Элеонора

      Ведьм в Европе почти нигде не любили, потому что боялись. Боялись их силы, их красоты, их мудрости и их слов. Ведь почти всегда, всё, что предсказывали волшебницы - сбывалось и не важно, что они сказали, хорошую вещь, или же наоборот, плохую.       Их убивали. Убивали жестоко, всевозможными различными способами, но больше всего любили сжигать. Сжигать на кострах, любуясь мучениями красивых и слабых девушек, не способных доказать свою невиновность и опровергнуть обвинения. Ведьм сжигали чаще всего, хотя некоторых топили, вешали, даже рубили головы. В Британии, как и многих странах Европы этим не брезговали, считая, что Бог простит жестокость, если то направлено на благое дело. Хотя это самое благое дело никогда не было благим. Страх, зависть, гнев... Вот из-за чего совершались злодеяния. Боятся мощи, завидуют красоте, злятся на мудрость и ум, которых не имеют сами.       За ведьм принимали чаще всего именно красивых девушек. Никаких доказательств в том, что они колдуньи никто привести не мог, так как обвинителями очень часто оказывались мужчины, пораженные редкой дивой, но не сумевшие заполучить её. Они жаждали обладать красавицей, а после того, как та бы им надоела, они бы просто бросили её, выбросив на улицу, ища другую, более красивую. Но девушки понимали, что от них хотят и не желали становиться куклами, отвергая ухаживания подонков, за что платились, ведь их обвиняли... Обвиняли в колдовстве именно так. Обвиняли в том, что поганая ведьма приворожила их, силой влюбила в себя, заняла все мысли, начиная сводить несчастных с ума. И им верили, по одному щелчку пальцев заставляя ни в чём неповинную девушки умереть в муках, не чувствуя ничего. Никакой жалости, никакого угрызения совести. Им было всё равно.       Суини был удивлён, что судья Тёрпин в своё время не обвинил Люси в колдовстве, вешая на неё ярлык ведьмы, из-за чего мог бы сделать с ней в тот момент что угодно. Взять силой, ему бы никто не запретил, а после и сжечь, ведь она бы была ему не нужна... Возможно, дело было в поведении самой Люси? Слишком невинна и глупа для ведьмы? Её и не нужно было ни в чём обвинять, чтобы заполучить. Судья точно знал, что рано или поздно она сама попадет к нему в руки, из-за своей глупости, которую глупый и наивный Бенжамин не хотел замечать, считая, что его жена умна... Ха! Элеонора всё же была больше схожа с ведьмой...       Кудрявые рыжие локоны, пронзительные зелёные глаза, усыпанное веснушками лицо, блистательный ум, а также достаточно сложный характер, ведь мягкой, нежной и доброй Нелли была только со своими близкими, только с теми, кого любила. С другими она не брезговала вести себя нагло и агрессивно, всегда отстаивая свою точку зрения, даже если понимала, что не права. Грубила, хамила, рычала, словно дикий зверь, могла затеять драку или же целую дуэль, игнорируя то, что являлась девушкой и для них вести себя так - совсем неприемлемо! Но главное, что многие замечали, что юная миссис Ловетт про себя проклинала обидчиков, что уже было странно... Это уже говорило о том, что девица не так проста. Она была невероятно упряма, своенравна, хоть и казалось на первый взгляд милой застенчивой девушкой, как запомнил её Бенжамин... Но в то же время она была благородна, верна, отважна и храбра, не способна на предательство и подлость, готова своей жизнью отстоять честь того, кто ей дорог, как вспоминал её уже Суини...       Цирюльник всегда видел в ней ведьму, но никогда не разделял взглядов церкви. Он не хотел, чтобы Нелли была убита и сожжена на костре. Он не хотел, чтобы её мучили и пытали лишь за то, что она была красива, умна и слишком остра на язык, не боясь никого, даже людей, которые были в разы выше её по статусу. Он видел в ней только хорошее, восхищаясь и любуясь подругой, не замечая за собой того, что она постепенно становилась ему гораздо дороже собственной жены. Он влюблялся в неё. Влюблялся в ведьму. В рыжую ведьму, которая также была влюблена в него. Она хотела, чтобы он любил её, жаждала этого, но ничего не пыталась сделать, зная, что будет только хуже. Ей было не нужно подвергать его приворотом, она знала последствия. Ей было не нужно устранять соперницу, которую Бенджамин любил, ведь она знала, что он возненавидит её. Она просто смирилась и решила быть рядом с любимым, не заставляя того полюбить её. Но именно из-за этого он и влюбился... Она просто была рядом.       Он видит её танцующей на поляне редких голубых маргариток, которых мужчине никогда не доводилось видеть ранее. Ведьма создала их, он это знал точно... И привела его сюда тоже она, кто же ещё это мог быть? Суини даже не понял, как его вырвал из собственных мыслей её голос. Она кружила по поляне на босых ногах, одетая в белое платье, что-то напевая. Её рыжие кудри сейчас казались ещё более яркими, чем пятнадцать лет назад, когда девушке было только пятнадцать, казалось, что они горели, словно пламя, словно огонёк. Костёр, возле которого обычно по страшным рассказам людей и пляшут ведьмы... Пусть они были растрёпанными и непричесанными, они казались такими родными, такими дорогими! А её глаза... Её пронзительные изумрудные глаза, в которых всегда отражалось всё самое хорошее, всё самое лучшее, ведь она всегда старалась видеть именно позитив, видеть во всём плюсы и улыбаться... Они словно светились в темноте! Будто бы во тьме мерцали два зелёных огонька... Цирюльник не знал, что делал здесь, так как это место явно было не похоже на Лондон. Такое прекрасное и даже волшебное место слишком уж контрастировала с серым, блеклым и прогнившей городом, наполненным ублюдками, возомнившими о себе невесть что, разрушающими когда-то прекрасный город изнутри, хотя, Суини уже не был уверен, что Лондон хоть когда-либо был прекрасным. Журчащая вода из находившейся неподалеку речушки, которая была невероятно чистой, он это знал точно. Рядом с поляной был великолепный зелёный густой лес, краше которого мужчина никогда в жизни не видел, хотя, если быть честным, то он в первый раз в своей жизни видел лес. А небо! Небо было усыпано сияющими звёздами, блестящими, волшебными и чудесными, их было так много! Ни одного облачка, ни одной тучи... Не то, что в Лондоне. Это магия? Это прекрасное место создано благодаря магии ведьм? Тогда, от чего же магию и волшебство так ненавидят... Из-за чего боятся?       – Ла-ла-ла, ла ла, ла-ла ла-ла... – голос женщины раздавался эхом, заставляя тело Тодда покрыться мурашками. Такая завораживающая, такая гипнотизирующая... Такая красивая.       Но что-то в этой красе было не так. Всё было каким-то слишком идеальным, слишком другим. Не похожим на настоящий мир. Нелли тоже была другой, он не понимал в чём, но чувствовал, что она... не такая, как раньше. Это не та Нелли, с которой он живёт под одной крышей. Не та Нелли, которая всегда робела при нём, мило и нежно улыбалась, ласково назвала его "мистер Ти"... Не та Нелли, которая спасла его жизнь своим существованием, не та Нелли, с которой он готов был проводить все минуты своей никчёмной жизни, хоть и не хотел этого признавать. Благодаря ней, его окаменевшее на каторге сердце снова стало становиться человеческим, снова начало чувствовать, хотя он и это не хотел признавать... Он ничего не хотел признавать... Но... Это была не та Нелли, благодаря которой он всё ещё оставался жив, не та, в которую он влюбился. Нет, это была не та Нелли... Но всё же, это была она. Не Нелли, а Элеонора. По другому он не мог её назвать.       Чтобы узнать наверняка, что с ней не так, он решил подойти поближе, ведь находился вдали, хотя и слышала её слишком уж отчётливо, будто бы женщина была сразу везде. Ветер развивал по ветру её волосы, скрывая лицо, но это не мешала мужчине понять, что то покрыто синяками. Как и всё её тело. Новыми синяками, ссадинами, царапинами и даже глубокими порезами, на правой руке он заметил еле видный ожог, явно от открытого огня, просто что-то горячее таких следов оставить не может... Как он этого не видел? Прекрасное белое платье, которое казалось таким красивым и идеальным было разодрано и испачкано в крови, в её крови... Оно сползала с хрупких плеч, слегка оголяя женскую грудь, ведь как он понял, оно было надето на совершенно голое тело. Под ним ничего не было, лишь худенькое тело Ловетт, полностью покрытое ранами. Во время танца, когда она на пару мгновений повернулась к нему, он увидел и лицо... Губы разбиты в кровь, как и нос. Из них она так и продолжает течь, стекая на подбородок, а после капая и на белоснежное платье, создавая ещё больше кровавых пятен. На скуле синяки, на щеке царапины... Но она совершенно спокойна, нет и малейшего намека на то, что ей могло бы быть больно. Будто бы она этого не чувствовала, будто бы ей было всё равно! Она двигалась так легко и свободно, не шатаясь и падая, как всегда, как обычно... Точно ведьма.       – Ла-ла-ла, ла ла, ла-ла ла-ла... – она продолжает напевать, заставляя Суини начать волноваться и сильно испугаться за неё.       Сам того не замечая, цирюльник оказывается возле Нелли, хватая её за запястье, от чего она даже не вздрагивает, так как точно знала, что он за ней наблюдает и вот-вот подойдёт. Ведьма медленно поворачивается к нему и открывает глаза, начиная тепло улыбаться. Кровь всё течёт, хотя, она кажется даже не замечает этого, глядя на предмет своей любви.       – Ах, мистер Ти! Я так рада, что ты пришёл! – свободной рукой, она нежно и аккуратно касается его щеки, заставляя мужчину покраснеть и застыть. Раньше она вела себя как можно скромнее, не позволяя себе таких вольностей. Видно... Ей надоело казаться невинной девочкой.       – Нелли... Откуда это всё, кто это сотворил?! – Суини берёт её руку в свои и начинает перебирать пальцы, будто бы пытаясь согреть её пальцы, хотя... Было всё в точности наоборот, её пальцы были тёплыми, можно сказать даже горячими, в отличие от его, ледяных и замёрзших, словно лёд.       – Это...? – она удивлённо моргает, не понимая, что мужчина имеет ввиду, пока не замечает, куда именно он смотрит. После же, она осторожно касается своего носа и смотрит на красную жидкость, оставившую на ладони следы. Нелли хмыкает и стирает всё белым рукавом, окрашивая тот в красный и оставляя на лице кровавые разводы, не сумев стереть кровь до конца.       – Меня избили, наверное это должно было быть заметно, не так ли? – она говорит совершенно спокойно, будто бы они беседовали о погоде или её пирогах.       – Кто, кто это сделал?! – он кладёт обе руки на хрупкие оголённые плечи, начиная не сильно сжимать их. Нелли вздрагивает, а потом тяжело вздыхает, продолжая снисходительно улыбаться.       – Ох, мистер Ти. Вы же знаете, кто я такая. А если и нет, то точно догадываетесь... – она слизывает кровь с губ, а после неожиданно кладёт руки на его грудь, утыкаясь головой в его плечо. – Я же ведьма, а таких как я не жалуют. Особенно горожане Лондона, никогда искренне не верившие в Бога. Но зато, верившие большим деньгам и святой инквизиции, которая так любит над нами издеваться, лишь ради забавы.       – Но народ и инквизиция, если уж узнаёт о таких вещах... Не просто избивает... – он боязливо сглатывает, чувствуя себя... не собой. Он будто бы снова стал Бенджамином, а не Суини Тоддом.       – Разумеется. Меня вели на костёр, – она подняла голову и улыбнулась, снова посмотрев в его тёмные глаза. Она совсем не боялась, совсем не чувствовала боли. Ей было плевать... Совсем плевать.       – Н-но... Как ты тут оказалась, они же...! – голос Суини дрожал, как и всё его тело.       – А кто сказал, что я хочу быть сожжённой? – она звонко рассмеялась, а после повлекла Суини за собой, танцевать, крепко держа того за руки. В этот раз он полностью под её властью, не смеющий ни в чём отказать.       – Элеонора... – шепчет он, пытаясь что-то сказать, но не может, так как Нелли обиженно фыркает, резко мотая головой и сбрасывая с плеч непослушные рыжие кудри.       – Бенжамин! Ты же знаешь, что я не люблю своё полное имя! – она закатывает глаза, заставляя цирюльника побледнеть и замереть, словно всё его тело онемело.       – Бенджамин...? – с трудом проговорил он собственное, уже почти успевшее совсем позабыться имя. Но Нелли вновь хмыкнула, даже не думая себя поправлять.       – Бенжамин, конечно! Мистер Ти - это очень милое прозвище, оно мне так нравится, я и дальше буду его использовать, не переживай! Но это именно, что прозвище. Просто прозвище, данное мной. Суини или же Тодд - никто тебя назвать не будет. А настоящее твоё имя - Бенджамин, и ты ничего не сможешь с этим сделать, никакое прозвище тебе не поможет его скрыть. Ты был рождён Бенджамином, ты им и умрёшь, как и я родилась Элеонорой и умру ей. Но заметь, я лишь сокращаю своё имя, не беру другое. Так и ты, не изменяй его при мне. Только при тех, кто тебя не должен знать... Хорошо, милый? – она хихикнула, действительно становясь очень похожей на тех ведьм, которыми пугает детей в сказках. На коварную и хитрую девицу! Но... Она говорила правду и он не мог ничего сказать против... А она и не дала бы, ведь заставила мужчину ответить на свой поцелуй.       – Нелли, но...       – Я знаю, что ты хочешь сказать. Бенжамин, – Нелли слегка отстранилась и стала серьёзной, вновь вытирая начавшую течь из носа кровь. – Почему я себя так веду? Это просто. Я поняла, что ничего не сможет нам помешать.       – В каком смысле? – в глазах цирюльника было только не понимание, даже страх от туда исчез. Нелли тяжело вздохнула, а после скрестила руки на груди.        – Мы были созданы друг для друга. Ты для меня, а я для тебя. Я это поняла, ещё когда впервые тебя увидела, но была слишком юна и глупа, чтобы проверить себя точно... Но сейчас! Сейчас я знаю это! Ты мой, Бенджамин! Как я твоя! Мы с тобой встречались и прежде, в прошлой жизни! И так будет каждый раз. Каждый раз мы будем встречаться, видеться и влюбляться. Не важно, сможем ли сойтись, будем ли счастливы или умрём... Это не важно, мы всё равно переродимся и я всё равно тебя узнаю, как и ты меня. Мы снова влюбимся и будем вместе. Ты и я... Навсегда. Так уже было. Я чувствую. Я выбрала тебя когда-то давно... Задолго до этого века... И ты согласился. Раз так, то это значит, что мы дали некую клятву. Клятву, любить друг друга вечность... – она протянула ему свою руку, продолжая глядеть прямо в карие глаза.       – Значит... Я уже был влюблён в тебя, влюбился, забыв Люси только потому что, такова наша судьба? – он говорил тихо, спокойно, переваривая всё, что сказала ему Нелли.       – Вам мужчинам, как и нам, женщинам, свойственно ошибаться в людях. Но мы, как правило, ведьмы, ошибаемся редко, а иногда и вовсе не ошибаемся. Я любила тебя всегда и буду любить всегда, я это чувствую, я это знаю... И сколько бы ты не пытался скрыть, ты тоже меня любишь. Ты не можешь предотвратить то, что предначертано судьбой, так как сам подписал это давным давно. Мог отказаться, но принял. Так будем же...       – Вечно счастливы, – говорит он, завершая её фразу, будто бы зная, что именно она должна сказать. Мужчина притягивает её за руку и целует, прижимая к себе. Она обнимает его за шею и отвечает на поцелуй, хотя и не боялась того, что он её оттолкнёт. Она всё равно знает, что будем с ним. Как и он знает это.       – Какой ты красный, никогда таким не видела... – она снова хихикает, облизывая все ещё кровоточащие губы.       – Знаешь... Мне плевать кем я был сколько-то там лет назад, но ничуть не жалею, что подвергся твоим чарам... И никогда не пожалею! – он вновь целует её, сжимая хрупкую изящную кисть. Нелли тихо стонет, когда он переходит к шее, обнимая её ещё крепче.       – Мистер Ти... – нежно и трепетно шепчет Нелли, беря цирюльника за руку.       – Нелли... – шепчет он.       – Мистер ти...! – её голос становится громче, а хватка на руке становится слегка жёстче.       – Нелли!       – Мистер Тодд!       Суини распахивает глаза и не понимает, где очутился, где та прелестная поляна с голубыми маргаритками, ручейком, зелёным лесом, а также где та самая Элеонора, которая сейчас соблазняла его? Через пару секунд, он видит её. Видит Нелли. На её лице нету крови и синяков, нету той ухмылочки и уверенности. Он видит её робкую, нежную, очень обеспокоенную, ту самую, с которой он и жил под одной крышей, а не ту, которую видел, как оказалось, во сне.       – Что произошло...? – проговорил он, медленно переводя взгляд на свою руку, за которою Ловетт его очень крепко держала, стараясь не отпускать.       – Ох, мистер Ти... Я... Я поступила очень не этично, знаю, врываться в комнату мужчины очень аморально, особенно если... Не важно! Просто, я слышала, что вы кажется кричали... Я подумала, что вам приснился кошмар и решила проверить, всё ли в порядке. Уже утро и... Ни пирожковую, ни цирюльню я не стала открывать, подумав, что вы захворали. А потом, когда подошла... Я услышала, что вы звали меня... И... Вам не дурно? Может быть у вас жар, простуда? Мне принести что-нибудь? – её голос был тихим и еле слышным, было очень видно, что она волнуется и беспокоится.       Рыжие кудри, собранные в её любимые хвосты, новое красивое платье, которое ей недавно удалось купить, ведь у них накопилось достаточно денег. А также кулон. Кулон, который он видел в первый раз. Красивый, изящный, но выглядящий совсем недорого, будто бы был самодельным, какие чаще всего и носили ведьмы. Мужчина иронично хмыкнул, глядя на Ловетт.       – Ведьминские украшения носите, Ловетт? Так и знал, что вы ведьма! – он слегка засмеялся, но без злобы, без ненависти и главное без желчи. Хотя, кажется Нелли этого не поняла и поникла, краснея от смущения и обиды. Она обняла себя за плечи и отвернулась.       – Зачем же вы так, мистер Ти...? Я за вас так волнуюсь! А вы... ведьма. Какая же я ведьма?! – она слегка закусывает губу, прикрывая глаза. Суини вздохнул и легонько улыбнулся, беря её за руку, тем самым заставляя вздрогнуть.       – Моя... Моя ведьма... Самая лучшая из всех! – он не даёт ей ответить и целует, со всей присущей ему нежностью, дёргая на себя, заставляя женщину упасть прямо на него. Её щеки резко начинают гореть алым, тело начинает дрожать, а сама она перестаёт что-либо понимать. Всё же, как только она смогла понять, что происходит, то ответила, прикрывая глаза.       – Мне кажется, мистер Ти... Что у вас правда жар... – прошептала она, отстраняясь и начиная удивлённо смотреть на его нежную улыбку, которую прежде видела лишь у Бенжамина.       – Определённо, Нелли, – он снова целует её, зарываясь руками в рыжие кудри и заставляя Ловетт тихо простонать в его губы, отвечая на поцелуй чуть увереннее, чем в прошлый раз и обнимая мужчину за плечи, стараясь больше не отпускать.