БезДна

Вот уже несколько оборотов солнца не происходило ничего интересного и было невыносимо скучно. Скука часто одолевала представителей их народа, подталкивая к совершению далеко не безобидных шалостей и глупостей. Но он знал, что достаточно умен, сдержан и более серьезен, чем его братья и сестры, и считал, что непоправимую дурость, способную повлиять на судьбу, сотворить не может. Поэтому он часто потакал своим прихотям и желаниям, впрочем, как и все они, занимаясь любимым развлечением. Русалки и тритоны едва ли не из стадии зародыша знали, что если одолевает скука, нет ничего более забавного, чем развлечься с двуногими. С оборотнями было связываться опасно, хотя к двуногим их можно было отнести с очень большой натяжкой. А вот поиздеваться над людьми сам Океан завещал. Именно поэтому он сейчас расположился возле одного из рыбацких поселков, под так полюбившейся морскому народу скалой, которую люди называли «скала слез», и, затаившись, наблюдал за парочкой, расположившейся неподалеку на берегу. Парочка была забавная. Черноволосая самка, не самая миловидная представительница своего народа, липла к самцу, как устрица к створкам. Причем обвивала она его не только руками и ногами, но и – он, чуть прищурившись, скользнул взглядом на ментальный слой – тонюсенькими щупальцами магии. — Ведьма, надо же! – фыркнул он, внимательно вглядываясь в нити магии. Они были настолько тонкими и безыскусными, что сразу становилось понятно – ведьма совсем слабая, либо же самоучка, а возможно и то, и другое. Однако во взгляде, который она время от времени кидала на своего самца, было столько превосходства и самодовольства, что он просто не мог сдержать ехидной улыбки, наблюдая за этой деревенской дурочкой. А вот за самца взгляд цеплялся с первого мгновения. Его хотелось разглядывать, чтобы рассмотреть малейший оттенок мимики, каждую черточку его лица, изучить язык тела и азбуку жестов. И по совершенно необъяснимой причине он вызывал желание… даже не плотское, нет. Его хотелось завоевать, покорить, приручить, привязать к себе. Осознав это, он понял желание ведьмы очаровать и влюбить в себя. Если судить по одежде, самец не был ни рыбаком, ни крестьянином. Но это не имело значения. Главное, что он казался живым, непосредственным, энергичным, стремительным, завораживающим, словно Зефир. И с завидным упорством скидывал с себя как обвившиеся вокруг материальные конечности, так и щупальца магических пут. Стало интересно: а сможет ли он с такой же легкостью сбросить русалочьи чары? Только было непонятно одно: если он запросто скидывал с себя магическую привязку, и даже слегка отстранялся от слишком навязчивых прикосновений и объятий, то зачем он вообще проводил время с нежеланной самкой? Ни русалки, ни тритоны никогда так не делали. Если их не устраивал партнер для совокуплений или игр, они оставляли его и искали другого. Поэтому поведение этого красавчика вызывало только вопросы. Сложно было поверить, что для такого видного самца не нашлось спутницы достойней, чем эта… недоведьма, казавшаяся просто уродиной на фоне своего привлекательного кавалера. Ведь посмотреть там было на что, даже на слишком привередливый русалочий взгляд. Он слишком привык видеть вокруг себя идеальные лица обворожительных русалок и тритонов, созданных богами, чтобы очаровывать все живое. — И кого ты выбрал: его или ее? – раздался прямо над ухом хриплый шепот. — Виктория! – дернулся он, едва не выскочив из воды. – Что за манера подкрадываться? — Оу! Я напугала нашего бесстрастного Этана! — хитро пропела она, обплыв его по кругу. – Или эти двуногие настолько очаровали тебя, что ты забыл об осторожности? — Кого мне тут бояться? – фыркнул он, не спуская взгляда с парочки на берегу. Самка, вроде бы случайно, но – совершенно точно – нарочно, потянула вниз вырез кофты, практически полностью оголяя полную, слишком уж мясистую на вкус Этана грудь. Глядя на это «сокровище», он брезгливо скривился. Этан знал, что человеческие самки прикрывают грудь тряпками, называющимися одеждой, и сейчас едва ли не впервые понял, зачем это делается. Если сравнивать с аккуратными упругими грудками русалок, которые никогда не прятали их за ненужными покровами, а только подчеркивали украшениями из бус, подвесок и всевозможными ожерельями, эти бочонки трудно было назвать привлекательными. Этан быстро глянул на Вик для сравнения и чтобы насладиться эстетически прекрасной картинкой. Она тоже внимательно рассматривала парочку, плавно покачивая бирюзовым хвостом, длинные светлые волосы ковром водорослей стелились по воде за ее спиной. Несравнимо более милое взгляду Этана зрелище, чем человеческая самка на берегу. Ему стало даже немного жаль самца. Этан не понимал, почему у такой привлекательной особи такой отвратительный вкус, но тому, судя по всему, все нравилось. Потому что глаза его масляно блестели, он жадно облизнулся, словно хотел сожрать свою партнершу, и, как завороженный, протянул руку, чтобы обхватить это уродство ладонью. В этот момент ведьмовские щупальца довольно крепко сомкнулись на его шее. Этан скривился от отвращения. — Фу! – поддержала его Виктория, заплывая чуть вперед. – На морскую корову похожа. Надеюсь, что это не она привлекла тебя, иначе я всем расскажу, какой у тебя отвратительный вкус. — Вик! Ты мне мешаешь! – отстранил ее Этан, когда она немного загородила ему обзор. Они были достаточно близко от парочки, но не боялись, что их услышат, так как Этан с самого начала прикрыл свой наблюдательный пункт мороком, да и те были слишком заняты друг другом. — А знаешь, может, она и не уродливая, а такая… ну… Как это у людей говорится: кровь с молоком! – повернулась к нему Виктория и пытливо заглянула в глаза. – Давай ее попробуем, а? Я так давно не охотилась, — состроила она жалобную мордашку, чуть оскалив острые зубки. — Вик, мы слишком близко от вотчины Владыки, я не хочу обострять с оборотнями отношения, они и так в последнее время хуже некуда, — покачал головой Этан. Собственно, на Владыку оборотней ему было наплевать, просто он любил охотиться в одиночку, да и давно уже не занимался этим ради еды. — Ты зануда, Этан! – недовольно всплеснула она хвостом и скрестила руки на груди, непроизвольно приподняв ее. – К тому же это, — указала она на скалу, что нависала над ними, — наше законное место! Владыка против не будет! — Много ты знаешь, — насмешливо фыркнул Этан, любуясь ее красотой. Все же Виктория была прекрасна, особенно когда злилась, и он иногда даже жалел, что они с ней были братом и сестрой – близкородственные связи среди русалок не приветствовались. Они бы очень хорошо с ней смотрелись в паре. Она – горячая темпераментная блондинка со светло-голубыми глазами, и он – холодный расчетливый брюнет. У них могли бы быть очень красивые дети, но судьба распорядилась иначе: каждому из них уже были выбраны пары. И если Вик давали больше свободы в выборе партнера, то вот Этану… Он тяжело вздохнул. Вспоминать о неприятном не хотелось. Пока они выясняли отношения, парочка на берегу поднялась и пошла вдоль полосы прибоя в сторону поселения. — Ну вот, ты мне все развлечение испортила! – возмутился Этан, хлопнув ладонью по воде, обдав Викторию веером брызг. — Пф! – сдула она с лица жемчужные капельки воды. – Ну и что это за развлечение, наблюдать издалека? – сморщила она носик. – Другое дело попытаться завлечь их… Его… Я права? Ты выбрал его? Потому что я уверена, что на тот кусок мяса, именуемый человеческой самкой, ты бы не покусился. Ну, только если был бы слишком голодный. — Вик, ты чересчур любопытна! Мои развлечения - это мои развлечения! – сердито оскалил Этан кривоватые острые зубы, и Вик оскалилась в ответ. — Ты никогда не делился своими игрушками! – зло бросила она. – А я, между прочим, самое близкое тебе существо! — И что, ты готова поделиться со мной даже Томасом? – прищурился он и, склонив голову набок и сложив руки на груди, скопировал ее позу. — Томас – это другое! – тут же сдала назад Вик. – Игрушками я с тобой делилась! — Я люблю играть в одиночку, — сказал, как отрезал, Этан, повернулся, хлопнул по воде хвостом, окатив Викторию фонтаном брызг, и быстро поплыл в сторону дома. Сегодня охота и развлечение сорвались, но он надеялся, что сможет еще увидеть двуногого красавчика и даже поиграть с ним. Он знал, что человеческие самцы слишком привередливы и чураются спариваться с себе подобными, предпочитая исключительно самок. Тем интереснее было ломать и подчинять их своей воле, получать от их тел отклик и дарить им ответное наслаждение, а потом оставлять мучиться от стыда и еще каких-то людских заморочек, при этом зная, что человечка отныне будет съедать желание – испытать запретное удовольствие вновь. Этан криво усмехнулся, вытянул руки вдоль тела, развил высокую скорость и, выпрыгнув из воды, совершил сальто прямо в воздухе, сверкнув на солнце блестящей сиреневой чешуей хвоста. Он был уверен, что этот красавчик будет сопротивляться сильнее прочих, и оттого будет намного интереснее добиться его и ворваться в горячее и тугое, явно никем не тронутое тело. Этот двуногий чем-то зацепил Этана. То ли своей способностью сопротивляться ведьмовским чарам – хотя надо признать, чары были довольно слабенькие. То ли какой-то завораживающей, несвойственной людям красотой, что свидетельствовало о наличии среди его предков иных существ. То ли чуждой русалкам и тритонам порывистостью. Этан привык к плавным, тягучим движениям, и резкие, хаотичные жесты двуногих скорее отталкивали, чем привлекали. Но движения, жесты этого самца, пусть и резкие, навевали мысли о том, как красиво бы он, такой страстный и при этом удивительно томный, смотрелся насаженным на член Этана. Картинки, возникающие в голове, возбуждали, и Этан увеличил скорость, пытаясь утомить себя, чтобы несвоевременные пока желания не сорвали ему предстоящую охоту. Он решил, во что бы то ни стало, покорить и завоевать этого двуногого, только сначала нужно было избавиться от его подружки-ведьмы. Приняв решение, Этан еще ускорился, двигаясь на пределе своих возможностей. Его подгонял азарт и желание скорее начать игру, а для этого он должен был уладить возникшие по воле родителей и обстоятельств дела. Этан надеялся, что отец пойдет ему на уступки, а именно – позволит отложить грозившую ему в ближайшем будущем свадьбу. После его совершеннолетия прошло всего каких-то пара десятков лет, и он был слишком молод, чтобы принимать на себя обязательства перед семьей и народом, хотя никогда не чурался помогать родителям, особенно отцу. Родители обрадовались его появлению. В последнее время он был не слишком частым гостем у них во дворце, предпочитая жить своей собственной жизнью, пока у него была такая возможность. К тому же по характеру он больше любил одиночество, чем шумные сборища, хотя долг свой выполнял исправно и на всех официальных и полуофициальных мероприятиях всегда присутствовал. Выслушав его аргументы, Тритон – верховный владыка морского народа, а так же родной отец Этана – согласился не спешить с объявлением даты свадьбы, но скорее не из-за его просьбы, а из-за матери, которая всегда занимала позицию сына. Отец никогда не мог отказать Ливии – своей возлюбленной супруге. Так получилось и в этот раз: при поддержке матери Этану удалось выторговать себе еще десяток лет свободы. Договорившись с родителями, ему пришлось, сжав зубы, нанести еще один визит. Нужно было сообщить Лауре – его официальной невесте – не слишком радостную для нее новость об очередном переносе свадьбы. Вырваться от нее оказалось сложнее, чем из зарослей ламинарии – пришлось пообещать ей подарок с суши. Он с трудом оторвал ее от себя, прилипшую, словно пиявка, к его руке, пресек попытку сплестись хвостами, так как не был готов к таким интимным жестам, и уплыл из дворца. Этан не понимал, почему родители вцепились в Лауру и прочили ее ему в жены. Нет, он знал, что они считают ее самой красивой и смышленой русалкой из его окружения, но сам он с трудом ее терпел, и едва ли не передергивался каждый раз от ее прикосновений и попыток сближения. Нет, он любил спариваться с русалками, тритонам и даже двуногими – морской народ, в отличие от людей или оборотней, был достаточно свободных нравов, — но в отношении Лауры перевернуться через хвост и пересилить свою неприязнь Этан не мог. Возможно, дело было именно в принуждении, отсутствии выбора, потому что до сговора родителей они с ней прекрасно ладили. Всплыв на поверхность после визита во дворец, он поспешил на побережье. Плохо было то, что поселок, где он наметил себе развлечение, находился на границе между вотчиной Владыки оборотней и прибрежной полосой, которая всегда принадлежала морскому народу. Почему-то в последнее время оборотни стали вести себя все наглее и претендовать на исконно русалочьи земли. Почему они стали испытывать к прибрежным землям такой интерес, ни Этану, ни его отцу узнать так и не удалось. Ведь испокон веков прибрежные поселения считались русалочьей территорией. Там они охотились, оттачивали свои навыки соблазнения и магические способности. Русалки были плотоядными, но несколько тысячелетий назад на совете существ люди были приравнены к мыслящим особям, и употреблять их в пищу стало считаться неэтичным. Но когда морской народ смотрел на какие-то правила и ограничения? Нет, в основном, конечно, есть людей, как сельдь или ламинарию, перестали, но при этом никто не запрещал оттачивать на них прочие навыки, и если в азарте игры или охоты человечка случайно все же умудрялись загрызть, то это событие просто не афишировалось. Но суровых наказаний, даже если случай людоедства и вскрывался, никогда не было. Максимум – несильное порицание и словесный нагоняй в стиле: «ай-ай-ай, как нехорошо!». Не сказать, чтобы оборотни тоже так уж берегли жизни людей. И если при обращении в двуногую форму они довольно легко ассимилировались среди них, то в своем истинном облике тоже были весьма агрессивны и запросто могли сожрать человека, не обременяя себя никакими моральными устоями. Особенно если дело происходило в полнолуние, когда звериная сущность брала верх над разумной. Этана, впрочем, как и остальных представителей морского народа, мало волновала судьба двуногих. Вернее, он просто не думал о них, кроме тех периодов, когда его одолевала скука и ему хотелось развлечься за чужой счет. Так было и сейчас. Пока он спускался на дно и решал вопросы со свадьбой, солнце несколько раз взошло над морем – внизу время текло значительно медленнее. Возле людского поселка, где он собирался выйти на «охоту», Этан оказался на закате. Похоже, у людей намечался какой-то праздник, или что-то в этом роде, потому что на берегу активно разжигались костры, воняло паленым мясом – Этан не представлял, как можно есть мясо, обожженное огнем, для него оно воняло немилосердно – и слышалась убогая музыка, от которой чувствительные русалочьи уши готовы были свернуться в раковину. Этан чувствовал, как нервно подрагивают острые кончики ушей и чешутся десна от желания убить тех криворуких особей, которые возомнили себя способными прикасаться к прекрасному – к музыке. Этан покрутился немного возле скал, накинув на себя морок, чтобы не привлекать внимания собравшихся на самом берегу людей, но нужного самца так и не обнаружил. Толпа была довольно густая, и он решил, что мог не заметить человека из моря. Поэтому ему пришла в голову спонтанная идея: выйти на сушу. Русалки и тритоны не слишком любили менять хвост на ноги. Низшие вообще испытывали боль в период обращения, высших это касалось в меньшей степени. Больно было только одномоментно – когда приходилось пускать себе кровь. Отплыв подальше от света костров, Этан выпрыгнул на самое мелководье, когда руки уже зарываются в песок, а хвост еще качает набегающими волнами и, примерившись, полоснул себя острыми когтями по боковине хвоста, с силой всаживая их в плоть под мягкую чешую. — С-с-с, — сквозь зубы прошипел он, но буквально тут же, стоило только синим каплям упасть на мокрый песок, как показалось, что хвост разделился на две половины и каждая непроизвольно разъезжается в стороны. – Ах ты ж, морская каракатица! – выругался он, становясь на колени. После преображения ему нужно было буквально несколько мгновений, чтобы привыкнуть к новым конечностям и вспомнить, как правильно двигаться. Причем в этом умении он из всех русалов был самым лучшим после своего отца. Другим на то, чтобы собраться и перестроиться, требовалось намного больше времени. Поднявшись на ноги, он оглядел собственное тело. Нагота его не беспокоила, но он знал, что среди людей не принято ходить, не прикрыв член тряпками. И пусть тело его сейчас практически не отличалось от человеческого, но вот член все равно при обращении не менялся, так и оставаясь конусообразным, словно щупальце осьминога. Члены человеческих самцов чем-то напоминали жирных головастиков, и Этан понимал, почему они спариваются только с самками, потому что не представлял, как вот этот отросток можно впихнуть в узкое отверстие, ничего не повредив этим утолщением на конце. Чтобы не отличаться от людей, нужно было раздобыть где-то одежду. Он знал, что самки обычно носили какие-то странные балахоны почти до земли, именуемые платьями или юбками, а самцы – ужасное орудие пыток, в котором просто невозможно было ходить, не натерев нежную кожицу члена и промежности. Но делать нечего: чтобы сойти за своего в толпе людей, приходилось идти на жертвы. Этан выглянул из-за скалы. Праздник проходил достаточно далеко и явно бы в самом разгаре, потому что какофония звуков только усилилась, неприятным асинхроном ударяя по чувствительным и привыкшим к легкому шелесту моря ушам. Рядом послышалась возня и тихий стон. Этан аккуратно обогнул ближайший валун и обнаружил в его тени парочку людей, которые, расположившись на небольшом пятачке между скал, увлеченно сношались. Чья-то сверкающая белизной мясистая задница активно двигалась вперед-назад между толстых белых и весьма дряблых бедер. Одежда любовников валялась тут же, и Этан, стараясь передвигаться плавно и неслышно, как будто все еще находится в воде, сгреб ее и вновь вернулся за скалы. На мгновение мелькнула мысль спугнуть любовничков, а еще лучше - очаровать самца и поиметь его прямо на глазах у изумленной самки, но сейчас перед ним маячила более интересная цель, а из таких развлечений он давно вырос. Рассмотрев свой «улов», он тяжело вздохнул. Очень хотелось нацепить на себя женский балахон, но, зная правила людского мира, так как неоднократно выходил на берег в поисках развлечений, он все-таки влез в так не любимые им неудобные штаны, подпоясав их лоскутом, оторванным от балахона. Верхнюю часть костюма – рубаху – он решил не надевать. Тряхнув своими длинными черными волосами, чтобы высушить их от зацепившихся капелек воды, он откинул их за спину, вышел из-за скал и смело пошел к людям. Морок он не использовал и никакие чары не применял, но молодые самки, да и те, что постарше, глазели на него и стремились зацепить, встать на пути в попытках привлечь внимание. Он чувствовал их заинтересованность, а иной раз и неприятный густой запах возбуждения, и с трудом сдерживался от того, чтобы не сморщиться от отвращения. Запахи человеческих самок почти никогда не привлекали его. То ли дело русалки и тритоны, которые пахли домом: морем и свежестью. А вот людские самцы – рыбаки и мореплаватели – пахли солью, йодом и жарким солнцем, иногда чем-то терпким, поэтому он всегда предпочитал развлекаться именно с ними. Пока он шел, казалось, что людей, особенно самок, на пути становилось все больше и больше, словно водорослей в саргассовом лесу. Но что ему, выросшему в бурных водах моря, были неуклюжие попытки человеческих самок, от которых он уклонялся с ловкостью мурены, вышедшей на охоту. Самцы же, напротив, смотрели на него настороженно и даже зло. В толпе он заприметил парочку оборотней, от которых отчетливо несло звериным духом, и которые, едва не облизываясь, сверкали янтарными хищными глазами, прикидываясь невинными людишками. Да и из морского народа он был на этом гулянии не единственным представителем. У одного из костров он заметил Аврору – буйную и непокорную, отчаянно смелую, но совершенно дурную русалку. Одно время отец с матерью надеялись, что она возглавит морское войско, но для управления им ей, к сожалению, не хватило ни умения, ни мозгов. Этан свернул подальше, не желая пересекаться с ней и ее подружками. Да и не принято было среди них портить друг другу развлечения. И вдруг он услышал песню. Причем не жалкое подобие, которое пытались исполнять бесталанные людишки, а именно Песню. Он не знал, что за магию использует певец, какие гены дают ему возможность так виртуозно исторгать сложнейшие звуки, порождаемые горлом, но он манил, манил к себе как русалка, вышедшая на охоту. Этан невольно пошел на пение, поддавшись на миг очарованию притягательного, но явно не русалочьего голоса. Влекомый чудесным звучанием, он вышел почти на окраину пляжа, к той самой «скале слез», которую русалки любили использовать, чтобы выманить себе жертву, и которую люди – он точно знал это, – находящиеся в здравом уме и не под воздействием чар, предпочитали обходить стороной. Но сейчас у подножия скалы было довольно многолюдно, а на самой вершине, спокойно стоя спиной к волнующемуся густо синему в темноте морю, застыл Он… То самое наваждение Этана, мысли о котором не отпускали вот уже несколько оборотов солнца. Нет, он не просто стоял. Он пел! И как пел! Он как будто взывал к праматери Луне, поклоняясь ей и вознося на алтарь ее мудрости и незыблемости свою молитву – сказание, которое повествовало о любви, о жизни и смерти, об одиночестве и надежде. Его вытянувшееся в струнку тело, казалось, готово было воспарить в небеса. Запрокинутая голова позволяла насладиться идеальной линией шеи с проступившими под кожей жилами и венами и двигающимся кадыком. Волосы, чуть длиннее, чем у прочих людских самцов, крупными кудрями развевались на ветру, слегка касаясь линии плеч. Лоб, брови, прикрытые, словно в экстазе, глаза, губы – все было в нем идеальным. Лишь длинноватый с отчетливой горбинкой нос, немного похожий на клюв хищной птицы, разбавлял гармонию идеальных черт легкой ноткой несовершенства, отчего озаренный лунным светом самец казался или высшим представителем морского народа, или принцем оборотней, но только не обычным неуклюжим и бесталанным человеком. Толпа внимала ему, затаив дыхание. Этан застыл за спинами собравшихся у подножия людей, наслаждаясь звучанием и прекрасным видом. Певец был одет в широкие черные штаны причудливого кроя с рисунком из каких-то явно экзотических золотистых цветов. Этан не особо разбирался в наземных растениях, но под водой он таких точно не видел. Высокие черные сапоги до колен, с заправленными в них штанами, только подчеркивали красоту стройных ног. Сверху на нем было какое-то странное одеяние: что-то среднее между камзолом и рубахой, с глубоким вырезом, расшитое такими же цветами, как и штаны, перетянутое широким черным поясом с огромной золотистой пряжкой. Его торс пересекала кожаная перевязь с ножнами, прилегающими к бедру. В бликах от костров и лунного света на его шее переливалось ожерелье из ограненных самоцветов, и множество золотых перстней украшало пальцы. Самец определенно не был обычным рыбаком, но при этом совершенно не чурался развлекать простой люд на празднике. Пока Этан разглядывал свою будущую добычу – а после увиденного и услышанного он знал, что завоюет его во что бы то ни стало – человек закончил петь, оборвав на тихой вибрирующей ноте волшебство звучания. Толпа некоторое время молчала, но потом взорвалась бурными криками, улюлюканьем и топаньем. Этан недовольно поморщился, мотнув головой. Таких резких звуков он не любил. Тем временем от толпы внизу отделилась давешняя ведьмочка и, взбежав на вершину, накинулась на парня, как медуза, оплетая его руками, ногами, своими ведьмовскими чарами, разрушая то волшебство и благоговение, которое взрастил загадочный певец своим пением. Она лезла к нему целоваться, заискивающе заглядывала в глаза, словно рыба-прилипала приклеившись к его боку, явно показывая толпе внизу, что вот этот красавчик – ее собственность. — Хм… Даже так? – хмыкнул себе под нос Этан. – Ну-ну, милая, этот орешек тебе явно не по зубам, но ты мне мешаешь. Он отступил в тень скалы, пропуская расходящуюся толпу и внимательно наблюдая за оставшейся на вершине парочкой. — Пойдем отсюда, Дамиа, здесь так неуютно, — потянула ведьма его за рукав одеяния, обнажив тем самым белоснежное плечо и вязь татуировки на ключицах. Этан хмыкнул. Он не разобрал слов, что были наколоты на коже самца… Дамиа – теперь Этан знал его имя – но с легкостью опознал тату-оберег, которые раньше людям наносили сильные ведьмы, чтобы над ними были не властны чары никаких существ. Теперь стала понятна устойчивость Дамиа – Этан еще раз с удовольствием покатал имя на языке – к чарам его спутницы-ведьмы. И это лишь подогрело азарт в его холодной крови. Стало интересно, насколько мощный у него оберег, и как скоро он поддастся на чары Этана. А в том, что поддастся – не было никаких сомнений. — А мне здесь нравится, — усмехнулся Дамиа, присаживаясь на валун. — Это дурное место, — не унималась ведьма. – Русалочья столовая. Не зря оно называется «скала слез». Русалки часто приплывают сюда и завлекают своими песнями случайных путников, чтобы те бросились со скалы и попали к ним на обед. Мне и сейчас кажется, что за нами кто-то наблюдает. Пойдем, Дамиа. К тому же мне холодно, — зябко обняла она себя за плечи. — Ладно, раз холодно, пойдем, — согласился тот, легко поднимаясь с валуна. Он подхватил ведьму под локоть, и она тут же прилипла к нему как пиявка. «Ну же, ну, назови ее имя!» — мысленно взывал к нему Этан. — Пойдем еще купим вина и шашлыков у мясника, — заглядывая ему в глаза, стала канючить ведьма. — Нет, Джорджия, уже поздно, я устал от толпы. Мы славно погуляли, пора домой, мне далеко возвращаться. Этан победоносно улыбнулся сомкнутыми губами – теперь он знал имя ведьмы, и это намного облегчало ему задачу. — Ты можешь остаться у меня, — призывно улыбнулась ему Джорджия, заставив Этана злобно скрипнуть зубами. — Чтобы опозорить тебя на весь поселок? – покачал головой Дамиа. – Под венец мне еще рано, но и тебе срамного позора я не желаю. Этан видел, как разочарованно скривилось лицо ведьмы, как будто кто-то сорвал с нее карнавальную маску, обнажив злобную натуру. Но буквально в следующий момент она опять призывно улыбнулась Дамиа милой улыбкой. Накинув на себя морок, Этан тихо крался за ними по темным в этот час улочкам поселка, докуда не доносилось веселье и шум прибрежного праздника. У одного из домиков с вычурным балконом на мансарде парочка остановилась, и Джорджия присосалась к Дамиа крепким поцелуем. Этан, скрипя зубами, наблюдал, как вроде бы сначала неохотно, но затем все более страстно отвечал ей Дамиа. В пору было пожалеть, что Этан не оборотень и не может огласить звериным устрашающим рыком всю округу. Но, закусив губу, он успокаивал себя тем, что, в отличие от оборотней, у него есть более изощренные способы добиваться своего. Нужно было всего лишь избавиться от этой пиявки и немного подождать. Она бесила до зубовного скрежета! Хотелось разорвать ее на куски, вцепиться в горло, вырвать ей гортань и смотреть, как ее алая кровь окрашивает лазурные морские волны. Искусать ее всю, чтобы оставить как можно больше кровоточащих ран, и наблюдать, с каким аппетитом ее тело разрывают на куски острозубые акулы. Сам он боялся, что его просто вырвет, если проглотит от ее плоти хотя бы один кусочек, хотя человеческое мясо и было довольно приятным, но весьма специфическим на вкус. Правда, говорили, что мясо ведьм горчит, хотя он лично никогда его не пробовал, поэтому – да и не только поэтому – Этан не собирался ее есть. Он считал, что еда должна доставлять удовольствие и выглядеть эстетично. А эта ведьма аппетита у него не вызывала. Наблюдая за целующейся парочкой, Этан заметил интересные метаморфозы, происходящие с Дамиа. Чем дольше они целовались, тем плотнее охватывали его ведьмовские чары, впиваясь, втекая под кожу, проникая в поры, пленяя тело и разум. Но стоило только ему оторваться от ведьмы, как буквы оберега в вырезе его рубашки едва заметно вспыхнули, и щупальца ведьминых чар отвалились, словно обрубленные. Этан не поверил своим глазам, но тут же криво усмехнулся. — Так вот ты какой, раб любви, — едва слышно пробормотал он. Увиденное давало ему огромные шансы на победу. Когда-то давно наставники рассказывали Этану о подобных оберегах. Они защищали от чар и ведьмовства лишь душу хозяина. Никто не смог бы влюбить его в себя посредством зелий, чар и приворотной магии, а вот тело охотно отзывалось на обещание удовольствий и с легкостью предавало хозяина, стоило вступить с ним в физический контакт. Чтобы держать его при себе, нужно было постоянно находиться рядом, трогать, ласкать, прикасаться, причем, чем сексуальнее будет подоплека этих действий, тем лучше. Неудивительно, что ведьма постоянно липла к нему. Но в свете данного открытия у Этана еще сильнее взыграл охотничий инстинкт, и теперь он уже хотел не просто получить удовольствие от совокупления с красавчиком Дамиа, но и сделать все, чтобы завоевать его душу. А это уже был серьезный вызов и нешуточное испытание, что лишь подогревало азарт. И если раньше Этан ограничился бы лишь спариванием ко взаимному удовольствию, то сейчас хотелось проверить, сможет ли он при таких вводных завоевать человека. Вызов был серьезный, но очень увлекательный. Пока он размышлял и строил планы по завоеванию, Дамиа легонько подтолкнул Джорджию в сторону дома и, помахав ей на прощанье, пошел вверх, к выходу из поселка, оставляя позади рыбацкие кварталы. Этан, незримой тенью следуя за ним, совершенно не удивился, когда Дамиа, пройдя по мощеной дороге, свернул к ажурным кованым воротам особняка, спрятанного за роскошным садом. Это было ожидаемо, судя по одежде, сильно отличающейся от безыскусных тряпок рыбаков, да и самоцветы на шее среди людей мог позволить себе не каждый. А уж ведьмовский оберег, да еще и реально действующий, стоил просто гору золота. Пройдя в калитку, Дамиа медленно пошел по аллее к дому. Казалось, что идет он нехотя, еле переставляя ноги, против того, с какой бодростью только что передвигался по улицам. С каждым шагом, что приближал его к дому, он все больше замедлялся. Этан осмотрел забор и в один рывок оказался по ту сторону, хотя поднимать себя на руках на суше было совсем иначе, чем в воде. Но он любил трудные задачи, поэтому часто практиковался в воинском ремесле и обращении с оружием на пустынных островах посреди моря, привыкая к отсутствию хвоста и наличию ног, улучшая свою координацию, изучая возможности двуногого тела. На пороге дома, куда Дамиа медленно поднялся по ступеням, его встречала пожилая самка. Она стояла, уперев руки в бока и раздраженно постукивая ногой, как русалка хвостом в период волнения. — Где тебя носило, Дамиано?! – грозно спросила она. – Опять к смердам ходил? И, небось, к своей этой… — Это не твое дело, тетушка, — мотнул головой Дамиа… нет, оказывается – Дамиано, но все же «Дамиа» Этану нравилось чуточку больше. — Ты пока еще живешь под моей крышей! – недовольно нахмурилась она. – И помни про условие получения наследства! С твоей голодранкой тебе его не видать! — Я сам решу… — начал Дамиа, но она его прервала. — Не позорь память моего брата! Он слишком много позволял тебе! — И спасибо ему за это, а вот вы Якопо совсем ничего не позволяете… — Якопо мой сын! И твой брат! Но если ты только посмеешь учить его плохому, ты вылетишь отсюда как пробка из бутылки, и даже светлая память о моем брате мне не помешает! – злобно выпалила она, развернулась и скрылась за дверью. Дамиа тяжело вздохнул, еще несколько мгновений постоял и тоже пошел в дом. Этан склонил голову и, прежде чем за Дамиано закрылась дверь, вплетя в голос чары, тихо прошелестел: — Да-а-мь-я-а-а… Дамиано резко обернулся, осматриваясь вокруг. Этан довольно улыбнулся и позвал еще раз: — Да-а-мь-я-а-а… Тот застыл, казалось, даже дышать перестал. На его лице двигались лишь глаза. Он еще раз внимательно осмотрел пространство перед домом и, тряхнув головой, решительно шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь. — Ты реагируешь на меня, жемчужина моя, а значит, будешь моим, — все еще вплетая в голос чары и добавляя ментальный посыл, прошептал Этан и, засмеявшись тихим рокочущим смехом, повернулся и пошел обратно. У него еще оставались дела в поселке.