***
Паста, заказанная у лучших ремесленников Египта, легла плотными мазками на внутреннюю сторону бедра, расточая густой сахарный аромат. Умелые пальцы поддели полоску и резко сорвали. Сиэль глубоко вдохнул, помогая жгучей боли растечься по телу, превращаясь в тёплое покалывание. — Вам больно? — участливо спросил Себастьян и подул на покрасневший участок кожи. — Продолжай, — чёрство бросил Сиэль. Шире развёл бёдра, дабы не испытывали неудобства руки, к которым питал доверие, пусть и не безусловное, но людей своего доверия не удостаивал вовсе. Абстрагируясь от боли, что временами обретала оттенок противного, сосредоточил внимание на медальоне — рождественский подарок Себастьяна, бартолийская камея, инкрустированная чёрным кораллом из подводных пещер Альгеро. Тонкая, стоящая своих денег работа. Демон знал его вкусы, знал привычки и тело. Научился читать мысли, даже когда лицо графа застывало в ледяном невыражении. — Хм… Как по мне, сахарный запах довольно прост и скучен… — увлечённый процедурой, задумался вслух Себастьян. — Демону трудно понять людей, когда они говорят: «Мне нравится этот запах, потому что он вкусный». Что есть «вкусный»? Сиэль лишь раскрыл ладонь, намекая, что хочет сигарету. Не отвечал, предугадывая, что дворецкий скажет дальше. Ввернет одну из своих клишированных острот про любовь хозяина к сладкому? — Но учитывая слабость моего господина к сладкому, сахарная паста ещё не скоро перестанет у меня ассоциироваться с ним и оставаться в числе самых желанных запахов. Ох, ну конечно, конечно! Завернул-то как!.. Сиэль тоже научился его читать. Каждое слово и действие, основанное на ритуальности исполнительного слуги. Знал, что означает каждый оттенок его улыбки. Но яснее того знал и другое: это лишь одна ипостась его личности. Сторона, в равной мере видимая господину и всем другим людям. И именно это приводило в ярость, именно это являлось главным поводом для ревности. Себастьян нередко спал с женщинами и с мужчинами, чтобы глубже проникнуть в душу и выманить секреты. Сиэль перестал рассматривать это как измену, с тех пор как повзрослел. С тех пор как ночами перестало ломить растущие кости, а кошмары не будили, вызывая потребность прижаться к сильной мужской груди в душевном поиске защиты. Себастьян давно перестал быть для него отцом, перестал быть и взрослым мужчиной, заключающим безусловную опасность в своей природе. Но отвратительнее всего — то, в чьём статусе Себастьян ублажал его. Как ни крути он оставался бездушным монстром, который хотел от Сиэля заслуженной расплаты. А Сиэль от него упрямо хотел большего. И с тем же упрямством уверял себя, что давно очерствел, разуверился в искренности чувств, смирился с их отношениями, которым никогда не сдвинуться с уровня «деловые партнёры и ни граммом больше». И понимал, какая это наглая ложь самому себе! Вот оно, жалкое человеческое начало, от которого Себастьян не мог его избавить. Подперев голову рукой, Сиэль исподлобья посмотрел на Себастьяна: всецело порабощенный телом своего господина, тот не поднимал глаз. В такие моменты на лице его возникала печать смирения, какая возникает у художника-аскета, живущего в плену у своего творения. Да, его руки ведали не доступные простым мужчинам сексуальные таинства, но Сиэлю этого было мало. Не было предела капризам избалованного аристократа. Раздражало то, что, чёрт возьми, Сиэль ни разу не видел от него живого удовлетворения ни на физическом, ни на моральном уровне. Удовлетворение так или иначе показывали мальчики, что отдавали себя графу за деньги. Себастьян же, повязанный с ним кое-чем, по цене с деньгами не сравнимым, не показывал удовлетворения никогда. И не пытался. А Сиэль хотел. Смешное, эгоистичное требование, крайняя степень абсурда — не отрицал. Не отрицал и того, что привык всегда получать желаемое. Он умел долго терпеть, не позволяя себе жарких вспышек гнева, и эта затаенная обида противно скомкалась в паху без возможности выхода. — Ваше тело возбуждено, милорд, — наконец подняв глаза, объявил с прилежанием самого внимательного дворецкого на свете. И улыбнулся, довольный, что сейчас отполирует сие мгновение своей «беспощадной иронией». Не успел. — А твоё? — прямой вопрос, должный бы сломать проклятую систему демонского мышления. Внимательно следил за лицом Себастьяна: тот на секунду отвёл глаза. Стыдился растерянности, которую господин несомненно заметит? Но эту растерянность мгновенно затмил томный прищур. — Как насчёт фирменного десерта от дворецкого семьи Фантомхайв, милорд? — заманчиво тихим голосом спросил, облизнув пальцы. Семьи? Это слово резануло слух в первую очередь. Что за дешёвый фарс? Нет давно никакой семьи. Остались только они — угрюмый граф Сиэль Фантомхайв и его дворецкий, человеческую природу которого в Грин-парке (с завистью?) давно взяли под сомнение. — Благодарю. На сегодня я сыт, — строго парировал Сиэль. Подложное сожаление — единственная форма самозащиты, которая осталась демону. — Мой господин… Вы чем-то недовольны? Я могу что-нибудь сделать? — Отставь этот спектакль, Себастьян, — без какой-либо осторожности пресёк его граф и пальцами ноги ткнул в подбородок, не позволив опустить голову. — Ты не настолько бесчувственная тварь, и не пытайся убедить меня в обратном. У тебя есть член, и он может стоять — я это знаю. Одно меня волнует… — Сиэль приподнялся и, грубо схватив его за галстук, притянул к себе. И почти по слогам вопросил прямо в глаза: — Почему он никогда не делает это передо мной? Что, во имя ада, я должен подправить в твоём сложном мозгу, или уж в его имитации, чтобы самолично познать пик твоего удовольствия? Я хочу правды, Себастьян. Правда… Ну конечно, он обожает это слово. Явно как и ненавидит. Стоп-слово, выводящее его из образа. Сиэль не скрывал, что был груб с ним. Ибо не умел быть нежным. Ибо грубость эта назначалась персонально Себастьяну и заключала в себе самое сильное изо всех чувств, которые к кому-либо испытывал. Любовь? Сиэль не мог дать определение этому слову, чтоб нарекать им своё состояние. Слово, сродное иррациональным понятиям, навроде добра и зла. Себастьян не спешил напускать на лицо фальшь рабского малодушия. Терпеливо смотрел в глаза, дожидаясь, когда хозяин отпустит его. И наконец заговорил своим искренно спокойным, сумрачным голосом: — Вы хотите правду? Я скажу вам её. Я не бесчувственная тварь — верно понимаете. Я монстр, но не тварь — эти слова носят абсолютно разную эмоциональную окраску. Кто, как не ваш дворецкий, видит, что традиционный процесс семяизлияния вас давно не удовлетворяет? — он ухмыльнулся, заметив, как вдруг озадачился Сиэль. — Может, я и чужд пристрастий людей. Но только не моего контрактора… — Нельзя ли ближе к делу? — строго поторопил Сиэль. — В основу наших взаимоотношений был заложен грех, милорд. — О, да неужели? — с ядовитым сарказмом удивился тот. Лицо Себастьяна помрачнело и напряглось. Он поднял палец, попросив не перебивать. — …Был заложен, как болезнетворный яд — в клетку зародыша. Всё, что строило мои с вами отношения, — сотни-тысячи вычислительных процессов, приведшие к итогу, ни от меня, ни от вас не зависящему. Вы по-прежнему считаете демона куклой, которой можете управлять по своему усмотрению. Ха… Вы ничуть не повзрослели и не изменились, мой юный господин. Для вас (и не убеждайте меня в своём глубоком скептицизме) управление демоном — это непостижимое чудо, но на деле — это совокупность сложнейших процессов метафизики, в которые вам в самом деле лучше не вникать, если не хотите повредить свой несовершенный человеческих разум. Вникнете лишь в итог: я ваш дворецкий, и мне недозволенно физически реагировать на своего господина. Что до моей материальной оболочки — в данный момент она страдает от патологической аттракции — простыми словами, от привыкания к существованию на земле. Считайте это болезнью, от которой, увы, не застрахован даже очень могущественный демон. Сиэль добросовестно вникал в каждое слово, подавляя в себе гнев — он рассеивает внимание. Не спешил отвечать, дал себе время построить фразу, которая выведет из тупика. — Итак, я бесполезен для тебя как сексуальный партнёр в том или ином формате, — подытожил. — Ваше тело всегда будет для меня не менее прекрасно, чем душа, но… — Но? — надавил Сиэль, нащупав момент демонской уязвимости. Себастьян точно что-то скрывал. Или только дразнил? Или уводил от важной мысли? — Бесполезны, милорд. Если вы хотите правдивого подтверждения своих слов. Невыносимый упрямый факт, против которого у Сиэля создано лишь одно последнее оружие. — Ну так реши этот вопрос, Себастьян. Имея на то право, я приказываю тебе. Исполняй. «Так и не изжили в себе избалованного мальчишку, который привык беспомощно прятаться за спину своего ручного монстра?» — именно это сейчас хотел бы сказать Себастьян, нечего и сомневаться. — Хотите лично вызвать в моём теле состояние полового возбуждения? Что ж… Могу вам предложить один план, — ответил тот довольно неуверенно. — У тебя нет выбора. Предлагай. Я весь внимание. — Не выходят из памяти первые дни, когда я только познавал вас, пробовал, испытывал на все виды чувств, коих у демона необъятное многообразие. Ох, людям не понять: ваше восприятие до крайности ущербно… — облизнув тонкие, красные губы, произнес он самозабвенно. — Вы тогда первый раз ударили меня по лицу… Он не договорил, и дыхание дрогнуло в подозрительном волнении. Очередная шарада, замаскированная под поток бессмысленной лирики? — Ударил, и что дальше? — Будьте со мной бессердечным господином, милорд. Короткая просьба, по-видимому, заключающая в себе весь хитроумный план демона. Не смутило, но разожгло уже профессиональный интерес детектива. — Хм. Бессердечным… В каких пределах? — дотошно уточнил Сиэль. — В пределах… — Себастьян замялся. — В пределах фантазии моего господина. Едва уловимая улыбка послужила намёком на то, что игра началась. «Демон, само воплощение лукавства, полностью полагается на фантазию своего смертного контрактора, который только и стремится найти лазейку собственной выгоде? И мне надо в это поверить?» — задал Сиэль про себя очевиднейший риторический вопрос. — Я услышал тебя, — ответил вслух. Себастьян уже собрался уходить, но вдруг задержался в дверях и промолвил чуть слышно: — Сегодня вам было забавно недоверие этого мальчика. Недоверие маленькой, беззащитной зверушки пред лицом монстра… Но монстр останется монстром, милорд. Очередной шифр? Сколько же их много… Лопалась голова. С самого первого дня кабалы жизнь Сиэля превратилась в одну сплошную головоломку. В затянутую на годы игру, вне которой уже разучился дышать. Смерть давно не пугала. Он уже мёртв. В прямом смысле слова — вынужден был формально признать себя умершим (о, парадокс английского закона!), дабы освободить Элизабет и дать ей возможность выйти замуж. Она получала от него достойное содержание (совесть чиста), но с монстром счастливой ей не стать. Сиэль понимал это и жертву её принимать не собирался. Одолевал интерес, почему это всесильное исчадье ада наконец не сожрёт его? Ведь Сиэль, пусть и талантливо, но блефовал, оттягивая час расплаты. Своей души он не жалел, как не жалел всякой честно обещанной награды, однако… Однако с каждым годом уменьшалось сомнение, что в демоне он видит уже не помощника, а полноправного противника. Раздутое самомнение? Именно!***
Чистое платье, уже отутюженное, висело на спинке стула, когда Сиэль проснулся. Перестал считать зазорным одеться без помощи дворецкого. Какой же из тебя джентльмен, если не умеешь безукоризненно завязать на себе шейный платок? Предпочтения в туалете с годами, конечно, тоже изменились. Остались в прошлом кукольные ансамбли, нелепые камзолы из бархата и кургузые бриджи. «Мода величайший враг искусства», — чудесно сказано. На смену пришла выхолощенная основа делового костюма, подогнанного по оформившейся фигуре. Пожалуй, из былого сохранились разве что отложные воротнички, которые иногда заменяли неуютный галстук, и манжеты. Отделанные филигранной вышивкой whitework, они с особой нежностью выделяли великолепные запястья графа. Современное время чётко разделяло личности мальчика и мужчины — созревая в личность последнего, Сиэль это почувствовал. С каждым годом глубже понимал и свое личное отношение к современным мужчинам. Речь о настоящих зрелых мужчинах, а не о желторотых птенцах, таких как Томаш, ибо эти создания были прекрасны безусловно и бездоказательно. Из мужского современного общества наиболее выделялись, вызывая у графа крайнее отвращение, sissy — те самые выхоленные, милейшей наружности существа, в которых жадность интимного разнообразия причудливо уживалась с девичьей брезгливостью. Ко второй категории как ничто другое подходило французское слово impuretés. Трудно объяснить чем именно, но они вызывали лютое омерзение. Возможно, своими мелкими чертами лица, маленькими ступнями и пальцами да визгливым голосом. Не относились они к когорте деспотов или тиранов, но проявляли натуру жалкой твари, способной на мелочную подлость, но никак не на великое зло. Вот почему Себастьян вчера не преминул свою, монстра, суть противопоставить сути твари. Да, как мужчина, Себастьян был бесценным трофеем. Идеал персонального монстра, в воспитание которого вложено немерено сил. Сиэль трезво сознавал, что вряд ли найдёт себе что-то лучше. Аккуратно зачесал за уши волосы, что почти прикрывали шею. Расцвела и застыла мёртвая мужская красота, уподобленная кисти Рафаэля и Перуджино. Страшная красота, согласная со складом характера. Красота, должная пленить самого короля ада. — С добрым утром, господин. Я принёс вам чай, — голос у двери вывел из праздных размышлений и самолюбования. Но первее голоса обозначил его присутствие парфюм. Тяжёлая грань мускатного ореха удушала традиционную английскую чопорность жасмина. Два амплуа, почти что слитые воедино. Сиэль лениво оглянулся. Игра началась? Уже давно. Быть бессердечным хозяином, значит?.. При всей своей раскрепощённости Сиэль впадал в полный ступор при попытке вжиться в чужую роль. С минуту подумал, чем сию минуту Себастьян заслуживает его бессердечия? — Почему ты явился ко мне в таком виде, Себастьян? — негромкий, мертвенно спокойный голос показался даже страшнее, чем крик. — Вам сегодня не по душе мой внешний вид? — растерялся дворецкий опустив глаза на свой безукоризненно отвечающий движениям костюм от Уорта. Сиэль растерялся не меньше его. Что ответить?.. — Почему ты в одежде? — громче спросил он, злясь на собственное отчаяние. — Ну вы… вы ведь не приказывали мне приносить вам чай, будучи обнажённым… — Что ты сказал? Не приказывал? — Повернувшись на стуле, граф наклонил голову, как будто не расслышал. — Насколько помню, я только что приказал тебе раздеться. Притворное негодование удивительным образом обретало естественность и даже нарастало. — Простите, милорд. Конечно, я сейчас… Торопливыми движениями дворецкий расстегнул фрак и брюки. Опустив глаза, но сохраняя выправку, он прошёл в покои своего господина. Одной рукой держал поднос с чашкой чая, а другой прикрывал ту часть тела, которую Сиэль, как бы дико ни звучало, никогда у него не видел. Граф оглядел медленным, пристрастным взглядом свою собственность. Кожа, цветом сходная со слоновой костью, так и манила проверить её на чувствительность ударом лошадиной плети. Подтянутый живот нервно вздрагивал, обозначаясь точёными пластинками пресса. — Убери оттуда руку, Себастьян, — приказал. Но тот не повиновался. Покусывая нижнюю губу, выдавил из себя: — У меня… у меня для вас небольшой подарок, милорд. Сюрприз. Я хотел вас немного порадовать и решил… — Что ты там бормочешь? Какой ещё сюрприз? — выпалил Сиэль в замешательстве и даже поднялся со стула. Ох, знал он его «сюрпризы»… Мужчина убрал руку за спину. Его, пока безжизненно вялый, орган был закован в решётчатый пояс, замкнутый прочным на вид замочком. — Я сам надел его в день вашего рождения и ношу уже целый месяц. Вы ведь не сильно сердитесь на моё самоволие, господин? — виновато шептал Себастьян. О да, господин злился. Например, на то, что Себастьян частенько убивает без его приказа. А ещё подвергает своего господина опасности ради собственного развлечения. И в совместных расследованиях порой нарочно сбивает со следа, не упуская очередной возможности сказать со своей фирменной отвратительный улыбочкой: «Вот видите. Без своего дворецкого вы не более чем маленький беспомощный граф». Шагнув почти вплотную, Сиэль заглянул в его глаза, застланные фальшивой кротостью, которую хотелось сбить ударом кулака. — Где ключ? — сквозь зубы процедил он главный из вопросов, что не давал покоя. — Он у вас, господин!.. — простодушное удивление, такое нелепое из уст демона. Но выдали глаза, с внезапным секундным задором скользнувшие по груди господина. Сиэль машинально потянулся к камее и сдавил её пальцами с боков: кнопочный замочек щёлкнул и открылся. Ладонь сжалась в кулак, инстинктивно успев поймать выпавший ключ. Как?.. Он ведь пробовал до этого ее открыть, и она не поддавалась! Решил, что просто замок-обманка. — Я оценил твою изобретательность, — равнодушно прокомментировал сей фокус граф, стараясь вести себя уверенно и дальше. — А теперь я хочу чаю. Горячий пар над кружкой достиг искушённого обоняния. — «Сердце дракона»? — разочарованно поджал губы Сиэль. — Я пил его вчера. — Но он особенно пришёлся вам по вкусу, и вы попросили меня снова его приготовить… — посмел оправдывать себя сладкоречивый наглец. — Отведайте десерт. Флан из творожного сыра с горячей солёной карамелью. Ох… Прошу прощения, милорд. Позвольте мне поправить вашу повязку. Смакуя во рту нежное послевкусие пирожного, граф угрюмо следил через зеркало за вёрткими пальцами, занятыми его повязкой на глаз. Не любил, когда лишний раз трогают эту интимную вещь — всё равно что кота гладить против шерсти. Так и хотелось зашипеть. — Ты запачкал мне туфлю, Себастьян. Тот было кинулся вытирать, но, опустив глаза на вытянутую ногу хозяина, сконфуженно произнёс: — Простите, милорд… На вашей туфле ничего нет. Это упрямое неповиновение нервировало графа всё сильней. Больше не терялся. — Да неужели? А что, по-твоему, это? — зачерпнув с верхушки пирожного карамели, капнул себе на туфлю. Остатки облизнул с ложечки. — Что стоишь? Мне самому вытирать? И только дворецкий склонился с салфеткой в руках, Сиэль остановил его, упершись ногой в голое плечо. Какой, однако, смелый для личной игрушки самого графа Фантомхайва! — Не кажется ли тебе, что я не разрешал брать салфетку? — взяв за подбородок, с угрозой прошептал. — Лижи языком. Мигом повиновался. Сидя на корточках, прогнул спину, эстетично обозначившуюся мускулами. Сиэль прикрыл глаза, наслаждаясь дивным звуком, с которым язык скользит по чешуйкам питоновой кожи обуви. По спине сладостно пробежали мурашки, будто язык прикасался прямо к телу. Но удовольствие нежданно оборвалось. — Куда? Ещё лижи! Я не разрешал останавливаться, — граф хлестнул по щеке дворецкого, вздумавшего поднимать голову. Прикурив сигарету, припомнил вчерашний вечер и бросил глумливый вопрос: — Ты ведь говорил, что сладкое напоминает тебе вкус твоего господина, не так ли? Поглощённый приятным процессом, граф чуть не забыл о самом главном… — Довольно. Поднимайся, — немедленно приказал. И мысленно поздравив себя с победой, полюбовался на его оживающий орган. — Нравится, когда хозяин бьёт тебя, верно?.. — полюбопытствовал, испытующе поглядывая то в лицо слуги, то на плеть, висевшую над зеркалом. — Очень нравится, мой господин. И нравится… Нравится, когда господин выплёскивает мне чай в лицо, — выговорил, подняв молящие глаза. Рука графа задержалась на полпути к плётке. — Аа… Нравится, когда господин выплёскивает тебе чай в лицо? — протянул с приятной догадкой. — В таком случае я приготовил для тебя кое-что повкуснее. Уверен, тебе понравится. Сиэль и не заметил, как ступор отпустил его фантазию. Не обида и не месть им руководила, но желание во что бы то ни стало одержать верх над демоном, коего избрал в противники. Но сейчас этот демон просто слуга, жаждущий унижения… Какая роскошь. — Опустись на колени. Встав прямо напротив его лица, граф расстегнул брюки. Как хорошо, однако, что с утра не облегчался. Себастьян блаженно закатил глаза, подставляясь под тугую струю. Открывал рот, ловя языком брызги. — Нравится вкус твоего господина? Ну? Что молчишь? Ну конечно! Эта похотливая пасть создана только для одного. Сиэль подошёл вплотную, подождал, пока слабеющая струя до последней капли не стечёт в жадно раскрытый рот. Приказал начисто вылизать член от остатков мочи. Любовно поглаживая каждый из пяти кожаных хвостов плётки ручной работы, Сиэль мерил комнату медленными шагами. Себастьян не смел подняться с колен — уже прочувствовал свою бесправность. Золотистые капли свисали с чёрных намокших волос, скатывались по лицу. Не стерпев, принялся голодно облизывать с плеч мочу господина. — Кто разрешал? — вскипел Сиэль. Стремительно подойдя, хлестнул плёткой по голому, похотливо выпяченному заду. — Безвольное животное. Удар несильный, предупреждающий — господин умел себя контролировать и свою дорогую игрушку портить не собирался. Оценив характер плети, Сиэль потрогал упругую, сразу напрягшуюся под рукой ягодицу, по которой медленно растекались красным несколько тонких полос. Заметив, как возбужденно дрожащая рука дворецкого украдкой потянулась к члену, граф ударил снова. Но не усмирил, а только раздразнил. — Милорд, я прошу вас… — уже почти сквозь слёзы простонал припавший к ногам монстр. Сосредоточив в этом движении всё хозяйское превосходство, граф схватил его за подбородок: чёрные глаза горели маниакальной, болезненной преданностью. Так смотрят на самый сокровенный предмет своих мучений и обожания. На предмет, которым не суждено обладать. О, как прекрасно смотреть в эти глаза! Как прекрасно дарить им новое страдание!.. — Ты просишь меня? — презрительно фыркнул Сиэль. — Да как ты смеешь меня о чём-то просить? Подтверждая его никчёмность, граф сплюнул. Прямо на лицо, безвольно повёрнутое к себе. Густая пузырчатая слюна медленно стекла по точёным линиям носа. Теперь его физиономия выглядела более чем достойно. Тесная клетка сдавливала член, и к полу тянулась прозрачная нить смазки. Поистине зверь, собственноручно загнанный в клетку. Как и сам Себастьян. И только у господина есть ключ. Как забавно и восхитительно. Именно так, как и должно быть. Сиэль крупно вздрогнул от довольства самим собой. Довольство на грани влюбленности. Разогнанная кровь, оглушая, стучала в висках, стремительно приливала к низу живота. — Говори, как ты любишь своего господина, — потребовал. — Давай, животное, признавайся господину в своих грязных делишках. Возбуждение придавало голосу охриплость и специфическую красоту. Вошедши во вкус импровизации, хозяин придумал, как сделать процесс унижения таким же красивым. — Я люблю подсматривать, как мой хозяин принимает ванну, — на одном дыхании прошептал Себастьян и с ощутимым чувством стыда уткнулся обмоченным лицом в пол. — И люблю… Хлёсткий удар прервал фразу. — Говори, Себастьян! Я не приказывал тебе замолкать. Говори правду. Ты же любишь правду? — Люблю удовлетворять себя, когда… когда выношу стирать одежду господина. Мне так… нравится запах… запах белья моего господина. А ещё… я перед стиркой иногда… оставляю постыдные следы на его… одежде. И потом мне так хорошо и приятно понимать… что господин ничего не узнает. Голос обрывался в такт ритмичным ударам. Сиэль хлестал, почти отстранившись зрительно: секущий звук тонких хвостов плётки и исступленное придыхание Себастьяна одурманивали крепче опия. Бесчувственный монстр, явленный из подобия змия, теперь благодарно подставлялся под хозяйскую плеть. Отменная игра демона, что ж тут сказать. Почти и не отличишь правды от вымысла. Или может демон и впрямь именно в нём нашёл того самого хозяина?.. Может, в этот раз он действительно честен? Заставив себя отрезветь, Сиэль опустился на корточки. Демон поднял голову и рефлекторно потянулся на запах господина, пока рукоять плётки не упёрлась в подбородок. Не ведая страха, граф заглянул в прожигающе чёрные глаза — в таимую идеальность адских бездн. Сунув свободную руку под живот, по-хозяйски оценил, достаточно ли страдальному органу мучений. Распухший и багровый, он пульсировал на грани изнеможения. Ещё рано… — Дай-ка проверю, насколько моя игрушка испоганена с другой стороны, — деловито сказал сам себе. Сплюнув на пальцы, провел вниз-вверх по блудливо раскрытой ложбинке, надавил на сжатое отверстие. Три пальца легко вошли. — Ну как же!.. — с небрежением усмехнулся. — Хорошенько тебя разработали. Бедняжка, чтобы добыть для господина информацию, уже отдаёшь себя с обоих концов? — Да, милорд… — тут же последовал тихий ответ, одухотворяя в чистом виде обречённость раба. — Да-а? Какой честный у меня дворецкий. Похвально. Себастьян выгнулся, пытаясь насадиться на выскользающие пальцы, которых было в нём уже четыре. — Клянусь, мне никто не доставлял такого удовольствия, как вы, господин!.. Никто, никогда! Я не вру вам, — болезненно шипя, выкрикивал он. — Я знаю, — спокойно признал Сиэль. — Ты ведь не человек. Ты чудовище, вовсе не способное к чувствам. Искусно выкручивал пальцы, давил на места, на которые отзовётся любое мужское тело, доводил до нестерпимой грани между болью и мощной предоргазменной судорогой. Сущая мука ада, ожившая в этой грани, вырвалась из пасти демона иступленным рычанием. И в нём — различимая истина: — Я чувствую..! Я чувствую вас..! Вас одного, мой господин… Возьмите меня. Овладейте мной навечно! О, да!.. Именно этого признания ждал. Так долго ждал. Граф запрокинул голову и беззвучно засмеялся, торжествуя. Он — господин. Хозяин и укротитель всевластного монстра. Он и сам монстр… — Просишь господина взять тебя? Не много ли чести для простого дворецкого? Над изысканными мучениями больше не приходилось долго думать: они являлись из самого сердца… если оно, конечно, было. Пальцы сменила рукоять плётки. Без смазки, обойдясь лишь плевком. Глубоко, почти до основания, только безжалостные хвосты свисали до пола. Сиэль с очарованием оглядел свои руки, тонкие, холёные, обманчиво нежные. Нет, они не ведали нежности. Усевшись на стул против Себастьяна, удобно закинул ногу на ногу, не стесняясь выпуклости на брюках. — Господин знает, чего ты от него хочешь. Ты ведь хочешь это? — достав ключ из камеи, дразнительно подкинул его на ладони. — Надо заслужить. Ну же, давай! Я хочу посмотреть, как ты сам себя имеешь, думая обо мне. Будучи не в силах ответить, дворецкий шевельнул пересохшими губами, на которых прозвучало благоговейное «да, мой лорд». Гибкость позволила изогнуться и обхватить всаженный предмет, на котором хозяин оставил запах своих ладоней. Звучные скольжения в разбереженную плоть, и надсадное дыхание, и бессвязный молитвенный шёпот слились в музыку демонского страдания, помешательства и стыда — она услаждала привередливый слух графа. — Мой господин… Я люблю вас, мой господин. Я люблю вас, мой господин… А ведь он сейчас представлял, как Сиэль имеет его. Что ж, заслужил слегка позабавить господина своими жалкими фантазиями… Это лицо, искажённое болью и обожанием, что не свойственно низкому человеческому существу. О, как восхитительно это лицо!.. — А знаешь, Себастьян, у меня сейчас появилась одна неплохая идея, — вертя ключ на пальце, задумался вслух Сиэль. — Я не дам тебе ключ, передумал. Ты ведь у меня образцовый дворецкий, не так ли? Многое умеешь. Разве не сумеешь кончить прямо так? Ну конечно сумеешь… Уже без издёвки, абсолютно серьёзно. Взгляд в упор. Взгляд нечеловечески прекрасного и жестокого монстра, которого бесполезно умолять. Взгляд в страждущие глаза другого монстра, душе которого стали доступна боль всего живого и сущего. Сиэль так ясно представил себе со стороны сей контраст, что едва не разрешился от возбуждения сию же секунду. Встал, высвободил из тесноты белья изнывающий орган: он содрогался в ладони, будто второе сердце. Настоящее сердце монстра… — Продолжай, Себастьян. Смотри и продолжай. Хрипения и крик скорченного в судорогах зверя, который у его ног яростно, на пределе терпения вдалбливал в себя плеть, воплотили порыв такого несказанного удовольствия, что графу не понадобилось прочих физических воздействий. Почти не трогал себя. Будто мощнейшая волна накрыла с головой, похоронила в осознании собственного величия. Себастьян лежал на боку и вздрагивал, выплёскивая из себя нескончаемое семя. В беспамятстве раскрыл рот, уже без приказа, а просто на инстинкте потянувшись к хозяину, чтобы вылизать его. — Нет. Твой рот слишком грязный, чтобы прикасаться ко мне, — ответил отказом Сиэль. Промокнув себя полотенцем, бросил ему на лицо.***
Через четверть часа комната была убрана, а дворецкий графа одет, опрятен и приветлив для незваного гостя — сомнительных намерений бизнесмена, что с минуты на минуту должен был нанести визит. — Если на этот раз опять запрёшь его в печи, позови меня, — сидя за столом, не отвлекаясь от последней страницы договора, напомнил граф. — Такие интересные ощущения, когда смотришь на чью-то медленную смерть… Всё просто горит. — Понимаю. Непременно, мой господин. «Мой господин». Фраза, что стала своего рода кодировкой, активирующей самую крепкую и порочную на свете связь. Сиэль давно вышел из забытья, и трезвым взглядом не пытался более обнаружить искренности в демонской сути. Заняла голову отнюдь не лиричная догадка касательно их новой игры: «Это ведь неспроста. Он что-то задумал. Он хочет упрочить моё доверие, ослабить осторожность и нанести победный удар. Ну посмотрим, кто кого, Себастьян». — Милорд..? Позвольте спросить… Граф думал, что он уже ушёл. В детстве, бывало, вздрагивал от его внезапно ощутимого присутствия. Теперь привык. И снова наперёд знал просьбу. — Мне уже можно снять..? Сухая улыбка на секунду тронула губы графа. Предсказуемый, предсказуемый демон… Рука бережливо поправила камею на груди. — Пожалуй… — выдержал нарочно долгую паузу. — Я отложу своё разрешение ещё на неделю. А после — посмотрим на твоё поведение.