Дегенераты

Они только отужинали, когда папа коротко сказал ему оставить всё как есть и следовать за ним. Карл сложил грязную посуду в раковину, передал Джудит в протянутые руки Мишонн и послушно направился за отцом, желая задать много вопросов, но зная, что ответ всё равно получит лишь тогда, когда они доберутся до нужного места. Идти далеко не пришлось — Александрия была большой лишь по меркам современного мира. Когда-то давно прогулка с одного конца посёлка к другому не казалась настоящим путешествием. Белые дома осенью утопали в тусклых лучах заката уже в семь пополудни, и слабые прикосновения солнца нежно осветляли одни черты лица папы, оставляя другие грубеть в тенях. Папа выглядел старше, чем был на самом деле. Тени заостряли его скулы, но остатки солнца искрились на поверхности почти седой бороды. — Ты думаешь, я слабак? Голос папы звучал тихо, но уверенно. Карл любил уверенность его голоса — ей всегда легко было довериться, на неё всегда можно было положиться. Он повернул голову, ловя папин взгляд — они теперь были одного роста, и отец обращался с ним, как с равным. — Я считал так когда-то. Но в итоге слабаком оказался я, — пожал плечами Карл, начав осматриваться. Он только заметил, что они остановились у самого большого здания. С тюремной клеткой в подвале. Карл никогда особо не рассказывал папе о том, что произошло после того, как им пришлось покинуть тюрьму из-за атаки Губернатора. Просто признался и ему, и себе: да, я был слабаком. Да, мне не следовало в тебе сомневаться. Если Карл и не жалел о чём-то, так это о вере в своего отца. Он помнил, как одобрительно вспыхнули глаза папы, когда Карл сказал людоедам в Терминусе, что эта кровь на их одежде была пролита не просто так. Помнил, как прекратил бояться, зная, что папа прогрызёт к нему путь зубами и прорежет дорогу тупым ножом. Рик Граймз не был слабаком. Карл ни в чём не был уверен в своей жизни, кроме этого. Сухая грубая рука легла на плечо Карла и двинулась левее, чтобы большой палец смог слабо провести подушечкой по тонкой коже за ухом. Папа рассредоточенно смотрел в сторону, продолжая осторожно гладить его и пытаясь подобрать слова. Что-то опять творилось в его голове. — Тебе не нужно мне ничего доказывать, — вырвалось у Карла, и большой палец замер у его мочки. Папа сфокусировал на нём взгляд, серьёзный и задумчивый, и растянул почти спрятавшиеся за бородой губы в улыбке. — Нет. Мне нужна только твоя помощь. Чаще всего единственная помощь, о которой его просил папа, — это присмотреть за Джудит или позвать Дэрила. Карл с воодушевлением кивнул, скучая по теплу чужой руки, соскользнувшей с его плеча в тот же момент, и направился за отцом дальше. К тюремной клетке. Как он и думал. Обычно дверь была распахнута — теперь же её плотно закрыли на замок, и вертикальные прутья слились в длинный узор, от которого зарябило в глазах. Розита сидела прямо на полу, прислонившись к стене и вытянув ноги. В подвале стояла тишина, прерываемая лишь лязгом отцовских сапог и приглушённым дыханием. Розита посмотрела на Карла прищуренными глазами, потом перевела на отца взгляд, сделавшийся вопросительным. Папа пожал плечами и прошёл мимо неё. Карл знал, что Розита смолчит — все уже успели выучить, как не любил папа, когда критиковали его воспитательные методы. — Ты давала ему пить? — спросил папа негромко, подойдя к прутьям клетки. Карл ещё не видел, что происходит за ней, и почему-то боялся вглядываться. Розита ловко подскочила на ноги и остановилась рядом с отцом, прикасаясь к его плечу своим. — Нет. Как ты велел — ни еды, ни воды, ни слов. Не то чтобы он в состоянии что-то понимать и говорить, — послушно отозвалась Розита и сразу же спросила в ответ, склонив голову: — А ты рассказал кому-нибудь ещё про… него? Она кивнула в сторону клетки. Карл теперь не мог разглядеть, что там было, даже если бы и захотел: перед глазами находились только спины отца и вставшей к нему почти впритык Розиты. Карл втянул носом воздух. Пахло мочой, рвотой и ходячьими кишками. Он привык к этому запаху. — Им не стоит знать, — просто ответил папа и на мгновение ободряюще сжал предплечье Розиты. Розита согласно кивнула, поймав его глаза своими. Карл чувствовал внутри странную гордость оттого что папа доверял ему; пустил в свой странный близкий круг и поделился информацией, которой не хотел делиться ни с кем остальным. Отчасти он понимал, что сейчас это было неправильным: последние крупинки человечества должны держаться обособленно и не скрывать друг от друга ничего, но разум продолжал твердить: даже здесь найдутся недовольные. Даже среди десятка людей может вспыхнуть восстание. Даже законного короля могут свергнуть. Карл провёл вспотевшими ладонями по джинсовой ткани штанов. Он будет держать рот на замке, даже если папа его об этом не попросит. Папе и не нужно его об этом просить. — Никто… — начал было он, но голос сорвался на хрип. Карл прокашлялся, ощущая на себе два чужих взгляда. — Никто не хочет вести меня в курс дела? Розита молча отошла в сторону, папа просто вытянул руку. Когда Карл подошёл к клетке, отец уронил широкую ладонь на его талию и притянул к себе. Карл совсем не удивился, заметив лежащее на полу тело. Это был белый мужчина, крепкий и одетый в чёрную одежду; в темноте сложно было разобрать лицо, но Карл заметил блестящую лысину. Вытянутая рука была направлена к окошку, и Карл смог разглядеть широкие длинные пальцы и татуировку на запястье. Мужчина явно был без сознания. Под ним расплылась прозрачная лужа, тонкой дорожкой добежавшей до двери. — Вчера мы с Розитой отправились на вылазку, — начал папа тихо, не переставая крепко держать Карла за талию. — На северо-запад, к Лаудону. — Мы были там. Вместе с тобой, — перебил его Карл. — Да, но поселение большое. Решили посмотреть ещё раз. У нас нынче не так много вариантов, — ответил Розита, то ли нарочно, то ли нет, пнув ботинком стальной прут. Лежащий на полу мужчина вздрогнул, однако не очнулся. — По дороге мы наткнулись на Спасителей. Группа из… — Шести. — Да. Шести человек, — благодарно кивнул папа. Он отпустил Карла, и тот одновременно и заскучал по прикосновению, и смог наконец спокойно выдохнуть. Карл начинал понимать, куда клонит папа, но всё равно хотел услышать, что было дальше. — Они открыли наш багажник. Залезли в бардачок, перевернули машину вверх дном. — Сволочи ничего не нашли, — усмехнулась Розита невесело. — Они и без того уже забрали всё, что можно. Папа опустил голову. Он стоял к Карлу спиной, но тот знал, что отец смотрит на Спасителя. И догадывался, какой у него должен быть взгляд. — Они не могут уйти с пустыми руками, — внезапно тихо сказал папа. — Они всегда хотят что-то взять. До чего-то дотронуться. Испортить и оставить свою грязную метку. Карл нахмурился, не понимая, куда клонит неожиданно замолкший отец. Он долго всматривался в его спину, прежде чем наконец додумался перевести взгляд на Розиту. Она стояла с опущенной головой и играла со шнурками огромного, явно мужского худи. Розита никогда не носила ничего подобного. На её скуле расцветал синяк, на который Карл обратил внимание только что: в их времена видеть человека с увечьями было как раз привычнее, чем без них. Розита подняла ладонь, чтобы осторожно дотронуться до синяка и… И до Карла дошло. — Ублюдки. Он дёрнулся ещё ближе к клетке, сам не зная, что именно хочет сделать. Его остановил только ещё один смешок Розиты, на этот раз куда более уверенный. — Не переживай, твой папа-медведь никого не дал в обиду. Она щёлкнула выключателем, и в клетку с потолка упал слабый тёплый свет, забив тени по углам и путаясь в тёмных собранных волосах Розиты. В серебрянке на бороде отца. Карл смотрел на них, только на них, но не на пленника. Он вспомнил опять (хотя на самом деле никогда и не забывал) тот момент, когда он в бессильном отчаянии поднял взгляд с земли и увидел, как папа запрокинул голову, отталкивая от себя человека, который несколько мгновений назад держал его на мушке. Как тяжёлый вес, придавливающий Карла к земле, вдруг исчез, и папа повернул к ним лицо, блестящее из-за чего-то даже в слабом лунном свете. Карл испугался. Его и за него. И наказал себе впредь никогда не бояться отца. Кого угодно, но не папу. Даже если и не всегда одобрял его действий. — Как ты это сделал? И им перегрыз глотку? На секунду на лице отца мелькнуло странное выражение лица, похожее на стыд и на гордость одновременно. — Нет, — ответила вместо папы Розита. — Я как раз перед этим нашла револьвер, древний, как ты его назвал? — Ремингтон. — Ремингтон, да, — сказав это, Розита ненадолго замолкла, о чём-то задумавшись. — Отдала его Рику. Твой папа успел выстрелить в двоих, а потом… — Пустая камора. Не выстрелил. — Ага. Но они этого явно не ожидали. Учитывая, что двое уродов уже стояли со спущенными штанами. Они не знали, что у меня есть нож. И Рика держали не слишком крепко. Командная работа на пять? — Пять с плюсом, — улыбнулся отец и снова аккуратно погладил кожу Розиты рядом с запястьем. — Привезли этого сюда на машине. Никто даже не заметил. Но теперь его надо куда-то девать. Они опять встали рядом друг с другом у клетки, оттеснив Карла за спину. Карл некоторое смотрел на плечи отца, поймав зубами нижнюю губу, а потом ступил вперёд, становясь слева от папы. Он опустил взгляд вниз. Теперь, при свете, было точно видно, что пленник лысый, и его лысина блестела даже в тусклом свете здешней лампы. У него было простое лицо с тонкими губами и прямым носом. В уголках рта высыхала кровь, а на скуле, точно там же, где и у Розиты, багровел синяк. Его ремень был расстёгнут, вокруг тела высыхали лужи рвоты и мочи, но Карл отметил, что ботинки он носил добротные и неношеные. — У него сотрясение, — пояснил папа. — Мы с Розитой решили, что если он дотянет до сегодняшнего вечера… Он замолчал, словно по щелчку пальцев. Карл тяжело сглотнул. — То мы найдём ему применение. Закончила за папу Розита, уверенно и холодно. Она вновь со всей силы ударила ногой по прутьям клетки, и у Карла зазвенело в ушах. Пленник дёрнулся и выскочил из сновидений, пытаясь сесть. Он осоловело заморгал, стараясь сфокусировать взгляд, громко выдохнул и наконец сумел подняться и даже посмотреть прямо на них. — Рик, — проскрежетал он, медленно начав узнавать. — Где… — Нам всё-таки нужно что-то с ним делать, — сказала Розита, отвернувшись от клетки. — Морган вернётся в любой момент. Сюда может заглянуть кто угодно. Ни Аарон, ни Мишонн не погладят нас за это по головке. — Мы должны вывести его из Александрии. Сегодня ночью. Недалеко отсюда есть хижина с целыми стенами. Розита, мне нужно, чтобы ты встала на часы у главных ворот. Мы с Карлом займёмся остальным. Розита молча показала ему большой палец. Потом повернулась к Карлу и внимательно оглядела его с ног до головы. — Поможешь своему папе? — спросила она, кажется, даже с долей снисходительной насмешки. Карл боялся. Не отца, но за него. На насмешки ему было уже плевать. — Помогу. И пусть голос у него немного дрожал. Когда Карл опять повернулся к клетке, пленник смотрел на него и только на него. * * * Карла пробрал холодок, стоило им выйти из небольшой хижины в ночную морось леса. Маленькие редкие капли дождя начали падать на поля шляпы, но сразу же как-то забрались за воротник и намочили кончики волос. Запахло сыростью и разлагающимися телами. Ночь была тихой. — Что ты собираешься с ним делать? Папа, казалось, не обращал внимания на дождь. Рукава его рубашки были закатаны до локтей (Карлу хотелось дотронуться до этой голой кожи, чтобы проверить, пошли ли по ней мурашки), кудри слезли с затылка и прилипли ко лбу. От отца теперь всегда резко пахло потом, и если раньше Карлу тяжело было терпеть этот запах, теперь он привык и не обращал внимания. Как и на запах гниющих тел. Или крови. Или дерьма, гноя, спирта, сигарет Дэрила. Или дождя. — Я бы никогда не подумал, — наконец подал голос папа. Когда Карл уже начал подозревать, что не получит ответ на вопрос, — что даже в нашем новом мире информация будет главным оружием. — Какая именно информация тебе нужна? Папа помедлил мгновение, прежде чем ответить: — Местонахождение Святилища. Окружающая его местность. Часовые и стража, количество людей, оружия, расположение аванпостов и комнат внутри самого Святилища. Расположение его комнаты. Ты думаешь, я слабак, спросил он сегодня у Карла. Карл честно ответил, что не думает, но папа продолжал доказывать это, вероятно, ставя перед собой благие цели. Он заботился о своих людях, только и всего. На войне все средства. И всё равно Карла не покидало ощущение чего-то неправильного. Он поёжился, чувствуя, как мелкий дождь начинает оставлять после себя всё больше следов. — Я знаю, где Святилище. Я был там. Неужели нет другого способа… — Хочешь опять пробраться туда в грузовике и выведать все подробности? — резко перебил его папа. — Не думаю, что Ниган окажется настолько терпеливым и вновь вернёт тебя ко мне. По крайней мере, в целости и сохранности. Они снова замолчали. Карл уставился под ноги, пытаясь преодолеть ощущение тяжести от мысли, что придётся смотреть на отца. В голове напряжённо билась мысль: не бойся его, не бойся его, только не его. Мысль билась, чтобы достучаться до всего тела, но ладони всё равно сжались в кулаки. По коже прошла дрожь от холода. От холода. — Как ты собираешься выведывать информацию? Папа не ответил. Карл понял, что если сейчас не посмотрит на него, то будет жалеть об этом позже. Кудри прилипли к его лбу и упали на веки, не закрывая глаз. Глаза всё равно невозможно было разглядеть в темноте, но Карл знал, в каком светло-синем озере утопал широкий зрачок в подобные моменты — в моменты, когда его отец решался на поступок, на который бы не решился никогда в жизни до этого. — Пап… Можно мне, пожалуйста… Я поговорю с ним вначале. Он должен всё рассказать. Мы все просто люди. Мы все хотим выжить. Карл гордился собой за то, что под конец перестал запинаться. Он бы всё отдал, чтобы узнать, как папа сейчас на него смотрит. Его взгляд всегда выдавал всё, и Карл бы солгал, сказав, что бледнота его больших глаз и скачущий по ней зрачок никогда не пугали его. Глаза говорили за папу, что он готов убивать и делать что угодно, лишь бы спасти и спастись. Папа никогда так не смотрел на Карла. Карл надеялся, что этого и не будет, но он не знал, что скрывалось в чёрном покрывале ночи. — Конечно, сынок. Папа дал ему в руки древний Ремингтон и уселся прямо на влажную листву рядом с хижиной. Очень близко к двери. Карл сжал рукоять револьвера в ладони и зашёл внутрь, в промозглое помещение. Там было темно. Стояла только кровать без матраса, кухонный стол со старой посудой и открытые шкафчики, которые в ночи оставались лишь непонятными силуэтами. Карл с лёгкостью сдвинул самый большой шкаф с двери погреба и потянул её на себя, чтобы посветить фонариком. Спаситель вскинул голову и начал моргать из-за ударивших в лицо лучей. Его глаза были налиты кровью, а синяк расползся чуть ли не до шеи. Карл ловко спустился по стремянке, в зубах сжав фонарь, спрыгнул на землю. Подумав, он не стал убирать револьвер, но и наставлять его на Спасителя тоже не захотел, вместо этого сел на нижнюю ступеньку и направил свет фонаря в потолок. — Я сейчас сниму с тебя кляп. Без резких движений. У меня оружие. Па… Рик стоит наверху. Слушай меня, если не хочешь стать покойником. Пленник долго смотрел на него немигающим взглядом, прежде чем медленно кивнуть. Карл осторожно припустил мокрый от слюны кляп, оставив его висеть на шее. — Как тебя зовут? — Харрис. У него был хриплый голос, и морщился он так, словно горло раздирало наждачкой. Карл прикинул примерно: пленник не пил ничего уже полтора дня. Карл помнил, каково это, изнывать от жажды. Карл повторил слова отца: им нужна была информация о расположении Святилища, о его охране и оружии. Харрис слушал его с нечитаемым выражением, явно в голове прокручивая возможные варианты ответа. Карл внимательно наблюдал за ним, но так ничего и не смог отыскать в чужих чертах лицах. Вздохнув, он закончил: — Либо ты расскажешь всё сейчас мне, либо разговаривать с тобой будет мой… будет Рик. Харрис не улыбнулся, лишь дёрнул губами, то ли в усмешке, то ли в недовольной гримасе. Он заёрзал на месте, пытаясь сесть поудобнее со связанными руками и ногами, и Карлу даже стало жаль его на мгновение. Карлу правда было его жаль. Настолько, что он хотел подарить ему быструю и безболезненную смерть. Спасти его от отца. — Вы что, — вырвал Харрис из пересохшего горла, — играете в хорошего копа и плохого? Карл поморщился. Когда-то его папа был хорошим копом. Старший брат Дэрила так и называл его: добрый полицейский. — Я не боюсь Рика Граймза. Он всего лишь сучка Нигана, ничего больше. Харрис говорил это с такой лёгкой уверенностью, что Карлу даже становилось плохо. Неужто все теперь так думают о его отце? Карл посмотрел в сторону, зная, что в полутьме всё равно трудно будет проследить за его взглядом. Он ведь и сам был не лучше. Карл помнил мутные глаза и мокрые веки, помнил, как дрожал голос папы, срываясь на шёпот и скулёж, когда он чуть ли не умолял Нигана не трогать его сына. Карл помнил, как подрывалась вера в отца, когда тот потом вставал на трясущиеся ноги и нервно тёр грязные колени на джинсах. Ниган ушёл, но голова отца всё равно тогда оставалась опущенной. Отличие Карла от Харриса, или Нигана, или остальных людей, которые позволяли себе сомнения и такие резкие слова в сторону его отца, в том, что Карл видел, на что по-настоящему способен Рик Граймз. А им всем нужно будет лишь дать время, чтобы прозреть. * * * Карл знал, что пытался доказать ему папа. Папа старался подтвердить, что он не слабак. Он продолжать каждую неделю опускать взгляд и смотреть на носки своих сапог, сжимая в пальцах несуразную биту Нигана. Но Карл, наверно, единственный на пару с Розитой понимал: это потому, что его взгляд всегда говорил всё. Он мог выдать Рика с потрохами, дать Нигану разглядеть, как на солёной водной глади его глаз всплывает спокойная ненависть и леденеет холодное желание мести. Ниган, наверное, был слишком очарован чем-то особенным, что увидел в папе, раз упорно не замечал этой индевеющей ярости. Оно и хорошо. Карла никто не звал в хижину за стенами Александрии, но он всегда упорно шёл туда каждую ночь. Иногда там было пусто, только Харрис сопел в подвале, иногда на пороге сидела Розита, безмолвно уставившись перед собой. Иногда его там дожидался папа. Во второй раз, когда они там встретились, он сказал: — Нужно поднять его сюда. Подвал слишком тесный. Он вытащил из-за пояса старый Ремингтон и протянул его Карлу. Ремингтон был совсем лёгкий, в барабане осталось всего лишь три пули. Карл осторожно погладил большим пальцем латунный крючок спуска (он успел заскучать по оружию — словно у него по-настоящему отняли руку) и с лёгкостью потянул на себя дверь в полу. В прошлый раз перед уходом он всё-таки дал Харрису выпить воды, надеясь так расположить его к себе и заставить выплюнуть нужную информацию. Смотря на Харриса, жадно сосущего из горлышка бутылки, Карл вспомнил, как капли дождя падали в его горячее от жажды горло, чуть ли не царапая его изнутри, но не находил в себе уже сил сочувствовать пленнику. Он отобрал у Харриса бутылку, не дав ему допить, и вышел на улицу к папе. “Делай, что нужно,” — сказал он угрюмо и быстрым шагом направился домой, не дожидаясь отца. — Сегодня очередь плохого полицейского? — без улыбки спросил Харрис, когда Карл, направив на него дуло, приказал подниматься вверх. Выглядел Харрис паршиво. Правая сторона его лица опухла от синяков, и покрытая венами кожа надулась на скуле, будто вот-вот сейчас лопнет. Одежда была запачкана в крови, рвоте и грязи, а запах от него шёл такой, что раньше бы Карла точно стошнило. Сейчас он даже не повёл носом. — Лучше скажи всё сразу, — проговорил Карл, заставляя Харриса сесть на деревянный сырой пол перед папой. Харрис поморщился: двигаться со связанными за спиной руками, которые явно отекли и уже онемели, было, наверное, больно. — Был до этого в полицейском участке не раз и не два. Копы уже избивали меня. Этим не удивите. Карл ничего не сказал, думая, что сейчас уже очередь папы задавать вопросы. Показать одними своими глазами, на что он готов пойти, если не получит ответы. Но папа удивил его. Он двинулся вперёд бесшумно, как будто пролетел над скрипучими дощечками, упал рядом с Харрисом на колени и, схватив его за грудки одной рукой, другую направило прямо в его и без того искалеченное лицо. Не сказав ни одного слова. С губ Харриса сорвался хриплый стон, когда кулак папы столкнулся с его синей опухшей щекой. Ещё один — когда с виском. И ещё — когда покрасневшие костяшки грубо поцеловали его челюсть. Харрис запрокинул голову, тяжело вдохнув, словно только что вынырнул из воды, но папа не дал времени на передышку; он подтянул обмякшее тело Харриса, заставив его сесть ровно, и оставил очередной удар на его носе. Нос хрустнул. Харрис выпустил выдох через сцепленные зубы. Карл только сейчас понял, что сделал шаг назад. Он поднял ладонь и коснулся дрожащими пальцами собственного носа, провёл ими от виска к челюсти. У него было чистое, почти целое лицо. Лишь отсутствующий глаз напоминал, что врагами в их новом мире были не только ходячие. Поэтому он проглотил рвущиеся наружу просьбы прекратить. Он продолжал наблюдать. Глаза Харриса начали закатываться, но папа не дал ему потерять сознание: он оставил звонкую пощёчину на его уже другой щеке и снова подтянул наверх, прежде чем самому подняться на ноги. Его сапог лязгнул, когда он поставил его между ног Харриса, носок почти коснулся паха, и Харрис, заметив это, нервно забормотал что-то. Карл не выдержал. — Просто скажи нам всё, что знаешь. Тебе необязательно умирать за… — Карл, — прервал его папа, неожиданно слишком мягко. Хотя даже не посмотрел в его сторону. — Подожди меня, пожалуйста, на улице. Карл сразу же вспыхнул от возмущения. Отец сам поделился с ним этой тайной. Отец сам хотел, чтобы он принял в этом участие. От чего он теперь пытается его защитить? — Но… — На улице, я сказал, Карл. Карл совсем не боялся папу, но ослушаться его приказа в этот раз не решился. Он не ушёл далеко от дома, но всё, что слышал: это глухие звуки ударов, негромкое бормотание и тихие болезненные стоны. На небе стоял тонкий полумесяц, от которого почти не было света, зато звёзды рассыпались по всему небосклону, и даже кроны деревьев не мешали увидеть их. Карл составлял узоры на полотне ночного неба и пытался по звукам определить, что происходит в хижине, но удавалось не очень. Он не знал, сколько прошло времени, когда отец позвал его, и Карл сразу же влетел внутрь. Харрис лежал на боку в луже собственной мочи и дышал так громко, что заполнял этим звуком всю комнату. Карл плохо видел его лицо, но мог разглядеть раскрашенную в красный кожу. Папа стоял стоял у окна и протирал тряпкой руки, осторожно обводя костяшки. Карл подошёл к нему ближе, пытаясь словить взгляд, но в полутьме сумел рассмотреть лишь тёмные провалы в глазницах. — Он сказал что-нибудь? — Нет, — просто ответил папа и, закончив с руками, запихал тряпку в задний карман джинс. — Помоги мне закинуть его обратно в подвал. Харрис, кажется, попытался сказать что-то, но из его рта вырвался лишь протяжный хриплый стон. — Он же умрёт. — Не умрёт, — уверенно отозвался папа. — Крепкий малый. Отправим с утра Розиту посмотреть, как он. Может, и расскажет ей что-нибудь. С тех пор так это и происходило каждый раз. Папа ломал Харрису рёбра под звон своих ковбойских сапог, заливал ему в желудок литры воды за раз, а потом давил на мочевой пузырь, заставляя Харриса плакать и ходить под себя и пытаясь разглядеть что-то через опухшие веки. Каждый раз, когда Карлу казалось, что разбитые губы открываются, чтобы поделиться информацией, Рик настойчиво отсылал сына на улицу, не терпя возражений. А Розита всегда оставалась рядом, если приходила с ними. Она садилась рядом с Харрисом на корточки и доставала свой острый нож. Карл потом замечал тонкие раны на коже Харриса. На улице Карл просто пытался отдышаться и не оставить на земле перед собой желудок: настолько его мутило. Он знал, что Розита после этого обработает раны Харриса, накормит его крошками, не дав не сдохнуть от голода, чтобы через несколько ночей папа пришёл вновь и сказал: не давать ему воды. Пусть пьёт собственную мочу. Когда Карл услышал это в первый раз, он сразу же сбежал домой и остаток ночи просидел у кроватки Джудит, пытаясь унять дрожь в коленях. На следующее утро папа никак не прокомментировал это. Его, казалось, вообще не беспокоило происходящее. С того момента, как они поймали Харриса, Ниган приезжал три раза, папа играл послушного мальчика три раза, и это значило, что Харрис заживо гниёт в подвале хижины уже три недели. Карл помнил, каким крепким мужчиной с одним лишь синяком он был в первый день, и удивлялся тому, каким тот стал сейчас: распухший то ли от голода, то ли от побоев, молчаливый и почти не открывающий глаз. Один раз, когда папа и Розита отвлеклись, начав шёпотом обсуждать что-то, Карл сел перед Харрисом на колени и проговорил с отчаянием: — Оно того не стоит. Просто скажи. Харрис попытался посмотреть на него. Дёрнул пальцами на руках, которые теперь даже не были связаны, словно старался дотянуться до Карла и не отпускать его, но так и не смог. Карл очень сильно хотел отправить пулю ему в висок, но папа больше не давал ему Ремингтон. На следующее утро он нашёл папу у дома, где жила Розита. Они сидели на крыльце, прижимаясь друг к другу и о чём-то негромко переговариваясь. В их позе не было той интимной близости, которая могла бы показаться возмутительной, но Карлу всё равно стало тошно. Папа отдалялся от Мишонн, и Карл со своей ложью — с правдой, которую он не скрывал — тоже держался от Мишонн на расстоянии вытянутой руки, боясь проболтаться. Благо, Мишонн в последнее время нечасто бывала в Александрии, стараясь больше времени проводить на вылазках, надеясь умерить непомерный аппетит Нигана. — Нам нужно поговорить, — крикнул он папе, привлекая его внимание. Папа сжал напоследок плечо Розиты и направился к Карлу, улыбаясь мягко и солнечно, словно вчерашней ночью не связал Харриса так туго и неудобно, что тот не мог пошевелиться несколько часов и лишь молчал, захлёбываясь слезами от боли. — Это насчёт Харриса. Папа приподнял брови. Он не любил, когда Карл называл пленника по имени. — Тебе не кажется, что мы уже не сможем выведать у него информацию? — пожевав нижнюю губу, неуверенно выдавил Карл. Они стояли прямо посреди улицы, но сейчас на ней никого не было, только Барбара с миссис Робинсон шли куда-то вдалеке от них. Папа проводил женщин взглядом, прежде чем тяжело вздохнуть и потереть пальцами переносицу. — Это наш единственный шанс. Спасители поодиночке на дороге не валяются. — Тебе не нужно ничего доказывать, пап. Этот уже не сломается. Папа растянул губы в невесёлой улыбке. — Может быть. Меня это не волнует. Слова ударили по голове, но Карл так и не мог понять, что именно они значили. Барбара и миссис Робинсон исчезли, оставляя их наедине в солнечный день в солнечном переулке. В домах гудели люди, но Карлу было всё равно, он слышал и видел только папу. — Как ты думаешь, он молил о пощаде? Вопрос сбил Карла с толку. — Я… — Молил или нет, Карл? Карл сглотнул. — Да, наверное?.. — Молил, — кивнул папа. — А значит, его стержень начинает трещать. Даже если это происходит медленно, оно всё равно происходит. Треснутый стержень легко сломать пополам. Карл не нашёл, что ответить, поэтому просто продолжил молчать. — Я люблю тебя, Карл, — с внезапной нежностью сказал отец. — Иногда мы делаем ужасные вещи ради самих себя. Но только ради любимых мы идём на самые страшные и жестокие поступки. А всё, что я делаю, Карл, это только для тебя. Он ласково сжал плечо Карла, прежде чем развернуться и направиться к складу. Карл знал, что через час отец отправится на вылазку вместе с Мишонн, недалеко, но сегодняшняя ночь точно была в распоряжении Карла. Слова папы не покидали его голову. Он сказал: “Меня это не волнует”, хотя с самого начала заявлял, что всё это было ради информации. Просидев до ночи, как на иголках, Карл выскользнул за ворота Александрии путём, который ему показала Энид, и направился к хижине. Розита уже была там, но Карл знал, что надолго она не задержится: без папы она не делала ничего, только лишь не давала Харрису умереть. Розита не осуждала и не ставила под вопрос эти действия папы, полностью одобряя их. Карла она вообще по большей части игнорировала. На небе теперь стояла полная луна, и Карл вспомнил, как в первую ночь здесь на её месте был тонкий серп. А значит, прошёл почти целый месяц. Карл подождал, когда Розита выйдет из хижины и направится к воротам, прежде чем зайти внутрь. Забавно; мёртвые ходили и разлагались на солнце снаружи, но в этой хижине пахло ещё хуже. Крупицы еды гнили в кишках Харриса, прежде чем вырваться из его тела, прямо пока папа избивал его, и тёмные пятна замарали весь пол, высыхая и ударяя по носу. Папа даже не морщился. Карла каждый раз дико мутило. Он спрыгнул в подвал без оружия; Харрис нынче был настолько слабым, что с ним бы мог справиться и Юджин. Карл поставил фонарик на пол, направив яркий луч в потолок, и присел на корточки. Харрис открыл тяжёлые веки и посмотрел на Карла почти осознанно. — Я не понимаю, — прошептал Карл, — почему ты продолжаешь упрямничать. В нашем мире нет ничего ценнее собственной жизни. Какие идеалы мог навязать тебе Ниган, что ты готов защищать его до последнего? Харрис не ответил, продолжая смотреть на Карла. Его кадык двинулся вверх-вниз, гоняя по горлу остатки слюны. — Пожалуйста, просто расскажи мне. Чтобы я смог… спасти от мучений. Клянусь, я убью тебя в голову, и ты не станешь одним из них. Ты обретёшь покой. Харрис попытался сесть. Заметив это, Карл с энтузиазмом помог ему, дав прислониться спиной к пустой полке. Он с нетерпением ждал ответа, но Харрис молчал. — Сколько людей живёт в Святилище? Сколько у вас оружия? Где находятся аванпосты и какая есть дополнительная оборона? Снайперы? Ловушки? Военная техника? Харрис молчал. — Скажи мне хоть что-нибудь. Хоть и не отрывал от него взгляда. Карл подскочил на ноги, желая пройтись из стороны в сторону, чтобы немного успокоиться, но в подвале было слишком мало места. Он дошёл до стремянки и пнул нижнюю ступеньку, не рассчитав силы: пальцы сразу же заныли от тупой боли. — Я делаю это не ради тебя, — признался он. Кажется, самому себе. — Я делаю это ради папы. Каждый раз он выходит из этой хижины с таким взглядом… будто он доволен собой. Он расслаблен и в хорошем настроении, тогда как у меня взрывается голова и желудок просится наружу. У меня такое ощущение, словно… словно… Словно папе всё это нравится. Карл смахнул вспотевшую чёлку со лба и повернулся к Харрису. Тот внимательно наблюдал за ним, странно двигая горлом, но молчал. Карлу хотелось выть от отчаяния. — Скажи хоть что-нибудь, — попросил он громким шёпотом, сев перед Харрисом на корточки. — Что-нибудь, чем бы я мог оправдать твою смерть и спасти моего отца. Харрис поймал его взгляд, и на мгновение посмотрел на него совсем так же, как человек, шутивший в первый день про хороших и плохих копов. Харрис всё же ничего не сказал, лишь открыл рот и задрал голову. Карл, затаив дыхание, поднял фонарь и направил его в чужое лицо. У Харриса не было языка. Был лишь уползающий в горло обрубок, заботливо кем-то прижжённый. Фонарь выпал из руки Карла и прокатился к стремянке. Карл понял, что начинает задыхаться. На мгновение всё вокруг утопилось в темноте. Карл не знал, что произошло: его подвело зрение, фонарик прокатился под препятствием, веки подвели хозяина и тяжело захлопнулись на мгновение? Когда он снова обрёл способность видеть, то Харрис уже смотрел в сторону, обессиленно склонив голову. Слова сами сорвались с губ, хотя мысли ещё не успевали сформироваться в голове: — Так он делает это не ради информации. Он делает это… делает всё это… Чтобы доказать, что не слабак. Чтобы отыграться, отомстить, получить странное удовольствие, чтобы взять всё, что так радостно даёт ему этот новый мир, где давно уже стёрлась та черта, которую когда-то нельзя было переступать. Словно прочитав его мысли, Харрис нашёл в себе силы растянуть губы в усмешке. — Я должен спасти его, — это была последняя мысль, которую Карлу удалось произнести вслух. У него был нож в кармане и он обещал Харрису смерть, после которой ничего не будет. Но Карл, хотя и не боялся отца, боялся его разочарования. Боялся, будто тот подумает, что Карл его предал. Поэтому он аккуратно уложил Харриса на холодную землю и сомкнул пальцы вокруг его горла. Воздух словно покидал и его лёгкие. * * * Когда папа вернулся через три дня с Мишонн, они привезли неплохую добычу. Карл встретил его около дома, позволил поцеловать себя в макушку, отмечая, как искрятся от радости глаза папы. Мишонн чуть-чуть отстала, начав переговариваться с Тарой, но и она выглядела счастливой. Папа и Мишонн хорошо влияли друг на друга. Карл даже узнал в нём того человека, каким он был до Нигана, смерти мамы и предательства Шейна. Намного позже, когда они пообедали и уложили Джудит спать, Карл всё-таки поднял тему, которой так не желал касаться: — Вчера мы с Розитой ходили к Хар… пленнику. Он погиб, кажется, просто уже не выдержал. В подвале был только ходячий, которого мы убили. Папа задумчиво промычал что-то под нос, растянувшись на диване и закинув ноги на журнальный столик. Сердце Карла от волнения билось где-то в горле. — Что ж, — сказал наконец папа спокойно, — жаль. Но не стоит отчаиваться, мы обязательно придумаем, как справиться с Ниганом. Так или иначе. Лучше расскажи, чем ты тут занимался, пока нас не было. Закончил ту книгу, которую тебе советовала Мишонн? Напряжение, сковывающее тело Карла последние минуты, дни, недели исчезло, как по щелчку пальцев. Он упал на диван рядом с папой и позволил себе улыбнуться. Отец спасал его столько раз, и Карл лишь надеялся, что в этот раз уже ему удалось спасти папу — даже если и от него самого.