Быть судьей и любить женщину
Судья Фролло сидел, запершись в своём доме на Соборной площади; сложно было описать его состояние, ведь он был уверен, что с ним произошло сегодня нечто страшное. Этот дурацкий праздник шутов обернулся настоящей катастрофой, особенно после того как его воспитанник позволил выставить себя на всеобщее осмеяние. Это надо же додуматься ослушаться приказа своего благодетеля, покинуть безопасные стены собора и направиться в самую гущу отборнейшего сброда! Всё же он слишком изнежил парня, давно надо было ему дать вкусить прелестей общения с ближними, быть может, тогда из его несуразной головы вылетели бы мысли о том, что жители этого города примут такого, как Квазимодо, на равных. С чего он вообще решил, что толпа, для которой наилучшая забава — это поиздеваться над слепыми, потому что они, видите ли, незрячи, а значит, уморительны; что эта самая толпа окажется дружелюбнее к горбатому звонарю? Странное дело. Вообще, Клод Фролло сделал немало для уродливого мальчишки, чью мать случайно убил. Да и мать ли она ему была? Сколько случаев, когда цыгане похищали детей, чтобы потом продавать их или растить как попрошаек. Хотя здесь нечто, напоминающее голос совести или, вернее, голос архидьякона Нотр-Дама, напомнило судье, что женщина была молода и, по всей видимости, привязана к рыжему горбуну. Не хотел он её убивать, но должен был, кажется… Хорошо, не суть! Судья мотнул головой. Главное, что появление Квазимодо закончилось катастрофой. Люди, предполагаемо в конце, накинулись на него с издевками, и только один человек воспрепятствовал дальнейшему унижению. Здесь мысль споткнулась, перепрыгнув на полчаса ранее, когда ослепительно прекрасная цыганка возникла из красного тумана и… похитила сердце судьи Фролло. Он переместился на лавку у окна, чтобы сквозь цветное стекло посмотреть наружу. Судья увидел фасад собора Нотр-Дам, Квазимодо сейчас был там, в безопасности, но Бог его знает, как успели унижения сегодняшнего дня повлиять на его дух. Клод Фролло достал из-за пазухи воздушный шарфик, который оставила ему цыганка. Проклятье! Он ведь полагал, что в его возрасте миновали все плотские слабости! Девка освободила Квазимодо и посрамила стражу, которая пыталась её задержать. Ещё этот де Шатопер смотрел как зачарованный на соблазнительную смуглянку. Судья сжал легчайший шарфик в кулаке, этого молодчика неплохо было бы проучить, чтобы не пялился на чужих… вернее, чужеземных женщин. Странно, но Клод Фролло тогда не отдал приказ во что бы то ни стало поймать и арестовать девку, вместо этого, выпутавшись из-под рухнувшего на него полога, он велел отвести Квазимодо в собор, а сам, сев в черную карету, отправился домой. Здесь ему легче думалось. Кулак разжался, и он погладил шелковую ткань. Какая вульгарщина! Только цыганка могла себе позволить быть настолько распутной, что являлась в общее собрание одетая и украшенная подобным образом, ещё эти распущенные волосы! Такие густые, угольно-черные! Когда она запрыгнула на подлокотник кресла, судья увидел, как эта почти львиная грива волнующе колыхнулась. И на него повеяло сладким ароматом восточных благовоний, сквозь который прорывались едва заметные нотки горячего девичьего пота. Судья сглотнул подступивший к горлу комок и жестом, полным отчаяния, резко поднес к крючковатому носу невесомую ткань. Так и есть! Шарфик хранил эту восхитительную смесь ароматов. Поддавшись внезапному порыву, судья запечатлел на ткани горячий поцелуй. Несколько дней прошли внешне спокойно: днём он продолжал заседать в суде, разбирать дела и выносить решения. Навестил Квазимодо, который выглядел помятым, виноватым, но подозрительно довольным. Чтобы парень не расслаблялся, судья прочёл ему лекцию о том, как опасно бывает не слушаться опекунов и сломя голову пытаться окунуться в земные наслаждения. — Но я не пытался… — робко возразил Квазимодо, затем осекся под суровым взглядом Клода и залепетал несвязно, — про наслаждения… я не их искал. — Это пока! — угрожающе понизил голос судья, затем подошел к оробевшему парню и положил ему руку на плечо. — Поверь мне, мальчик, ты позволил любопытству увлечь себя, а это прямая дорога к падению! Неужели ты хочешь, чтобы эта девка топтала тебя своими смуглыми стопами, а ты, подобно псу, лизал бы с радостью её пятки? Квазимодо воззрился на него с бесконечным изумлением, да судья и сам понял, что сболтнул лишнего. — А впрочем, — он прочистил горло, затем похлопал воспитанника по горбу. — Ты, наверное, устал? — Я не… — начал, но не договорил Квазимодо, потому что выражение лица судьи его даже испугало. — Да, отец, я устал. — Прекрасно, отдыхай, мой мальчик, — Клод благословил его по-отечески и вышел вон. Как же его угораздило сбиться на проклятую девку. Выйдя из собора, он вознамерился пешком пересечь площадь. Но, к своему несчастью, судья услышал звуки бубна; невзирая на внутреннее сопротивление, он подошёл к толпившимся горожанам. Благодаря высокому росту ему удалось увидеть, что это была она, та самая цыганская девка с праздника. Теперь блудница соблазнительно танцевала в компании своего козлика. Её смуглые босые ноги резво отплясывали на потрепанном персидском ковре, как же она не чувствует холода! Он ощущал покусывание мороза даже сквозь толстый шерстяной плащ, а полураздетая цыганка будто вовсе не испытывала никаких неудобств. Заметив в толпе судью, чертовка криво ухмыльнулась, но танца не прервала. Клод Фролло, не дожидаясь, пока она не выкинет очередную шутку, поспешил удалиться от танцующей ведьмы. Подобные встречи повторялись регулярно: стоило ему выйти проведать Квазимодо или проехать мимо Гревской площади, так везде он натыкался на её бесстыжую глумливую физиономию, на пышные смоляные кудри и опасный блеск изумрудных глаз. Сколько раз его рука тянулась к чернильнице, чтобы одним росчерком пера велеть схватить её или запретить танцевать на площадях! Но он малодушно отступал. Так хотя бы судья мог видеть красавицу, а что будет, если она и правда уйдёт с улиц? Теперь он спал в обнимку с её шарфиком, это стало постыдной тайной сурового Клода Фролло. Стоило ему оказаться в своей огромной стылой постели, как он доставал шелковистую лиловую ткань и засыпал, прижавшись к ней щекой. Вздорное чувство, зародившееся на роковом празднике, крепло день ото дня. Доведенный до состояния, близкого к отчаянию, Клод Фролло решил воспользоваться самым верным средством — своим блестящим умом. Правда, не совсем было понятно, как ум поможет завоевать строптивую цыганку. Да и когда он в последний раз добивался женщину? Это было ещё в прошлом веке при короле Людовике XI — давненько, но о той истории и вспоминать не хотелось. Теперь же всё иначе: он имеет дело не со знатной девушкой, а с обычной цыганкой, а значит, шансов на успех у него значительно больше. Ободрившись, судья Фролло заперся с шарфиком в личном кабинете и, обмакнув перо в чернила, принялся писать. Ему следовало структурировать знания о цыганах, а уже от них вывести стратегию будущего соблазнения прекрасной танцовщицы. Заскрипев пером, судья остановился на второй строчке, он поднял лицо и крепко задумался. За вихрем своих переживаний Клод Фролло упустил главное: он понятия не имел, как звали объект его восхищения.«Страсть к лошадям»
В результате долгих изысканий родился список из нескольких пунктов, которые, по мнению судьи, должны были помочь ему добыть цыганку. Первым значилась всем известная любовь цыганского племени к лошадям. Судья задумался: старина Снежок всё еще был в хорошей форме, шкура его блестела опасным вороным блеском, глаза сверкали, а зубы всё еще были белы и крепки, как свирепо они грызли удила! Но что-то почтенному Фролло подсказывало, что такую, как эта цыганка, сложно было прельстить свирепой животиной. Поэтому, подумав хорошенько, он после службы лично наведался на лошадиный рынок, где, пересмотрев десятки животных, выбор свой остановил на жемчужно-белой кобылице, с точенными бабками, крутыми боками и деликатным взглядом умных глаз. «То, что надо!» — пронеслось в ликующем сознании судьи Фролло, когда он поглаживал красавицу по изящной морде. Дома он велел конюхам подковать прелестницу и позолотить ей копыта. — Не забудьте завтра расчесать ей гриву, — строго приказал судья Жану и Анри, те принялись уверять, что не посмеют забыть. Соседство с прелестной кобылкой взволновало Снежка, который, раздувая широкие ноздри, принялся призывно ржать. Но лошадка не обращала на это никакого внимания: кому сдался немолодой жеребец с таким дурным нравом? Нет уж, красавица позволила себя подковать и даже ни разу не ответила на страстные призывы. На следующее утро её вывели под уздцы и передали в руки судье Фролло. Ранее Клод заметил из окна второго этажа, что Эсмеральда заканчивала плясать, а значит, было самое время явить себя перед ней в компании другой красавицы. Имя цыганки он узнал от Шатопера, этот молодчик непозволительно много знал о зеленоглазой прелестнице! Эсмеральда подсчитывала «урожай»: неплохо за одно утро, хватит им с Джали на обед и ужин. Закончив с подсчетом, девушка обулась, свернула персидский коврик и собралась уже уходить, как была отвлечена цокотом копыт позади себя. Девушка обернулась и увидела судью Фролло, он стоял рядом с изумительно красивой лошадью и смотрел на цыганку. — Здравствуйте, ваша светлость, — легко поздоровалась Эсмеральда, которая за широкой улыбкой старалась скрыть свою неприязнь, не стоило злить этого сумасшедшего. — Хм, — внезапно в горле пересохло: слишком уж соблазнительна была близость к ней, вспомнился поцелуй на празднике шутов. Судья почувствовал неподобающую реакцию своей немолодой плоти; желая скрыть стыдное положение, он отвёл немного таз назад и как бы наклонился вперёд. Эсмеральда сделала вид, что ничего не заметила, хотя про себя усмехнулась: до чего же мужики слабы! Девушка подошла, покачивая бедрами, к красавице-лошадке и провела темной ладонью по белоснежной морде, кобылка тихо заржала. Джали, наблюдавший за всем происходящим издали, немного заревновал. — О, моя хорошая, какая же ты прелесть, — проворковала Эсмеральда, не обращая внимания на застывшего рядом судью. Клод Фролло же, придя немного в себя, решил перехватить инициативу. — Ты находишь эту лошадь годной? — поинтересовался он, незаметно придвигаясь ближе к цыганке. Эсмеральда, заметив его манёвр, резко обернулась. — Да, она чудесная, — зеленые насмешливые глаза не оставляли надежды на благосклонность. Судья скрестил руки на груди и отступил в сторону, строптивая девка! — Хотела бы ты получить это животное себе? — повёл он неумелую атаку. — Да? То есть вы мне её дарите? — она одной рукой держала кобылку под уздцы, а другой схватила крупную, похожую на хищную птичью лапу кисть судьи. Клод Фролло почувствовал, как зашумело в ушах; хитрые речи, заранее заготовленные и отрепетированные, были позабыты. Он смотрел завороженно в изумительные изумрудные глаза, ощущая лишь слабость и жар, ползущий от щек к шее. Грозный служитель закона сглотнул и кивнул, Эсмеральда одарила его обворожительной улыбкой, отняла руку и, кликнув Джали, направилась с кобылкой прочь. Судья смотрел ей вслед с бессильной тоской, эта партия явно осталась не за ним. Оказавшись дома, Клод Фролло заперся в кабинете, достал свой список и, обмакнув перо в чернила, решительно вычеркнул первый пункт. «Страсть к лошадям» не лишала, однако, цыган их дьявольской изобретательности. И как вообще получилось, что девчонка увела превосходную лошадь, а он никак не воспрепятствовал этому! Мог бы хотя бы выторговать ещё один поцелуй или назначить уединенное свидание. Судя по тому, как одевалась эта девка, от Бога и добродетели она была так же далеко, как коза, попавшая в монастырский огород. Осталось надеяться, что другие пункты приведут вожделенную цыганку в его постель. Судья скептически пожевал губами, давно же у него не было женщины, интересно, не утратил ли он необходимой сноровки? Но, поразмыслив, Клод Фролло утешил себя мыслью, что, покуда мужчина способен дышать, он сможет поладить с привлекательной женщиной на одном ложе. Значит, оставался ещё один шанс. Эсмеральда же поразила обитателей Двора чудес, когда появилась там верхом на чудесной белой лошади. Клопен подошёл к девушке и, пока остальные восторженно ахали и охали, вполголоса поинтересовался: — Откуда такое сокровище? — Судья Фролло подарил, — насмешливо ответила Эсмеральда, также понизив голос. Глаза цыгана расширились от удивления, он велел оставить лошадь на попечение своему помощнику и славному лошаднику Энрике, а сам, схватив Эсмеральду за руку, увлёк её в свой шатёр. — О чём ты говоришь, бедовая?! — напустился он на девушку, которая стояла с насмешливым видом. — Подошёл ко мне после выступления и предложил лошадь, — произнесла она с улыбкой. Джали, пробравшийся следом за хозяйкой, прижался к её лиловой юбке. — Просто так? — Клопен недоверчиво поднял бровь. — Нет, не просто так, — Эсмеральда нагнулась и погладила козлика, затем вскинула насмешливое лицо на названого брата. — Только условия свои не успел мне сообщить: стоял как истукан и всё пялился на меня. — Неужели и он тоже? — Клопен присвистнул, затем расхохотался. — Вот умора, сухарь-Фролло запал на цыганку! — А ты был против, чтобы я его дразнила, — девушка прошла к лавке и села на неё. — Ничего, старый дуралей еще пожалеет, что связался со мной. — Он ведь может быть опасным, — цыган потер подбородок. — Столько наших людей пострадало от него. — А он пострадает от меня, — ответила Эсмеральда, сверкнув зелеными глазами, названый брат с одобрением посмотрел на неё.«Гадание и щедрая рука»
Несколько дней судья не решался приблизиться к Эсмеральде, он видел, как она выгуливала по Ситэ свою белую лошадку и за плату разрешала детишкам прокатиться на ней. Что же, девица явно практичная. А это значит, что она может внять голосу рассудка и согласиться на его предложение. Наконец, скрепив сердце, Клод Фролло направил свои стопы к дерзкой девчонке, которая как раз закончила танцевать и собирать плату. Она словно ждала его: улыбнулась и поздоровалась, стыдливо опуская взгляд. Судья с отчаянием подумал, что, согласись она, он ничего бы для неё не пожалел, возможно, даже бы женился. Хотя при мысли о законном браке со смуглой красавицей у него в душе поднялся протест. Дворянин, человек его положения и возраста, он не мог позволить себе столь вопиющий мезальянс. Но опять же, сила была явно не на его стороне; тихо вздохнув, Клод протянул цыганке правую руку ладонью вверх. — Погадай мне, девушка, — обратился он к ней на удивление кротко. Эсмеральда кивнула, обняла своими загрубевшими руками его ладонь и, склонившись над ней, задумалась. — Вижу страсть, ваша светлость, — заговорила девушка очень серьезно. — Погубит она вас, — продолжила она говорить, проведя пальцем по одной из слабо очерченных линий на его руке. Он весь замер, но, памятуя о неудаче с лошадью, постарался вернуться к действительности. — Странно, отчего бы этой страсти не быть взаимным влечением? — спросил он вкрадчиво. Эсмеральда подняла на него лицо, на котором было написано недоумение, ей так и хотелось спросить у него: «Чего? Ты в зеркало смотрелся?». Возможно, она не успела скрыть замешательства, потому что судья завладел её рукой и, перевернув её ладонью вверх, принялся водить длинным пальцем по коже, покрытой мозолями. — Я ведь тоже умею гадать, — теперь он чувствовал себя значительно уверенней. Эсмеральда уже овладела собой и даже сумела мило улыбнуться. — Так что же вы видите, мессир? — спросила она. — Немногое, ты много правила лошадьми, — произнёс он, пощекотав огрубевшую кожу на ладони. — Не любишь быть слабой, за это тебя в твоём племени считают странной. Эсмеральда усмехнулась: признаться, её удивила его проницательность. — Вижу, что ты умна и могла бы свой ум направить в более подходящее русло, — он вновь почувствовал манящий аромат её кожи, но невероятным волевым усилием подавил в себе порыв вожделения, ещё не время. — Ты выйдешь замуж за своего цыгана и будешь как заведенная рожать детей, муж твой станет тебя бить и ревновать, а роды и плохое питание быстро заберут твою красоту, — он вздохнул. — Хотя… Эсмеральда еле сдерживалась, чтобы не вырвать ладонь и не залепить ему пощечину. Пусть её после этого бросят в тюрьму, пусть пытают и приговорят к смерти! Лишь бы не слушать этот снисходительный голос, который каким-то неведомым чутьем сумел найти её слабое место: при всей своей храбрости Эсмеральду страшила участь стать обычной цыганкой, которая в поте лица добывает для всей семьи хлеб, пока муженек прохлаждается или пропивает деньги в кабаках. Судья, желая закрепить успех, продолжил говорить и водить сухим пальцем по желтоватой ладошке. — Но вижу и другой выход, ты встретишь мужчину, — он слегка откашлялся. — Богатого, влиятельного, который не пожалеет для тебя ничего: ни золота, ни шёлка, ни бархата — и, возможно… — тут он умолк. — Что возможно? — девушка нетерпеливо тряхнула волосами. — Возможно, перестанет так яро преследовать её соплеменников, — судья отпустил руку цыганки, затем быстро извлёк из кошелька небольшой бархатный мешочек, который вручил Эсмеральде. Девушка нахмурилась, приятная тяжесть оттянула руку, так умеет делать только золото! Желая проверить догадку, она не удержалась и раскрыла мешочек: и правда, его содержимое запылало жаром, поймав солнечный луч. Девушка быстро спрятала мешочек и с любопытством посмотрела на судью. Чего ради он разбрасывается такими суммами? — Благодарю вас и за предсказание, и за золото, — произнесла она, обворожительно улыбаясь. — Но, думаю, вы ошибаетесь. Если я и выйду замуж, то только по любви и за такого человека, который уж точно не стал бы меня просить стать его любовницей посреди улицы. Клод Фролло хмуро кивнул, девушка сделала полупоклон и вместе со своим серым козликом направилась прочь. Судья тяжело вздохнул и направился в собор, чтобы проведать воспитанника. Квазимодо выглядел как обычно, правда, слишком суетливо принялся приветствовать приемного отца. Судья хмурым взглядом оглядел жилище горбуна. Архидьякон неплохо позаботился о мальчике: комната была большой и просторной, в углу уютно пылал камин, на столе расположилась деревянная копия собора, над которой работал Квазимодо. Подойдя ближе, Клод рассмотрел новую фигурку. Не веря своим глазам, судья схватил вырезанную из дерева куколку, в которой безошибочно угадывалась цыганка. — Что это? — спросил он сквозь зубы, размахивая фигуркой. Квазимодо с беспокойством забегал глазами. — Я просто подумал… ну, раз она теперь танцует на площади, то можно… — он не договорил, нижняя губа опасно затряслась, а плечи задрожали. Как ни был зол судья, состояние воспитанника его отрезвило, он похлопал парня по плечу и отдал ему фигурку цыганки. — Она не стоит твоих слёз, — проворчал он, но, кажется, не успел, так как Квазимодо принялся всхлипывать. Ощущая легкую панику, судья Фролло огляделся, на долю секунды ему померещилось, будто одна из каменных горгулий, что стояла в комнате, дернулась. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то все три горгульи хранили самый безмятежный каменный вид. Квазимодо безутешно плакал, судья растерянно похлопывал его по плечу. Всё в облике горбуна дышало такой незамутненной искренностью, которую встретить можно только у совсем маленьких детей. Осознание этого факта заставило Клода Фролло пристальнее посмотреть на Квазимодо, а чем чёрт не шутит? — Послушай, мальчик, — заговорил он отеческим тоном, доставая платок и протягивая его горбуну. — Я думаю, у тебя могло сложиться обманчивое впечатление от этой девушки. Ты посчитал её героиней, потому что она сорвала праздник и заодно освободила тебя от веревок и издевательств. Поверь, я сам был готов это прекратить, но девка оказалась быстрее. Судья направился с Квазимодо к лестнице. — Чтобы доказать тебе очевидную истину — цыганка всегда цыганка, — я завтра отведу тебя к ней и представлю как своего приёмного сына. Квазимодо остановился и уставился на судью, тот досадливо поморщился. — Тебе не нравится эта мысль? — Да нет, — Квазимодо помялся, затем продолжил. — Только зачем вам это все? — Потому что я беспокоюсь о тебе, мальчик! — судья благословил его на прощание и ушёл. Квазимодо стоял задумавшись, всю жизнь судья только и говорил о его благе. «Я не беру тебя в свой дом, потому что много работаю и ты часто оставался бы один, ради твоего же блага оставайся в соборе». «Люди вокруг полны предубеждения, ради своего блага оставайся в соборе». «Я беспокоюсь о тебе, мальчик, не говори больше об оживших статуях никому». — Вот старый лицемер! — послышался возмущенный голос Лаверн. — И не говори, сестрёнка, — поддакивал ей Гюго. Квазимодо только испустил глухой вздох. Он любил собор, можно сказать, обожал его, но и жизнь за толстыми стенами манила его. Судья не разрешал покидать Нотр-Дама, возможно, он даже был прав, разве не обернулось непослушание для Квазимодо побоями? Юноша подошёл к макету и бережно опустил фигурку Эсмеральды, которую до сих пор сжимал в кулаке, на деревянный помост. Неужели завтра он увидит красавицу? Эсмеральда и Клопен по-братски разделили подношение судьи, цыган покатывался со смеху, пока цыганка, вытянув лицо, передразнивала судью. Но про его «гадание» девушка говорить не стала, ибо была в словах судьи горькая истина, Эсмеральда действительно страшилась грядущего. Она не была уверена, что найдёт себе достойного мужчину, право, может быть, имело смысл обратить свой взгляд на чужаков? Например, капитан Феб был чертовски привлекательным мужчиной с самыми добрыми глазами в мире. Перед сном девушка вновь воскресила в памяти бравого Шатопера, действительно хорош, надо бы свести с ним знакомство поближе. Судья Фролло вычёркивал в списке второй пункт «Гадание и щедрая рука», затем, погасив свечи, он прошёл в спальню, где под матрасом своего часа дожидался шарфик.«Любовь цыган к детям»
На следующий день судья отослал лакея с запиской во Дворец Правосудия, что сегодня будет только во вторую половину дня. Первую же он решил посвятить третьему пункту своего списка. Сначала судья наведался к Квазимодо, заставил того чисто умыться и переодеться в праздничный кафтан. Непокорные рыжие волосы он собственноручно расчесал гребешком из слоновой кости, Квазимодо мужественно вытерпел экзекуцию. Последний раз оглядев воспитанника, Клод Фролло сделал жест рукой, призывая мальчика следовать за собой. Квазимодо бросил тоскливый взгляд на горгулий, но ничего не оставалось, как последовать за приёмным отцом. Они в стороне дождались, пока девушка закончит представление, но стоило приблизиться к ней, как в глаза ревнивого судьи бросилось, что красавица была поглощена, по-видимому, приятным разговором с капитаном де Шатопером. Этот молодчик давно нервировал судью, его открытое лицо, благородство, которым веяло от всей фигуры в смехотворных золотых доспехах, делали молодого человека в глазах Клода Фролло субъектом ничтожным и пустым. Сейчас было заметно, что всё внимание капитана было сосредоточено на Эсмеральде: он бросал на неё такие нежные взгляды, что у судьи зачесались кулаки написать приказ об аресте Шатопера и применении к нему суровых пыток. Эсмеральда первая заметила судью и его воспитанника, она замолчала на полуслове и напустила на себя приветливый вид. Капитан Феб после короткого приветствия поспешил покинуть явно сердитого Клода Фролло. Молодой мужчина также питал непреодолимую неприязнь и отвращение к этому человеку — преждевременно состарившемуся, суровому, склонному к фарисейству. Феб отошел ровно настолько, чтобы не упускать из вида Эсмеральду и судью, его тревожило как бы Клод Фролло не причинил девушке вреда. Для удобства капитан неосторожно расположился под балконом дома его троюродной тетки мадам де Гонделорье. Видимо, кто-то из слуг доложил об этом, потому что вскоре входная дверь отворилась и на пороге показалась укутанная в меховую накидку Флёр-де-Лис. — Ах, любезный кузен, — произнесла девушка, подняв тонкие брови. — Какими судьбами вы к нам? — Я? — Феб растерянно огляделся. — Я на службе. — Неужели у вас не будет минутки, чтобы зайти проведать свою тётушку? — девица сделала ему милый жест, призывающий идти за собой, капитан нехотя повиновался. В это время на площади судья представил сильно смущающегося Квазимодо красавице-цыганке. — Мой приёмный сын Квазимодо, — произнес он особым отеческим тоном. Юноша покраснел, неловко поклонился и пролепетал: — Рад знакомству. Эсмеральда улыбнулась и взяла его крупные руки в свои: — Я тебя помню, мы виделись на празднике шутов, ты еще заглянул в шатёр, в котором я переодевалась, — девушка легонько сжала его руки. — Что? — возмутился судья и метнул на резко съежившегося горбуна взгляд, полный гнева. — Ох, отец, я не специально, — Квазимодо испуганно выдернул руки из теплых ладоней Эсмеральды и опустил низко голову. — Неужели вы так строги с бедным мальчиком? — спросила девушка, хмуро посмотрев на судью. А тот, раздосадованный тем, что всё опять идёт не по плану, силился не показать своего раздражения. — Ни в коем разе, — тут он положил руку на макушку Квазимодо. — Бедный мальчик, я растил его с младенческого возраста, давал ему кров и пищу, оплачивал врачей, когда он хворал. Я договорился с архидьяконом, чтобы Квазимодо приставили к ремеслу, и всячески заботился о его благополучии. Горбун поднял на него благодарные и влажные глаза и с готовностью закивал. — Да, отец был очень добр ко мне! Эсмеральда стояла, скрестив руки на груди и недоверчиво наблюдая за судьёй. — А почему Квазимодо остался сиротой? — спросила она, немного склонив голову набок, как лиса перед тем как броситься на мышь. — Она оставила ребенка на паперти собора Нотр-Дам, а я как раз проходил мимо и решил усыновить его, — он снова погладил горбуна по голове. — Прямо взяли и усыновили? — Эсмеральда сузила изумрудные глаза и нехорошо поджала губы. — А я слышала, что вы перед этим убили его мать-цыганку и велели арестовать всех остальных членов его семьи, — произнесла она, чеканя каждое слово. Глаза судьи метали молнии, проклятая девка! Откуда ей известно это?! Он посмотрел на Квазимодо, а тот поднял голову и, не мигая, уставился на цыганку. — Зачем вы это говорите? — раздался внезапно строгий голос горбуна. — Почему вы обвиняете моего господина в таком страшном преступлении? Эсмеральда посмотрела на него с бесконечным сочувствием. — Бедный, — сказала она грустным голосом. — Всем цыганам известна эта история, как двадцать лет назад судья Фролло преследовал семью цыган, убил твою мать и чуть не утопил тебя маленького. — Довольно! — гаркнул судья Фролло, становясь между горбуном и цыганкой. Но Квазимодо с силой отодвинул его и приблизился к Эсмеральде. — Так почему же цыгане не забрали меня? — спросил он тихо, зеленые глаза сердито поблескивали. — Что? — девушка, казалось, растерялась. — Раз всем так хорошо была известна моя история, то почему ни один цыган и ни одна цыганка не пришла к доброму архидьякону Жозасскому и не попросила отдать меня? Что-то новое появилось в облике и голосе его воспитанника, Клод с изумлением понял, насколько повзрослел мальчик. Теперь он говорил зрелым взвешенным тоном, не спуская с Эсмеральды своего честного взгляда. — А я отвечу: никому не нужен был убогий сирота. И вы предпочли оставить меня на попечении человека, который, как вам было известно, убил моих родителей, — Квазимодо покачал несуразной головой. — Почему ты осуждаешь нас, а не его? — удивилась Эсмеральда, не зная, что придумать на обвинения горбуна. — Его, — Квазимодо, не глядя, ткнул пальцем в сторону судьи. — Его уже достаточно наказал Господь. Ты посмотри, как он старо выглядит, какие у него глубокие морщины и седые волосы! Судья нервно сглотнул, но из-за глубокого потрясения ему казалось, что это говорит не его несуразный воспитанник, но сам Святой Дух глаголет через уста горбуна. — Он живёт не зная любви, — продолжал обличать воспитателя Квазимодо. — Да голуби на моей колокольне и то счастливее. Никогда не был женат, говорят, была невеста, да и та сбежала от него в день венчания. Вот представь, вести такую жалкую, убогую жизнь, в которой единственная радость — это прийти к искалеченному воспитаннику и поиздеваться над ним. Сколько горечи звучало в этих словах. Клод больше не мог продолжать слушать, он резко развернулся и зашагал прочь от изумленной цыганки и от неожиданно возмужавшего воспитанника. Квазимодо, закончив говорить, слегка поклонился Эсмеральде и, отвернувшись от неё, направился к собору. Он не стыдился слов, которые сказал, ему стало ясно как божий день, что его приёмный отец затеял нечестную игру, но он также видел явно лживую сущность красивой цыганки. Для него не было новостью то, что Эсмеральда поведала ему. Он давно знал историю своего горького сиротства, но вера в Бога и то, что он всегда жалел судью, не позволяли ему поддаться негодованию и мстительному порыву. У Квазимодо было мягкое, сострадательное сердце, но у всего есть предел! Сегодня он не смог сдержать раздражения, эта девушка сама возвела его в Папы шутов, а потом якобы решила спасти. Его приемный отец, прикрываясь словами о благе, преследовал свои цели. Правы были горгульи: они единственные друзья, которые были у Квазимодо. Когда какой-то мальчишка кинул в горбуна камень, то Квазимодо удивил забияку, поймав снаряд рукой и небрежно отшвырнув его прочь. Не нужен ему этот мир, полный злобы и себялюбивых интересов. Клод Фролло первым делом уничтожил список, бросил его в пылающий камин, вслед за бумагой отправился и лиловый шарфик. В ушах продолжали звучать исполненные горького презрения слова Квазимодо: «никогда не знал любви», «сбежала в день свадьбы», «издевался». Клод схватился за голову, во что же превратилась эта жизнь? Вместо почтенной старости он был занят тем, что пытался получить девушку вдвое младше себя, которая не хотела его и откровенно смеялась над ним. Привычный гнев почему-то молчал, возможно, впервые в жизни судью объяло раскаяние. Эсмеральда вернулась в табор погрустневшая, на вопросы Клопена не отвечала, только взяла свою белую лошадку и долго водила её под уздцы, Джали бежал рядом. Почти две недели Эсмеральда не могла разобраться в своих чувствах, почему-то, когда горбун принялся обличать приёмного отца, ей стало даже жаль судью. Клод Фролло был личностью малосимпатичной, фанатичной и неприятной во многих отношениях, но его попытки понравиться ей казались по-своему милыми. Эсмеральда видела его не раз верхом на своем коне, гордого и неприступного с виду. Хотя стоит отдать ему должное: цыган он перестал преследовать, сосредоточившись на прямых обязанностях. Он больше не подходил к Эсмеральде и даже не смотрел в её сторону. Такое положение дел сохранялось до одного апрельского вечера, когда Эсмеральда взяла за поводья Литицию, свою кобылку, и куда-то ушла с ней в ночи. Клопен остался с Джали, и оба нашли общество друг друга довольно приятным. Цыган накормил козлика сеном и уснул, обнимая рогатого друга. Джали прекрасно выспался, а то Эсмеральда в последние ночи только и делала, что плакала, да и лошадиное ржание под ухом не доставляло удовольствия.«Цыганки влюбчивы и живут ради любви»
Когда судье доложили, что его желает видеть какая-то оборванка с белой лошадью, он интуитивно понял, о ком шла речь. Первым движением было выслать девушку вон, но Клод Фролло не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы поступить благоразумно. Он приказал провести лошадь на конюшню, а девушку — в обеденную комнату, одновременно судья распорядился подогреть ужин и накрыть стол. Эсмеральда пришла с гордо поднятой головой, как настоящая египетская царица, Клод Фролло встретил её с котёнком на руках. — Здравствуй, девушка, — устало поприветствовал он цыганку, затем передал ей котёнка. — Надеюсь, ты голодна. И я не про этого малыша. Эсмеральда приняла черного как смоль зверька, который начал истошно вопить, но после нескольких осторожных поглаживаний успокоился. Девушка села на лавку, покрытую цветным ковром, и опустила озорника на свои колени, котёнок помялся, затем свернулся калачиком на лиловой юбке. Слуги быстро накрыли на стол, и Эсмеральда, захваченная соблазнительными ароматами блюд, принялась с аппетитом есть. Судья не ел, он только любовался тем, с какой жадностью кушает его красавица. Насытившись и отпив сладкого вина, Эсмеральда, продолжая поглаживать котенка, посмотрела на Клода, тот кивнул и поднялся. — Пойдём, нам, кажется, есть что обсудить. Она безропотно проследовала за ним наверх, поднялась по крепкой лестнице на второй этаж и смело перешагнула порог господской спальни. Оставшееся до рассвета время они проговорили; пожалуй, оба впервые за свои жизни были откровенны. Клод рассказал о том, как пытался завоевать Эсмеральду с помощью своих знаний о цыганах. Всякий раз как он описывал методы, которыми руководствовался, девушка от души хохотала. — Можешь смеяться сколько пожелаешь, но последнее средство оказалось почти успешным, — произнёс он, испытывая удовольствие от того, что она так хорошо смеялась. — Что за средство? — Эсмеральда погладила уснувшего котенка. — Вот это создание, которое ты ласкаешь. Я отдал дань твоему египетскому происхождению и приобрел кота, — судья улыбнулся. — Мы не египтяне, — девушка почесала котика за ушком. — И я не знаю, при чем здесь кошки. — Мелочи, не забирай в голову, — он смотрел на неё, как, возможно, египтяне глядели на кошек со смесью влюбленности и восхищения. На рассвете Эсмеральда уснула в объятьях Клода, который до конца не мог поверить своему счастью. Котёнок устроился у них в ногах, очевидно, решив только сегодня в виде большой милости не беспокоить своих людей. Эсмеральда перебралась в дом судьи, упирающийся Джали тоже был водворен во внутренних комнатах судейского дома. Спустя месяц после крещения и смены имени новоиспеченную Аньес Флёри тихо обвенчали с Клодом Фролло. Зажили они вполне счастливо, если не считать того факта, что Квазимодо наотрез отказывался видеться с приемным отцом и его супругой, лишь после рождения у четы Фролло первенца горбун сменил гнев на милость и примирился с Клодом. Судья прожил долгую и благополучную жизнь, увидел, как его дети заводят собственные семьи, и даже успел понянчить внуков. После его смерти он был оплакан детьми, супругой, Квазимодо и стареньким черным котом по кличке Брюн.