Artemisia absinthium

Они целовались. Не смущаясь ни толпы, ни официантов, что шныряли от столика к столику, поднося выпивку и обновляя табак в высоких расписных кальянах; они целовались так откровенно и жадно, даже не набросив на себя полог отводимости, что Альбуса почти сразу начало мутить. Ладони Велены давно пробрались под тонкий шелк распахнутой рубашки Геллерта и теперь грелись у него на боках: то стискиваясь до боли, то расслабленно скатываясь ниже по твердому напряженному прессу. Альбус знал, как Геллерт на самом деле боится щекотки, и что подобные неловкие ласки скорее раздражают его, чем распаляют. Но… Гриндевальд выглядел довольным. Умиротворенным даже. Улыбался чарующе, говорил с той томной камерной хрипотцой, которую можно различить в переполненном гомонящем на десятке разных языков баре лишь склонившись к нему близко-близко. Узкие, усеянные тяжелыми кольцами ладони, вовсю хозяйничали вдоль полноватых девичьих бедер. Геллерт улыбался, и Альбус, легко распознав эту улыбку, как отголосок желания, отвернулся, хватаясь за собственный бокал, порывисто осушая его в один глоток. Абсент прокатился по горлу, обжег пищевод; Альбус прижал пальцы к губам, стараясь дышать и безобразно не раскашляться. На глаза навернулись жгучие слезы: то ли от алкоголя, то ли от обиды. Рядом негромко фыркнул Генри. — Сразу видно какое вы в сущности еще дитя, Альбус, — шепнул он, забирая из бессильной руки Дамблдора пустой бокал. — Смею напомнить… — прохрипел Альбус, устало глянув на собеседника из-под влажных ресниц, все так же не отнимая ладони от губ, — между нами всего полтора года разницы. — Да, — Генрих с усмешкой склонил голову, и отсалютовал Альбусу пальцами от виска. — Но вы совершенно не умеете пить, мой дорогой друг. — Всегда находились дела поважнее, — отстранено ответил тот, наблюдая, как немец возвращает бокал на подставку и взмахом палочки наполняет его вновь из стоящей рядом бутылки. Абсент искрился в свете магических огней, переливался огнями радуги. Сахар таял на изящной серебряной ложечке. От пытливого взгляда Генри ломило виски. — Признаться честно, я всегда считал британцев несколько более… чопорными. — Скучными, вы хотели сказать? — с усмешкой переспросил Альбус, откидываясь на спинку кожаного дивана и лениво наблюдая, как мутнеет алкоголь в хрустале. Сколько он уже выпил? Три, четыре? Припомнить точно Альбус не смог, потому как наполнял бокал Генрих. Он же учил Ала пить абсент на французский манер. Он, а не Геллерт. Сквозь завесу густого дыма Альбус старался не смотреть. И уж точно не прислушиваться к тем звукам, что долетали до него сквозь гомон толпы. Однако как бы он решительно не старался ослепнуть и оглохнуть, отключить свою врожденную легилиметивную чувствительность не мог. Алкоголь и дымные смеси сделали свое дело, раздражение и горькая бессмысленная ревность довершили начатое. Альбус едва заметно вздрагивал каждый раз, когда пальцы Геллерта скользили по девичьему бедру выше, сминая гладкую ткань платья. Велена была там уже мокрой, готовой для него, но Геллерт не спешил, то ли повинуясь правилам приличия, то ли наслаждаясь их порочной игрой, то ли просто получая удовольствие от всей ситуации в целом. Но в какой-то момент и ему надоело медлить, и Альбуса дернуло, повело от яркой вспышки чужого удовольствия, мгновенно затопившего рецепторы. — Поглядите-ка, совсем стыд потеряли, — хрипловато рассмеялся над его ухом Генри, вкладывая в дрожащую безвольную ладонь Альбуса очередной бокал и накрывая его пальцы своими. — Ох, друг мой, у вас ледяная кожа… Пейте скорее, абсент вас согреет. Шепот его обжег щеку, когда Генрих склонился и неожиданно хищным собственническим жестом заправил локон рыжеватых волос Альбусу за ухо. Горячие сильные пальцы приласкали, очертили острый скол скулы. Генри передвинулся, словно бы невзначай укрывая Дамблдора от разворачивающейся через стол картины, и улыбнулся одними губами: — Впрочем, не везде. Вы смущены? Альбус крепче сжал пальцы на колком хрустале и покачал головой. — Совсем нет. — Что ж, тогда полагаю, вы праведно возмущены? — Генрих рассмеялся и мягко погладил Альбуса по щеке, словно имел на то полное прав. Его прикосновение не раздражало, напротив — было приятно и воспринималось затуманенным алкоголем сознанием Ала как утешение, не более. — Должно быть, вы совсем недавно знакомы с Гриндевальдом, Аль? Иначе бы знали, на что он может быть способен… О, Альбус знал, знал это лучше многих и от этого знания все становилось лишь хуже. Гаже и грязнее. Геллерт уверял его, целуя полупрозрачные трепещущие веки, что это — необходимость. Ему нужна информация, способная в будущем переломить ход политической игры на германской арене, и он собирался получить ее самым легким из доступных способов: соблазнив приближенную к канцлеру пустоголовую дурочку. Как удачно, что она оказалась сестрой его школьного приятеля. Звезды совпали. Альбус понимал и принимал правила игры. Более того, он принял их еще тогда, два года назад, когда, очертя голову, согласился бежать с Геллертом из Годриковой впадины с одной лишь сумкой вещей на плече, оставив позади все: семью, друзей, возможное будущее в британском правительстве и свою зарождающуюся карьеру мастера алхимии. Они собирались вместе изменить прогнивший от основания мир, разве были важны попранные ради великой цели мелочи? Разве Геллерт положил на алтарь их общей революции меньшее?.. И все же Альбус ревновал. Ревновал клято и яростно, словно сварливая супруга, едва сдерживаясь чтобы не проклясть малышку-Велену чем-нибудь позаковыристее. У него дрожали руки, и тошнота подкатывала к горлу. Узнав, чем должен закончиться сегодняшний вечер, Альбус и вовсе собирался остаться в номере, но Геллерт уговорил его пойти, увидеть все собственными глазами. О, он увидел. Рассмотрел даже слишком хорошо. Дамблдор не понимал мотивов Лерта. Да, они никогда не клялись друг другу в верности, никогда не давали обетов, но… Геллерту не нужно было щелкать его по носу, ведь Альбус догадывался, что не единственный, с кем тот проводит время в своих кратких отлучках, но предпочитал думать, что именно он тот, к кому Гриндевальд раз за разом возвращается что бы ни случилось. До сегодняшнего дня эта мысль грела, приносила утешение, но теперь же скреблась за грудиной, разрывая внутренности в кровоточащую кишень. Альбус любил его как никогда и никого не любил в своей жизни. И сомневался, что полюбит. За считанные дни тем страшным летом Геллерт Гриндевальд стал для него всем, заполнив собой, своим дыхание, запахом, повадками, смехом и лаской весь Альбусов мир, оттеснив остальное на периферию. И если Лерту было с чем сравнивать, несмотря на юный возраст, то Альбус вступил в эти болезненные отношения в абсолютной невинности разума, потому как не знал, с чем можно сравнить подобную силу чувств. И теперь он горел, плавился, отравляемый ревностью, на которую не имел права. Руки дрожал все ощутимее; заострившийся эмоциональный фон доносил до него отголоски мазохистской эйфории. К глазам подкатывали слезы, а в горле стоял горький комок. Чтобы разбить его, Альбус глотнул абсента и все-таки закашлялся, со стуком опуская бокал на столешницу. Генрих подманил к ним блюдо с фруктами, предлагая Альбусу кусочек нарезанной дольками зимней сливы. Дамблдор благодарно кивнул и слизал терпкий сок с пальцев. Голова у него кружилась, на границе сознания вспыхивали чужие стоны, раскатывающиеся по телу трепетом золотистых искр. В паху собиралась тяжесть, и от этого стало лишь гаже… Альбус оттолкнулся от края стола и поднялся на нетвердые ноги. — Пожалуй, я вернусь в номер. Не стоило столько пить, — прошептал он едва слышно, старательно не глядя в сторону Геллерта. Тот словно и вовсе не заметил, что Альбус собирается уйти. По крайней мере, ласки его не стали тише и даже мыслеобраза не пришло в ответ. Он просто не слышал его, понял Альбус, слишком увлеченный новой игрой. Ему плевать… ему… — Я провожу вас, Аль, — Генри тоже поднялся и перехватил Дамблдора под руку. Игнорируя сбивчивые путанные возражения, мягко повел к выходу. Альбус замолк лишь оказавшись в холле отеля. Здесь было не так душно и слишком тихо, после оживленного зала ресторана. Генрих не выпускал его руки, а когда Альбус оступился, носком туфли зацепившись за порожек, и вовсе обнял за талию, поддерживая. — Расслабьтесь, — шепнул он в скрытое спутанными волосами ухо, — Я не посягаю на вашу честь, это скучно. — Скучно? — со странной горечью переспросил Альбус, поднимая на Генриха взгляд. Цвет глаз у него был точь-в-точь как у Геллерта, но разрез совсем другой. Несмотря на то, что Генрих тоже был блондином яркой арийской породы, они были решительно не похожи, как бывают не похожи дети от разных отцов. — Да, Аль, скучно. Вам ведь даже нечего мне противопоставить, вы слишком… — Пьян? — Альбус фыркнул, грузно приваливаясь к чужому боку, пока они ждали лифт. Действительно, слишком. — Я хотел сказать неопытны, — со странной улыбкой заметил Генрих. Ладонь его мягко скользнула чуть ниже, круговым движением оглаживая поясницу, посылая вверх по позвоночнику волну колких мурашек. Альбус запрокинул голову и втянул воздух сквозь зубы. Проговорил, почти не размыкая челюсти, отчего голос его прозвучал усталым шипением: — Вы удивитесь. — А вы хотите меня удивить? — тут же усмехнулся Генри, подталкивая несопротивляющегося Альбуса в лифт. Старый домовой не удостоил постояльцев и взглядом, и безропотно передвинул рычаг на нужный этаж. Альбус отстранено подумал: сколько же стоит ночь в подобном отеле? Он ни разу не поинтересовался об этом, даже не задумывался спросить вслух. Откуда у Геллерта деньги, ведь отец еще два года назад, сразу после отчисления, лишил его содержания… Но мысль, рыбкой скользнувшая к поверхности, так же стремительно затерялась в мутной воде опьяненного сознания. Казалось, с каждым этажом Генри все крепче прижимает его к себе. Большой палец весомо поглаживал поясницу, чуть надавливая на острые выступы позвонков. Альбус на миг допустил паскудную мысль: как ощущались бы эти руки на его обнаженном теле? Он ласкал бы так же, как Геллерт? Был бы он груб или напротив — излишне мягок? Стонал бы или молчал? Целовал в шею, зарываясь носом в волосы у виска, несдержанно шепча ругательства на немецком?.. Его откровенно соблазняли и он мог бы просто поддаться, но… Двери лифта распахнулись с тихим мелодичным звоном. Альбус, немного протрезвев от ужаса собственных размышлений, шагнул в коридор и выхватил из воздуха ключ с золотистым брелоком. Генри тихим хмыканьем оценил пафосность жеста. Толстый алый ковер скрадывал шаги, и каблуки вязли в нем, как в жидкой грязи. Альбус рвано отмел назад упавшие на лоб волосы и обернулся, прижимаясь спиной к двери номера. Генри смотрел на него не моргая, замерев на расстоянии шага и не делая более попыток приблизиться. Смотрел жадно, ласкал этим темным ищущим взглядом и явно думал совсем не о сестре, оставленной внизу в компании старого приятеля. — Доброй ночи, Генрих, — Альбус закусил губу, ощупью находя замочную скважину и вставляя в нее ключ. Тихий щелчок замка в тишине коридора оглушил обоих. Генри нахмурился, отмирая, потянулся было вперед, но наткнулся на острый взгляд Дамблдора и сконфужено осекся. — Д-доброй ночи, Аль, — проронил он, все же допуская в голос чернильной хрипотцы и медленно отступил спиной вперед, не сводя с Альбуса тяжелого взгляда. Ал коротко облизнул пересохшие губы. Что его, черт побери, останавливало? Его еще никогда так откровенно не хотели, никогда так жадно не терзали взглядом, обещая все удовольствия, которые он только осмелится получить. А Геллерт не вернется сегодня. Возможно, не вернется и завтра, ведь успех нужно закрепить. А если и придет, то запрется в своем номере и будет работать до самого вечера, а ему, Альбусу, вновь останется тихонько проворачивать дверную ручку смежной комнаты, надеясь, что замок знакомо щелкнет, открываясь. Впуская его в чужую жизнь. Альбус запоздало почувствовал во рту вкус крови: он и не заметил, как прокусил губу. — Генри! Генрих остановился, обернулся на каблуках. Поймал взгляд Альбуса и вопросительно изогнул бровь. Он все еще старался держать лицо, и за это Дамблдор был ему почти благодарен. — Останьтесь, — требовательно и чуть капризно велел Альбус, протягивая навстречу тонкую ладонь. Генри не нужно было просить дважды. Парой широких шагов сократив расстояние между ними, он, разом скинув добропорядочную маску, грубо вжал Альбуса лопатками в дверную створку, стискивая талию горячими ладонями. Ал выгнулся и запрокинул голову, скрадывая разницу в росте взглядом глаза в глаза. Приоткрыл губы в рваном выдохе, и Генрих тут же прикипел, все еще не решая коснуться. — Вот значит как? — с усмешкой потянул он: горло его сократилось в глухой неясной интонации больше присущей зверю, чем человеку. Генри с силой надавил на нижнюю губу Альбуса подушечкой большого пальца, смазывая выступившую кровь, и слизал ее с кожи, опуская ресницы. — Именно, — хрипло отозвался Альбус, взмахом ладони распахивая дверь и утягивая его за собой в полутемный пустой номер. Что ж, в эту игру вполне могли играть двое. К тому же, оба они, и Велена, и Генрих, были племянниками лорда канцлера, разве нет?..