Удача ничего не значит, когда вдруг
Горячим сердцем я ложусь в холодный снег,
И замер стук.
И собирались части, все остатки счастья
По новому и с чистого листа.
И поспешив наружу, вывернула душу.
Смотри: она совсем уже пуста.
После падения его сначала пронзило резкой болью, а потом та медленно начала сходить на нет, заставляя тело всё больше каменеть. Наверное, так каменели трупы людей: становились всё менее подвижными, всё более холодными... Не то чтобы Куникузуши было хоть какое-то дело до людей. Он чувствовал, как кровь стекает на порушенный, взрытый шрамами каменный пол, как склеивает волосы, но понимал, что сил об этом волноваться нет. Что ему до этой крови? В теле она никогда не заканчивалась. Сил не было даже на то, чтобы о чём-то думать. Он просто лежал. Куникузуши мог так пролежать час, мог десять, мог целый день, мог неделю. Что бессмертному существу, созданию вечности, до времени. Оно текло, будто патока, пока ровный поток не был перерезан детским голоском: — Ты просто сдался? Он открыл глаза. Рядом стояла Буер: всё такая же маленькая, всё такая же решительная, всё такая же босая. Сейчас, может, только самую капельку любопытная. Любой человек, наверное, был бы в восторге от того, что смог возбудить любопытство в божестве мудрости. Куникузуши было откровенно плевать. Так как он ничего не ответил, Нахида нахмурилась и присела на корточки, склонившись над ним, будто решила, что он её не услышал. Повторила вопрос. Куникузуши прикрыл глаза, представил, как она повторяет свои слова снова и снова, добиваясь нужного ей результата через его мельчайшие реакции (сто шестьдесят восемь попыток, говорите? Буер была достаточно упёртой, чтобы пытаться снова и снова, и снова, и снова), и решил, что ни ему, ни ей этого не нужно. — Чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты ушёл. Это подземелья под Академией, к тому же полуразрушенные. Тут никому не стоит находиться, — прямо и честно сказала она. — Ты можешь это сделать. Неужели какое-то падение сможет нанести вред тому, кто хотел поучаствовать в Войне Архонтов? — Не может, — отстранённо согласился Куникузуши. И остался лежать. Вот такой у него теперь жалкий протест. От рождения собственной божественности, до... вот этого. Буер издала маленький, тихий вздох. — Ты сможешь найти другое сердце. — Да что ты знаешь! — рявкнул Куникухуши; ярость поднялась штормовой волной, и он поднялся из своего лежачего положения в сидячее, оказываясь с Буер лицом к лицу. — Что ты можешь знать, Буер, изначальное божество? Ты слабая и жалкая, но... — Но я всегда была Архонтом, — она кивнула сама себе, когда запас его эмоций иссяк, и он почувствовал обволакивающую пустоту. — И на самом деле это не то, чего ты хочешь, не так ли? Удивительное равнодушие к такой силе. Какая разница, что с тобой будет и что замышляют люди вокруг, если журавль окажется у тебя в руках... Всё дело было в Сердце. Куникузуши опять упал на жёсткие каменные плиты и зажмурился. Сердце Бога было прекрасным; оно пело, оно давало живые, яркие эмоции. Оно словно идеально подходило ему — в чём, конечно, не было сомнений, он ведь был создан изначально именно для этого... Сердце Бога было в сто, в тысячу раз лучше чем тот суррогат, который ему выдали в Фатуи. Теперь ни суррогата, ни оригинала не было. И толики божественности, небольшой части её сил не было и в Буер — значит, Доктор унёс с собой не только Электро, но и Дендро Сердце Бога. Что за крыса. — Я никогда не заберу его у Фатуи, — отстранённо сказал Куникузуши. — Не до того, как Царица его использует. А когда она это сделает... Ну, не то чтобы после этого у него — или у кого-либо другого — вообще будет шанс использовать Сердца Богов как-то ещё. Буер смотрела на него со странной хмуростью во взгляде; будто бы с почти-сочувствием, но слишком тёмным для этой эмоции, будто бы с почти-понимаем, но слишком сомневающимся для этого. — Раз ты сдался и не собираешься ничего больше делать, только лежать и занимать место в моей стране, а я тебя победила, — серьёзно начала она, протягивая к нему руку, — я могу тебя использовать, не так ли? Ты ведь остался просто куклой. Мой трофей. Её рука — маленькая детская ладонь — приближалась медленно, но неотвратимо. Скарамуш смотрел, смотрел, смотрел, смотрел... Он не хотел, чтобы его контролировали, конечно, нет. Но ещё больше он не хотел, чтобы его контролировала какая-то чужачка, какая-то пародия на мудрую богиню — ребёнок! В груди вспыхнуло ярко-ярко, и он отшатнулся, откатываясь по неровному полу дальше от девочки — архонта — и смотря на неё дикими глазами. Без сердца он переживал всё тускло, мимолётно и до смешного недостаточно, и хотя эта эмоция мгновенно вымылась, опять оставив его бесцельным и бессильным, сама её сила поражала. — Если ты думаешь, что всё потеряно, то почему тогда сопротивляешься? — вопрос Нахиды прозвучал громче молнии. — Ты правда думаешь, что сердце можно найти только в чём-то божественном? Если бы у Куникузуши были силы рассмеяться, он бы уже хохотал. Буер, при всей её божественной мудрости, всё ещё была наивным ребёнком. С учётом того, как он хотел, как он желал иметь сердце, подобно всем другим — и богам, и этим грязным жалким людям — просто предположить, что он не испробовал все другие варианты... Ох, Буер не знала и малой части того, что он творил, пытаясь достичь, добраться, забрать, почувствовать. Но, кажется, из его молчания, из его скривившегося лица она что-то поняла — и помрачнела. Куникузуши хватился за одежду на груди, смял её. — Ты думаешь, что я даже не пытался, — хрипло сказал он, — что я ничего, кроме Сердца Бога, и не рассматривал. Но ты не знаешь, как много кузнецов по всему миру я прошёл, заказывая им сердца из лучших материалов для катализаторов. Сколько раз я пытался выковать себе сердце сам! Ты просто не представляешь, как много живых, добрых и злых, сильных и слабых, честных и лживых сердец я забрал у людей. И это всё только для того, чтобы понять, что они мне не подходят! Конечно, он понимал, что Электро Сердце Бога будет самым лучшим вариантом, но в самом начале, на самом старте своей жизни он ещё верил, что достаточно будет и какого-нибудь другого сердца. Не всегда ведь мы получаем то, что хотим, верно? Только вот железное — или из любого другого металла, который можно было найти в Иназуме — не подходило. Человеческое, которое он жестоко забирал, кривясь и презирая саму суть людей — но может они смогут быть полезны хотя бы в этом? — тоже не начинало стучать. Буер молчала. — Мне подойдёт только Электро Сердце Бога, — уже во много раз тише закончил он; что-то вроде крови стучало в ушах, но у него не было сердца, чтобы гонять кровь — наверное, это был гнев, — потому что меня так создали. И теперь эта возможность упущена. Я знаю это. Я знаю это! Но даже не думай, что из-за проигрыша я позволю себя контролировать слабачке вроде тебя! Гнев отдавался во всё: в грудь, в голову, в конечности. Куникузуши везде чувствовал этот всепоглощающий стук. Селестия, верно, решила над ним посмеяться. — Думаю, это больше не будет обсуждаться, — неожиданно согласилась Буер. Он фыркнул: — Мне казалось, у богини мудрости должно быть чуть больше стойкости. Неужели совсем не умеешь стоять на своём и готова прогнуться под любого? — Куклу можно контролировать, потому что у неё нет собственной воли. Дёргать за ниточки того, кто всё осознаёт и сопротивляется, будет оскорблением самому понятию жизни. Я не готова брать на себя такой грех. Куникузуши моргнул. Стук продолжился, несмотря на растерянность. Он опустил взгляд вниз, на свою сжимающую одежду руку, и осознал, что через пальцы что-то просвечивает. У него в ладони, прямо у груди, сиял Анемо Глаз Бога. Символ свободы. Символ чертового сопротивления. Руки задрожали. Буер встала на ноги, отряхнула своё платье. — Я помогаю тебе, потому что думаю, что мы похожи. Всякое существо, развиваясь, познаёт новое; мы с тобой познали месть. Но знай: в то время как я научилась мстить, тебе нужно узнать, как разучиться. — Уходи, слабачка, — выплюнул Куникузуши, чувствуя, что ещё немного — и он начнёт плакать, потому что Глаз Бога так хорошо ощущался у груди, что это чуть ли не разбивало его новообретённое сердце. — Не нужно мне помогать! — Если ты не собираешься следовать моему совету, то я вынуждена попросить тебя из Сумеру. Мне не нужны новые разрушения, — Буер склонила голову на бок и слегка себе улыбнулась. — Хотя, полагаю, я теперь не могу так сделать, да? Ты ведь получил Глаз Бога здесь. — Только попробуй, — сквозь сжатые зубы проговорил Куникузуши. — Я не вернусь в Снежную и уж тем более я не вернусь в Иназуму. Показать ей сердце, чтобы она и его у меня отобрала? Лучше уж я останусь с тобой. — Хах, — почти удивлённо сказала Нахида. — Она будет мне завидовать. — Я останусь здесь, — продолжил Куникузуши, потому что слова ребёнка не могли сбить его с мысли, — и ты меня не остановишь. Нахида неловко переступила с ноги на ногу. — Она точно будет мне завидовать. Можно было много говорить о том, что Вельзевул — последнее создание, которое будет завидовать кому-то насчёт него, Куникузуши, но что-то в странном выражении лица Буер подсказывало — он её не убедит. Куникузуши поднялся на шаткие ноги. Глаз Бога всё ещё пульсировал в руке, словно самое настоящее сердце. Тепло. Ритмично. Так, как того всегда хотелось. Богиня тепло улыбнулась и поманила его за собой, к выходу. Улыбнулась так, как наверняка должна была улыбаться другая богиня, будь они все в лучшем мире. К сожалению, они жили в том, который им достался. Он в любом случае пошёл за ней.Спорим, мой ручей столкнётся с морем и затянет горизонт
Туманом моих страхов, брошенных за борт.
А спорим — виноватых будет двое.
Корабли вернутся в порт
На разные причалы. Ты начнёшь сначала, я наоборот.