Дом удовольствий

Приватная комната без шлюхи на кровати казалась непривычно пустой и брошенной. Безликой. Присев на продавленный матрас, он поднес кубок к губам, отпив вина, и отвернул лицо, чтобы через проход не видеть, как в основном зале веселится и гудит рой людей, пришедших сюда за удовлетворением своих желаний в соответствии с возможностями кошелька; этот бордель был лучшим в Красной Гавани, следовательно, самым дорогим. Деймону не приходилось считать золото. Он вообще предпочитал серебро. За неплотной занавеской шло представление: молодые обнаженные тела сплетались в бесхитростном танце на постаменте посреди зала, демонстрируя возможности. Обычно он редко задерживался в основном зале, сразу проходя туда, где эти возможности реализовывались, но сегодняшняя ночь была особенной. Среди этой разношерстной толпы была Рейнира. Привести ее в бордель было вызовом не только брату, но и всему королевству: Рейнира была наследницей Визериса, избранной им будущей королевой, и никто не сказал бы ни слова, будь она мужчиной. Но она — женщина. Просто то, что она находится здесь, бросало огромную тень на ее репутацию; его компания превращала тень в несмываемое пятно. Слухи уже поползут; в том, что встреченный в переулке перед борделем Сир Харвин узнал их обоих, не было никаких сомнений. Но этого недостаточно, чтобы его план сработал. Нужно, чтобы слухи дошли не только до брата, но и до членов Малого Совета; нужны свидетели, информирующие лордов, которые не дадут списать их ночную вылазку на небольшой бунт против строгих правил для Рейниры. Нужна настоящая грязь. Плащ оставил здесь же, небрежно бросив на кровать; его лицо в Блошином конце знал каждый, и это играло ему на руку — никто и не подумает приписывать ему благородные помыслы. Рейнира застыла у одной из стен, крепко сжимая кубок с вином, и с нескрываемым интересом смотрела на представление, уже распалившее публику; заметив его, она вздрогнула, ловя его нечитаемый взгляд, но покорно поставила кубок на поднос ближайшего слуги и поспешила за ним, не задавая вопросов. Уводя Рейниру глубже в полумрак внутренних залов, он стянул с ее головы шапку, вручив ее стоящему в проходе евнуху, охраняющему покой посетителей; Рейнира с удивлением посмотрела на него, не понимая, зачем он избавил ее от маскировки, но все же взялась за протянутую руку, крепко сжав его ладонь похолодевшими пальцами. Она всегда доверяла ему безоговорочно. Вокруг копошились тела, предаваясь похоти. За каждым куском ткани, у каждого столба, на полу, на сваленных на полу подушках — люди трогали, целовали, трахали друг друга: пальцами, ртами, членами, — никаких условностей; другие, смеясь и перешептываясь, подглядывали через резные перегородки за чужими утехами. Рейнира шла за ним, но по ее руке, зажатой в своей ладони, чувствовал, как она вертится, осматриваясь. Она видела подобное бесчисленное количество раз на стенах замка — остатки роскоши древних валирийских мотивов, — но картины не могли передать всю суть удовольствия, что люди могли доставлять друг другу; теперь она могла увидеть это вживую. Он откинул еще один полог в сторону, пропуская ее вперед, заметив на себе взгляды шлюх, узнававших его, и с короткой усмешкой последовал за Рейнирой. Она остановилась, не зная, куда двигаться дальше, и отпрянула от нескольких мужчин, прошедших мимо, чуть ближе прижавшись к нему, наконец, спросив: — Что это за место? Обстановка была ему знакома так же хорошо, как тайные ходы Красного Замка; присутствие здесь Рейниры будоражило сильнее обычного. Ее светлая кожа, ее серебряные волосы — такие же, как его, — как будто светились, выделяя среди бесформенной совокупляющейся массы особенной чистотой. Не признавался даже самому себе, почему из всего разнообразия шлюх он никогда не выбирал светловолосых. — Здесь люди получают то, что хотят. Все, кроме него. Ни один бордель за все деньги семьи Таргариенов не мог дать ему то, что он действительно хотел. Притушить бушующий в крови огонь могла любая искусная шлюха, но это было временным облегчением; ничего общего с обычным желанием его вожделение не имело. Он медленно сокращал расстояние между ними, осторожно, чтобы не спугнуть ничего не подозревающую добычу, и произнес возле ее уха: — Трахаться — это приятно, знаешь ли. — Она вздрогнула, когда его дыхание достигло ее кожи, не отрывая взгляда от оргии вокруг них. Полный удовольствия стон, раздавшийся совсем рядом, послужил наглядным подтверждением его словам. — И для женщин, и для мужчин. Таргариены ближе к богам, чем к людям; красота Рейниры не могла достаться земному мужчине. То, что задумал Визерис, устраивая ей смотрины на все Семь Королевств, смешно. Все эти лорды, мальчишки, старики — бессовестная трата драконьей крови, бегущей в жилах Рейниры; ее может быть достоин только другой дракон. А драконы не спрашивают. Драконы берут то, что хотят. От огня, плещущегося в ее потемневших глазах, горело все тело — он мягко смял ее губы своими, чувствуя тепло ее рта, и вся сдержанность едва не осыпалась пеплом, когда она ответила ему, ни секунды не колеблясь. — Брак — это долг, — прошептал в ее губы, вспоминая их разговор днем, который и послужил причиной всего, что он сделал, чтобы сейчас быть с ней здесь; та самая последняя капля, убедившая, что она покорится только ему. — Но это не мешает нам делать то, что хочется. Он провел ладонями по ее лицу, ощущая нежность кожи, и притянул ближе, пробуя ее глубже; Рейнира сжала ослабевшие пальцы на его шее, пуская ток по спине неуверенной лаской. — Трахать, кого хочется. Сколько раз он представлял, будучи на Ступенях, как он увидит Рейниру снова; сколько раз просыпался в бешенстве, понимая, что прошло еще полгода, еще год, и еще год, и еще, — а она так и остается в его снах, и чем дольше разлука, тем сны развратнее, Рейнира — опытней, а последствия мучительней. Из прекраснейшей девы Семи Королевств его воображение создавало искусительницу, с которой не могли сравниться самые умелые шлюхи, которых он трахал когда-либо. Дерзкий взгляд Рейниры четыре года назад делал это с ним; то, что ее взгляд делал теперь, когда она нагло перехватила инициативу, уже сама углубляя поцелуй, изучая его рот своим языком, под влажные звуки и чужие стоны, было сильнее любой его самой грязной фантазии. Он еще сохранял рассудок. Учить ее трахаться он будет на вышитых простынях их спальни в Драконьем Камне после обряда, связывающего двух Таргариенов узами брака. Неспешно наслаждаться ее красотой и наготой, распалять до изнеможения, прежде чем… Всего на секунду Деймон дал себе волю. Гребаное мгновение, когда он ослабил хватку на цепи, держащей его внутренних демонов под контролем, но этого оказалось достаточно, чтобы цепь выскользнула из рук — он прижал Рейниру к стене своим телом. Провел пальцем по ее припухшей нижней губе — там, где совсем скоро будет белый шрам, свидетельство их связи перед богами, — и потянул за шнурок на ее рубахе; в вырезе медленно показались ключицы, светлая кожа, мягкая грудь. Ее тяжелое дыхание заглушало любые звуки. Она откинула голову, подставляя шею под поцелуи, развернувшись и плотно прижимаясь бедрами к его ноющему члену — он толкнулся вперед, пытаясь взять ее через одежду, настолько невыносимым было желание обладать ею. Рейнира цеплялась пальцами за грубую каменную кладку стены, и Деймон спешно накрыл ее ладонь своей — даже ее ладонь на стене борделя выглядела более нагой, чем танцовщицы на постаменте в главном зале, — пряча от чужих глаз. Стянуть штаны было сложнее: прямой мужской крой на округлых женских бедрах сидел плотно, поддавшись не с первого раза; пальцы жгло жаром ее кожи. Запах чужого возбуждения, витавший в воздухе, вздохи, стоны — все это застилало разум. Между ее напряженных ног было горячо, а в ней — узко и так влажно, что пальцы скользнули внутрь, не встретив сопротивления плоти. Громкий выдох Рейниры заставил очнуться и вздрогнуть. Он не собирался заходить так далеко. Как будто почувствовав его смятение, она развернулась, за бедра подтаскивая к себе; в каждом ее движении ощущался азарт новизны и неопытность, настоящая неопытность, что сводило с ума еще больше: пришлось стиснуть зубы, уклоняясь от ее попыток поцеловать его. Покупая в борделе очередную девственницу, он обманывал сам себя. Уважающие свою репутацию заведения не предоставляли по-настоящему неопытных девиц: нетронутое лоно не отменяло знаний, как ублажить мужчину руками и ртом. Движения были отрепетированы, стоны — заучены. Их готовили годами. Рейнира требовательно подавалась навстречу, упорно ища еще одного поцелуя; Деймон усмехнулся, ощутив, насколько она не может совладать с собственными желаниями. Мимолетное чувство превосходства над ней сменилось острым, болезненным трепетом: так и не добравшись до его губ, она провела ладонями по его шее, оставляя влажные следы ртом от ключиц вверх, к лицу. То, что он безуспешно пытался купить, не жалея золота — неискушенность, чистоту, возможность первым провести по пути чувственности, — Рейнира дарила. Вот так просто. Кровь дракона в ее теле взывала к нему, пьяня своим напором. Он не был так беспомощен на Ступенях перед сотнями врагов, как перед ней; уклоняться от шквала стрел было легче, чем от ее жадных, неуклюжих поцелуев. Великий воин, которому в подметки не годились турнирные щенки, не знавшие настоящего боя без помпезных церемоний и правил, оказался обезоружен собственной племянницей — а в ее руках не было даже кинжала. Это злило. Злило, что он оказался так слаб именно перед Рейнирой. Злило, что она имела над ним такую власть. Скрипнули зубы в попытке совладать с собой; он напрягся, собирая остатки воли, и резко дернулся, впечатав ладони в стену по обе стороны от ее лица, нависая над ней. От удара в ладонях вспыхнула боль, в глазах Рейниры — страх; вот он, тот самый момент, когда нужно отступить, оставить, бросить её здесь и сбежать от выжигающего нутро чувства. Пока он еще может. Последние силы ушли на несколько шагов прочь от нее. Подальше. К шлюхам, на которых ему все равно. Взять любую, вставить как можно сильнее, вжав лицом в постель, в пол, куда угодно, и трахать, закрыв глаза, представляя на ее месте… — Деймон? Ее голос среди хриплых стонов — как звон стекла, вспарывающий воздух. Он добился, чего хотел. Ему нужно было опорочить её, а не обесчестить. Уже утром пауки всей Красной Гавани будут трепать, как принцесса Рейнира Таргариен была замечена в обществе своего дяди сначала в нескольких тавернах, а потом и в борделе. У Визериса не останется ни единого шанса закрыть глаза на неподобающее будущей королеве поведение Рейниры, ее невинность будет ставиться под сомнение всеми потенциальными женихами, которых сильно поубавится, а у него самого появится веский аргумент, почему их с Рейнирой нужно поженить, расторгнув его брак с бронзовой сукой. Страха не было. Он был готов к любым последствиям: если брат решит, что его следует казнить за измену, пусть так — хотя бы избавит от мерзкого зрелища, как Рейнира выйдет замуж не за него. Последний шаг он сделал, не ощущая пространства вокруг себя, и уверенность, что он спасен, разбилась о ее губы. Не в ту сторону. От вкрадчивой нежности и осторожных ласк, которыми он завлекал ее как можно дальше в грязь, ничего не осталось. От терпения — тоже. Она вцепилась зубами в его губу, когда он попытался отстраниться, чтобы вздохнуть, и в ее глазах, почти черных от желания, отразился отчаянный страх — она сильнее обхватила его за бедра, прижимаясь животом к его члену, до боли притираясь через ткань; он оскалился. Обхватив ее лицо, Деймон хмуро посмотрел на нее, но Рейнира пьяно улыбнулась, приоткрыв рот — кончик языка, увлажнивший нижнюю губу, сменился зубами. Не сдержав порыва, он протолкнул большой палец между ее губ, тут же пожалев, что это только палец — жаркая влажность ее рта обещала такое удовольствие, что он чуть не облажался, как мальчишка, лишь вообразив себе Рейниру с его членом у ее лица и собственными пальцами в копне серебряных волос. Обязательно. В следующий раз он обязательно покажет ей, какую власть над мужчиной может обрести женщина, добровольно опустившись перед ним на колени. Ее пальцы уже шарили по поясу его штанов, развязывая, бесстыже проникая ниже, обхватывая член; будто услышав его мысли, Рейнира, внимательно вглядываясь в его лицо, обвела языком палец в своем рту — Деймон зашипел, громко выдохнув; слишком много ощущений сразу. От ее языка, от рук, от взгляда. Совладать с собой он еще мог, с Рейнирой — нет. Растрепанные серебряные волосы на фоне беспросветного мрака, окружающего их пеленой греха и разврата, её светлая кожа на контрасте с дорнийскими, браавосскими — шлюхами любых цветов и оттенков, — взывала к его истинной сущности, как будто самим фактом своего существования Рейнира уже умоляла запачкать её. А Деймон — собственник. И только он может пачкать то, что его по праву рождения. Поднять ее, жадно смяв мягкие бедра, зажав между собой и стеной, было легко. Сердце бешено колотилось, прямо как на ее помолвке: он даже не запомнил лиц своих партнерш, настолько было необходимо оказаться рядом с Рейнирой, пусть и в нелепом танце. Вокруг — тела в нарядных шелках. Чопорные лорды, облизывающие ее взглядом. Фарс договорной помолвки с известным мужеложцем, с которым она изображала взаимный интерес. И собственная несдержанность — он чуть не поцеловал ее прямо там, на глазах десятков зрителей, среди которых был Визерис. Хотел, чтобы все, включая его брата, знали, кому Рейнира предназначена на самом деле. Теперь вокруг них не было шелка и заученных танцев, только один, в котором сплетались тела, повинуясь заложенному с рождения желанию принадлежать и обладать. Которому учила похоть. Вместо светских бесед — несдержанные стоны, вместо нарядов — обнаженная плоть. Лица так же смазывались, не оставаясь в памяти дольше мгновения. И этот танец не оборвет остановившаяся музыка. Рейнира обхватила его плечи, и первый стон он поймал своим ртом, входя в нее почти полностью одним сильным движением бедер. В ней было горячо, тесно и скользко; ее влага достигла его пальцев, сжимавших бедра — второй стон он заглушить не смог, усилив собственным. Она напряглась, создавая чудовищное давление внутри, вырывая из него задушенный хрип — наверное, с ней надо было нежнее, мягче, но еще толчок в эту тесноту, от которой прошивало дрожью до затылка, и еще — Рейнира короткими ногтями впивалась в его шею, елозила ногами по бедрам, пытаясь привстать, задыхалась, стискивая зубы, — стоны были слишком громкими, выделявшимися из общего фона. Дернув ее на себя, до самого основания, ощутил пальцами место соединения их тел, как плотно она обхватывает его, и накрыл губами ее шею, в том месте, где яростно билась жилка. Каждым тяжелым толчком в ее напряженное тело он закреплял свое право; замер, переводя дыхание, чтобы через несколько мгновений начать снова, наслаждаясь тем, как она отзывалась на его движения — сжималась, вздрагивала, стискивала пальцами его плечи и тянула за волосы, не зная, куда себя деть от новых ощущений. Он — тоже; первый опыт бывает лишь раз, но с Рейнирой казалось, что он вообще не был с женщиной раньше. Ни в одной не было так обжигающе горячо, ни одна не будила в груди такие чувства — в Штормовом Пределе был легкий дождик в сравнении с тем ураганом, что бушевал в нем, раздирая изнутри, — она тонко всхлипывала, когда он покидал ее лоно почти полностью, чтобы с силой ворваться обратно. В ее глазах — ни капли рассудка и влажный блеск. — Деймон… Мольба в ее голосе довела до остервенения — он так и не узнал, о чем она умоляла, заткнув ее своим ртом, сминая пересохшие от стонов губы своими, не прекращая двигаться; еще, и еще раз, глотая ее хриплые крики, привлекавшие к ним слишком много внимания; злило. По-настоящему злило — этот момент был только его, только для него, но взгляды ощущались кожей: завистливые — женщин, алчущие — мужчин. Стоны вокруг стихли, сменившись заинтересованными шепотками; он ощутил чужую руку, заскользившую от щиколотки вверх, к бедру, и чужое прикосновение к спине. Скривившись от отвращения, он дернул ногой, сильнее прижимая Рейниру к стене, закрывая собственным телом от всех этих взглядов и рук, ползущих по нему в желании добраться до нее — и вдруг ощутил, как она плотнее сжала его, оплетая ногами поясницу, внезапно ясными глазами посмотрев ему за спину; вспыхнувшая ярость на ее лице из-за того, что кто-то посмел к нему прикоснуться, вызвала у него полную понимания усмешку. И восторг. Чистейший восторг от этой собственнической ревности на ее лице — даже ее лоно стало теснее, будто глубже вбирая в себя его член. По телу прошел жар; ему было невыносимо хорошо. Рейнира провела ладонью по его лицу, стирая улыбку, и вцепилась пальцами в щеки, привлекая к себе, целуя так, что у него едва не подкосились ноги — она быстро училась. Слишком быстро. Ее уверенная демонстрация прав на него, адресованная неизвестной за его спиной, вкупе с этим наглым взглядом, что снился ему четыре последних года, заставили ускорить толчки несмотря на усталость. Она больше не пыталась сдерживать стоны, расслабившись после пережитого удовольствия — Деймон ощущал, как приближается пик, и сильнее впился в ее бедра, сдавливая мякоть до красных следов под пальцами, в несколько глубоких толчков запирая свое семя в ней. — Ты теперь принадлежишь мне, — на валирийском прорычал он возле ее уха, замерев от захлестнувшей его волны наслаждения. Перед глазами плыло; он слегка отстранился, вглядываясь в ее лицо: раскрасневшиеся щеки, припухший рот, блестящие глаза со слипшимися от слез ресницами — она была красива, как никогда. Отпустить ее, разжав пальцы и опуская ее ноги на пол, было сложно; хотелось продлить это мгновение до бесконечности, чтобы утро не наступило. Развернул к себе спиной, чтобы было удобнее натянуть штаны — ее рубаха была вся мокрой и пожеванной от трения о неровную кладку стены, а волосы у шеи превратились в колтун, который будет непросто распутать. Весь ее облик кричал о том, чем она занималась с ним, но Рейниру, казалось, это совсем не волновало. Она обернулась, глядя ему прямо в глаза, опустила руку себе в штаны и, слабо улыбнувшись, провела по его груди, оставляя на его белой рубахе след — ее крови и его семени: — Это ты всегда принадлежал мне, — тихо сказала она на валирийском.