Иллюзия невинности

1965 год, Токио Чимин до сих пор не знал, каким чудом начальство в редакции разрешило ему поехать в эту командировку в погоне за призраком, которого, похоже, преследовал лишь Пак. Кто-то из коллег в вежливой форме старался донести ему, насколько затея альфы безумна, кто-то напрямую называл сумасшедшим, но Чимин всё равно не отступал. Он горел этой целью с тридцати, и вот, спустя десять лет, наконец ему удалось приблизиться к мечте. И пусть след был спутанным, неясным, но это уже было намного лучше, чем ничего. В пылу страстного рвения, он буквально ворвался в кабинет главного редактора, а бедный старик, то ли опешив, то ли действительно поверив в подчинённого, в тот же день одобрил журналисту поездку и за счёт газеты купил билет в Токио. Даже не став заезжать в гостиницу, альфа сразу из аэропорта поехал по указанному информатором адресу. Район Сэтагая, пятый дом на одной из тихих улочек, застроенной невысокими, однако весьма дорогими домами, куда наверняка мечтали заселиться многие японские семьи, опьянённые успехами своего экономического чуда. Впрочем, не удивительно, что именно этот адрес указали Паку. Призраку Чимина только такое место и полагалось, странно только, как его никто не обнаружил раньше. И вот заветный миг: Пак поднимается по четырём невысоким ступенькам к входной двери, нажимает на кнопку звонка, несколько раз глубоко вздохнув, а уже через минуту ему открывает молодой омега-японец с объёмной укладкой, какие Чимин часто видел на первых страницах модных журналов с Голливудскими звёздами. Японец, по всей видимости, выполнял в доме роль прислуги. — Вы господин из газеты? — вежливо интересуется омега, сразу догадавшись, кто перед ним стоит. — Да, я только сегодня прилетел из Сеула, — на безупречном японском отвечает ему Чимин, несказанно радуясь тому, что в своё время родители отдали его в гимназию с углублённым изучением японского, что было в ту пору необычайно популярно и солидно. — Господину будет удобно меня сегодня принять или же лучше выбрать другой день для визита? — Он догадывался, что вы захотите сегодня прийти, поэтому можете проходить. Похоже, удача решила проявить невероятную благосклонность к журналисту. Его сразу пускают внутрь, хотя изначально он опасался, что желанную персону придётся долго уговаривать на встречу. На письмо владелец дома так и не ответил, и Пак даже начал опасаться, что информатор мог ошибиться адресом, но нет, всё складывалось самым наилучшим для Чимина образом. Альфа покорно следует за слугой по длинному коридору, на стенах которого были развешаны многочисленные старые фотографии, которые Пак с огромным удовольствием рассмотрит, но чуть позже. Сейчас куда больший интерес вызывал человек, из-за которого журналист и сорвался столь резко в Токио, собрав вещи чуть ли не за несколько часов. Наконец японец сворачивает в сторону, и вскоре Чимин оказывается в не слишком просторной, но уютно обставленной гостиной. У одной стены стояло пианино, у другой — небольшой комод с телевизором, а на многочисленных полках можно было заметить книги и всё те же фотографии двадцатилетней, а то и большей давности. Но взгляд альфы цепляется за совершенно иное. В центре гостиной за круглым столом, на котором располагался чайник, несколько чашек, а также тарелка со всевозможными сладостями, сидел пожилой омега лет пятидесяти в самых простых брюках, белой блузе и шерстяном тёмно-зелёном кардигане. Абсолютно ничего примечательного, самый обычный пенсионер, коих на улицах Токио можно было встретить предостаточно, и пожалуй, лишь несколько горделивая осанка и взгляд могли бы подсказать прошлое этого человека. Но даже они не столь бросались в глаза. Омега, увидев гостя, не начинает разговор первым, лишь критично осматривает журналиста сквозь овальные линзы очков. Впрочем, начинать диалог первым ему по статусу совершенно не полагалось. — Масако, можешь нас оставить, — вместо Чимина, омега обращается к слуге, и молодой японец тут же покидает гостиную. — Ваше Высочество, — поклонившись, начинает Пак, не смея подойти к принцу ближе, пока он сам не позволит этого сделать. — Ваше письмо, господин Пак, меня весьма озадачило, — переходя на корейский, всё же вступает в диалог Его Высочество. — Однако отвечать я не захотел, потому что по опыту никогда не доверяю неизвестным отправителям. Но вот вы приехали, стоите передо мной, и я осознаю, насколько ваши намерения серьёзны. Присаживайтесь, вы наверняка устали с дороги, — и Чимин тут же повинуется, присаживаясь на стул напротив омеги. — Но что же вас ко мне привело? — Ваше Высочество, дело в том, что я давно поставил себе целью отыскать всех членов королевской семьи Чосона. Почти связался с вашим дядей-кронпринцем, однако он скончался год назад после затяжной болезни. Вы последний представитель династии... — И что вам от меня нужно? — строго перебивает принц журналиста, для которого тема его семьи явно была не самой приятной. — Возвращение в Сеул, где десять лет назад в нищете скончался мой старший брат? — Поверьте, сейчас всё будет иначе. Наша газета провела опрос среди всех жителей Кореи, большая часть поддерживает ваше возвращение на Родину, правительство президента Пака также не против, вам будет отдан под проживание один из павильонов дворца Чхандоккун, а также выделят ежемесячное содержание из бюджета. Поверьте, Ваше Высочество, вам ничто не угрожает, ваше имя связывают исключительно с императорским домом, но никак не с семьёй супруга. Чимин замолкает и с трудом сдерживает волнение, когда смотрит на принца. Редакция ожидала от него результатов, они не примут бессмысленную поездку, поэтому карьера альфы сейчас напрямую зависела от ответа пятидесятилетнего омеги. А он, с воистину царским спокойствием, так и продолжал непринуждённо сидеть, затягивая и без того длинную паузу. — Что ж, — наконец произносит принц династии Ли, беря в руки чашку со свежезаваренным чаем, — в таком случае мне могли просто прислать официальное приглашение из Голубого дома и билет в Сеул, зачем здесь вы? — Дело в том, что нужно подготовить определённую почву для вашего возвращения, и мы надеемся выпустить статью до вашего прибытия в Корею. А ещё, — Чимин успевает прикусить себе язык, однако омега всё же цепляется за неосторожно произнесённые слова. — Что ещё? Неужели вы думаете, что я какой-то шарлатан, выдающий себя за принца Чосона? Это ведь вы на меня вышли, а не я на вас, — и вновь эти стальные нотки в голосе, наводившие на Пака определённую долю страха, что сейчас принц разозлится и откажется куда-либо ехать. — Я в этом не сомневаюсь, но даже в моей редакции есть скептики. Долгое время ведь считалось, что вы погибли во время одной из бомбардировок Сеула союзными войсками. Ещё поэтому необходимо интервью. — И о чём же вы хотите меня спросить? О моём отце, о моём муже, может, о моём свёкре? Я видел столь многих личностей, что смогу рассказать вам, господин Пак, о любой. — Но я хочу спросить именно о вас, — после сказанного, альфа успевает заметить на лице собеседника едва уловимое изумление. — Мне интересны именно вы, более того, если вы мне позволите такую дерзость, я хотел бы знать не о таинственном принце, жившем вдали от подданных в дворцовом комплексе, а о Ли Тэхёне — человеке с, пожалуй, одной из самых невероятных судеб, о которой я когда-либо слышал. Омега вновь замолкает, делает глоток горячего напитка, а после задумчиво смотрит куда-то сквозь журналиста. Чимин уже было хочет начать себя корить за излишнюю дерзость в отношении монаршей особы, однако Тэхён начинает говорить, рассеивая все страхи Пака: — В таком случае вам было бы корректнее назвать меня Ким Тэхёном, я ведь сын наложника Кима, и отец долго добивался того, чтобы меня внесли в реестр императорской семьи. И откуда же вы хотите, чтобы я начал рассказ, господин Пак? — Откуда вам угодно, Ваше Высочество, это ведь ваша жизнь, — радостный альфа спешно достаёт из своего дипломата блокнот, ручку и диктофон, который тут же включает. — В таком случае, пусть это будет тысяча девятьсот тридцать седьмой. — Почему именно этот год? — не может не поинтересоваться Чимин. — В тот год я вернулся в Чосон, закончив обучение в университете Васэда в Токио, и вспоминаю эту пору как радостное время. До вторжения Германии в Польшу оставалось два года, однако в Европе уже многие ощущали приближение большой войны. Вокруг нас также было неспокойно, Япония уже была готова к войне в Китае, однако нам казалось, что вся эта буря пройдёт мимо. Мы тогда больше были сконцентрированы на празднике в честь пятисот сорока пяти лет правления моей династии в Чосоне. Это дольше, чем Ганноверы в Великобритании, дольше Бурбонов во Франции или Романовых в России. Страну возглавлял мой отец, император Сунджон, и его власть казалась незыблемой. — Однако многие бы с вами не согласились, — осторожно прерывает рассказ Чимин, понимая, что ему в первую очередь необходимо получить захватывающее интервью у несколько неоднозначной личности. — В реальности ведь власть принадлежала премьер-министру и главе националистической партии, при его оценке абсолютное большинство приходит к выводу, что это была диктатура. — Но в павильонах дворца Чхандоккун мы считали совершенно иначе. Впрочем, тот год был примечательным не только этим. Тогда же я познакомился с ним, — Тэхён вновь замолкает, и кажется, словно даже не дышит в эту минуту, предаваясь воспоминаниям. — Он производил невероятное впечатление, такой образованный, галантный, с совершенно невероятно пленительным взглядом. — Вы о сыне премьер-министра Чона? — Именно о нём.

***

1937 год, Сеул Дуновение ветра на перроне после определённой духоты, царившей в вагоне, ощущается словно спасительный глоток влаги в жару. Был уже конец марта, однако ощутимая прохлада всё ещё витала в воздухе, а потому омега, оказавшись на улице, надевает на руки перчатки, дабы кожа ладоней не огрубела. И даже это незатейливое действие тут же освещают вспышки многочисленных фотоаппаратов. За четыре года жизни в Токио Тэхён несколько отвык от столь повышенного внимания к собственной персоне, однако соврал бы, сказав, что ему это не льстило. Более того, принц намеренно растягивает время, элегантно надевая каждую перчатку, а после лукаво смотрит на собравшихся журналистов, даря им благосклонную улыбку. Ким прекрасно понимал простую истину: завтра его миловидное личико окажется на обложках всех журналов и газет, а через неделю главные модники Чосона начнут дефилировать по улицам городов в шляпке точь-в-точь как у Его Высочества. Потому Тэхён не торопится, ненавязчиво позирует, а за всем этим терпеливо наблюдает национальная гвардия, охраняющая столь торжественное событие, как приезд принца. Но слишком прессу омега всё же не балует. В какой-то момент разворачивается в сторону гвардейцев в безупречных чёрных мундирах. Все они приветствуют члена императорской семьи, подняв вытянутую правую руку. Римский салют, нагло украденный премьер-министром Чоном у итальянских коллег, впрочем, он не смог бы отказаться от подобной слабости, раз уж даже Гитлер жест с охотой использовал. Так Тэхён и проходит к выходу с центрального вокзала Сеула в сопровождении гордо поднятых рук и одобрительных возгласов «Слава императору». Выглядело в определённой степени внушительно и даже по-своему завораживающе. Дверь чёрного мерседеса перед омегой любезно открывает один из офицеров, и Тэхён занимает заднее сидение, пока спереди располагается водитель и тот самый офицер. Правительственный кортеж состоит по меньшей мере из четырёх автомобилей, и все они плавно выдвигаются в путь, направляясь к императорской резиденции — дворцу Чхандоккун. Оказавшись вдали от излишне любопытных глаз журналистов, принц не отказывает себе в слабости и закуривает, рассматривая в окне виды родного Сеула, который, кажется, за эти четыре года совсем не изменился. Всё те же низко расположенные изогнутые крыши домов, постепенно остающиеся вдали и плавно перетекающие в особняки в европейском стиле в центре, выстроенные рядом с широкими проспектами, освещёнными электрическими фонарями — роскошь, обходившаяся мэрии достаточно дорого, однако премьер-министр даже говорить о газовом освещении запретил, заявив, что это прошлый век. — Ваше Высочество, дорога займёт чуть больше времени, на главной дороге к дворцу сегодня разогнали демонстрацию сторонников паназиатизма, поэтому там сегодня неспокойно, — на середине маршрута сообщает офицер, впрочем, эта новость не вызывает в Тэхёне ровным счётом никаких эмоций. — Я никуда не тороплюсь. Однако никакого, даже малейшего, намёка на недавние беспорядки на улицах не было. Всё также тихо, спокойно и непринуждённо. К тому же изменение маршрута не сильно сказалось на времени поездки. Неизменно все машины и гужевые повозки уступали дорогу кортежу с государственными флагами на машинах. Тэхён даже не успевает вновь соскучиться по сигарете, когда за окном уже становятся видны главные, самые красочно расписанные, ворота дворцовой территории. Когда автомобиль останавливается, офицер первым выходит из машины и открывает дверь Его Высочеству, и лишь после этого сам омега ступает ногами на старинную брусчатку двора за воротами дворца. Чхандоккун с момента отъезда Тэхёна совершенно не изменился, впрочем, не похоже, чтобы этот древний дворец вообще имел свойство меняться. Никто из императоров упорно не хотел его перестраивать на западный манер, предпочитая и дальше проживать в традиционных павильонах с резными окнами и бумажными перегородками. Не то чтобы омега не любил подобный интерьер, однако определённую скуку он всё же навивал. Радовало лишь наличие нескольких новых больших павильонов, выдержанных в куда более современном стиле, и выстроенных под нужды, коих не было у императоров прошлых столетий. Они не устраивали званых ужинов на западный манер, не танцевали вальс в просторных залах, однако это с большой охотой делали их потомки. В сопровождении немногочисленных слуг Тэхён поднимается в самое главное строение, которое уже активно украшали к предстоящему празднику. Уже через несколько дней здесь состоится пышный приём в честь годовщины династии, а потому слуги вовсю заносили внутрь цветы, вешали флаги и портреты императора и премьер-министра, а также бесконечно передвигали мебель, дабы высокопоставленным гостям, приглашённым в Чхандоккун было вполне комфортно. Пройдя лабиринт бесконечных коридоров, Тэхён наконец попадает в один из просторных залов, выполнявших роль столовой-гостиной. Сейчас как раз было время для чаепития, к которому питал особую слабость его отец и законный супруг. Вначале следовало поприветствовать императора, а уже потом омега получит возможность увидеться с папой, проживавшим в отдельном павильоне в качестве императорского наложника. Практика, которую многие европейские гости сочли бы пережитком прошлого, однако будто их монархи не имели любовников. Просто держали их в тайне. Внутри столовая была заставлена горшками с пышными растениями, привезёнными из Индии, имитирующими зимний сад. Его Величество Сунджон имел известную слабость к экзотическим растениям, и даже в его спальне находилось место для нескольких невысоких пальм. Сам же император в западном костюме-тройке восседал за кованым круглым столом в конце зала, а напротив него сидела также небезызвестная Тэхёну фигура. Рядом с Сунджоном, низким, но весьма тучным альфой, премьер-министр Чон в своей чёрной военной форме выглядел куда внушительнее. Он и так был весьма рослым, а мундир лишь придавал ему мужественности. Несмотря на то, что обоим альфам было почти по шестьдесят, Сунджон на фоне собеседника выглядел значительно старше. Чон Сукчон словно подавлял даже императора своей аурой, впрочем, Тэхён благоговения перед ним не испытывал. Да и не должен был. — Ваше Величество, — подойдя поближе к столу, кланяется омега отцу. — Премьер-министр, — Сукчон же остаётся без поклона. Слишком много чести для сына заводского рабочего с севера. — Тэхён, с возвращением, — Сунджон тут же поднимается со стула, и подойдя к сыну, крепко обнимает, показывая, что действительно соскучился за эти четыре года, а омега крепко обнимает в ответ, так как соскучился не меньше. — Без тебя тут скука смертная, потому что никто не находит в себе смелости поливать наследного принца из садового шланга, — посмеиваясь, напоминает император об инциденте десятилетней давности, произошедшем между детьми. — Кстати, а где брат и супруг Мин? — скорее из вежливости спрашивает Тэхён, хотя в отношении супруга отца уже с уверенностью мог сказать и без того очевидный ответ. — Намджун на военных смотрах от партии, а супругу Мину нездоровится в последнее время, он отдыхает у себя. Впрочем, когда супругу Мину в последний раз было хорошо при появлении Тэхёна. Исключительно омежья ревность. — Я, кажется, отвлёк вас от совещания, — бросая взгляд в сторону премьер-министра, произносит омега. — Я схожу пока к наложнику Киму, проведаю его. — Ваше Высочество, надеюсь, дорога прошла хорошо, — вмешивается в разговор монарших особ Сукчон, который, впрочем, имел на это полное право. — Сегодня была демонстрация, я распорядился изменить ваш маршрут до дворца. Сторонники паназиатизма похуже коммунистов. Впрочем, их наверняка одна шавка родила. — Вашими стараниями на улицах необычайно спокойно. Меня в пути ничто не побеспокоило. Касательно паназиатизма в Токио ваши слова восприняли бы в штыки. — Я и не ищу одобрения у японцев. — Что ж, думаю, мне уже пора, — разговоры о политике Тэхён не слишком любил, а потому решает поскорее откланяться. К тому же желание наконец увидеть папу с каждой секундой лишь возрастало, грозясь перерасти в болезненную необходимость. Отец разрешает сыну уйти, и омега в сопровождении всё тех же слуг в сдержанных ханбоках покидает главное здание дворца и направляется к другому, куда более скромному, павильону, расположенному рядом с просторным дворцовым садом. Садом, в котором Тэхён постоянно играл среди маленьких прудов и беседок в детстве с наложником Кимом. Оставалось надеяться, что сад не подвергся никаким изменениям за четыре года. Пожалуй, это была единственная часть Чхандоккуна, которую омега ни за что не согласился бы изменить. И вот до заветного дома остаётся лишь несколько шагов. Невольно Тэхён бросает взгляд на маленькие изображения животных на крыше. В древности их устанавливали для защиты жилища, однако маленького принца они, напротив, пугали. Постоянно казалось, словно они крадутся к окнам и вот-вот ворвутся в спальню папы, но не чтобы защитить, а чтобы вероломно напасть. Наложник Ким на это лишь посмеивался и отвечал, что каменные зверьки преданно служат династии Ли и не посмеют Тэхёна тронуть. Вскоре страх перед фигурками на крыше отступил, однако тревога за родителя не пропала никуда. Определённо были во дворце люди, которых императорскому любовнику стоило бы опасаться. Двери-створки открываются перед Тэхёном и он проходит в узкий коридор, который отделяли от комнат лишь тонкие перегородки. За одной из них располагалась самая главная, самая заветная для омеги комната, и он замирает, когда слуги её растворяют и взгляд тут же цепляется за изящную фигуру сорокалетнего омеги в красном шёлковом ханбоке. В его тёмных словно ночь волосах, которые только-только начали седеть виднелись золотые украшения с нефритовыми наконечниками. Обычно наложник Ким надевал их только для самых торжественных случаев, однако разве сейчас не именно такой случай? Завидев Его Высочество, омега поднимается с мягкого дивана и сразу же кланяется , пока Тэхён заходит в комнату, а после ждёт какое-то время, когда слуги закроют за ним перегородку. Всё в этом комнате осталось точно таким же, кажется, даже флакон французских духов стоит на том же самом месте на белоснежном трюмо, привезённом из Парижа специально по заказу императора вместе с остальной мебелью: письменным столом, стулом, диваном и кроватью. И всё в европейском стиле, который, впрочем, на удивление органично вписался в традиционное корейское жилище. — Ваше Высочество, — не прекращая кланяться, здоровается наложник Ким, не смея поднять головы, пока принц того не разрешит. — Папа, — само по себе срывается с губ вместо привычного «наложник Ким», и Тэхён сам не замечает, как бросается омеге в объятия, желая поскорее вдохнуть аромат его волос, смешанный с горьковато-цветочным ароматом парфюма. Ладони наложника, такие маленькие и мягкие, аккуратно гладят спину и даже сквозь ткань шерстяного весеннего пальто принц ощущает их теплоту. Как же ему всего этого не хватало в таком далёком Токио. Уезжая, Тэхён даже представить не мог, что станет скучать по таким мелочам: по папиным рукам, по его запаху, по его голосу, поющему песни перед сном, по его нефритовым украшениям и шёлковым ханбокам. Но вот омега приехал через четыре года и не может нарадоваться всему этому. — Ваше Высочество, я тоже очень соскучился, — нежно произносит омега, и как же этот тембр ласкал слух Тэхёна. — Едва сдерживал себя, чтобы не писать каждый день и не отвлекать вас от учёбы. — Пусть бы и отвлёк, кто переживает о таких глупостях, словно сыну чосонского императора не выдали бы диплом, — так и не разрывая крепких объятий, продолжает говорить принц, зарываясь носом в шёлковые складки на плече родителя. — И всё же, это сейчас совершенно не важно, а важно то, что вы теперь вернулись. — Более того, я не намерен больше из Чосона никуда и никогда уезжать. Хватит с меня Токио. — В таком случае я сегодня же организую поиск для Вас подходящего компаньона, не с одной же прислугой Вам возиться, — при этих словах наложник словно заряжается приливом сильнейшей энергии, и прервав объятия, подходит к письменному столу, и в комнате становится слышен приятный шорох дорогой ткани по полу. — Я как раз присмотрел несколько вариантов, — открыв один из ящиков, омега извлекает оттуда небольшую аккуратную стопку листов, к каждому из которых была прикреплена фотография неких омег. — Его Величество настаивал, чтобы это были выходцы из обедневшей аристократии, но с достаточно хорошим образованием. Пока больше всех меня привлекает, пожалуй, эта кандидатура, — в руки Тэхёну протягивают лист из середины стопки, и с фотографии на принца смотрит более чем привлекательное лицо омеги-ровесника: «Ким Сокджин», как гласила подпись ниже. — Из семьи обедневших янбанов с севера, в Европу его не хватило средств послать, а потому получил образование в Британской Индии, раньше работал гувернёром. — Почему именно он? — удивляется Тэхён, который считал, что компанию ему должны составлять зажиточные дворяне, а не бедняжки, которые учились в колонии, так потом ещё и были вынуждены работать. — Он не будет высокомерен, не будет продвигать через вас семейные интересы, что важно для Его Величества, а ещё, в случае чего, может выполнять некоторые обязанности прислуги. Более зажиточные дворяне брезгуют помочь принцу переодеться, — спокойно поясняет свой выбор наложник Ким, а Его Высочество слишком устал с дороги, чтобы спорить. — Что ж, тогда пусть завтра придёт, взгляну на него, а пока я пойду и отдохну. Нужно выглядеть достаточно хорошо на приёме, не хочу, чтобы усталость накапливалась. — Я уже распорядился, наряд и список гостей вам сегодня же пришлют. — Не думаю, что найду силы его прочесть, есть кто-то особенный, кого я должен знать? — В сущности всё точно также: премьер-министр со своим сыном, послы, аристократы, несколько приглашённых японских дворян из числа торговых советников. — Значит, в сущности ничего интересного, — выносит свой неутешительный вердикт Тэхён. — Надо будет придумать, как себя развлечь. — Ваше Высочество, — принц уже точно знает, что сейчас последует воспитательная лекция о нормах приличия, однако тратить на неё время совершенно не хотелось. — Я уже всё решил, не переживай, просто добавлю немного красок в это унылое мероприятие. Его Высочество Ким Тэхён вернулся из Токио на родину и жаждал развлечений, а значит, никто не посмел бы его их лишить.