Не буди спящего дракона

Здесь он постиг нечто драгоценное, без чего сама любовь не могла бы придти к своему высшему итогу, вечно оставаясь незавершенной. Он постиг нежность. Артур Кларк. «Город и Звезды»

Деймон откидывается на бортик купели, прикрывая глаза и полностью отдаваясь теплу воды. В воздухе витает едва различимый аромат яблок. Рейнире нравится. Это, наверное, один из немногих запахов, от которого её не воротит. В последнее время она стала очень остро реагировать на большинство из них, поэтому Красный замок и Драконий камень стали практически медицински стерильны, отказавшись от любых отдушек, а ещё от целого списка блюд. Деймон никогда раньше не думал, что будет находить такой восхитительной гримасу отвращения. Но Рейнира жмурилась, морщилась и поджимала губы, заявляя: — Нас тошнит от этого, — и указывала на своих любимых жаренных перепёлок, поддерживая живот одной рукой. Деймон и Визерис послушно кивали и велели убрать это подальше. Не то чтобы у них были с этим проблемы: Эймма достаточно натренировала их в том, как не спорить с беременной женщиной и как правильно отвечать на все вопросы и капризы. Эймма… Даже Деймон не в силах избежать острого укола от этих тёплых воспоминаний. Её потеря всегда будет отдаваться застарелой болью где-то в сердце. Время не смоет этой раны. Он делает глубокий вдох и обещает своей доброй сестре, что будет заботиться о её дочери и скорых внуках больше всего на свете, потому что меньшего Рейнира не заслуживает. Иногда Деймон жалеет, что он не может рассказать Эймме, как её byka vēzos ругается, как портовый грузчик, когда токсикоз скручивает её по утрам, как Деймон просыпается следом, чтобы держать белоснежные волосы, гладить по спине и соглашаться со всем, что Рейнира думает о нём и его родословной (разумно не напоминая, что она у них вообще-то общая). Иногда ему просто больно, что Эймма не увидит, какой чудесной матерью будет Рейнира, читающая по вечерам книги по воспитанию детей и всё равно отчаянно боящаяся что-то испортить. А иногда он просто рад, что его доброй сестре не приходится разделять с ними их общий страх перед родами. Его добрая сестра была самым храбрым драконом, какого он знал, но потеря за потерей убивали её годами. Деймону сложно представить, насколько это страшно — бояться не за себя, а за своего ребёнка. Хотя, он думает, что начинает понимать. Когда Рейнира неосторожно наклоняется или подрывается с места, забывшись, и замирает, хватаясь за живот, Деймону кажется, что его сердце сжимается в крошечную точку, а весь мир сужается до её болезненного вздоха. И он, кажется, и сам не дышит, пока дыхание Рейниры не выравнивается. Но больше всего ему жаль, что Эйммы не было с ними, когда Рейнира рассказала о своей беременности. Визерис поражённо замер и его глаза вспыхнули таким светом и надеждой, что любой смутился бы и отвёл взгляд. А затем, конечно, конечно, он не сдержал слёз. Его мягкий и ранимый внутри брат. Сам Деймон не знал, что сказать. Он, казалось, оглох, замер и даже не моргал. Просто в его голове взорвалась сверхновая и наполнила его таким тяжёлым, сложным и пугающим… счастьем. Даже вдох было сделать страшно: а вдруг момент бы исчез, будто и не было этих сокровенных слов? Деймон будет до конца отрицать, что он стоял истуканом, пока Рейнира не треснула его по плечу, немного напуганная отсутствием у него реакции. Его doru-borto zaldrīzes думал, что Деймон может быть не рад, что он уже не любил это крошечное создание и не желал всем сердцем, не представлял, как будет учить ребёнка магии и прокатит на Караксасе (конечно, если Рейнира сможет оторвать дитя от Сиракс). Деймон был обязан развеять каждый страх и каждое сомнение, пока не осталось бы ничего кроме твёрдой уверенности. Деймон так и сделал. И делает впредь. У него своя история и череда ошибок за спиной, он не может просто вычеркнуть сомнительные факты из своей биографии, но ему вполне по силам убедить свою драгоценную супругу в стабильности настоящего и будущего, в его любви и верности ей и их детям. Деймон тяжело вздыхает и открывает глаза, переводя взгляд на огромное панорамное окно. Тут и стёкол то нет, только эфемерный магический барьер. Волны бьются о скалистый берег, море сегодня неспокойно и пенится, ярится и шипит. Рейнира обожает в такую погоду летать над водной гладью. Но Деймон отчётливо видит Сиракс и Караксеса, они вьются и переплетаются высоко в небе, гоняясь друг за другом. Ему пришлось с годами признать, что Сиракс выросла достаточно и теперь Караксесу приходилось стараться поспевать за ней. Его Красный Ужас оказался куда маневреннее, но Золотая Леди раздалась на воле, и размах её крыльев стал больше, а каждый толчок принимал на себе больший объем воздуха. Рейнира не переставала гордиться этим каждый раз, когда оставляла их позади. Деймон был почти уверен, что иногда Караксес специально подсуживал этим двоим, тормозя второй парой крыльев. Он не мог его за это винить. Боги, Деймон был просто влюблённым мужчиной. Он вызывает темпус и встряхивает головой, как собака, сбрасывая тяжёлые капли. Деймон медленно выходит из воды и замирает у окна, потягиваясь. Скрипит дверь, и в проёме показывается Рейнира. На ней только шёлковая ночнушка, которая подчёркивает округлившиеся тело. Рейнира мягко поддерживает себя под живот, ей доставляло какое-то особое удовольствие чувствовать шевеления своего ребёнка и тяжесть живота (хотя её спина имела противоположное мнение по этому вопросу). Деймон застывает, поймав её взгляд, но это давно её не смущает, поэтому она продолжает беззастенчиво разглядывать мужа. Деймон всегда был поджарым, но Ступени с их проблемами с поставками продовольствия оказали слишком сильное влияние. Деймон вернулся оттуда исхудавшим, загоревшим и с новыми шрамами. Казалось, даже спокойные и сытые годы, которые прошли после, не смогли вытравить память о том времени, и вся прежняя мышечная масса не вернулась. Грудь Деймон расчерчивали ожоги. Триархийские огненные заклятия жалили не менее точно, чем пламя Караксеса. Но Таргариенам было не привыкать к жару огня. Деймон носил свои шрамы гордо, как корону. Он был воином. Он сражался, выжил и победил. И не собирался прятать следы этого. Рейнира оглядывает его всего, её взгляды ласкают его, как волны — берег. Она смотрит с мягкой улыбкой, поглаживая себя одной рукой по животу. Деймон не двигается, боясь спугнуть это хрупкое мгновение, когда нет ничего кроме покоя и тишины, обычного семейного уюта. Деймон никогда не думал, что будет так ценить эти вечера, самые обыденные, и бытовые моменты, в которых нет никакого шарма и волшебства. Жизнь оказывается такая не красивая, но по иронии судьбы, только к своим сорока с хвостиком (драконьим) Деймон осознаёт, что самое важное и правильное редко бывает красивым. Беременность Рейниры не проходит без сложностей, и нет ничего красивого во рвоте по утрам, в отекающих ногах и болящей пояснице, странных вкусовых пристрастиях и болезненных пинках по органам, которые заставляют морщиться и стонать от боли. Беременность — это тяжёлый труд. И Деймон не может передать насколько благодарен жене за него. Они так сильно уже любят этого ребёнка. Это маленькое создание даже не представляет, насколько оно уже важно и как сильно его все ждут. И некрасива его работа, полная разбитых судеб и человеческого горя; вечной борьбы с Министерством; коррупционных скандалов, когда жизнь в очередной раз напоминает Деймону, что сомневаться стоит даже в самых проверенных людях. Но мысль, что мир, в котором живёт его семья и в котором будет жить их ребёнок, становится хоть немного безопаснее и чище, заставляет Деймона работать усерднее и не отступать с выбранной дороги. Даже если порой огонь в груди превращается в едва тлеющие угольки. Красота в жизни, оказывается, играет такую незначительную роль, и без неё — можно жить, а ещё любить, ценить и восхищаться; и вдыхать воздух полной грудью по утрам, когда Лондон ещё пуст, а ты — надтреснут после очередного дела; и любоваться женщиной, той самой… Самой красивой, лучшей и любимой, которая так некрасива по утрам, когда её скручивает в приступе рвоты. Деймон улыбается Рейнире, нежно и мягко. Она возвращает его улыбку и подходит не спеша, поглаживая высокий живот. Она его хочет, всего, полностью и без всякой пошлости (или не только с ней). Просто прижиматься, растворяясь в объятиях крепких рук, покрытых шрамами, прикасаться к ним, словно пытаясь разгладить уродливые полосы. И целовать, потому что всё это так неважно на самом деле, потому что ей в его объятиях хорошо и правильно. И это, оказывается, всё, что действительно нужно. Рейнира думает, что не против провести так всю оставшуюся жизнь. Там, за окном, Караксес и Сиракс сплетаются в танце под шум волн, под игривым закатным солнцем, а Рейнира прижимается к Деймону в купальне, и они стоят молча, потерявшись в чём-то теплом и на самом деле важном. И то самое игривое солнце, точно пристыженное, спешит скрыться за горизонтом и не тревожить их.