Прости и… до встречи? — Навеки твой, Хван Хёнджин.
Феликс чувствует, как от горечи сжимается горло. Ему хочется растормошить Хёнджина, сказать, что он не злится на него. Ему тоже жаль, что они постоянно вздорили в школе. Он глубоко вздыхает, прижимая письмо к груди, и смотрит на брата. — Что там такое? И это становится контрольным выстрелом. Феликс не может сдержать поток слёз, что начинают течь по щекам. — Там, — он всхлипывает. — Хёнджин… Его дыхание окончательно сбивается, а голос перестаёт слушаться, и всё, что он может — это бессвязно бормотать и надрывно всхлипывать. Сейчас, ощущая внутри клокочущую боль, Феликс хочет лишь одного — очутиться в надёжном кольце рук Хёнджина. — Ну чего ты, иди сюда, — Чонин притягивает его в тёплые, крепкие объятия, позволяя намочить свою кофту солёной влагой. Феликс рыдает громко, безудержно. Кажется, его боль никогда не закончится и он будет вот так, в одиночестве или объятиях Чонина, скулить от невыносимой горечи всё оставшееся время до того, как Хёнджин очнётся. Если тот вообще очнётся. От собственных мыслей хочется выть, и Феликс цепляется за Чонина, как за последнюю надежду, пытаясь хоть немного успокоиться. Хёнджин жив, но Феликс продолжает лить по нему слёзы, будто тот уже покойник. Он хочет верить в то, что всё будет хорошо, но у него не получается, и стерильно-белые стены больницы, запах лекарств и никаких положительных вестей насчёт состояния Хёнджина не способствуют этому. — Он очнётся, слышишь? Хёнджин сильный, он сможет. Феликс верит Чонину. Тот несомненно прав: Хёнджин выберется из комы и вернётся к нему, ведь он обещал.☆
Феликс сидит на подоконнике в своей палате и болтает ногой, разговаривая по телефону. — Всё в порядке, Джисон, правда. То, что я застрял тут так надолго, не потому, что я при смерти, — Феликс тяжело вздохнул. — Ты звонил мне буквально позавчера, чего ты волнуешься? — Почему они не могут просто выписать тебя?! — Джисон чем-то шуршит, а потом продолжает. — Я соскучился! Феликс улыбается, зажимая телефон между плечом и ухом, и тянется к сумке, которую привёз Чонин, с намерением достать оттуда чего-нибудь вкусного, дабы перекусить. — Я тоже скучаю. Ты мне лучше скажи, как там ребята? — он надкусывает протеиновый батончик. Феликс надеется, что Сынмин, Чанбин и Чан не сильно переживают. Пусть глупо верить в это, ведь они попали в аварию и получили довольно тяжёлые травмы, но последнее, чего хочет Феликс, — это заставлять своих друзей волноваться. Особенно Бан Чана: тому только дай малейший повод для тревоги о младших, и он будет вне себя от беспокойства. — Они в порядке, — слышится голос Минхо, который, видимо, отобрал у Джисона телефон. — Невероятно скучают и готовы побить тебя, но в порядке. — Рад это слышать, — он искренне смеётся, прикрывая глаза. — Передавай им, что я тоже безумно скучаю. — Ага. Как там… Как там Хёнджин? — Феликс чувствует, как что-то надламывается в груди от звука этого имени, но не успевает ответить, как, судя по приглушённым ругательствам и шуму, Хан забирает телефон обратно. — Господи, Феликс, прости этого нетактичного идиота. На фоне слышится "Кто тут ещё идиот?!", на что Феликс неуверенно улыбается, но всё же отвечает: — Состояние стабильное, но он не просыпается, — собственные слова делают больно. В трубке какое-то время слышится тишина, а после — тяжёлый вздох Джисона. — Мне жаль, чувак, — Хан звучит подавленно и искренне. — Хочешь, я- — Не стоит. Феликс безумно благодарен Джисону за то, что тот пытается ему помочь и поддержать, но он устал от вечной жалости и сочувствия к себе. Тем более что сейчас время, в которое он обычно навещает Хёнджина. Так что Феликс быстро прощается с Джисоном, получив звонкий воздушный поцелуй, пожелания о хорошем самочувствии и немного бубнежа Минхо-хёна в стиле: "Ханни, ты разве не мой парень? Почему другим шлёшь поцелуйчики?". Феликс смотрит на себя в зеркало: растрёпанные волосы, больничная мешковатая одежда и опухшее лицо. Он чувствует себя самым непривлекательным человеком на земле, и ему не хватает тёплых прикосновений Хёнджина и его слов, что для него он самый-самый прекрасный. Феликс делает медленный вдох и выдох, держа в голове вчерашние слова Чонина о том, что ему стоит больше говорить с Хёнджином. Он не должен раскисать и сдаваться, только не перед ним и не сейчас. Это не Феликса нужно жалеть и лелеять, это не он сейчас лежит, погружённый в кому, не он не просыпается уже как пятнадцатый день. Он перестаёт рассматривать себя в зеркале, обращая, наконец, внимание спустя все эти недели игнорирования на собственный безымянный палец, на котором красуется обручальное кольцо. Хёнджин привёз его в Канаду ради этого, и одна мысль об этом заставляет Феликса плавиться от любви, но… Всё же он не знает, что чувствует, думая об этом. Печаль от того, что в тот же день всё и пошло наперекосяк? Или радость от того, что они с возлюбленным связали друг друга узами брака? Феликс никогда не задумывался о том, как и хочет ли вообще жениться. И если бы для него это было важно, и он бы предался мечтаниям об этом; Феликс… не думает, что мог бы предположить, что это произойдёт с Хёнджином, в полночь в Канаде, едва в состоянии не лезть к возлюбленному с объятиями, чтобы бедный священник мог закончить свою речь… …Всё же это приятно. Феликс смотрит на кольцо, что поблескивает на свету. Брак — письменное подтверждение их безразмерной любви, он ни капли о нём не жалеет. Пусть в каком-то роде брак является подтверждением близкой связи не столько для самих супругов, сколько для государства, Феликсу всё равно нравится думать, что это лишь для них одних. Приятно знать и чувствовать, что он принадлежит Хёнджину, а Хёнджин принадлежит ему. Несомненно, они являются отдельными личностями, умея существовать друг без друга, но, выбирая между одиночеством и компанией возлюбленного, Феликс без сомнений остановится на Хёнджине. Феликс надевает тапочки и приоткрывает дверь; в коридоре довольно тихо, только туда-сюда иногда мельтешат медсестры, поэтому он быстро выскальзывает из палаты, будто ему запрещено выходить оттуда, и направляется по давно выученному маршруту. Пусть его никто толком и не ограничивает, привлекать внимание не хочется, тем более что он помнит наизусть, в каком отделении лежит Хёнджин. Дорога до туда не занимает много времени, может, минут пять, — Феликс теряет счёт времени, успокаивая и настраивая себя на то, чтобы сегодняшнее посещение Хёнджина прошло без привычной уже истерики и судорожных, но аккуратных проверок его пульса. Уже подходя к палате, он сталкивается с медсестрой, которая, видимо, только-только закончила всё процедуры. Они безмолвно кивают, и Феликс глубоко вдыхает, перед тем как зайти. Он поджимает губы, пытаясь сдержать слёзы. Хёнджин неподвижно лежит на больничной койке, подключённый к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Его тёмные длинные волосы размётаны по подушке, и Феликс не может сопротивляться желанию пригладить их. Он тихо, как будто может разбудить его малейшим шумом, подходит к кровати и, игнорируя рядом стоящий стул, усаживается прямо на постель; Хёнджин, очевидно, никак не реагирует, но Феликс всё равно чувствует укол едкого разочарования. Если бы Хёнджина могли заставить очнуться внешние раздражители и шум, Феликс бы не пожалел ни свои голосовые связки, ни барабанные перепонки. Он немного трясущейся рукой тянется к волосам Хёнджина, нежными и аккуратными движениями убирая их со лба. Феликс не может удержаться и не провести пальцами по всей длине, чуть массируя подушечками кожу головы. Ему почти физически больно наблюдать за тем, как медленно меркнет возлюбленный, как сереет его кожа от недостатка света и свежего воздуха, как заостряются и без того острые скулы. Уже почти привычное пищание аппарата где-то в углу и безжизненная белизна стен. Феликс устаёт от этого так сильно, что порой хочется выть — только это, к огромному разочарованию, не вернёт ему любимого человека. — Хённи, — его голос чуть надламывается, но он продолжает, — помнишь, как мы на наше второе свидание ходили в комнату страха? Феликс, чей взгляд направлен внутрь себя, нерешительно улыбается, погружаясь в эти воспоминания. Тогда Хёнджин обещал во что бы то ни стало защитить его, но… — Прекрати орать мне в ухо, ты… — шипит Феликс. — Ты орёшь не тише меня- Феликс закатывает глаза, но не успевает съязвить, как они оба вновь кричат от неожиданности: из-за угла резко выпрыгивает какая-то жуткая длинноволосая девушка в белом платье, на котором видны кровавые пятна, а в руках её нож. Хёнджин шепчет "этобылаплохаяидеяплохаяидея-", и Феликс с горем пополам признаёт его правоту, пока во время бега — как сказал бы Хёнджин: "не бегство, а стратегическое отступление" — прижимается к нему ближе. Они слышат, как сзади за ними бежит та "сумасшедшая", но счастливо смеются, крепче сжимая сцепленные руки. Неумелый флирт Хёнджина, неловкие касания кончиков пальцев, влюблённые взгляды… Феликс бы всё отдал, лишь бы те мгновения повторились вновь. В комнате страха, крепко держа Хёнджина за руку, Феликс думал, что боится только призраков, чудовищ или тёмных теней, прячущихся в ночной мгле. Но сейчас он осознал, что больше всего на свете боится услышать заученную механическую фразу: "Мне жаль, но господин Хван мёртв". — Какого чёрта ты кинул меня в её руки, мудила?!- — Ты слишком прелестный, чтобы она тебя съела, поэтому я подумал-подумал и надумал, что это хороший план и- Ауч, не бей! Феликс заливисто смеётся, продолжая стучать по макушке Хёнджина, пока тот не перехватывает его руки и не прижимает ближе к себе. Это было… Так по-детски. Им тогда только-только исполнилось двадцать, они были весёлыми, беззаботными, и всё, что их волновало, — это сессия и "господи, что мне надеть в этот клуб, чтобы не казалось, что я выёбываюсь, но также кричало о том, что я горяч?". Из мыслей его вырывает кардиограмма частоты дыхания. Аппарат начинает негромко сигналить, и Феликс нервно пытается вспомнить хоть что-то, что говорил ему врач. "У пациента на искусственной вентиляции лёгких частота дыхания будет такая, с какой за него дышит аппарат, но если есть элементы сознания, то будут и дополнительные самостоятельные вдохи. Они видны на экране аппарата и означают, что пациент приходит в себя, ну, или если их частота шкалит под сорок-пятьдесят в минуту, то что ему приходят кранты". Феликс, подскочив, старается определить: Хёнджин просыпается или умирает. Что-то между жуткой тревожностью и надеждой теплится в груди, заставляя руки дрожать, а глаза — слезиться. Он смотрит на махину перед собой, что почти с него ростом, но не выдерживает и бросает взгляд на постель, чтобы увидеть… Как ресницы на глазах возлюбленного трепещут, а веки немного приоткрываются. Феликс чувствует, как внутри взрывается шарик счастья, а где-то в районе солнечного сплетения становится так тепло, что на глаза слёзы наворачиваются и на этот раз не от печали. Он видит, как Хёнджин медленно, заторможенно открывает глаза: облегчение, что его окутывает, не сравнится ни с чем, — такое ощущение, будто до этого момента он не мог сделать вдох полной грудью, а тиски, что сжимали её, наконец пропали. Феликс вновь аккуратно садится на край кровати, ожидая, пока Хёнджин придёт в себя и наконец посмотрит на него. Всё, чего он сейчас желает, — это почувствовать тёплые объятия снова, услышать его голос, говорящий всякие милые глупости, и получить свой заслуженный нежный поцелуй. Проходит десять секунд, минута, две… Хёнджин смотрит в потолок мутным взором, пытаясь восстановить связь с реальностью. Феликс его не торопит, он тихо сидит, теребя край больничной рубашки. Спустя несколько бесконечных минут Хёнджин, наконец, переводит взгляд на него, он мягко улыбается, и… Феликс чувствует, как постепенно гаснет собственная улыбка. Тревога, словно дикий зверь, медленно подкрадывается, подступая к горлу тяжёлым комом. Что-то не так. Он смотрит во взгляд напротив, пытаясь прочесть его, но вместо ожидаемой привычной любви или хотя бы теплоты Феликс видит растерянность и… Настороженность? Он видел этот взгляд. Так Хёнджин смотрел на незнакомцев. Дыхание застревает где-то в горле, а сердце пропускает удар. Но это ведь не точно, верно? Тот только что очнулся или, может, просто прикалывался — ну быть такого не может, что он своего фактически супруга не узнаёт. Феликс судорожно сглатывает, чувствуя, как холодеют руки, а пальцы трогает лёгкий тремор. В голове как назло настойчиво всплывают воспоминания, когда пару лет назад, в первые месяцы их отношений, Хёнджин целовал его в нос и нежно улыбался. Он говорил тогда мягким тихим тоном, будто не хотел, чтобы слова, предназначенные только Феликсу, подслушал кто-то другой. Это было его ритуалом, которому он всегда следовал, когда Феликс делал или говорил что-то, что тот посчитал очаровательным, — Хёнджин прекращал всё свои дела и наблюдал за ним, а потом будто бы с лёгкостью говорил: — Я думал, что влюбиться в тебя сильнее уже попросту невозможно, Ёнбокки. Но сегодня ты вновь доказал мне обратное. От нежности щемило сердце всякий раз, когда он слышал это, даже когда Хёнджин говорил это в абсолютно случайный момент, заставляя его растерянно замереть и залиться краской. Обычно он шутливо бил его по плечу, бросая что-то типа "мгм, я тоже тебя люблю", дабы скрыть своё смущение. Но то, чего скрыть у него точно не получалось, — это полный любви и ласки взгляд, который, в чём он точно уверен, Хёнджин замечал. И вот они здесь; Хёнджин, его дражайший супруг и возлюбленный, смотрит на него со смесью тревожности и опасения. Феликс не успевает что-то сказать или сделать — в палату заходят лечащий врач Хёнджина и его помощница. Они, видя, что пациент действительно очнулся, просят гостя уйти, дабы спокойно снять с него ИВЛ и провести нужные процедуры, но Феликс остаётся сидеть на краю кровати. Его глаза бегают по лицу Хёнджина, пытаясь выловить хоть тень прежней нежности, но не находят ровным счётом ничего. Хёнджин действительно его не узнаёт или Феликс абсолютный идиот, который перенял у него привычку драматизировать на ровном месте. Он молится Господу Богу, в которого даже толком не верит, о том, что он ошибается и Хёнджин в растерянности не потому, что видит его впервые, а потому что вышел из чёртовой комы. — Господин Ли? — из оцепенения его вырывает голос врача. — Да? — Вы можете остаться здесь или же вернуться в свою палату. Он взглядом показывает Феликсу, что если он желает остаться, то ему нужно встать с койки пациента и отойти, чтобы не мешать им. Феликс, скрепя сердце, отпускает тёплую руку Хёнджина и отходит к стене, отвечая с большей уверенностью, нежели есть на самом деле: — Я останусь. Как никогда Феликс рад, что они с Хёнджином обручились, потому что в ином случае ему бы просто-напросто запретили здесь находиться. Он наблюдает за тем, как врач подходит к койке и принимается снимать с него ИВЛ. Феликс морщится от этого зрелища, но взгляд не отводит. Как только трубка вытащена полностью, Хёнджин заходится в сухом кашле, а после делает самостоятельный глубокий вздох. Мужчина приподнимает его подбородок так, чтобы удобнее было посветить фонариком ему в каждый глаз по очереди, проверяя, нарушены ли отделы мозга и как работают безусловные рефлексы, параллельно задавая вопросы: — Ты знаешь, как тебя зовут? Сколько тебе лет? Где ты находишься? Хёнджин хмурит брови в недоумении, но отвечает: — Хван Хёнджин, девятнадцать лет, название больницы не знаю. Врач снимает очки и трёт переносицу, а Феликс чувствует, как земля проваливается под его ногами. И… Как бы Феликс не был хорош в отрицании, он не глуп. И осознание ударяет по нему сильнее, чем случившаяся авария. Если подумать, то так всё и есть — мир Феликса стремительно разваливается на части. Хёнджин его не узнаёт. Точнее, узнаёт, но не двадцатитрёхлетнего Ли Феликса Ёнбока, успешного автора песен, собственного мужа, а "малыша Ликси", маленького, зажатого, но довольно язвительного паренька из старшей школы, с которым ему изменили. Честно, Феликсу хочется плакать. — Так… Ладно, — врач тяжело вздыхает и обращается к помощнице. — Виён, отведи, пожалуйста, господина Ли в свою палату. Медсестра кивает и движется в сторону растерянного Феликса, губы её поджаты, а во взгляде сожаление. Он не сопротивляется, когда та под руку уводит его из помещения, и опоминается только тогда, когда они уже почти подходят к его палате. — Подождите, он- — Господин Ли, — хватка у девушки сильная, поэтому Феликс беспомощно опускает голову. — Господину Хвану нужен отдых и покой. Он… вас не помнит, верно? "Проницательная", — думается ему. Феликс ничего не отвечает, неуверенно кивая в знак согласия. — На данный момент ему не стоит сильно нагружаться, поэтому, думаю, вам стоит с ним поговорить позже. Ему хочется закричать, что "какой, чёрт возьми, "позже", когда он уже прождал его больше двух недель?!", но Феликс лишь позволяет уложить себя на кровать, молча наблюдая за тем, как Виён последний раз кидает на него взгляд и уходит. Он смотрит в белый потолок и чувствует внутри… ничего. Абсолютное ничего. Как будто всё то, что он строил за последние несколько лет, просто… рухнуло. Развалилось на части. В один короткий миг. "Он… вас не помнит, верно?" Видимо, да? Феликсу хочется найти хоть какие-то оправдания, хотя бы тоненькую нить надежды, но… Всё ведь однозначно. Хёнджин, пусть и любит пошутить, но до такого бы не докатился. Он не помнит его, не помнит частично самого себя и их. Не помнит ни единого момента их совместной жизни, помимо… — Хей, малыш Ликси, — в его голосе столько яда, что можно убиться. — Чего глазки красные? Небось не спал всю ночь, отсасывая кому-то за подворотней? — Заткнись, Хван. Тебе заняться нечем? — Феликс закатывает глаза, глядя на противную ухмылку. …Помимо их чёртовых перепалок. Хёнджин не помнит то, как искренне перед ним извинялся тогда, три года назад, в кафе недалеко от центра. Они столкнулись совершенно случайно — Хёнджин подрабатывал там баристой, дабы обеспечить себе карманные расходы, а Феликс зашёл туда из-за ливня, что полил неожиданно и сильно. Изначально Феликс, как только узнал человека за прилавком, хотел быстро свалить, пока его не заметили. Но, выбирая между встречей со школьным недругом и простудой, ему определённо не хотелось лежать дома с температурой под сорок, когда на носу запись их с Джисоном песни, поэтому он, натянув на голову капюшон худи, выбрал первое. Но, к его удивлению, та встреча кончилась не очередной руганью, а нервными, но откровенными извинениями Хёнджина. С тех пор он иногда заглядывал в то кафе, ведь, признаться честно, делать кофе у Хёнджина получалось так же хорошо, как и молоть языком. Думал ли Феликс, что Хёнджин в итоге предложит обменяться номерами? О, нет, ему это в голову даже и не приходило, но… Хёнджин был мил. Когда он не называл его "шлюхой", ехидно скалясь, а говорил, что "Ёнбок, ты выглядишь сегодня отлично", мягко улыбаясь, тот, правда, был приятен в общении. Поэтому ничего плохого в том, чтобы попробовать пообщаться с ним нормально, Феликс не видел. Хёнджин не помнит то, как открыто и уязвимо прозвучал, когда спросил у Феликса: "мы… правда друзья?", и какое облегчение было написано на его лице, когда получил положительный ответ. Хёнджин не помнит то, как заботливо и бережно поправлял плед, сползший с левого плеча Феликса, когда они сидели на крыше и наблюдали за звёздами. Хёнджин не помнит то, как дулся на него, потому что он замазывал свои, цитата, "прелестные веснушки". При упоминании того, что Хёнджин сам же дразнил его за них, тот лишь жалобно хныкал и вновь был готов слёзно просить прощения. Хёнджин ни черта не помнит. А Феликс помнит. Помнит, как Хёнджин признался ему в чувствах, посвятив песню, сидя около костра. Помнит, как тот чуть ли не расплакался, услышав, что это взаимно. Помнит, как Хёнджин таскал его на руках, называя своей принцессой. Помнит, как Хёнджин был нежен и осторожен с ним в их первый раз, боясь доставить хоть какой-либо дискомфорт. Помнит, как Хёнджин сделал ему предложение около Ниагарского водопада. Помнит, как в глазах Хёнджина отражались звёзды и океан счастья, когда он ответил заветное "да". И… Он всё ещё помнит, как Хёнджин, поворачиваясь к нему с водительского сиденья, не заметил грузовик, что летел на них с большой скоростью. Всё еще помнит, хотя предпочел бы забыть, как яркая улыбка Хёнджина погасла, уступив место шоку и болезненному выражению лица. Помнит резкую боль, что пронзила тело, помнит крик Хёнджина, помнит запах гари и крови… Феликс закрывает лицо руками, пытаясь сбежать от воспоминаний, но картина Хёнджина, чьё лицо залито кровью, глаза закрыты, а грудь вздымалась еле-еле, продолжает стоять перед глазами, словно выжжена на обратной стороне его век. Он отрывает руки от лица и смотрит на кольцо пустым взглядом. Это конец? Хёнджин не помнит их отношений, не помнит того, что они в браке, для него Феликс, если уж и не незнакомец, то даже не близкий человек. Только Феликс помнит. Они друг другу никто теперь. Стоит… Стоит ли бороться? Бороться за отношения, которых один из партнёров не помнит? Хёнджин-то даже себя не помнит после девятнадцати. Не помнит, что является дизайнером интерьера. Не помнит, что любит танцевать и преуспевает в этом. Не помнит, что у них есть очаровательная собачка по имени Кками… Феликс резко садится, морщась от головной боли; пусть он и получил более лёгкие травмы в силу того, что Хёнджин был тем, на кого обрушилась основная сила удара, но лёгкие не значит отсутствующие. Сотрясение мозга тяжёлой степени — Феликс мучается от головных болей, головокружения и тошноты уже третью неделю, но, как говорят врачи, уже идёт на поправку. Но, пусть болей и становится меньше, они полностью не прекращаются, но Феликс думает, что это меньшее из того, что чувствует сейчас Хёнджин, поэтому не жалуется. Он вновь смотрит на кольцо, но уже с осознанностью во взгляде. Сердце замирает, а после начинает биться с удвоенной силой. Какого чёрта? Какого чёрта он сдаётся? Хёнджин обещал, что не оставит его. Значит, и Феликс должен сделать то же самое. Он ему напомнит, а точнее, они. Сынмин, Чанбин, Джисон, Чан, Минхо, Чонин… Все они ему напомнят. И пусть они ещё не знают о том, что Хёнджин потерял память, Феликс уверен, что они его не оставят. Только не они. С решимостью в сердце и облегчённой улыбкой он вновь откидывается на спину, смотря в потолок. Феликс рад, что определился: он будет бороться за их отношения, он не оставит Хёнджина, только если тот не попросит. Но если тот попросит оставить его в покое, выбрав простой, более лёгкий вариант — даже не пытаться вспоминать о Феликсе и их отношениях, решив возвращаться в более привычную обстановку, — то Феликс его отпустит. С разбитым сердцем, разрушенными мечтами и скрючившимися внутренностями, но отпустит.☆
Феликс аккуратно стучится, не смея нарушать личное пространство Хёнджина. Не сейчас, не тогда, когда они почти незнакомцы. — Я могу войти? Он входит только после одобрительного ленивого мычания по другую сторону двери. В руках Феликса телефон и документы — он уверен, что если не покажет Хёнджину их расписку в ЗАГС’е, то тот не поверит. Он нерешительно мнётся на пороге, пока тот не тяжело вздыхает и говорит: — Ты можешь пройти и сесть. Я не кусаюсь. И… нам нужно поговорить, верно? — его голос звучит немного неуверенно. "Он в растерянности", — понимает Феликс. Неудивительно, ведь, пусть он ещё не рассказал ему о том, что они встречаются, тот всё равно, должно быть, удивлён, что Феликс вообще здесь находится. — Для начала, — Феликс присаживается на стул около койки, нервно постукивая ногтями по собственным коленям, — что тебе рассказал врач? Хёнджин задумчиво мычит, поднимая взгляд вверх и постукивая пальцем по подбородку — его привычка, когда он думает. — То, что я попал в аварию. То, что у меня какая-то черепно-мозговая травма, — перечисляет он. — Ох, ну и то, что я потерял четыре года своей жизни. Точнее, воспоминания о ней, — немного ядовито заканчивает Хёнджин. Феликс неосознанно съёживается от этого тона, а Хёнджин смягчается: — Извини, мне… всё ещё трудно это принять. Я не должен был срываться на тебе, — тому, правда, неудобно, это видно по виноватому взгляду и беспокойно прикушенной губе. — Но врач так и не сказал, почему ты здесь. Сказал, что мне стоит спросить это у тебя. Вот и самая трудная часть. Феликс провёл часть ночи в раздумьях и тревогах: как вообще Хёнджин отнесётся к тому, что они, чёрт возьми, в браке? В том Хван Хёнджине, с которым он связал свою жизнь и пробыл в отношениях больше двух лет, Феликс уверен, но… Уверен ли он в Хёнджине, которому девятнадцать? Который задирал его лишь из-за каких-то слухов? Он тяжело сглатывает, ощущая, как потеют ладони. Нет. Феликс ни черта не уверен. Он не знает, чего ожидать. Он не знаком с девятнадцатилетним Хван Хёнджином. Но… это же всё ещё его Хённи, верно? — В общем… — он запинается, но решает не тянуть и бросить информацию в лоб, — мы так-то в браке. Феликс на миг забывает о всех тревогах, почти с наслаждением наблюдая за сменой эмоций на лице возлюбленного. Ему немного неловко это признавать, но… да. Господи, как же он любит вкидывать шокирующую информацию людям, которые её не знают. Феликс старается, честно старается не спойлерить Джисону дораму, которую уже смотрел, но иногда это жужжащее желание сказать, что главный герой умрёт, сильнее него. — Прошу прощения? Феликс встряхивает головой, возвращаясь в реальность. В ней его встречает скептичный Хёнджин, с приподнятой бровью и абсолютным непониманием на лице. Сейчас точно не время и не место для наслаждения тем, что ты проспойлерил собственному мужу о том, что вы в браке. Феликс поджимает губы — Хёнджин не помнит их чёртового брака, какого хера он вообще забавляется? — Я знаю, звучит бредово, — Феликс невесело усмехается, — но у меня есть документы, если для тебя это важно. Он протягивает ему листок, что держал до этого в руках. На лице Хёнджина всё ещё видно сомнение, но он всё же берёт бумажку, случайно задевая пальцами его, и… Феликсу дорого стоит остаться на месте и не потянуться за родным теплом, что исходит от рук Хёнджина. Они сидят в тишине какое-то время, пока Хёнджин внимательно читает документ. Когда он его дочитывает, то безмолвно отдаёт обратно, откидываясь на подушки. — Слушай, — на Феликса давит это молчание, поэтому он его прерывает, — дай мне сказать кое-что. Не перебивай, ладно? Хёнджин переводит на него взгляд, который Феликс никак не может классифицировать, и кивает, давая понять, что готов слушать. — Скажу сразу: я люблю тебя, — Хёнджин поджимает губы, — и я готов бороться за наши отношения. За наш чёртов брак. Ты не помнишь ничего из последних четырёх лет, зато помню я, и наши друзья. И я готов рассказать. Готов напомнить тебе всё то, что ты забыл. Я верю и буду верить в то, что память вернётся к тебе. Но и если не вернётся, то я просто заполню её новыми моментами. Я покажу тебе свою любовь ещё раз. Феликс глубоко вздыхает и взмахивает рукой, показывая, что ещё не договорил. — Я знаю, что в твоих воспоминаниях нет ничего хорошего, связанного со мной, — Феликс сглатывает ком в горле, проклиная себя за слёзы, что вот-вот готовы политься из глаз. — Но я готов. Как бы самоуверенно это не звучало, но я тот, кто знает тебя лучше всех. На данный момент. — Да ты что? — перебивает Хёнджин, саркастично поднимая бровь. — Да, — с нажимом отвечает Феликс, — за последние два года, что мы вместе, я был твоим самым близким человеком. Несомненно, твоя семья и наши друзья тоже были тебе близки, но не так, как я. Мы буквально жили вместе, делили еду, и, извини уж за выражение, трахались. От удивления брови Хёнджина взлетают ещё выше, а Феликс продолжает: — И это я ещё не говорю о нашей эмоциональной близости. Пусть ты этого и не помнишь, но ты всерьёз называл меня своим соулмейтом, — он прикрывает глаза, позволяя одинокой слезинке скатиться по щеке. — Так что… Если кто и может тебе напомнить и помочь в этом плане, так это я. Феликс открывает глаза и устанавливает с возлюбленным зрительный контакт, заканчивая свою речь: — Но если этого не хочешь ты, то так тому и быть. Решение за тобой. Хёнджин глубоко вздыхает. Он не был готов к этому. Поэтому решает временно сменить тему разговора: — Хмф… — он неуверенно мычит, — можешь мне показать, может быть, фотографии? Я… тебе верю, но мне интересно посмотреть. Феликс видит, что тому некомфортно это просить, но он совсем не злится, лишь снимает блокировку телефона, открывая галерею. Подсаживается на край кровати, пододвигаясь к Хёнджину так, чтобы тот видел происходящие на экране. Родные губы рядом, но и одновременно так далеко — Феликс смотрит только в телефон, не искушая себя. Бессчётное количество разных фотографий, которые Феликс бережно хранит в одной из папок: Минхо и Джисон, позирующие вместе, мило прижавшись щеками друг к другу, а на заднем фоне Сынмин, на чьём лице наигранное отвращение; Чонин, катающийся на спине Чана; сам Феликс, раздающий маленькие мешочки с домашним брауни детям; Хёнджин, лежащий на коленях Минхо с дьявольской ухмылкой. Вот все они в машине едут загород в поход, а тут они в местном караоке пьяные, зато счастливые поют старые песни из девяностых. На этом снимке вечеринка по случаю дня рождения Феликса, которая должна была стать сюрпризом, но Джисон случайно всё испортил. Вот здесь Чанбин пытался сделать захват Сынмина, а это тот раз, когда они пошли на пляж, чтобы увидеть восход солнца… Феликс оборачивается, дабы увидеть реакцию Хёнджина, и… ему хочется плакать. Тот выглядит печальным, будто потерявшейся котёнок — он смотрит на самого себя на фотографиях со смесью любопытства и ужаса. — Всё в порядке? — Зловещая долина, — говорит Хёнджин, а на непонимающий взгляд Феликса объясняет. — Я смотрю на себя, но не узнаю. Черты лица схожи, как и всё остальное, но… Я-то свою внешность помню на несколько лет раньше. Да и те моменты, что запечатлены на фотографиях, я не помню. Будто и не я вовсе. Очень… странное ощущение. Тревожное. Феликс кивает, будто понимает его. Хёнджин опускает взгляд на их руки, которые лежат совсем рядом, и тихо, неуверенно просит: — Можешь… показать наши совместные фото? Или, может, видео? Феликс не отвечает, лишь переворачивает телефон и бережно достаёт фотографию из-под прозрачного чехла, аккуратно передавая её в руки Хёнджину. На ней были изображены они оба, судя по всему, фото сделал кто-то за кадром. — Эту фотографию сделал Чан, — поясняет Феликс. Они лежат на пледе, на фоне зелёная трава и бескрайнее поле, оба выглядят моложе. Феликс с широкой тёплой улыбкой щиплет Хёнджина за нос, а тот хмурит брови в напускном раздражении, но нежность всё равно видна в ласковом изгибе его губ. Сверху фотографии две надписи: "Ты сияешь ярче солнца, Ёнбокки", — и другая, почерком Феликса: "Ты сияешь ярче звёзд, Хённи". Хёнджин в сожалении поджимает губы, смотря на фотографию. Ему жаль, что он всё разрушил. Феликс достаёт вторую фотографию, видимо, он носит с собой две: на ней они только вдвоём, и теперь она более личная, сделанная в кровати на фоне шёлковых простыней. Они выглядят сонными, на лице Феликса не та широкая улыбка с первого фото, она мягкая и наполненная любовью, принадлежащая только им. Хёнджин прижимает Феликса к себе, его лицо светится от счастья, а глаза превращаются в щёлочки из-за искренней улыбки. На этот раз надпись располагается на пижаме Феликса, в области сердца. "Моя вселенная". — У меня есть ещё другие фото и видео, они в телефоне, — Феликс разрушает давящую тишину, убирая фотографии обратно под чехол. Хёнджин кивает, не доверяя своему голосу. Феликс открывает в галерее уже другую папку, подписанную как… — Какого чёрта она записана, как "Порно"- — Ты предлагал "Сань Лан и Его Высочество", так что- — Что такое "Сань Лан"?.. — Ох, — Феликс впервые за их разговор искренне смеётся, — это герой из одной новеллы, что ты читал. Я всё ещё помню, как ты требовал называть тебя "Его Высочеством наследным принцем"… Хёнджин заламывает брови домиком от беспомощности — ему не особо смешно, он не помнит того, что, по словам Феликса, читал, не помнит, что просил себя как-то называть. Но он не рушит столь хрупкий момент; как бы ему не было это трудно признавать, но Феликс очарователен, особенно в своём веселье. — Прости, — Феликс неловко улыбается, — просто тебя все называли "Принцем", даже в школе, что ты, думаю, помнишь. "Его Высочество", как я помню, — это принц одного павшего государства, а "Сань Лан" — его возлюбленный. — Окей… — мычит Хёнджин, — но почему сейчас папка называется "порно"? Щёки Феликса краснеют, но, видя, как глаза Хёнджина всё больше расширяются от шока, он быстро выпаливает: — Господи, нет, — стонет Феликс, — там нет никакого порно, честно!- — Точно? Потому что я уверен, что пока не хочу его смотреть- — "Пока"?! — Боже, просто объясни, почему она так называется… — Окей, — он глубоко вздыхает, пытаясь успокоится, — вообще-то, ты сам так предложил назвать. — Я?! — "Давай назовём её "порно", потому что это будет проще объяснить, чем сорок гигов моих спящих фото", — Хёнджин приподнимает бровь, а Феликс неловко пожимает плечами. — Твои слова. Не смей спрашивать, почему у меня столько твоих спящих фото. Хёнджин поражённо поднимает руки, усмехаясь. — Кхм, ладно, окей. Так что насчёт наших фото и видео? Они-то хоть есть в этой папке? Или там только мои спящие фото? Феликс вновь стонет, закрывая лицо руками от смущения. Он кивает, наконец, открывая папку. Первое изображение, которое он показывает, это их селфи: на фоне море песка, у Феликса длинные, скорее всего нарощенные волосы, а Хёнджин закинул руку на его плечо, улыбаясь. В руках Феликса цветы, предположительно, ромашки. Они выглядят счастливыми, но Феликс никак не комментирует это фото, не рассказывает его историю и подробности, считая, что не стоит сильно нагружать возлюбленного. Поэтому он переходит к следующему, на это раз видео. Оно выглядит домашним и уютным: пока что в кадре видно только Феликса, тот что-то готовит, но практически через секунду Хёнджин слышит свой голос и вздрагивает: — Хей, Феликс! — кричит Хёнджин на видео. — Хей! Хей! Он появляется на заднем плане, радостно прыгая около Феликса. — Я импостер! — Феликс на видео смеётся, не переставая перемешивать субстанцию. — Хей, Феликс! — Давай сделаем торт. — Брауни! — дурашливо протягивает Хёнджин. — Брауни! — так же отвечает Феликс с тёплой улыбкой. — Эй, Ёнбокка! — А? — Сейчас не время, чтобы делать торт. — Но я хочу его сделать для- Видео прерывается, не давая тому Феликсу договорить, для кого он его готовил. Звенящую тишину нарушает следующее видео: на нём уже нет Феликса, только один Хёнджин. У него более короткие волосы, нежели сейчас, но всё ещё тёмные, и выглядит он моложе. Хёнджин кажется помятым и только что проснувшимся, а сидящая на его коленках собака делает видео ещё более комфортным и спокойным. — Это… просто видео, где я ем? — …Да? — Феликс чувствует, как краснеют его уши. — На коленях у тебя Кками — наша собака, кстати. — Очаровательно, — Хёнджин тепло улыбается, — всегда мечтал о собаке. Они сидят так ещё минут пятнадцать в тишине, нарушаемой лишь звуками из телефона. Фоток спящего и не только Хёнджина оказываеся и вправду много, как и других, самых разных видео: вот они меряются размерами ладошек — он пытается сдержать улыбку от того, какие у Феликса лапки, — на другом видео Хёнджин кормит Феликса взбитыми сливками, а на следующем они дурачатся на детской площадке. Наиболее понравившееся Хёнджину видео — это то, где они в очаровательных пижамках лежат в обнимку, выглядя при этом самой сладкой парой на свете. Феликс выключает телефон, отсаживаясь обратно на стул около кровати. Он мнёт колени руками, в ожидании смотря на него. "Он ждёт ответа", — понимает Хёнджин. Ответа на свои чувства. Ответа на висящий в воздухе вопрос: "Что делать дальше?". Собираясь с мыслями, Хёнджин рассматривает Феликса. Человека, с которым состоит в браке, которого ему полагается любить, но он его не помнит. Ни брака, ни толком-то этого человека. Хёнджин чувствует себя виноватым, потому что он знает, что Феликс любит его. Он не помнит, но просто знает, ведь это заметно в каждом действии и взгляде. Хёнджин впервые говорит с ним нормально, без желчи и оскорблений. Он знает его несколько лет, но это — другое. Всё, что он знает о Феликсе, ограничивается тем, что тому сейчас, предположительно, двадцать три; то, что ему с ним изменили; и… в общем-то, всё? То, что Феликс знает его намного дольше, настолько очевидно, что Хёнджину становится немного жутко. Годы привязанности и жизни бок о бок читаются движениях Феликса: то, как он смотрит, как трогает, произносит его имя — всё кричит о любви. — Знаешь, — Хёнджин невесело усмехается, — я тоже готов бороться. Я… правда, не помню наших отношений. Не знаю, говорил ли я это, но… я боюсь быть одиноким. Я боюсь быть одиноким. Такого… Хёнджин никогда не говорил. Но Феликс лучше всех может понять эти слова. Те липкие воспоминания, где он сидел за кухонным столом, ничего не чувствуя, бездумно смотря в полупустую кружку из-под алкоголя. Дни и ночи проходили словно мимо него, а мир вокруг размывался и ускользал прямо из рук каждый день. Словно его здесь не было. Словно его не существовало. Словно он совсем-совсем один в этом безграничном, пугающем мире. Феликс смог выбраться из этого состояния — это стоило ему походов к психологу, но… Те моменты ему всё ещё хочется забыть. Со временем они и вправду стёрлись из его памяти: сейчас они блеклые и пустые, когда как воспоминания о том, как они год назад всей компанией поехали отдыхать на Чеджу, всё ещё яркие и тёплые. Вспоминая их первую встречу после выпускного, Феликс думает, что тот был… потухшим. Не опустошённым и серым, а словно тусклым. Как будто может быть ярче, но не получается. Не хватает сил. И вспоминая то, как Хёнджин по мере их общения всё больше и больше загорался, точно светился изнутри, Феликс понимает. Он был тем, кто тогда спас Хёнджина от удушающего одиночестве. Не те друзья, с которыми Хёнджин общался в старшей школе, не та девушка, которая по слухам изменила ему с Феликсом, а… он. Тот, которого Хёнджин задирал и высмеивал. — Честно говоря, мне страшно, — Хёнджин опускает взгляд на собственные руки, что теребят край одеяла. — Я не помню ни себя, ни ближайших четырёх лет. Но я не хочу быть один. Феликс внимательно слушает, не перебивая, впитывая каждое слово. Словно он сидит в зале, а судья решает его приговор. — Даже не знаю, что хуже: быть одному или быть с тобой… Ауч. Хёнджин осознаёт, как звучат его слова, и исправляется: — Ты не подумай, я… не испытываю к тебе сильных негативных эмоций, — Хёнджин поднимает взгляд. — На самом деле, я вообще не уверен, что чувствую. Мне… нужно подумать, ладно? — Да, конечно, я понимаю, — Феликс поджимает губы и пытается улыбнуться. — Я готов подождать тебя. Столько, сколько потребуется. Хёнджин растягивает губы в облегчённой улыбке и задорно отвечает: — Ну, знаешь, я, наверное, не был настолько плох, чтобы выходить замуж за плохого человека, — он подмигивает. — Поэтому… я, правда, готов попробовать узнать тебя. Ещё раз. Но мне нужно время, хорошо? Феликс чувствует, как тугой узел в груди ослабевает. Хёнджин готов. И, как ему кажется, на данный момент это — лучший исход событий. — Хорошо, — Феликс дарит ему свою самую нежную и мягкую улыбку. Он смотрит в глаза Хёнджина, видя в них лишь интерес, смятение и вину, и это наводит Феликса на размышления о том, сможет ли он увидеть снова взгляд, полный любви, направленный только на него. Но они смогут пройти через всё вместе, главное — верить. — Я пойду, — Феликс встаёт со стула, — тебе нужно отдыхать. Хёнджин кивает, всё ещё улыбаясь: — Хорошо. Спасибо тебе за разговор и за… — он запинается и немного краснеет. — За всё, в общем-то. За то, что дождался меня. И за то, что всё ещё рядом со мной. Феликс тихо смеётся. — Не за что, — он немного колеблется, прежде чем произнести: — Я люблю тебя. Феликс не ждёт ответного признания сейчас. Он просто хочет, чтобы Хёнджин знал и помнил об этом. Что бы ни произошло дальше, Хёнджин должен знать, что он его любит.