***
Уже через пару бокалов он почувствовал, как болезненное равнодушие укрывает его как покрывалом. Заслезились глаза — не от обиды, от боли, которой пульсировало его сердце. Хотелось свернуться калачиком на диване, больше никогда с него не слезать. Моцарт, оставив бокал на кухне, с одной лишь бутылкой нетвердой походкой вернулся в комнату, рухнув на диван. Почти все свечи уже перегорели, и полумрак комнаты давил на него бездушной тишиной. Тишиной, которой было плевать на его задетую гордость. С которой он мог поделиться своим криком — и не увидеть последствий. Моцарт прижал бутылку к себе, словно та могла проникнуть в его грудь и заполнить оставшуюся от злости пустоту внутри. «Помни о своем месте». Не нарывайся. Пиши то, что от тебя хотят. Замени музыку математикой. Слушайся отца. Не перечь князю. Не думай. Не совершай ошибок. Моцарт скрючился на диване, глотая злые слезы. Почему никто не может просто оставить меня в покое? — Потому что они боятся тебя. Моцарт, как ошпаренный, подскочил, сжимая вмиг вспотевшими пальцами нагревшееся стекло. Некто — знакомый голос — наклонил голову к плечу и закинул ногу на ногу, сидя на табурете рядом с диваном. Моцарт сощурился. Полумрак обманывал его, делая фигуру маэстро выше и тоньше, но он знал, даже несмотря на тьму знал — это он. Герр Сальери. Человек, посмевший указывать ему. Моцарт выдохнул, тут же встревоженно распахнув глаза. — Как вы оказались в моем доме? — Вы не закрыли дверь, герр Моцарт, и поэтому я смог войти. — Композитор неопределенно махнул рукой, и та засияла лунной белизной манжета и кожи. Пальцы словно тонули кончиками во тьме, украшенные черными ногтями. — Вы забыли в театре свои партитуры. Моцарт в замешательстве мотнул головой, утирая до сих пор текущий нос. — Мне казалось, я забрал с собой все… Но это не важно! Я могу написать их заново! Вам не стоило утруждаться. Маэстро, — выплюнул он. Сальери ухмыльнулся — черное пятно его губ растянулось, внезапно слишком яркое. Заметное. Моцарт часто заморгал, пытаясь преодолеть стену темноты. В детстве шкаф в его комнате по ночам казался ему шипастым чудовищем. Сейчас темнота пыталась слепить монстра из угловатого силуэта Сальери. Моцарт знал. Убеждал себя и свое зрение. Это всего лишь человек. Не идеальный в своей полноте и мягком выражении лица. Слишком высокомерный и замшелый. Мелкий завистник. Моцарт верил в это. Но холодный пот продолжал течь между лопаток. Сальери наклонился ближе, опираясь на угол колена. Черные глаза в чернильном ободе уставились на Моцарта из-под падающих на лоб острых прядей. — Вы обладаете невероятным талантом, герр Моцарт, — прозвучало, как из сна. Моцарт не поверил своим ушам. А Сальери продолжил, с жалостью: — Но тратите его так расточительно. Моцарт почувствовал, как вспыхнули уши. Как разгоряченная вином кровь заструилась в его мозгу. Он дерзко поднял подбородок, упрямо уставившись в ответ. — Разве не в этом смысл? Использовать то, что у тебя есть, а не прятать талант за семью замками. Я не собираюсь прятать себя. Смиритесь с тем, что я такой. Что я лучше. Ему показалось, что Сальери хочет засмеяться. Черная фигура композитора привстала с места и наклонилась ближе. Гораздо выше, чем раньше. Моцарт не отпрянул, держась лишь на силе воле — и капельке вина. Белая рука с черными ногтями прошлась так близко, словно Сальери хотел бы схватить его за подбородок. Но он впился в спинку дивана у Моцарта над головой и зашептал, опаляя его щеку обжигающим дыханием. Оставляя слова на его коже ожогами. Только сейчас Моцарт осознал, как он замерз в холодной комнате. — Всю жизнь вы сидели на золотой жиле. А что, если жила когда-нибудь истощится? Злость ожила, зарычав в глотке, и Моцарт оттолкнул его, бросая скользящую из рук бутылку следом. Краем глаза он заметил, как увернулся Сальери, усмехаясь черным ртом. По ушам резанул звук бьющегося стекла, и Моцарт зажмурился. Когда он справился с собой и открыл глаза, Сальери уже ушел. Сбежал, как трус, стоило его жертве дать отпор. Моцарт криво усмехнулся и устало откинулся на диван, переводя дух. После он встал, собираясь пойти в спальню. Эта встреча словно бы забрала из него все силы, но, как бы ни хотелось, если он заснет на диване, утром встать не сможет точно. Он чуть не рухнул, запнувшись о разбитый табурет, все также валяющийся у стены.***
Утром в театре было всё ещё немноголюдно. Ещё не было толп посетителей, только первые члены труппы и слуги мелькали в коридорах. Моцарт специально пришел так рано. Надеясь на одиночество и тишину. Но, увидев впереди по коридору шествующую фигуру в бордовом камзоле, Моцарт негодующе замер на секунду и не выдержал. Ускорил шаг. — Маэстро Сальери. Сальери обернулся, окинув спешащего к нему Моцарта беспокойным взглядом. — Боже мой, герр Моцарт, я же вас предупреждал! Неужели без меня вы уже успели вляпаться в неприятности? Без вас? А разве у меня есть неприятности без вас? — В неприятности? — холодно поднял бровь Моцарт, смотря на человека перед ним сверху вниз. Пусть и разница между ними была невелика. Но так было спокойнее. Так он мог крепче стоять на ногах. Старший композитор устало вздохнул, пригладив и так идеально уложенные волосы ухоженными пальцами. — Мой дорогой Моцарт, ваш талант несомненен, но с таким характером пробиться в Вене будет трудно. И пока вы не успели завести хороших знакомств, вам надо быть осторожнее. Вести себя тише. Я уже говорил вам, я готов помочь, но только если вы готовы помочь себе сами, герр Моцарт. — Но тогда ночью… — Слова застряли в горле. Но тогда — что было ночью? Моцарт в замешательстве замер, рыща взглядом по участливому лицу Сальери. Где-то на краю сознания мелькнула мысль: «Приснилось». Черный силуэт из углов и лезвий. Глаза — поглощающая свет радужка, загнаная в оковы из чернил со всех сторон. Черная бездна вместо рта. Все это был сон. Сальери с волнением приблизился к нему. — На вас напали? Вас где-то обокрали? Или угрожали? Не пугайте меня, герр Моцарт, не молчите. Моцарт отступил от него на шаг. Невозможно. Это был Сальери. Ночью. Это точно был он. Моцарт чувствовал это нутром, он помнил. Ощущение дыхания на щеке. Парфюм, как сейчас, почти такой же, ярче — кедр с разъедающей нос кислотой лимона. Голос. Он лжет, герр Моцарт, вы слышите? Он тоже знает все. В его груди медленно, но все упорнее ворочалась просыпающаяся ярость. Толкаясь в грудную клетку. Не давая дышать. Эта лицемерная тварь!.. Отец предупреждал его, что в Вене ему будет сложно найти друзей. — Спасибо, я справлюсь сам. — Грубо толкнув ойкнувшего толстяка плечом, Моцарт пронесся к залу. Он не просил этого соперничества, но примет его. Он не собирается сдаваться. Он докажет, что может добиться всего сам. И тогда все примут его и его музыку. А Сальери останется забыт, стерт во времени. Заурядность. Моцарт зло плюхнулся на скамейку перед фортепиано. Пока труппа еще не собралась, он хотел дописать ту мелодию, что крутилась у него в голове последние дни, но… Голова была пуста. Он нахмурился, дыша размеренно и настраиваясь на нужный лад. Выкидывая все лишнее из головы. Его пальцы коснулись клавиш. Звук повис в воздухе как раз там, где он закончил в прошлый раз. Моцарт выдохнул, возвращаясь на пару аккордов назад. Переиграл. Еще раз. И еще раз. И замер в ступоре. Смотря в себя — на стену, видимую лишь ему. Раздраженно фыркнул, он попробовал сыграть дальше наугад, позволить рукам думать самим — иногда это помогало. Руки подчинились. Через миг он поморщился от острого ощущения неправильности. Ничего, у него еще будет время. Он еще попробует вечером, а потом у себя дома… Краем глаза Моцарт заметил, как из темноты за ним наблюдает высокая фигура. Обернувшись, он снова почувствовал, как внутренности сжимает чугунная рука гнева. Сальери выступил из-за портеры, вертя в руках его партитуры, и растянул черные губы в льстивой улыбке: — Пишете очередной шедевр, герр Моцарт?