Крепкий он всё-таки мужик, Юрчик-то

Темно. жарко. скрипит кровать, ударяется изголовьем о стену. его дыхание. «хороший мальчик…» И вдруг — оглушающий звон, прервавший сладостные грёзы. Весь класс уже стоит рядом со своими партами, здороваясь с вошедшим в класс учителем. Даня впопыхах вскакивает со стула, и, смущенно, боясь, что его мысли кто-то мог слышать, бормочет под общий гул: «здравствуйте». — Присаживайтесь. — Его голос вызывает дрожь в теле Дани. Ученики садятся за парты, мнговенная волна шума, создаваемого стуками прыгающих придвигаемых стульев, прошла по классу и тут же повисла в наступившей вновь тишине. Теперь объект его желаний не загораживают ничьи спины: можно нагло его рассматривать, как и всегда, и никто ничего не заподозрит, ведь наблюдать за учителем во время урока абсолютно нормально, правда? — У вас есть вопросы по домашнему параграфу? — сказанно куда-то вдаль, осталось без ответа — Хорошо. Тогда проведем опрос по домашнему параграфу. Кто желает ответить? И снова тишина. Иронично улыбнувшись и тяжело вздохнув, преподаватель произнес: — Пройдемся по списку. у кого меньше всего оценок… Солищук Даниил, прошу вас. Услышав свое имя из его уст, Даня дернулся, обратив на себя лишнее внимание удивленных его поведением одноклассников. Нервно кинул взгляд в учебник. Параграф 17. Начало второй мировой войны. Глаза бегают по странице, ища слова, за которые можно зацепиться. волнение. Краем глаза ловит на себе взгляд неудовлетворенного Юрия Алексеевича. — Вы готовы к уроку? Даня встрепенулся снова. В мгновение уши и щеки краснеют от стыда. Как ужасно, как неловко, как беззащитно он себя чувствует. конечно, он не готов. Весь вечер и ночь он думал не об истории, а о том, кто ее преподает. Надо импровизировать. Срочно. — Юрий Алексеевич, — голос Дани сорвался, когда он произносил его имя, — обижаете… Конечно я готовился. — Хорошо. Тогда назовите мне предпосылки второй мировой войны. Глаза бегают. параграф 17… Вторая Мировая… Германия обезопасила… Семнадцатого сентября польское правительство… — Что же вы молчите? Надо отметить, что Даня известен своей изворотливостью и умением подстроиться под ситуацию. О чем бы его не спрашивали, даже если однозначного ответа на поставленный вопрос у него нет, его слова покорно сворачиваются в пасму, словно тонкие нити, запутывая и гипнотизируя любого слушателя. Он откашлялся и, скорчив нарочито расслабленное и безразличное лицо, за пару секунд продумал свой ответ до мелочей. Набирая воздух в лёгкие, чтобы озвучить свои мысли, он посмотрел на учителя, и их взгляды пересеклись. Даня остолбенел, как физически, так и мысленно. Ответ, который он вот-вот собирался произнести, застрял в глотке и никак не хотел выходить. В ответ на молчание ученика, Юрий Алексеевич лишь вздохнул. Видимо, разочарованно. — Даниил, у вас нехватает оценок. подойдите после урока, напишете работу, раз готовить домашнее задание мы не можем. Учитель стал объяснять тему, но Даня не слушал. Он пытался сдержать ком, подходящий к горлу. Юрий Алексеевич — единственный человек, которого он уважает даже больше, чем себя. Нельзя разочаровать его. стыдно, стыдно, стыдно… ничтожество… позор… ________________________________________ Звонок. Весь урок Даня провел глядя в одну точку и не заметил, как все ученики вышли, и он остался один на один с преподавателем. «Надо загладить вину. Надо вернуть себе его доверие, но как?..» В кабинете на четвертом этаже почему-то всегда было душно, несмотря на то, что форточки никогда не закрывались. Юрий Алексеевич снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула и разгладил руками, сняв какой-то пушок с левого плечика. Затем расстегнул две верхние пуговицы голубой рубашки и подвернул рукава, делая все это со сдвинутыми от тяжелых размышлений бровями. Он взглянул на ученика, который остался один в классе, немного постоял на месте со все так же сдвинутыми бровями, подошел к двери и запер ее на ключ, который заранее достал из ящика стола. Даня поднял позорно опущенное к парте бледное лицо и взлянул на учителя, подошедшего вплотную к парте парня. Тот в этот момент тоже напряжённо думал о чем-то, но посмотрев в лицо Юрию, поставил точку в своих витьеватых размышлениях, уже уплывших в сторону отдаленных тем, в сторону китов, в сердечной аорте которого может поместиться маленький человек. Ожидающий взгляд преподавателя ощутился слово бодрящая пощёчина, возвращающая с мира фантазий на землю. «Эх, ни пуха…» — Юрий Алексеевич, простите, я не подготовился к уроку, скажу честно. И я понимаю, что разочаровал вас своей неготовностью, ведь вы говорили, что ставите на меня большие надежды. Но я горю желанием искупить свою вину перед вами. Скажите, есть какой-то способ вновь завоевать ваше доверие? Солищук проговорил все это полушепотом, так, что учителю пришлось наклониться ближе к парте и напрячь слух. Юрий Алексеевич картинно поднял брови в удивлении, на деле же, читая по глазам Солищука, уже вполне представлял, к чему всё идёт. — Чем же вы занимались вместо чтения домашнего параграфа? Вопрос вогнал Даню в краску. Он сразу вспомнил эту ночь: ВК, фотография любимого учителя, сначала медленные и плавные, а после более жесткие и быстрые движения рукой, протяжные и молящие крики «Господин», заглушенные подушкой. Как же он хотел, чтобы это была его рука. — Я готовился, но… к другому. — Я предлагаю вам тест, — Юрий прокашлялся, — вы согласны? К чему бы вы ни готовились, будь то физика или право, я хочу узнать, стоило ли оно того, чтобы не выполнять задания по истории. Продемонстрируйте. неловкость. Даня оглядывается по сторонам — камер нет. Смотрит на время — до следующего урока еще девять минут. успеет. но осмелится ли? Юрий Алексеевич, утомленный ожиданием, оперся руками о парту Дани. Тот же не мог оторвать взгляда от ширинки учителя. Инстинкт. Желание. Повиновение. Даниил встал из-за парты и обошел ее, оказавшись напротив учителя; встал так близко, что их носы почти соприкасались, из-за чего Юрий был вынужден немного присесть на парту и отклониться назад. Это ожидаемое развитие событий, но всё же такое внезапное, обрадовало учителя. Юрий любит исторю так же сильно, как и любит подчинять себе людей. Он непроизвольно растянул губы в ухмылке, явив уже затуманенному от возбуждения взгляду Дани очаровательную ямочку на щеке. В глазах блеснули лучи солнца, назойливо пробиравшиеся через жалюзи. Трясущейся рукой Даня потянулся к паху учителя. Когда его пальцы коснулись брюк, по двум телам прошла дрожь, — словно разряд тока, — напоминавшая о том, что это неправильно, но желанно. Даня больше не боялся. Он уже зашёл очень далеко. Без раздумий встал на колени и принялся расстегивать брюки, затем стянул вниз трусы и взял в рот член учителя, в то время как тот глухо стонал, стиснув зубы. Несколько минут Юрий скусал щеки, стараясь сдержать стоны, и вот почувствовал, что еще немного, и он кончит. — Встань. — властный голос дает указания. За указанием следует повиновение. Даня поднялся и, отдышавшись, вытер рукой слюну, стекающую с подбородка. Юрий взял его за бедра и повернулся так, что теперь ученик оказался спиной к парте. — Развернись и нагибайся. Повиновение. Даниил стягивает с себя одежду; ему хочется скорее ощутить внутри пульсирующий член его идола. Они слышат предупредительный звонок на урок, но слишком заняты, чтобы отвлекаться, даже несмотря на учеников, то и дело дергающих ручку запертой двери. Вошёл внутрь. Больно. Узко. Жарко. Юрий одной рукой держит запястья парня за его спиной, а второй сжимает щею. С губ Дани срывается хрип: — Господин… — Тише! — сквозь зубы резко прошипел учитель, убрал руку с шеи Дани и накрыл ею его рот «Очень сложно описать, насколько это приятно» Оба кончили. Немного семени попало прямо на открытый учебник. параграф 17. начало второй мировой войны. ________________________________________ — Извините за опоздание… Даня устало опирается на дверной косяк, прося разрешения войти в кабинет у учительницы по обществознанию. Сел за парту и разложил учебники. В ушах пульсирует кровь. Неужели произошло? Это сон?.. определенно это сон. Но ощущение боли внутри и остатки там горячего семени любимого учителя напоминают о реальности происходящего. «крепкий он всё-таки мужик, Юрчик-то»