бросить меня еще раз, Хяккимару!
— Я понял, Дороро. Мне незачем уходить отсюда. Я пришел, — Хяккимару прижимается ко лбу подруги своим, прикрыв глаза. — К тебе.