Вопреки

Гравий шершаво перекатывался под тонкими подошвами сандалий, изредка выстреливая в разные стороны маленькими камешками и сыпуче сползая вниз, к видневшейся сквозь карликовую поросль жимолости дорожке. Можно было идти и по ней, но неожиданный визитер не хотел быть замеченным и продолжал красться в надежно скрывающей его тени дома, мысленно считая про себя окна. Янтарно-желтая луна строго взирала с небес бледным оком на нарушителя спокойствия. Сколько таких тайных встреч пришлось повидать ей на своем веку, становясь их невольной соучастницей: заговоры и предательства, сомнительные сделки и невинные свидания влюбленных. Луна сердито нахмурилась тонкой полоской набежавших на ее лик облаков и тут же засияла еще ярче, прогоняя прочь мрак, стремительно уползающий из центра залитого приглушенным сиянием двора. Он попытался уцепиться за поросшую редкими пучками травы землю, но запутался в цепких лапах кустарника и, свернувшись, остался лежать в глубокой спасительной темноте забора. Где-то неподалеку раздалось хриплое ворчание учуявшего что-то дворового пса, но, услышав знакомое посвистывание, большой серый кобель успокоился, устраиваясь поудобнее на прежнем месте и кладя на лапы лохматую голову. Итачи только вздохнул – не забыл пока. Он остановился возле одного из окон, не отличающегося от вереницы предыдущих и ничем не примечательного на вид. Два коротких удара костяшками по стеклу, а после них еще один. Это значит «открывай». Да только откроет ли? Час поздний, если он спит, то проделанный путь оказался бесполез… - Нии-сан! – распахнувшаяся рама звякнула от слишком сильного удара о доски. - Тссс… - приложил палец к губам Итачи и запрыгнул внутрь, в комнату. Вот, теперь можно и поговорить. - А я тебя ждал, только ты все не шел, я уже почти заснул тут! – быстро затараторил Саске, доверчиво прижимаясь к промокшей от выпавшей росы футболке. - Я же тебе обещал, что приду сегодня, - укоризненно напомнил старший, обнимая его и зарываясь носом в жесткие топорщащиеся на затылке черные прядки, - веришь мне? - Конечно, Итачи-нии-тян! – привстав на цыпочки, он обвил руками шею брата. - Вот и хорошо… - пробормотал тот. Не разжимая объятий, они добрались до кровати, сев на разложенную постель, и Саске как всегда устроился под боком у Итачи, прижимаясь щекой к его плечу: - А когда ты придешь в следующий раз? - Какой нетерпеливый, - улыбнулся старший Учиха, притягивая младшего братика к себе ближе. – Мы же только что встретились. - Ну и что, ты все равно совсем на чуть-чуть приходишь. Я хочу знать заранее. Нэ, так когда? – Саске пытливо заглянул в глаза Итачи, отведя пальцами закрывавшую лицо челку. - Через четыре дня, в то же время как обычно, - Итачи коротко поцеловал теплые, пахнущие вишней губы. - Здорово, - он счастливо улыбнулся и без всякого перехода добавил, - я скучал без тебя, нии-сан… Опустилась вниз голова, поникли торчащие в разные стороны вихры и донесся из груди печальный вздох. - Знаю, я тоже, Саске, - Итачи крепко обнял податливо-расслабленное, чуть дрожащее в предвкушении того, что сейчас будет, тело, мягко провел языком по приоткрывшимся навстречу губам брата, осторожно прикусывая их. Короткие ночные свидания, поцелуи урывками, прикосновения, в которые каждый вкладывал нечто большее, чем просто жест – вот и все, что у них оставалось. Потому так ценны для них моменты встреч, позволяющие забыть и забыться, когда под руками выгибается волнительно-манящее тело, стирая грани между запретами и табу, когда горит от исступленно-жарких поцелуев нежная кожа и целомудренно опускаются вниз угольно-черные ресницы. Чужие пальцы, слепо скользящие по узкой с выступающими лопатками и позвоночником спине, чужие губы, требовательно ласкающие тонкие, почти прозрачные ключицы и старательно скрываемые вздохи, рассекающие колышущуюся в глубине дома тишину. Саске полностью отдавался на волю более опытного и взрослого брата, зная, что безумно нравится ему таким – недоступно-открытым, со стыдливо розовеющими щеками, умеющим доставлять особое непередаваемое удовольствие, которого Итачи не мог получить ни от кого больше. И тот сполна пользовался этой возможностью, едва не теряя голову от непривычно сильного, с примесью пугающе-острой страсти желания. Подхватив под бедра брата, на чьих губах блуждала рассеянная сонная улыбка, Итачи усадил его себе на колени, приникая ближе, соприкасаясь, сплачиваясь, не только кожей, телом, но самим своим существом, как бумажный цветок бережно удерживая хрупкую, не раскрывшуюся пока красоту. Снова целовал и не мог остановиться, захлебываясь воздухом, пока в груди не начинало тоскливо ныть, напоминая о том, что заигрался, переступая черту, к которой не имел права подходить, затянутый в смолянистую топь антрацитовых глаз. Саске сдался под его напором, высоко задирая подбородок, откинул голову назад, как бы говоря «я твой», и горят лихорадочным румянцем скулы от каждого нового прикосновения, когда Итачи по-хозяйски властно удерживает его запястья, проходясь языком по груди, ненароком прикусывая чувствительную кожу. - Ой… - Саске повел в сторону плечом, до которого только что дотронулся брат. Скосив глаза к шее, туда, где ворот спавшей с одного плеча футболки открывал цвета топленого молока кожу, он заметил расплывающееся на ней темное пятно синяка. - Еще не прошло..? – он осторожно облизнул место повреждения, стараясь унять боль. - Нет, - Саске заерзал на одеяле от прохладного прикосновения. - Что-то долго болит… Или он опять тебя ударил? – не удержался Итачи, сказав это более грубо, чем следовало. - Нет-нет, - торопливо замотал головой младший, почувствовав настроение брата. – Он меня больше не трогал, честно. - Если вздумает снова распускать руки, скажи мне, я с ним сам поговорю. - Все нормально, нии-сан! Не надо тебе… С шумом распахнувшаяся дверь впустила в сонно дремлющую комнату льющиеся из коридора потоки света, и братья как две черные испуганные кошки отпрянули друг от друга. - Что все это значит?! – голос Фугаку был наполнен ледяной яростью. *** Оглядываясь в прошедшие дни, Итачи и сам не мог точно сказать, когда все началось. Но наиболее запомнившейся точкой отсчета для него все же был период последних двух лет. Да, два года назад и наступили эти перемены. Саске тогда было семь, он только что пошел в Академию ниндзя, Итачи помнил, как страшно довольный поступлением брат постоянно рассказывал домашним о своих достижениях, выполненных заданиях, о том, что он первый в классе сумел правильно сложить печати, написать сложный тест, втайне надеясь, что отец похвалит. Отец не хвалил – сухо кивал головой и выходил из комнаты, иногда даже не дослушав сына. - Нии-сан, я мало стараюсь? Папе не нравятся мои успехи? – с простодушным разочарованием спрашивал Саске, забредя вечером в комнату брата и подолгу сидя у него. - Вовсе нет, - качал головой старший, - папа очень тобой доволен. Если он и не показывает это, то лишь потому, что сильно занят на службе, у него много других важных дел. Но я знаю, папа гордится тобой. А теперь, хочешь, потренируемся вместе? – Итачи всегда знал, что позволит Саске отвлечься от мрачных мыслей. - Еще бы! - тот радостно соскакивал с кровати, бросаясь к двери. Научиться чему-то у Итачи, заслуженно считающегося гением клана, проявить себя с лучшей стороны и, наконец, удивить отца, обделяющего его вниманием – эти цели неустанно подгоняли мальчика вперед, но все было тщетно. В глазах Фугаку младший сын продолжал оставаться ребенком. Оттого, наверное, так сблизился он с Итачи, перенося на него облик папы, непроизвольно заменяя одного другим. Он тоже нечасто хвалил, бывало, резко отчитывал за ошибки, но истосковавшемуся по вниманию Саске хватало и этого, чтобы вновь почувствовать себя нужным, значимым. Он обязательно догонит брата и станет сильным шиноби, и тогда никто не посмеет упрекнуть его в бесполезности. До поздней ночи засиживались они за книгами, изучая сложные джюцу и повторяя уже пройденные, старший Учиха посвящал Саске большую часть свободного времени, терпеливо растолковывая неясные моменты в техниках, пока тот не засыпал на месте от усталости. Самому Итачи едва исполнилось тринадцать. Возраст, в котором многие только заканчивают Академию. Но он не был бы гордостью своего клана, если бы и здесь не превзошел ожидаемые результаты, попав на службу в корпус АНБУ капитаном отряда. Событие, заставившее окружающих считаться с тобой, признавать твой авторитет. То, чего другие добивались долгие годы, он преодолел за пять лет, ценою невероятных усилий и большого труда, и только остановившись у цели, смог со всей ясностью оценить проделанный путь. Быть уникумом, гением значит быть вырванным из своей среды, отделиться от основной массы, в какой-то мере пойти ей наперекор. Лидерство Итачи признавали все, попавшие под его командование. Как-никак, в АНБУ кого попало не берут, если ты здесь – тебя посчитали достойным. И неважно, сколько тебе лет. Он отлично справлялся с заданиями, не вызывая ни у кого нареканий, его команда всегда отличалась заметно низкой смертностью – те, кто рекомендовали парня, явно не прогадали. Внешне все было хорошо, а случись что, самолюбие не позволило бы ему жаловаться, но скрывалась здесь и другая, обратная сторона: миссии это не только бой и опасные противники, а и долгие дни путешествий вместе, привалы с кострами по ночам, когда слово за слово выкладывается вся подноготная чужой жизни. АНБУ не бездушные убийцы, как считали некоторые, они такие же люди со своими проблемами, оставленными там, в мирной жизни. А когда еще не повспоминать ее, если не в длинные часы бессонных ночей. Тут-то и понимал Итачи, насколько он другой, и пропасть между ним и командой не могла быть преодолена за один день. У них были оставленные далеко в родной Конохе жены и дети, у него – жизнь с родителями и кланом, у них веселые попойки с друзьями, когда выдается свободный денек после напряженной миссии, у него – долгие часы тренировок в одиночестве, у них любовные свидания, подробности которых беззастенчиво смаковались при всех, у него…Саске. Для Учихи он всегда был чем-то большим, нежели просто брат, с раннего детства они держались уединенно от других детей клана, не допуская в свой построенный для двоих мирок почти никого. Зародившаяся с незапамятных времен связь только крепла, не разрушаемая никакими обстоятельствами. Даже превосходство Итачи не стало для нее преградой: Саске вполне мог начать завидовать удачливому старшему брату, возненавидеть его, как случалось в других семьях, но вместо этого крепче прикипал к нему всем сердцем. Отторгнутый отцом и принятый Итачи он невольно сместил ориентир жизненных ценностей в сторону не по годам рассудительного, способного уберечь от любой беды нии-сана. По-другому быть не могло – неустоявшаяся пластичность детской психики не позволяет им долго быть одним, все равно находится кто-то, превращающийся в тот самый, необходимый им идеал. Удивительная близость братьев, отношения, появившиеся из тонкого оттенка покровительства и щедро пропитанные восторженным обожанием, проявлялись все заметнее для чужих глаз. Уединенность лишь острее выдавала их, невольно заинтересовывая и Фугаку. - Ты взрослый человек, занимайся своими делами и не лезь к Саске, - выговаривал он смотревшего на отца с холодным почтением старшего сына. Но неожиданное упрямство проявлял Саске, не желавший терять того единственного, кому был еще нужен, и Фугаку не раз выгонял его ночью из комнаты Итачи, застав там прикорнувшего на чужой кровати мальчика. - Нечего тебе там делать, ты не маленький, чтобы бояться спать одному, - таща по коридору за руку, воспитывал он младшего. Тот вздыхал украдкой, досадуя, что их секрет раскрыли. Заматываясь в сползшую с живота простыню, Итачи пару минут смотрел на закрывшуюся дверь, и на губах его проскальзывала неуловимая усмешка – он-то знал, что на следующую ночь отото снова будет лежать возле него, несмело прижимаясь к теплому боку, с замиранием сердца вслушиваясь в резкие крики ночных птиц за окном и шум ветра, устало стучащего упругими ветвями клена в тонкое стекло. Будет смешно морщить нос, когда свет выглянувшей из-за крыш луны падал на глаза, будет подтягивать на замерзшие плечи – свои и нии-сана – валяющееся где-то сбоку одеяло. Они подолгу разговаривали: об Академии, в которой Саске прочно завоевал место одного из лучших учеников; о папиной работе, отнимающей у него последние редкие часы досуга – Учихи не могли не заметить, что он стал пропадать там гораздо чаще; о заданиях, на которые ходил Итачи. Последняя тема была интереснее всего: «нии-сан, а что за свитки вы носите в другие страны?», «а какие ниндзя напали на вас в прошлый раз?», «а ты когда-нибудь чего-нибудь боялся на миссии?». Саске интересовало все, он с жадностью слушал скупые, похожие на отчеты, которые приходилось писать, истории брата, широко распахивал глаза от удивления, предвкушая, как будет пересказывать их одноклассникам. - Скоро я тоже всему-всему выучусь и буду ходить на задания вместе с тобой, - серьезно говорил мальчик, от волнения сжимая обеими руками запястье Итачи. А тот сдержанно улыбался в ответ, поправляя разбросанные по подушке черные пряди. Привязанность брата заронила в нем новые, навязчиво-требовательные чувства, они глухо скреблись внутри, крохотными коготками расчищая почву для чего-то еще более важного, значимого, неоформившегося пока в единое целое. Когда Саске не приходил, ему было чуточку скучно – лежать одному, заложив руки за голову, рассматривая танцующие на потолке тени, не чувствуя около себя привычного маленького тела. Тогда оставалось только думать: о следующей миссии, приказ о которой уже подписан, о пришедших в отряд товарищах – кого-то из них, возможно, придется скоро повести на задание. В отличие от рядовых шиноби бойцы АНБУ регулярно менялись напарниками. Начальство считало, что зарождение излишне дружественных отношений между подчиненными мешало выполнению миссий - в экстремальной ситуации вместо защиты доверенного под охрану клиента шиноби может кинуться спасать попавшего в беду сослуживца, с которым они попадали вместе не в одну передрягу, а не чужого неизвестного человека. Временами в команду назначались и девушки – они были однотипно-грубоваты, все как на подбор гораздо старше Итачи, со своими непонятными запросами и целями, любящие говорить о каких-то житейских пустяках, парнях, с которыми встречались. Он слегка, самую малость недолюбливал их, особенно тех, что пару раз, невзирая на равнодушную холодность капитана, пытались оказывать ему знаки внимания. Как можно думать о посторонних вещах – ты на задании, тем более, если всего полчаса назад с беспощадной жестокостью сносила головы противникам. Женщины казались ему все нелогичнее, вызывая подсознательное чувство настороженного недовольства, постепенно отодвигаясь на задний план. Но природа брала свое. Два года – немалый срок, за это время успеваешь полностью разобраться в себе, расставить все точки над «i», освобождаясь от точащих душу сомнений. Сколько себя не ограничивай, мучительно вытряхивая из головы неправильные, «опасные» мысли, они все равно возвращались обратно, пробиваясь слабыми неокрепшими ростками любви сквозь непрочную оболочку разума, подсказывающего Итачи прекратить эти не доводящие до добра игры, пока они не зашли слишком далеко. Но Учиха понял, что уже не в силах ничего исправить. Симпатия к Саске давно вышла за рамки братской, переплавившись в остро пульсирующую в сердце влюбленность. От нее не избавится одним лишь запретом, насильно приказав себе не думать о брате, не вспоминать, как он обнимает тебя по вечерам у ворот, дождавшись после долгого отсутствия, не представлять заново соблазнительно выглядывающую из воротника-стойки по-детски тонкую шею. Непростые отношения с сокомандниками, вечное давление со стороны отца, подстегивающее Итачи на бунтарство, довершили начатое. Сложнее оказалось дать понять это Саске, не осознающему творившейся в душе у нии-сана сумятице. Его любовь была одинаковой для всех: для родителей, многочисленных родственников клана, старшего брата. Вот только Итачи никогда прежде не прижимался с упорной настойчивостью губами к его губам, улучая минуту, когда они оставались наедине. - Ой, нии-сан! – Саске немного испуганно и недоуменно вскинул глаза на брата, сидящего на подоконнике рядом с ним с разложенным на коленях свитком. – Я видел как-то раз на улице, как парень и девушка делали тоже, что и ты…мы сейчас, - пробормотал он после секундного замешательства. - Да, это значит, что они сильно любят друг друга, - объяснил Итачи. – Ты ведь любишь меня, отото? - Конечно, Итачи, - кивнул мальчик, смущенно наклонив голову. - И я тебя. Когда люди становятся постарше, то выражают это немного не так, как раньше. Например, с помощью поцелуев. – старший Учиха аккуратно смотал свиток, отложив его в сторону, и снова скользнул языком по губам брата, и тот не стал отстраняться. Безграничное доверие и авторитет нии-сана победили. По неясной прихоти Итачи они держали все в тайне от других. Саске не совсем осознавал, почему, но предпочел подчиниться его желанию. Ведь не стали же они никому рассказывать, как Итачи обучал его одному трудному генджюцу и способу блокировки создаваемой им иллюзии. Отец узнал об этом гораздо позже, когда гордый за свои успехи младший сын безошибочно повторил при нем технику. Вместо ожидаемой похвалы Фугаку сказал, чтобы он тренировался в соответствующих возрасту вещах и не торопился с тем, что ему пока не подходит, но каким-то внутренним чутьем Саске угадал, что папа им доволен. Может, и в этот раз нужно немного подождать? С тех пор как Итачи признал за собой влечение к брату, многое стало на свои места, утвердившись в сознании незыблемыми фактами. Принятие их возвращает человека в равновесие, неважно хороша или плоха весть. Без равновесия невозможно двигаться вперед, шатко топчась на месте и попеременно склоняясь в сторону решающего выбора. И Учиха свой выбор сделал. Кто-то не поймет их, кто-то осудит, но им и не следует знать. У братьев появилась скрытая, вторая жизнь. Саске был еще слишком мал, чтобы ясно оценивать происходящее, но Итачи всегда действовал осторожно, не причиняя ему боли и не выходя за пределы поставленных для себя границ. Сделай он что-то не так, это тут же перечеркнуло бы все протянутые между ними связи, а терять то немногое, что у них было, не хотелось. Он мягко прикасался к растерянно сжимавшимся поначалу губам, обнимая напрягшиеся плечи, проводя пальцами по изгибам тела, а младший брат, никогда прежде не знавший таких ласк, боязливо сжимался в его объятиях и шептал: - Щекотно, нии-сан. Страсть или чувственность были незнакомы ему, но зато Итачи хорошо успел познать их на себе, а созданные ограничения только сильнее разжигали их. Тогда Саске обнаружил, что удовольствие умеет принимать совсем другие, непривычные формы, а независимо спокойный нии-сан станет лихорадочно запрокидывать назад голову, зажмуривая глаза, и сильнее вдавливать его в упругие подушки дивана, сходя с ума от неумелых прикосновений детских рук. - Тебе больно?! – испуганно спросил он, отдергивая ладони, увидев такую реакцию в первый раз. - Нет, наоборот…то, что ты делаешь, мне очень приятно, - восстанавливая сбившееся дыхание, протянул Итачи. Раздразненное тело усиленно требовало продолжения, мысли о котором пришлось тут же подавить в себе. Вошедшая спустя пару минут в комнату мать куда-то позвала Саске, забрав с собой. И все же правда вылезла наружу – грязно, неприглядно, как всегда бывает, когда доверяешь ее не предназначенным для того глазам, со взаимной оторопью, обрушившейся на вошедшего с не меньшей внезапностью, чем на тех, кого он увидел, с омерзительно-скользским чувством, что тебя застали врасплох, достали, вытащили самое сокровенное, что хотел утаить. Родителей не было дома, ушли к главе какого-то незначительного деревенского клана – такие любят приглашать на званые ужины важных именитых персон, чтобы незаметно заручиться их поддержкой, и при случае было на кого опереться в мелких междоусобных распрях. Но что-то в этот раз, видимо, не понравилось Фугаку в оказанном приеме, и он вернулся домой раньше обычного. Итачи не услышал тихую походку отца, а когда тонкая, обтянутая рисовой бумагой перегородка двери бесшумно отъехала в сторону, было уже поздно. - Итачи! Саске! – медленно повернув голову на звук и не отпуская расположившегося под ним брата, Итачи наткнулся взглядом на потемневшие от гнева зрачки отца. - Папа! – Саске уперся руками в грудь нии-сана, отталкивая его от себя и торопливо одергивая задранную футболку. - Вот вы чем занимаетесь… - заходили ходуном желваки на побледневших скулах Фугаку – смысл сцены был слишком однозначен, чтобы истолковать его двояко. – Саске, выйди, - резко бросил он, не спуская глаз с поднявшегося на ноги Итачи. - Но папа, мы просто… - Марш отсюда! – рявкнул Учиха, и ответом ему был только быстрый топот убегающих по лестнице ног. – А ты…так позорить клан и семью, - он подошел вплотную к смотревшему на него с ледяной невозмутимостью старшему сыну. - Это мое личное дело, - заметил он, и Фугаку показалось, что лицо его озарилось насмешливой улыбкой. - Личное?! – взревел отец, замахиваясь. Отлетевший к стене Итачи судорожно закашлялся, сгибаясь пополам и схватившись за солнечное сплетение, куда пришелся неслабый удар тяжелой руки. – Да как ты посмел! И с кем – с Саске, ему девять лет, он твой младший брат! Короткая внезапная ненависть, развернувшаяся внутри, упрямо кольнула Итачи своими иглами, он с бешенством рванулся вверх к перекошенной от негодования физиономии отца, но замер на полпути – дракой здесь ничего не решишь. Или Фугаку думал, что он будет смиренно просить прощения, валяясь у него в ногах, утверждать, что понял свою ошибку, что не допустит ее повторения? Итачи не чувствовал за собой никакой вины, их отношения с братом касаются только их двоих и не должны быть выставлены на всеобщее обозрение, как бы не утверждал обратное отец. - Я знаю, - сил хватило на то, чтобы выпрямиться, убрав, наконец, руку от живота. - Мало того, что сам черт знает кем стал, так еще и его за собой тянешь? Не позволю, ясно тебе?! – грохотал над ухом клокочущий от злости голос. - Да, отец, - пожал плечами Итачи, нацепив на себя обычную маску равнодушия. - Я тебе больше не отец. – коротко, рассекая воздух внезапными как лезвия словами. Что-то стремительно изменилось в выражении лица сына – не ожидал. - У тебя нет ни отца, ни матери, ни клана, - тяжело пояснил Фугаку. – Убирайся отсюда и забудь дорогу в этот дом. - Выгоняешь меня?.. – в вопросе удивление, не более, за годы работы шиноби Итачи научился скрывать свои чувства. - Уходи я не шучу, - донеслось вслед, когда он уже переступал порог комнаты, столкнувшись в коридоре с пришедшей чуть позже мужа Микото. - Сынок? Что случилось? Он не ответил, не глядя пройдя мимо матери. Итачи быстро приспособился жить один – ему без проблем выделили комнату в длинном двухэтажном здании неподалеку от штаба АНБУ. Там жили в основном одиночки, пришедшие из других селений ниндзя и те, кто по каким-то причинам не мог оставаться с семьей. По сути дела ничего и не изменилось – такая же аскетичная обстановка помещения, разве что размером оно было чуть меньше оставленного в доме Учих, такая же предоставленность самому себе, а родители с момента его поступления в элитное подразделение почти не интересовались сыном, не хватало только Саске. Если поначалу Итачи и думал, что вынужденная разлука поможет забыть, вытравить из сердца любовь к брату, обратив ее во временное увлечение, о котором вспоминаешь как о глупом ребячестве спустя годы, то потребность возобновления их встреч с маниакальным постоянством подталкивала его к этому. Брат был нужен ему. Зачем? Почему? Уже не имело значения, но отказываться от своего Учиха не станет. Они не виделись неделю, не было вообще вестей о клане, и на восьмой день Итачи не выдержал, нашел возвращающегося из школы брата, окликнув медленно бредущего по пыльной дороге мальчика: - Саске. - Нии-сан! – глаза обернувшегося мальчика засияли радостью, он вприпрыжку бросился к ожидавшему его посреди пустой улицы парню, счастливо повиснув у него на шее. То, чего опасался старший Учиха, не произошло, иначе брат, поддавшись внушению родителей, вел бы себя совсем по-другому. - Ну, как ты, Саске? – спрашивал его Итачи, гладя по голове и крепко стискивая в объятиях. - Я…нормально, - младший Учиха не хотел показаться слабым, требующим защиты, но тут же передумал и выплеснул все накопившиеся, висевшие мертвым грузом слова и мысли: - Папа долго ругался и кричал, что никогда меня к тебе не подпустит, и говорил, что ты позор клана, а мама плакала, только он никак не успокаивался. Я его таким раза два всего видел, а потом сказал, что ты ничего плохого со мной не делал, а он…ой, - мальчик замолчал, сообразив, что чуть не проболтался. - Что? – мигом посерьезнел Итачи. - Вот… - неохотно отозвался брат, сдвигая ворот кофты и показывая большой черно-фиолетовый синяк на плече. А в глазах обиженное недоумение и вопрос – за что? – Правда, папа сказал, что погорячился и больше не будет меня трогать. Нэ…нии-сан, - он уставился на свои ноги и выбиваемые из-под них облачка пыли, - а можно, я буду жить с тобой? Оторвавшийся от созерцания следа от ушиба старший Учиха обратил внимание на последнюю фразу. Саске приходится еще хуже, чем ему – каждый день возвращаться в наполненный скандалом дом…он как между двух огней. И ведь любит же – и родителей, и брата любит, не может выбрать, разрываясь между ними. Забрать бы его с собой, но невозможно, не получится, Фугаку (мысленно Итачи уже привык называть отца именно так) не позволит – разве стерпит, чтобы кто-то против его воли пошел. - Нет, Саске. Ты должен жить дома, маме и папе тяжело будет, если и ты их покинешь. - Это…это все из-за меня? Из-за меня ты ушел, да? – он грустно посмотрел на старшего брата, щурясь на льющиеся с неба солнечные лучи. - Каждый человек заранее знает, на что соглашается, и чем это может для него обернуться. Не переживай, ты здесь не при чем. - А ты будешь приходить ко мне еще? – Саске вроде бы хватило услышанного объяснения. - Думаю, я знаю, как все устроить, - кивнул Итачи. Братья не решались видеться днем – кто-то бы обязательно узнал бы о них, да и погруженные в собственные дела они не располагали лишним временем, но в их распоряжении была ночь. Тренированному шиноби не составляло труда незамеченным пробираться в комнату брата, каждый раз нетерпеливо караулящего его у окна и, затаив дыхание, прислушивающегося к шагам во дворе. Встречи, нарушающие строгий запрет Фугаку, продолжались уже две недели. *** Замешкавшийся Саске инстинктивно вжался в стену, вцепившись пальцами в край одеяла. Неповиновение Фугаку принимало чудовищные последствия для каждого, кто осмеливался пойти наперекор его приказам. За мелкие провинности еще можно отделаться строгим взглядом или окриком, но не в этот раз. Итачи медленно встал с постели, чуть напряженно вглядываясь в глаза мужчины – страх перед грозной силой отца не касался его и прежде, чтобы возникать сейчас, он не тот, кто будет трепетать перед этим человеком, как бы не тешил Фугаку себя надеждами вернуть сына под свой контроль. Осталось одно стремительно вскипавшее под кожей дикое раздражение. За то, что им помешали, отобрав последнюю возможность встречаться, нашли их, грубо вламываясь в чужую жизнь, неужели нельзя просто оставить их в покое, признать то, что случилось, а не с бессмысленной настойчивостью переделывать все под себя. Когда же до Фугаку дойдет, что есть вещи, которых ему не изменить – ни приказами, ни гневными криками. - Мне нужно было увидеть брата, - в устах Итачи это звучало не оправданием – Учиха слишком горд, чтобы извиняться – это было как заявление своих прав, от которых он не собирался отказываться, и такое открытое неповиновение взбесило Фугаку еще сильнее: - Ты ему больше не брат и не относишься к нашей семье! – мужчина схватил сына за грудки, едва не оторвав от пола. – Если еще хоть раз увижу тебя рядом с ним, то… - Папа, отпусти! – бросившийся на выручку Саске всем весом повис на руке Фугаку, разжимая сомкнувшиеся железной хваткой пальцы. - Замолчи! – тот досадливо дернул рукой, как пушинку стряхнув с нее младшего сына, упавшего обратно на кровать, но секундной заминки хватило, чтобы выскользнувший из захвата Итачи оказался около окна. - Предлагаешь решить дело…так? – осведомился парень, чуть опираясь бедром о подоконник. Крутой нрав не делал терпеливее и без того легко теряющего самообладание главу клана Учиха. Из угла послышался тихий всхлип – давясь подступающими слезами, Саске умоляюще переводил взгляд с отца на брата, уже не решаясь встревать между ними. Только не при нем, подумал Итачи. Продолжать разбирательства при порядком напуганном брате ему не хотелось – ни к чему ему на это смотреть, хватило бы ума у Фугаку прийти к такому же выводу. - Не надо…хватит… - срывающимся голосом просил мальчик, делая шаг по направлению к Итачи, но был отдернут отцом обратно. - Итачи, уходи, - состояние Саске отрезвило его, заставив несколько успокоиться, - и запомни мои слова, я тебя предупредил. Парень в последний раз окинул взглядом комнату: распахнутая настежь дверь, Фугаку с непричесанными растрепавшимися со сна волосами и в домашнем кимоно, держащий за предплечье застывшего на месте и трясшегося чуть заметной нервной дрожью мальчика, в немой растерянности кусающего губы. Он безмолвной тенью выпрыгнул в окно, растворившись в глубине ночи. Утро медленно стекало с потолка растопленным золотом солнечных лучей, своевольно захвативших каждый сантиметр комнаты. Они на мгновение осветили оставленный на столе протектор, металлическая планка которого вспыхнула серебристым огоньком, перебрались через брошенные на стуле брюки и водолазку и осторожно переметнулись к стоящей в углу кровати, бликами заиграв на казавшимися на свету рыжеватыми ресницах Итачи, отчего парень недовольно моргнул, отворачиваясь к стене. В свой законный выходной хотелось поспать подольше, но разбуженный невовремя организм, видимо, считал иначе. Висевшие на противоположной стене круглые часы в облезлой белой раме показывали начало десятого – и у него было еще несколько минут, чтобы никуда не торопясь, погреться под не слишком теплым одеялом, спасаясь от струящейся сквозь открытое окно терпкой прохлады. До запланированной встречи с Саске остается пара часов, если она, конечно, состоится… С той ночи, когда Фугаку узнал об их продолжающихся свиданиях, прошло больше месяца – тридцать с лишним дней, наполненных неизвестностью и ожиданием, оно сохранялось несмотря на все препятствия, образовавшиеся трудности, учиняемые не желающим примириться с отношениями сыновей Фугаку. Его влияние простиралось гораздо дальше определенных службой полномочий, позволяя вертеть судьбами помешавших ему людей, как заблагорассудится. Мало кто рисковал идти наперекор этому человеку – мстительность его натуры, порой, не знала границ, в своем стремлении растоптать и сломить он двигался до конца, пока противник не оказывался повержен окончательно. Он умел добиваться своего: в ход шли угрозы, откровенное давление на кого-то, хитрость, непонятно даже, откуда бралось в нем столько не затухающей неделями злобы. Итачи сполна ощутил на себе проявления власти отца, когда его без видимых причин отстранили от выполнения заданий на полмесяца. Для шиноби, а тем более АНБУ это, по меньшей мере, странно: заваленная заказами и поручениями деревня постоянно испытывала недостаток людей. Отправлять одного из них в резерв – бессмысленное расточительство. Потом миссии вернулись, наверное, Фугаку, так и не дождавшись от сына попыток признать и загладить свою вину, решил просто держать его подальше от Саске – то есть отправлять в многодневные, опасные походы далеко за пределы Страны Огня. И Итачи не исключал его надежд на то, что одно из таких путешествий станет для него последним. Поначалу он не совсем понимал, чем заслужил такое преследование – он изгнан из клана, одинок и не имеет возможности вернуться. Другой посчитал бы это достаточным удовлетворением своего негодования, к чему еще стремиться? Истинное осознание мотивов отца открылось позже: «преступное» влечение к младшему брату было не только причиной, но и следствием. Следствием неповиновения. Прояви Итачи больше покладистости, наступив на горло собственному самоуважению, к нему отнеслись бы по-другому. Не простили, нет, но забыли, вычеркнув из жизни как ненужный балласт. Он не сдался, напротив, выразил открытый протест: упорство, толкающее его вперед, сродни какой-то сумасшедшей навязчивой идее не позволяло отказаться от своего – нужно только запастись терпением, но Учиха умел ждать. Выполняя очередную сложную миссию, сражаясь с превосходящим тебя противником, поневоле отвлекаешься от преследующих тяжелых мыслей, всецело отдаваясь бою, в котором в отличие от оставленной дома мирной жизни исход дела решают не слова, а точный глаз и верная рука. Если бы и весь накопившейся, связавшийся в тугой узел ворох проблем можно было разрубить парой взмахов катаны. Грызущая тоска по брату намертво угнездилась в сердце, если бы только вернуть возможность встреч с ним – убедиться, что выбор был сделан правильно, а жертвы, на которые пришлось идти, не напрасны. Саске стал еще дальше и недоступнее, находящегося под постоянным контролем мальчика обязательно провожал и забирал из школы кот-то из родственников клана, обычно это была старая, неизвестно кем и кому приходящаяся тетушка. Учиха не раз наблюдал, как она неторопливо вышагивает по дороге, рассказывая что-то недовольно хмурящему брови мальчику, а он, не слушая ее, вскидывает поудобнее на плечо старую застиранную белую сумку, незаметно сбавляя шаг и украдкой оглядываясь назад: не отыщется ли где поблизости знакомый силуэт нии-сана. Ему и невдомек, что почти каждый свободный день Итачи приходит сюда, к Академии, неизменно провожая его взглядом вон до того поворота на оживленную торговую улицу, куда сворачивают двое, прячась за выступом высокой, устремленной в небо, крыши, откуда его точно нельзя заметить. А хотелось догнать, прижать к себе, как делал это раньше ночами, хотелось собственнически впиваться губами в его губы, зная, что никто больше не посмеет посягнуть, вмешаться, встать между ними, хотелось взять за руку и навсегда забрать из насквозь пропитанного лживым лицемерием дома, построенного на деспотизме, выдаваемом за расчетливость и мудрость, где ты почти не принадлежишь себе, превращаясь в бессмысленную марионетку в чужих руках, обязанную беспрекословно выполнять чью-то волю. Хотелось… Вчера, дождавшись большой перемены, во время которой весь класс традиционно высыпал на улицу освежиться перед второй половиной занятий, Итачи отозвал бродящего неподалеку в одиночестве Саске к небольшому, затерявшемуся среди других пристроек здания Академии, закутку, куда обычно никто не заглядывал, и братья договорились о встрече. Младший Учиха согласился прогулять пару уроков на следующий день, так, чтобы вернуться назад к тому времени, когда за ним придут. Пожалуй, пора вставать, подумал Итачи, откидывая одеяло, но, стоило ему открыть глаза, как он сдавленно зашипел, прижимая ладони к горячо пульсирующим векам – в глаза словно насыпали песка, остро реагирующие на свет зрачки горели огнем, обжигая пронзающей всю голову насквозь болью, от которой перехватывало дыхание. Зажмурившись, кое-как поднялся с постели, на ощупь добираясь до ведущей в ванную двери, и случайно попавшийся на пути стул сердито заскрежетал металлическими ножками по полу, небрежно отодвинутый в сторону торопливой рукой. Да что с ним такое?! Нащупав перед собой гладкую отполированную поверхность крана, Учиха поспешно крутанул его на себя, сунув пальцы под холодную струю, и провел ими по глазам – прохладное прикосновение воды немного остудило пылающий под веками огонь, по крайней мере Итачи хватило сил на то, чтобы, болезненно щурясь посмотреть в висевшее над умывальником зеркало. Некогда черные зрачки отливали багровым, как будто в них вот-вот должен был проявиться Шаринган, покрасневшие белки глаз были испрещены тонкой сеткой полопавшихся сосудов, а кожа вокруг опухла, отзываясь глухой ноющей болью при надавливании на нее. Он опять зажмурился, орошая лицо пригоршнями ледяной воды в надежде, что это поможет унять резь. Нового взгляда в отражение хватило уже больше, чем на пару секунд – из зеркала на него уставился напряженно сжавший губы черноволосый парень со стекающими по лбу и щекам капельками воды. Плохо, очень плохо – он не знает ни причин, ни серьезности своего недуга, не исключено, что дело в наследственных способностях клана. Из-за измененного генома глаза всегда были его самым сильным и самым слабым местом, а на всех последних миссиях Итачи пользовался Шаринганом почти постоянно. И почему именно сегодня – он не может отказаться от свидания с Саске, неизвестно, сколько времени придется дожидаться следующего. Учиха глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и заодно пытаясь отвлечься от терзавшей голову боли: если ничего не предпринять, он и из дома выйти не сможет. В полутемной ванной боль немного спала, но при ярком свете вспыхнет с новой силой. Итачи осторожно ступил на порог комнаты, обводя взглядом ее скудную обстановку: глаза тут же заслезились, словно выжигаемые насквозь бившим в окно солнцем, но он упрямо заставлял себя свыкнуться, приспособиться к этому. Мир вокруг немного расплывался, как будто в нем забыли правильно настроить резкость, все цвета выглядели поблекшими и неестественными, потеряв свою яркость. Зеленая листва деревьев на улице приобрела какой-то пыльно-выгоревший вид, бледно фиолетовые обои на стенах превратились в совсем белые, а деревянный, желтоватого оттенка массивный стол с ровной стопкой отчетов на нем казался почти серым. Спустя несколько минут неприятные ощущения слегка притупились, вернее, Учиха приказал себе не обращать на них внимания, он выяснит, что с ним происходит после, а пока достаточно выпить обезболивающего – вытряхнутые из упаковки два маленьких кругляшка таблеток упали на ладонь, и он быстро закинул их в рот. Главное, чтобы их действия хватило на как можно больший срок. - Итачи, я пришел, - Саске, свернувший в узкий, зажатый между двумя большими домами тупичок, окликнул прислонившегося к холодной каменной стене брата. Улочка, где они находились, не пользовалась популярностью у прохожих и располагалась совсем близко от Академии, так что убежавшему с уроков мальчику ничего не стоило пробраться сюда незамеченным. - Здравствуй, отото, - Итачи сделал несколько шагов ему навстречу, мимолетно скользнув рукой по волосам. – Тебя никто не видел? - Нет. А куда мы… - Погоди. – старший Учиха оценивающе посмотрел в ту сторону, откуда только что пришел Саске. – Думаю, здесь не самое подходящее место для разговоров. Ты же не хочешь, чтобы нам помешали? Идем, я знаю более подходящий вариант. Немного попетляв по извилистым переулкам деревни, в которых единственными встречными были лишь облезлые кошки, шарахавшиеся из-под ног с недовольным шипением, Учихи дворами вышли на одну из центральных, заставленных магазинчиками и мелкими лавочками площадей, где затеряться среди шумной, спешащей по своим делам толпы было проще простого. Парень на всякий случай взял ладонь брата в свою – тому не часто случалось посещать эти места, и Саске немного растерялся, попав в пестрый вихрь лиц, одежд, вывесок и афиш. Он немного сбавил шаг возле одной из витрин, засмотревшись на выставленное там оружие, но его тут же утащили прочь, продолжая свое движение сквозь людской поток. Вскоре торговые, а вслед за ними и жилые кварталы остались позади, миновали они и тренировочный полигон, пустынный и свободный от шиноби в этот час, и углубились в примыкавший к деревне лес. - Здорово! – воскликнул Саске, задрав голову рассматривая сходившиеся в вышине темно-зеленые вершины деревьев и протягивая ладони к раскинувшемуся над ними прозрачному выбеленному небу. – Жалко, что мы раньше сюда не приходили. Тут так хорошо и не жарко совсем, не то, что дома. - Да… - кивнул старший Учиха, усаживаясь на прохладную, приятно щекотавшую ноги траву. – А как дела у тебя? Отошедший от куста черемухи мальчик обернулся в его сторону, рассеянно помахивая только что сломленной веткой, покрытой крупными ровными кисточками соцветий. - Я…я уже скоро Академию закончу. Буду тоже выполнять всякие задания, Ирука-сенсей говорит, я все экзамены без труда сдам. – чувствовалось, что он рассказывает не о том, о чем действительно хочет. – Знаешь, у нас в классе есть девочка – Сакура – она постоянно за мной бегает, на уроках старается сесть рядом, а недавно сказала, что любит меня и хочет всегда быть со мной вместе. А, когда я ответил ей, что люблю тебя и не собираюсь ни на кого менять, она отчего-то рассердилась, кричала, что так не бывает и я не должен этого говорить. – недовольно сжав губы, Саске опустился на землю рядом с братом, положив черемуху ему на колени. – Почему, нии-сан? Мы делаем что-то плохое? - Тебе хоть раз было плохо со мной? – поинтересовался Итачи, один за другим обрывая с ветки мягкие белые цветы, и Саске лишь отрицательно покачал головой. – Люди не любят то, что противоречит общепринятым правилам. Видя такое рядом с собой, они будут стремиться изменить, привести все к нормальному положению вещей, иначе не успокоятся. По этим правилам тебе бы стоило ответить взаимностью Сакуре, наверное, вы бы стали когда-нибудь встречаться, а мне… - Нет! – Саске схватил его за руку, отчаянно сжимая запястье холодными пальцами. – Мне все равно, что они думают, я не хочу, чтобы ты меня оставлял! - Не оставлю… – Итачи привлек его к себе, медленно откидываясь назад, на хранящую остатки утренней свежести землю, пропитанную горьковато-пряным ароматом каких-то трав и цветов. И тревожно закричала невидимая в соседних кустах сойка, оглашая лес отрывистой внезапной трелью. «Не отдам, чтобы ни случилось, ты будешь только моим, вопреки воле и желаниям отца, клана, вопреки всему. Я не затем пошел на все это, чтобы отказываться от тебя, уже поздно оглядываться назад в пустых сомнениях. Мы оба намертво увязли в своих мечтаниях, обращая их в правду наперекор чужим словам, доводам, действиям.» - Аники? – чуть испуганный голос мальчика вывел Учиху из задумчивости, и он поспешно ослабил слишком крепкие для детского тела объятия. Саске нависал над ним, удивленно распахнув глаза, и пряди его волос щекотали лицо Итачи. В прошлый раз они выглядели заметно короче, сколько же дней прошло с тех пор, если они так отрасли. - Я не оставлю, глупый брат, - повторил он, потянувшись вверх, накрывая послушные, податливые губы своими, сминая, кусая их, и не успевающий, не привыкший к этим грубым ласкам мальчик судорожно втянул в себя воздух, торопливо зажмуриваясь, когда чужой язык оказался у него во рту. Не останавливаться, спешить насладиться тем немногим, чего не сумели отобрать никакие запреты, слушая частые взволнованные удары маленького сердца, бьющегося в унисон с твоим, жадными жестами изучая тонкие руки и ноги, и без того изученные, привычные каждым сантиметром бледной с синими дорожками вен кожи. Маленький он еще, с сожалением думал Итачи, целуя шершавые с почти неразличимыми трещинками губы и пробегая пальцами от ключиц до живота брата. Подрасти ему надо хотя бы года на два. Итачи хотел Саске, хотел давно, сильно, настолько, что не мог заменить свое желание ничем и никем другим. Ему не составило бы труда найти себе на ночь кого угодно: девушку, парня…но это было бы не тем – суррогатом, искусственной подделкой, заменяющей ложью настоящее не отданное тепло. Почему-то люди любят стремиться к невозможному. Его рука немного жестче, чем следовало сжала плечо Саске, невольно отстраняя прочь, дыхание постепенно выровнялось и утихло разлившееся в паху болезненной горячей тяжестью возбуждение. Нет, не сейчас и не здесь, тем более он ведь хотел узнать: - Как родители? Расскажи мне о доме. Прижавшийся щекой к его груди мальчик не сумел сдержать протяжного вздоха. - Дома все как обычно. Папа опять допоздна на работе задерживается, иногда всю ночь там проводит, а потом такой злой возвращается, просто жуть. – в его голосе проснулась задумчивая взрослая серьезность. –Позавчера снова с мамой ругались, они думали, я сплю и не слышу ничего. И, кажется, тебя вспоминали. Они из-за тебя часто спорят. Мама как-то раз собиралась тебя навестить, но папа ее не пустил. А она после плакала долго в комнате, она вообще часто плачет, когда тебя вспоминает и при этом меня целует и обнимает. Вот почему так: маме можно, а нии-сану нет? – он приподнял голову, заглядывая в глаза брату. «Ты так ничего и не понял, - старший Учиха отвернулся в сторону, наблюдая за медленно опускающимся к земле листом вяза с подрагивающими, салатово-зелеными на свету прожилками. – Пожалуй, хорошо, что не увиделись с матерью. Никому из нас легче бы не стало». Он не был готов к ее слезам, упрекам, выдаваемым за заботу, не был готов к ее тихой, презрительной жалости, кажущейся обманчиво обнадеживающей, но не несущей за пустой оболочкой слов ни единого грамма понимания. В глубине души Микото находила способы его оправдать – не ради него самого, а ради успокоения все той же души, чтобы можно было сказать «я все сделала правильно». Ненависть отца, и та осознавалась им явственнее, с ней со временем учишься бороться, а как бороться с жалостью, обезоруживающей, сковывающей по рукам и ногам, он не знал. Единственное спасение в забвении, превращающем настоящее в прошлое, в пройденную страницу истории, он сам выбрал для себя такой путь, зная, куда он ведет. - …из комнаты твоей ничего убирать не стали, она так и стоит пустая, только закрытая. Но, если что-то нужно, я принесу. Нэ, ты слушаешь, Итачи? – Саске легонько потряс его за плечо. - Конечно, отото. – тот рывком приподнялся с земли, ссаживая брата с колен и отряхивая волосы от налипших на них сухих травинок. – Мне ничего не нужно, забирай оттуда все, что понравится. Он покинул дом, в чем был, успел взять только катану, несколько кунаев и сюрикены. Оружие понадобится для работы, а остальные вещи не имеют для него такой ценности. Материальная сторона жизни никогда особо не волновала парня, проходя мимо него. - Правда? – от Итачи не укрылась замаскированная радость в тоне брата. Что же он там нашел? Ах да, конечно, где-то в шкафу должен валяться набор метательных ножей, подаренных отцом на окончание Академии. А еще свитки с разработанными им самим техниками. Но они точно не понадобятся – там учат убивать врага, беззвучно и молниеносно. Саске не умеет убивать, Саске вскидывает на тебя полные непоколебимого обожания глаза, украдкой морщится от боли, поранившись на тренировке и делая вид, что его это ничуть не заботит, неразборчиво шепчет во сне «нии-сан», разметавшись на сбившихся тонких простынях… Саске другой. - Да. Все, что пожелаешь. Только в следующий раз захвати мои свитки. Те, что в шкафу на нижней полке слева… Договорить он не успел: по векам опять резанули раскаленным ножом, с тщательным старанием загоняя лезвия вглубь, пронзая насквозь, не давая опомниться и перевести дух. Обезболивающее, для верности принятое в увеличенной дозе, помогло, сумев утихомирить боль, и успокоившийся Итачи почти забыл об утреннем случае, списав его на временное недомогание. Похоже, действие таблеток подошло к концу. Резко согнувшись, почти упираясь носом в колени, он прижал ладони к глазам, с силой вдавливая их внутрь, заглушая внешней болью, ту внутреннюю, рвущуюся в голове сотнями маленьких взрывов. - Аники, что случилось?! – бросившийся к нему мальчик потянул его руки вниз, пытаясь увидеть причину, заставившую брата судорожно корчиться на земле, сотрясаясь всем телом. Он не слышал голоса – за пеленой боли не осталось ни звуков, ни ощущений, начисто вымытых из сознания под ее напором. Зрачки словно разъедало кислотой, а может быть, именно так и случилось, он уже ни в чем не был уверен, ослепший и оглохший, потерявший всякое представление о том, где находится. - Нии-тян! Черт, Саске рядом и видит все, что с ним происходит. С тихим шипением Итачи упрямо сжал зубы. Надо ответить, успокоить его. - Тебе плохо? Ты заболел? - Ничего страшного. Скоро…пройдет, - хрипло произнес Учиха, даже не вдумываясь в слова, больше занятый тем, чтобы справиться с новым приступом. - Я позову кого-нибудь на помощь, - мальчик порывисто вскочил. - Саске, возвращайся в Академию. - Но… - младший Учиха замер на месте. - Урок скоро начнется, уходи. - Итачи… - Уходи! – резко выкрикнул он. Новых возражений, да и ответа вообще не последовало. Наверное, брат не рискнул ослушаться. Не сдерживаемая ничем боль затопила сознание, уничтожая последние остатки мыслей, острыми когтями терзая жертву. С трудом хватая ртом воздух, едва не выцарапывая скрюченными пальцами глаза, Итачи упал на бок, сжимаясь в бессилии. Это не будет продолжаться вечно, всему есть конец, надо дождаться, надо…надо…надо… Все прекратилось внезапно: ходившие ходуном ребра перестали прыгать в бешеном ритме, дыхание выровнялось. Учиха медленно отвел ладони в стороны, готовый к тому, что сейчас все пойдет заново, но приветливо светившее солнце не грозило лишить его зрения. Неловкими задеревеневшими пальцами парень сдернул резинку с успевших растрепаться волос и заново собрал их в хвост, возвращая прежний аккуратный вид. Потом тяжело поднялся на ноги – тело еще давало о себе знать отголоском засевшей внутри слабости – и направился в сторону видневшихся между деревьев разноцветных крыш Конохи. - Состояние запущенное…давно у вас эти симптомы? – молодой, с вечной легкой рассеянностью во взгляде, врач, Камио Саёши, отстранился от сидевшего перед ним пациента, машинально одергивая полы измятого халата. Впрочем, неряшливость ничуть не умаляла его профессиональных навыков – свою работу он знал отлично. - Примерно месяц, - задумался Итачи, - да, раньше я подобного не припоминаю. - Еще и в скрытой форме… - покачал головой Саёши. - О чем вы? – напрягся Учиха. – Может быть, наконец, объясните, что со мной такое? Он терпел долго, молча перенося свои мучения, раз за разом сваливаясь от приступов чудовищной рези в глазах, превращающей мир в сплошное кровавое пятно, ломающей его изо дня в день. Сначала не придавал значения – считал, что пройдет само, что вымотался на заданиях, и хороший отдых мигом исправит положение. Кто же согласится признавать, что практически стал калекой, держащимся исключительно на мастерстве и опыте, а то и на простой интуиции, позволяющей предугадывать чужие действия, пока все вокруг меркнет во мглистой засасывающей темноте. Миссий, как назло, давали больше и больше, Итачи бросало из одной битвы в другую, и единственным, чего он тогда желал, было то, чтобы зрение не отказало в неподходящий момент. Если бы кто-то увидел, что с ним происходит, отстранения от заданий, а то и из АНБУ не избежать, а дальше…он запрещал себе думать об этом. Некогда блистательный ниндзя, списанный со счетов – жалкое зрелище. Ночи оборачивались для Учихи настоящим адом: лежа без сна на узкой, жесткой койке, с трудом справляясь с терзающей глаза пыткой, он с равнодушной усталостью ждал рассвета. Не потому, что днем станет лучше, просто, попадая в ежедневный водоворот людей, событий, ситуаций, удавалось немного уйти от собственного кошмара. Что с того, что завтра он опять будет медленно умирать, кусая до крови пальцы и заглушая собственные стоны. В отказе признавать болезнь, в бесполезных попытках изжить ее проскальзывало странное как наваждение упрямство. Наверное, с детства увязший в одиночестве Итачи не был способен перебороть годами укоренявшуюся привычку не доверяться другим, даже, когда дело шло о его жизни. Но у любой выносливости есть предел: сойти с ума от боли хуже, чем допустить постороннего в скрываемую тайну. И Учиха выбрал второе. Саёши вернулся за свой стол, переложил зачем-то стопку исписанных мелким неразборчивым почерком документов из одного угла в другой и неожиданно запустил пальцы в длинные спутанные волосы, торчащие в разные стороны светлыми прядями: - Понимаете, все достаточно серьезно, я бы сказал, слишком серьезно. Не знаю, как вы себя до этого довели, обратись вы к нам раньше, проблем было бы гораздо меньше, но теперь…простите, сколько вам лет, Итачи-сан? - Пятнадцать, - ответил он, настороженно разглядывая собеседника. Что-то в голосе врача не нравилось парню. - Пятнадцать? – вскинул брови Саёши. - Что-то не так? – осведомился Итачи. - Нет, просто вы выглядите гораздо старше, – казалось, мужчина смутился, но тут же взял себя в руки. – Тогда это многое объясняет. Глаза слишком тонкий орган, чьи способности не стоит расходовать с расточительством. Несформировавшийся организм толком не знает имеющихся в запасе сил, его нельзя надрывать. Работая в АНБУ, приходится выкладываться по полной, забирая из резерва все, что есть. Я часто имею дело с вашими сослуживцами, Итачи-сан, и знаю, о чем говорю. Вы потомок великого клана с уникальным даром, но он же и сгубил вас. - Сгубил..? - Вы постоянно использовали Шаринган. Конечно, он дает дополнительные возможности, но их бесконтрольное применение лишает вас зрения. Честно говоря, это наследственная черта клана, она проявляется не у всех, в вашем же случае, как я уже говорил, причинами стали непомерные нагрузки и возраст. – Саёши в упор посмотрел на сидящего на кушетке парня. – Вы ослепнете полностью. Ни один мускул не дрогнул на лице Итачи. С трудом ворочая шеей, он повернул голову к окну: за стеклом угадывались размытые очертания соседских зданий, перемежаемые темными островками зелени, и где-то между ними скрывались неразличимые человеческие фигуры, узнаваемым только по голосам. Неполноценный, ограниченный мир, выстраиваемый из образов и теней, и зыбкой, застилающей глаза пелены, превращающей день в ночь. Скоро исчезнет и он, унеся с собой последнюю возможность существовать и сражаться, превратив жизнь в доживание. - Вы уверены, что мне ничем нельзя помочь? - К сожалению, да, - разочарование в голосе врача получилось почти искренним, за годы работы он научился подбирать нужные интонации, сообщая очередному обреченному его приговор. - Сколько мне еще осталось? – от самой формулировки вопроса внутренности неприятно сдавило. - Недели две-три, на большее нет смысла рассчитывать, – развел руками мужчина. – Ваша карьера шиноби подошла к концу, попробуйте найти занятие поспокойнее, в конце концов семья не оставит вас, Итачи-сан. - У меня нет семьи, – коротко обрубил Учиха – выслушивать чьи-то лживые заверения, что все будет хорошо, было бы так же абсурдно, как и верить в них. - А…хм, понятно. – Саёши заправил за ухо вытрепавшуюся прядь тускло-желтых волос, вытащил из ящика чистый бланк со штампом Конохи в нижнем углу и принялся заполнять его. – Приступы будут усиливаться. Лекарства тут не дадут эффекта, так что попробуйте хотя бы снять боль. Есть достаточно сильное средство, советую купить его. Вот, держите, - он протянул Итачи листок с названием. Он сунул его в карман брюк, не читая, да и о каком чтении могла идти речь, если ровные строчки иероглифов расползаются в черные жирные кляксы, теряя всякий смысл под вымораживающим все внутри холодом. Любая весть, сколько не готовь себя к ней, в последний момент оборачивается во внезапную, отторгаемая, отрицаемая в глубине души до последнего. Смириться заранее – все равно, что похоронить себя заживо. Так уж устроен человек. У самой двери Учиху окликнули вновь: - В штабе знают о вашей проблеме? Итачи отрицательно покрутил головой, продолжая держаться за гладкую никелированную ручку, прикосновение к холодному металлу связывало с реальностью, не отпуская в свободное плавание по извилистым лабиринтам опустошающих мыслей. - Я вынужден предоставить им отчет об обследовании, - сзади зашуршали бумагами. Не ответив, Итачи вышел за дверь. Это был не только конец карьеры, это был конец всего. Легко размышлять о несправедливостях и невзгодах, если они происходят с кем-то: соседом, сослуживцем, дальним родственником. А когда тебе всего пятнадцать, и впереди много лет загубленной, исковерканной жизни без надежды что-либо исправить… Один на один с чужим презрением и равнодушием, и все стремятся растоптать, добить окончательно. От него отвернулась семья, он вынужден уйти из шиноби – прежние заслуги неизбежно перечеркиваются одним-единственным промахом, а успеть сойти с дистанции, не совершив его, - умение, доступное не каждому. Теперь остались только Итачи и боль, расцветающая кровавыми цветами по ночам, она подчинила, она выиграла. Весь существующий порядок вещей рассыпался прахом, серым пеплом развеянный по ветру, чтобы никогда не быть собранным обратно. Впервые Итачи не знал, что делать. - Ну и зачем ты меня пригласил? – непринужденно устроившийся в кресле Фугаку лениво погладил массивный полированный подлокотник, матово-коричневая поверхность которого играла смутными бликами. – Ты же знаешь, в такое время я не могу отлучаться надолго. Думаешь, мне легко в такое время выбираться куда-то, а тем более к тебе, незамеченным? Нас могут начать подозревать. Темный, без окон, кабинет, запрятанный глубоко под главным зданием штаба АНБУ, освещала слабая тусклая лампочка, болтающаяся под потолком, но ее света как раз хватало, чтобы разлить по комнате дегтярную густоту теней, слепыми пятнами ложащихся на полускрытое бинтами лицо Данзо. Не прошла мимо него незамеченной и первая фраза явившегося гостя. «Пригласил». Не вызвал, а именно пригласил. Учиха явно знает себе цену. Во всей его раскованно-свободной позе затаившегося хищника не чувствовалось ни капли раболепия и испуганной настороженности, присущих прежним занимающим кресло посетителям. Но сегодня хищник пришел не нападать – заключенное соглашение не располагало к намеренным ссорам, оба союзника нуждаются друг в друге, и как бы ни торопился Фугаку обратно в полицию, он все равно выслушает собеседника до конца. - Я не задержу тебя надолго, Фугаку-сан. – старик выдержал небольшую паузу под пристальным взглядом ожидавшего продолжения мужчины. – Все готово. Мы можем напасть в любой момент, а точнее этой ночью, после первой смены караула возле дворца Хокаге. - Ты уверен? Мы не для того тратили два с лишним года, чтобы погубить дело по чьей-то оплошности. – Учиха раздраженно дернул плечом. Во время предыдущего разговора Данзо и словом не обмолвился о своих планах, и внезапная смена действий выглядела неожиданно. К тому же он не любил, когда что-то решали за него. - Конечно. Тянуть не имеет смысла. Чем быстрее мы покончим со старой властью, тем быстрее получим причитающуюся нам награду. Или ты чем-то недоволен? – за всей безобидностью вопроса скрывалось не что иное, как намек на измену. - Кто обеспечит поддержку моему клану? – Фугаку пропустил провокацию мимо ушей. - Как ты знаешь, за мной весь Корень и большая часть остальных АНБУ. Работа велась только среди самых надежных – они не предадут. Так же я осведомлен о том, что к нам присоединятся и некоторые джойнины, плюс отдельные незначительные кланы, выказавшие мне лояльность, – перечислял старик, загибая сухие, скрюченные как у хищной птицы пальцы. - Хорошо, - сухо кивнул Учиха, видимо, удовлетворенный расстановкой сил, - у тебя есть еще для меня новости? Какие-то другие изменения? - Нет. Остальное обговорено, к чему лишний раз повторяться, тем более уважаемому гостю не терпится вернуться на службу, и я не смею его задерживать, - Данзо развел руками, изображая полное подчинение. Как ни крути, хозяином положения был он, несмотря на значительную поддержку главы полиции Конохи, о чем он не уставал напоминать нередкими замаскированными под покорность издевками, проглатываемыми Учихой с напускным равнодушием. Симбиоз двух хищников, основанный на хитрости и превосходстве одного над другим, обязывал к демонстрации силы. Потерявшего хватку тотчас разорвали бы. - И напоследок, не мог бы ты оказать мне одну услугу, Данзо-сан? - поднявшийся из кресла длинноволосый мужчина оперся руками о стол, слегка нависая над собеседником. – Я хочу, чтобы после переворота Учиха Итачи был выдан в мое полное распоряжение. - Выдан, говоришь… - Данзо задумчиво почесал шрам на подбородке. – И зачем он тебе сдался?.. - А это уже касается только его и меня. – отрезал Фугаку. - Хм, ну хорошо, я позабочусь о твоей просьбе. Тем более он, кажется, твой сын, не будем разлучать семью, - перечеркнула его губы кривая усмешка. - До вечера, – бросил Учиха и вышел за дверь. Дождавшись, пока раздававшееся в коридоре гулкое эхо тяжелых шагов окончательно утихло, растворившись под низкими сводами каменных потолков, Данзо крикнул дежурившему возле его кабинета шиноби, чтобы тот зашел к нему. - Найди Учиху Итачи и скажи, чтобы немедленно явился ко мне, - отдал он распоряжение замершему перед ним АНБУ. - Слушаюсь, Данзо-сама, - с тихим хлопком АНБУ исчез в облаке дыма. Поиски затянулись надолго: старик уже начал думать, что Учихи вообще нет в деревне, когда его мысли были прерваны коротким стуком в дверь. - Вы хотели меня видеть, Данзо-сан? – возникший на пороге Итачи, одетый, как того требовали правила, в форму, почтительно склонил голову. - Ты знаешь, зачем я тебя вызвал? – поинтересовался глава Корня АНБУ. Лампочка подслеповато мигнула желтым глазом, выхватывая из полумрака отрицательно качающего головой парня. Губы юноши растерянно дрогнули, но самообладание тут же вернулось к нему. - Я слышал, ты живешь в корпусе АНБУ. И что же заставило тебя покинуть семью? – начал разговор издалека Данзо. - Некоторые разногласия с отцом, - Итачи не вполне понимал, к чему клонит старик. - Полагаешь, вернуться не получится? - Боюсь, что нет. - Заслужить такое наказание надо отнюдь не мелочью, как же получилось… - Данзо-сан, - прервал его Учиха, - вы вызвали меня для этого? - Разумеется, нет! – он откинулся в кресле и скрестил руки на груди. – Но я решил, что тебе будет небезынтересно узнать кое-какие новости о клане, раз уж общаться с ними напрямую ты не можешь. - Новости? - Тебе никогда не приходило в голову, Учиха-кун, что власть в нашей деревне отдана в руки человека…м, скажем так, не вполне осознающего, как с ней обращаться, и что человек этот, распоряжаясь ею, использует далеко не все возможности своих полномочий. – туманно разглагольствовал Данзо, с удовлетворением отмечая, как непонимающе смотрит на него сбитый с толку Итачи. – Будь у руля кто-то, обладающий более жесткими жизненными позициями, Коноха бы процветала, а не являлась жалким подобием деревни ниндзя, как сейчас. Его речь осталась без ответа, и он продолжил: - Посмотри вокруг – во что мы превратились! Разве этих мягкотелых, сентиментальных сопляков можно называть настоящими бойцами, нынче совсем не те времена, что раньше, люди забыли о своем предназначении, уподобившись, - Данзо брезгливо поморщился, - наивным мечтателям-идеалистам. Мне больно видеть, как год за годом вырождается деревня, еще немного, и мы напрочь разучимся сражаться, предпочтя покорность острому клинку и точному удару. Сарутоби не оправдал надежд, такие как он недостойны руководить целым народом – это понимали многие, но не каждый осмелился бы на тот самый решительный шаг. К счастью нашлись те, чьего упорства хватило, чтобы его сделать. Не остался в стороне и твой клан, правильнее было бы сказать, что Учихи являются самым главным и верным союзником на пути к свержению Хокаге и установлению нового порядка, что и произойдет нынешней ночью. - Что это значит? – медленно, почти по слогам произнес Итачи. Или Данзо шутит, проверяет каким-то одному ему известным методом? Да нет, не шутит. - Ты не ослышался, - осклабился старик, - переворот, который произойдет этой ночью, даст деревне Скрытого Листа шанс вернуть свое законное лидерство, другие селения вспомнят, что значит наша мощь, а с неудачником, имеющим смелость называть себя Хокаге, будет покончено! - Зачем вы мне это рассказываете? – Учиха отказывался верить в услышанное. Заговор, готовящийся наверняка не один месяц, и где – прямо под носом у Хокаге. - А почему бы не посвятить тебя в дела твоего клана? Как-никак, такое событие имеет значение и для тебя, держать одного из Учих в неведении, как сделал твой уважаемый отец, я просто не имею права. - Затея обречена на провал, - покачал головой Итачи, за холодностью голоса пряча охватившее его волнение, - вы вздумали урвать слишком большой кусок, но на стороне Хокаге есть… - У него нет ничего! – недобро полыхнул глазами старик. – И не тебе судить о том, сколько мы получим – это приведет Коноху к спасению, пока она не прогнила полностью. Источник заражения надо вырезать подчистую, не считаясь ни с чем и не позволяя заразе разрастаться, – секундная вспышка гнева прошла, он взял себя в руки. – На этом все. Ты свободен, Учиха. - Вы меня отпускаете? – не понял тот. Он ожидал чего угодно: заключения под стражу, отправки к отцу, но не того, что ему дадут беспрепятственно уйти, рассказав главную тайну готовящегося заговора. - Да-да, можешь идти, – повторил глава Корня АНБУ. «Посмотрим, что же ты сделаешь, теперь – по крайней мере до завтра время у тебя найдется», - просто иногда Данзо любил добавлять в однообразное течение событий элемент неожиданности. Длинная, закрученная лестница из подземелий наверх, какие-то повороты, двери с неизменной охраной – Итачи не запомнил, как преодолел их, придя в себя лишь услышав утробный раскатистый гул закрывающихся ворот за спиной. Переворот? Свержение Хокаге? Растерянность подступающей тревогой захлестывала сердце. Не похоже, что Данзо блефовал. Он из тех, кто лишний раз перестрахуется и ни за что не высунет нос из норы, пока не убедится, что не попадет под удар. Он и правда уверен в благополучном исполнении замысла, иначе с чего еще ему, не таясь, раскрывать карты перед Итачи? А эти слова про Учих…или он надеется, что Итачи поддержит их, примет сторону мятежников, как и весь клан? Парень остановился. Напротив него молодая женщина искала что-то в лавке сувениров: склонившись над столом с выставленным товаром, перебирала длинные нитки бус, смеясь, примеряла их на шею вертевшейся возле нее девочке, младшей сестре или скорее дочке. Та захлопала в ладоши, прыгая на месте, и ворох побрякушек в ее руках разноголосо зазвенел, а потом довольная потащила мать дальше, унося с собой яркую покупку. Кланяющийся торговец, улыбаясь, провожал гостей до выхода. Итачи посмотрел им вслед. Сегодня ночью Коноха захлебнется реками крови, будет корчиться агонией умирающих тел и полыхать языками пожарищ. Революции не проходят бескровно, тем более, если возглавляют их не знающие жалости вожди. Ни Данзо, ни Фугаку не упустят шанса разделаться с врагами, отомстить всем, кто вставал на их пути. Итачи опрометью бросился вперед, вздымая башмаками пыль, в ту сторону, где величаво возвышался над крышами купол дворца Хокаге. Он должен предупредить. Возле резиденции главы деревни было безлюдно: пустынный двор перед зданием подрагивал в сухом, горячем мареве нещадного полуденного солнца, уныло шелестя пожухлыми листьями акаций, усыпавшими потрескавшуюся землю. Двое часовых у входа, с отупелым видом прислонившихся к нагревшейся стене, вяло переговаривались о чем-то, скрашивая часы вахты, и на первый взгляд не представляли проблемы для готовящегося пройти мимо них Учихи, но бдительность тут же вернулась к ним: - Куда? – перегородил дорогу правый шиноби, и рука его сама собой потянулась к крепившейся на поясе сумке с оружием. - Срочная информация для Хокаге, – всем своим видом Учиха показывал полное нежелание общаться с задерживающим его ниндзя, он попытался протиснуться мимо стоящего в дверях мужчины, но был откинут обратно. - К Хокаге приказано никого не пускать! – отчеканил он. – У него заседание с Советом, и оно продлится весь день. - второй шиноби молча кивнул, подтверждая слова напарника. - Я из АНБУ и имею право являться с донесениями в любое время, - нетерпеливо повысил голос Итачи. - Не волнует! Все посещения перенесены до завтра. Вот тогда и приходи со своим вопросами, - ниндзя непоколебимо стоял в проходе, самодовольно скалясь ухмылкой человека, чувствующего себя хозяином положения. - По-моему, вы забыли, что требования вышестоящего по рангу подлежат немедленному исполнению. Вздумали мешать работе АНБУ? – любезничать было некогда, Итачи просто отодвинул плечом не в меру разговорчивого мужчину, однако его грубо отшвырнули в сторону, дав неслабый толчок в грудь – парень едва удержался на ногах. - Не понимаешь по-хорошему?! – гаркнул шиноби. – Убирайся отсюда и не смей здесь ошиваться! – ему ничего не стоило вступить в драку, чтобы проучить зарвавшегося юнца, а заодно хоть чем-то разнообразить скучные часы службы. Другой ниндзя уже встал наизготовку в боевой стойке, и предвкушение намечающейся потасовки читалось в недобром изломе темных бровей. Что значат двое на одного для АНБУ? На тренировках он свободно выстаивал и против пятерых, расшвыривая их как котят, не говоря уже об условиях настоящего боя, где никто не следит за соблюдением правил. Учиха был готов отразить нападение, пристально следя за движениями противников: левый, находящийся дальше, явно собирается напасть первым, а у другого открыт и незащищен корпус, если успеть… в глазах что-то кольнуло – резко, остро, выбиваясь из ставшего привычным ритма боли. Фигуры впереди померкли, растворяясь размытыми образами на фоне выгоревшего, скрывающегося в пепельном тумане мира. Чуть слышно застонав, Итачи закрыл ладонью веки, царапая и скребя замерзшими пальцами кожу. Что значат двое на одного для беспомощного калеки? Признаться честно, он успел позабыть о своем положении. Неторопливо, чтобы скрыть дрожание ослабших ног, он попятился назад, едва ли не ползком доплелся до ближайшей лавочки, одиноко приткнувшейся возле пыльной дороги. Опоздал. Оказанный ему прием значил только одно – заговорщики позаботились о том, чтобы ушей Хокаге не достигла «лишняя» информация, наверняка и в самом здании полно такой же ложной охраны, прорываться сквозь нее бесполезно. Что там говорил врач – две недели? Да он уже почти ничего не видит, его скрутят прежде, чем он сосчитает количество нападающих. Погружение в чужую тайну жгло Итачи изнутри, Данзо просто поиздевался над ним: когда все пути бегства перекрыты, почему бы не позволить себе немного великодушия, а потом смотреть, как кто-то выбирается из ловушки, не имеющей выхода. Но Данзо – пустяки. Для своих исследований, ради развлечения или просто от скуки он любил ломать человеческие души, сломать же Учиху ему не по зубам – за годы работы в АНБУ парень насмотрелся и пережил всякое, что ему происки выжившего из ума старика. Нет, не так. Хитрого и расчетливого старика, знающего, кого выбирать в союзники, не зря он распинался про клан. Фугаку не забыл нанесенного неповиновением сына оскорбления, получив больше власти, он раз и навсегда поставит точку в затянувшемся противостоянии, и результат будет вовсе не в пользу Итачи. Учиха резко вскинул голову – Коноха, место, где он родился и вырос, что держит его здесь? Любовь к родине, долг, привязанность? Но дом не трудно обрести заново, протянуть новые связи к незнакомым пока людям, начинать жить с чистого листа не тяжело, скинь, избавься от прошлого, и ты свободен. Кто держит его здесь? Саске. Он заберет брата, они убегут вместе, а деревня…что деревня, со временем и она потеряет свое значение. Ноги сами собой принесли Итачи к главному входу, но всегда приветливо распахнутые ворота с нарисованными на створках иероглифами почему-то были наглухо закрыты, а в небольшой сторожевой будке возле них вместо привычных Изумо и Котецу сидели незнакомые шиноби. Они мрачно осматривали проходящих мимо людей – какой-то старик, увешанный кучей свертков, по-видимому торговец, с решительным видом направился к ним, но был спроважен обратно, и до Итачи донеслись обрывки его раздраженного бормотания: - Чертовы перестраховщики, все у вас не как у людей! Подождите до завтра, подождите до завтра – а убытки мои кто возмещать будет? Учиха тоскливо осмотрелся по сторонам – на высокой деревянной стене, сплошным забором обносившей селение, виднелись неприметные фигурки в зеленых джойнинских жилетах, они прохаживались около своих постов, то и дело невзначай оглядывая всех подходящих к воротам. Один из часовых в будке, перехватив взгляд смотрящего, указал в сторону пожилого торговца, с которым только что говорил, и сделал какой-то неясный жест рукой, помахав ею в воздухе, на что дозорный понимающе кивнул, и отвернулся в другую сторону. «Мне не пройти мимо охраны… - смешанная со страхом растерянность сменилась парализующим спокойствием – словно это происходило с кем-то другим, было фикцией, выдумкой. - Данзо и Фугаку учли все, до завтра ни один человек не покинет деревни, ты выбрал неправильный путь, Итачи.» Дома он первым делом выпил обезболивающее – упаковка оказалась последней, он не успел купить новую – а потом бессильно повалился на кровать, ждать, когда лекарство поможет приглушить приступ, с каждой дозой его требовалось больше и больше. Признать, что проиграл, что скован созданными кем-то рамками, с детства загоняемый в них насильно, без права сопротивляться системе. А он все равно сопротивлялся, всем своим существованием доказывая, что другой, не перемолотый безразличными жерновами системы и правил. Получается, его труд напрасен, в финале одна только боль и разрушенная жизнь? Скоро он полностью ослепнет, у самого последнего генина возможностей больше, чем у Учихи! Итачи же уготована участь медленно доживать свой век, вися беспомощной обузой на чьем-нибудь попечении…была бы уготована, если бы не планы отца. Тот избавится от неугодного сына, почему-то Итачи не сомневался. Парень перевернулся на бок, зло уставившись на лежащую на столе пустую упаковку от таблеток. У задачи нет решения, по крайней мере из тех, что он уже перебрал, но неоформившаяся, крутящаяся на границе сознания мысль не давала ему покоя. Гений найдет выход там, где его не существует, каким бы странным, нелогичным, опасным он ни был, выходя за пределы дозволенного… Итачи привстал на постели, взглянув за окно – дневной жар в самом разгаре, едва перевалило заполдень. Занятия в Академии закончатся не скоро, но лучше поспешить. Идя к двери, Учиха задержался возле стола, повертел в пальцах простую белую коробочку из-под лекарства – верно ли то, что он задумал, что, если?.. Нет, не надо никаких «если», определив свой выбор, следуй ему до конца. Коробка полетела в полупустую корзину для бумаг. Он знал, что должен сделать. - Аники, а как же уроки, меня ругать будут, - немного расстроено проговорил Саске, следуя за братом прочь от школы и неуверенно оглядываясь назад. - Не волнуйся, тебя никто не будет ругать, обещаю, - Итачи успокаивающе взял его за руку. В делах дисциплины младший проявлял удивительное послушание и как обычно переживал о ее нарушении. - Ты заранее не предупреждал. Я еле-еле успел с Ирукой-сенсеем разминуться, хорошо, что другие не видели. – Саске фыркнул, радуясь своей удачливости. – А куда мы идем, нии-сан? – он легонько дернул брата за рукав, привлекая его внимание. - Знаешь что, Саске, почему бы нам не прогуляться где-нибудь подальше от этой жары? Я тебя прокачу, забирайся, - Итачи присел на корточки, подставляя спину брату, и тот, радостно улыбнувшись, уцепился за его плечи. «Чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше», - он пружинисто оттолкнулся от земли, взлетая на покатую крышу дома. - Ух ты! – восхищенно выдохнул Саске. Невероятная гонка через всю деревню закончилась, а он никак не решался отпустить шею старшего Учихи. Несколько раз они чуть не упали – глаза ощутимо подводили Итачи – но брат, очевидно, воспринял это как игру, очередные ловкие трюки ниндзя. - Скоро я тоже так смогу! – он спрыгнул на траву, подбежав к краю обрыва, на который приземлились братья. Чуть левее него разворачивалась исполинская панорама монументов Хокаге. Четыре высеченных в скале лица вблизи выглядели совсем не так торжественно и внушительно, как снизу: пустые без зрачков глаза придавали им глуповатое выражение, по камням расползались трещины, морщинами испрещавшие гранитную кожу, вырытые в породе тайные ходы черными точками усеяли головы великих вождей селения. - Смешные, - хихикнул Саске, показывая пальцем на изваяния. Встав на колени, он перегнулся через край, с любопытством оглядывая окрестности: у ног его расстилалась Коноха. Пестрела калейдоскопом разноцветных, оранжевых и зеленых крыш, перевитая гирляндами проводов, вывесок и растяжек, купаясь в солнечных брызгах, затопивших каждый укромный уголок, вымывая оттуда остатки теней. Похожая на шкатулку с драгоценностями она переливалась на свету всеми гранями сразу: вон розовая жемчужина дворца Хокаге, рядом с ним целая россыпь небольших домишек жителей, а в стороне темным пятном чернеют территории клана Учиха с симметрично ровными рядами построек. Здания – круглые, квадратные – теснились, карабкаясь друг на друга, вытягиваясь к безоблачному безмятежному куполу неба, пропитанному ласковой синевой, при взгляде на которую кружилась голова и захватывало дух. Бездна вверху опрокидывалась в переплетение каменных лабаринтов, и там, на границе двух миров на одиноком уступе стояли братья. - Наша деревня…она… - Саске замялся, подбирая слова, протянул вперед руку, будто желая коснуться верхушек шпилей на башнях. - Постарайся запомнить ее такой, - Итачи неслышно подошел к нему, встав за спиной. - В следующий раз я приведу сюда маму и папу, пусть они тоже посмотрят, - младший Учиха не уловил изменений в голосе брата, во все глаза таращась на дома, отыскивая среди них что-то знакомое. - Следующего раза не будет, Саске. - Что? Почему? – он недоуменно обернулся, поднимаясь с колен. Братья стояли на самом краю пропасти, и он непроизвольно схватил Итачи за руку, прижимаясь к нему поближе. – А там наша Академия, видишь? – заметил Саске невпопад. - Нет, отото, я не вижу. Ни ее, ни твой дом…для меня они просто серые пятна, как и все остальное вокруг. – пришло время рассказать правду. – Я теряю зрение из-за использования Шарингана, через пару недель все будет кончено, его невозможно вернуть. Что скажешь, тебе нужен брат-калека, живущий за счет чужой милости? - Нии-тян! Что ты такое говоришь? – пораженный мальчик дернулся назад, но не смог выпутаться из крепко сдавливающих плечи объятий. – Почему ты мне ничего не говорил? Тебе нужно к врачу, он вылечит, я знаю. Когда это случилось? - Вылечит? Зачем? Чтобы вернуться к тому, с чего все начиналось? Мы увязли в этом – ты, я, он…узел не распутать, его получится только разрубить, – слова звучали как исповедь, заключительная исповедь перед собой, перед Саске. И самый последний убийца однажды хоть на мгновение задумывается о своих деяниях, но Итачи не убийца, он избавитель. Идя на все ради свободы, ты вправе решать за других. Осталось только завершить признание, ведь Саске имеет право узнать. – Твой отец ловко все подстроил, деваться некуда. Саске, ты знаешь, что произойдет сегодняшней ночью? - Ночью? – заворожено повторил мальчик. Слепое обожание в черных глазах таяло, переплавляясь в открывавшееся понимание мыслей брата. - Фугаку и Данзо совершат переворот и свергнут Хокаге. Догадываешься, к чему это приведет? Новая война… - Нет! – перекрыл голос старшего Учихи крик брата. – Папа не мог, они наврали тебе! - Власти всегда мало, особенно для тех, кто распробовал ее вкус, - прошептал Итачи, подаваясь вперед, и из-под ног его сорвалось в бездну несколько камешков. - От нее становятся зависимыми, требуя новую дозу, превращаясь в рабов своих желаний. - Осторожно! – Саске обмер, чувствуя, как теряет опору. – Что ты делаешь?! – в животе неприятно похолодело, и гулко застучала в висках кровь, разнося губительный вирус страха в каждую клеточку тела. - Он вырастит из тебя такое же чудовище, как и он сам, - ветер подхватывал фразы, унося ввысь, путая растрепанные пряди волос, - он не оставил бы нас. - Итачи, пожалуйста… - на ресницах Саске показались слезы, стекая мокрыми дорожками по щекам, он забился в удерживающих его руках, отталкивая брата от пропасти. Этого не могло быть – его брат, тот, кто защищал и помогал, став едва ли не смыслом жизни, почему он подвел, почему в его голосе столько разрывающей сердце обреченности, рассыпающейся острым крошевом разбитых надежд. - Поверь, так будет лучше, – горьким сожалением срывалась с губ запоздалая печаль – они столько многого не успели сделать и уже не успеют. – Я обещал быть с тобой до конца и выполняю обещание. - Не надо!!!... – зазвенел, обрываясь где-то в сплошной пустоте, короткий пронзительный вскрик. «Я все-таки забрал его у тебя, Фугаку.» Шаг в пустоту.