***
1965 год, Токио Чимин ожидал, что принц больше не захочет что-либо рассказывать, и про себя уже смирился с подобным исходом, постепенно начав собирать вещи, и будучи готовым в любой момент позвонить в редакцию, дабы попросить денег на билет до Сеула. Однако Его Высочество всё же вновь пригласил журналиста к себе. Пак сразу решил, что омега всего лишь хочет попрощаться и пожелать счастливого пути, но всё же маленькая, совсем слабая надежда продолжала теплиться в его сердце. Не может же вся эта история закончиться столь печально, когда Чимин так долго и упорно шёл к своей цели. Вновь зайдя в ту самую гостиную, где прошла уже не одна их встреча, Пак застаёт принца в очевидно подавленном состоянии. Первые минуты Тэхён даже не смотрит в сторону вошедшего, вместо этого напряжённо вглядывается в какую-то точку на полу. Чимин его не торопит, прекрасно понимает, как сейчас может быть непросто Его Высочеству, а потому смиренно стоит у входа в комнату, даже не решаясь сесть или подойти ближе без согласия принца. Всё же определённый трепет перед этой особой у журналиста был. Наконец Тэхён всё же поднимает свой холодный изучающий взгляд на альфу и произносит: — Я долго размышлял над ситуацией, в которой мы с вами, господин Пак, оказались. Всё то время, что мы общались, вы были достаточно честны и обходительны со мной, не стану скрывать, что симпатизирую вам, а потому мне было бы жаль оставить вас ни с чем, — Чимин уже было воспрял духом, поверив, что статье по всем требованиям главного редактора всё же быть, однако следующие слова августейшей особы спускают его с небес на землю. — Вот только и рассказать всё то, что от меня требует ваше начальство я не могу. Это поставит под удар слишком многое: репутацию моей семьи, мою личную и даже сам факт моего возвращения на Родину. Поэтому я предлагаю вам следующий вариант: я продолжаю рассказывать, но о некоторых моментах умалчиваю, некоторые преувеличиваю, а порой буду и вовсе самым наглым образом врать. Если бы вы не произвели такое благоприятное впечатление, я бы не рассказал вам об этом. Вы можете отказаться, однако думаю, что это предложение достаточно выгодно для обоих. Я возвращаюсь в Корею, а вы получаете много достойного материала, хоть книгу целую пишите. — Но что если кто-то обнаружит несостыковки и уличит нас во лжи? — с определённым недоверием спрашивает журналист, который не слишком обольщался на счёт данной затеи. — Я не верю в спиритические сеансы, а потому весьма маловероятно, что кто-то из участников тех событий нас в чём-либо уличит. А те, кто работали во дворце в ту пору, многого знать не могут. Предложение принца звучало необыкновенно заманчиво. Насчёт журналистской этики Чимин не слишком задумывался, Его Высочество ведь и сам как-то раз сказал, что правда никого не волнует, если она разочаровывает. А правда Тэхёна могла запросто разрушить красивый образ монархии, который до сих пор жил в головах некоторых соотечественников Пака, склонных обвинять во всех бедах Чосона пришедших к власти националистов, но никак не императора и его семью. Так к чему упрямиться, если их с принцем невинная ложь никому не причинит вреда? Если Его Высочество не привлекли к судебному разбирательству на Токийском процессе, значит он действительно не военный преступник, а Чимин не покрывает его грешки. Да и ложь эта в конечном итоге принесёт всем только благо: Тэхён после стольких лет изгнания вернётся домой, а Пак осуществит свою мечту и, возможно, однажды действительно издаст полноценную книгу. — Я также вам симпатизирую и искренне хочу вашего возвращения в Корею, а потому я согласен. — В таком случае присаживайтесь, и мы продолжим. Чимин принимает приглашение и садится на стул напротив омеги, доставая из своей сумки блокнот и ручку, которые по привычке всегда с собой носил. Пролистнув моменты, ранее зачёркнутые Его Высочеством, альфа находит чистый лист и готовится приступить к записям. Жаль только, что диктофона сегодня с собой у него не было. — Хотелось только уточнить, вы будете предупреждать, когда начнёте врать? — Конечно нет, господин Пак, не будьте таким наивным, — Тэхён даже невольно улыбается из-за глупости собеседника. — Что ж, тогда сразу приступим к делу. Думаю, будет закономерно в самом начале удовлетворить любопытство моего главного редактора. Понимаю, что прямо на его вопросы вы не готовы ответить, поэтому задам их чуть иначе, не обременяя вас какими-либо признаниями. Как вы думаете, а почему в Чосоне к власти пришло правительство премьер-министра Чона? На этот счёт у всех разнятся мнения, так что ваши слова станут лишь одной из гипотез. Неожиданно омега убирает руку в карман шерстяного кардигана и вскоре достаёт оттуда пачку сигарет и зажигалку, а после закуривает, хотя до этого сам же вычёркивал в блокноте Чимина все упоминания о своей пагубной привычке. Впрочем, Пак решает не спрашивать об этом вновь и просто больше не будет писать о курении в контексте принца. — Те, у кого разнятся мнения — просто дураки. Тут всё предельно ясно. Чего вы ожидаете от страны, которая к началу века находилась в полнейшем упадке, поглощённая грызнёй за власть при дворе и впавшая в зависимость от всех соседей? Мой дедушка был добрым и ласковым семьянином, однако он был совершенно бездарным правителем, и в итоге был вынужден подписать унизительный договор, превративший нас в колонию без единого залпа. Я родился в пятнадцатом году, в разгар правления над полуостровом генерал-губернатора Тэраути Масатакэ. Его искренне ненавидели все, а сменивший его через год Хасэгава Ёсимити показал, что может быть ещё хуже. Мой отец с огромным трудом добился того, чтобы японская администрация позволила наречь меня титулом, иначе я был бы никем и мог быть выброшен из дворца в любой момент. Времена были тяжёлые, однако я всё же нахожу то немногое хорошее, что могу вспомнить. К примеру, дедушка, Его Величество Коджон, организовал для меня и Намджуна своеобразный детский сад, который также посещали дети приближенных ко двору аристократов, дабы нам не было скучно. И пока мы были пленниками в собственном дворце, в любой момент опасаясь, что японцы могут выслать нас в Токио, народное недовольство на полуострове зрело, однако Чосону нужен был тот, кто поведёт за собой толпу. Существовало временное правительство в Шанхае, однако они продолжали традицию императорского двора и большую часть времени грызлись между собой за влияние и иностранное финансирование. Наиболее собранными и едиными оказались националисты во главе с Чон Сукчоном. Они проводили агитацию и в итоге повели за собой людей первого марта девятнадцатого года. Мне не было ещё и четырёх, однако я отчётливо запомнил, как рядом с дворцом звучали выстрелы. Я плакал, а папа обнимал меня и старался успокоить. Всё это длилось несколько дней, залпы становились всё страшнее, потому что японцы привлекли к подавлению мятежа армию. До сих пор не знаю, каким чудом это восстание удалось, однако через какое-то время во дворец ворвались вооружённые люди Сукчона, а сам он провозгласил декларацию независимости Кореи. Уже этого было достаточно, чтобы отдать ему в руки всю полноту власти, но он не собирался на этом останавливаться. Он подарил людям, ранее ассоциирующим себя со слабой и отсталой страной, мечты о величии, мечты о завоеваниях, которые расширят нашу империю, и конечно же люди шли за ним. К тому же на фоне прошлых недееспособных и коррумпированных правительств, националисты выглядели весьма привлекательно. Пусть и через террор, однако они несли какое-то подобие порядка и стабильности, а когда они грациозно маршировали по площадям, все окончательно убеждались, что за ними сила и будущее. Вначале у людей не было альтернатив, а после, послушав харизматичные речи премьер-министра, никто уже альтернативу не хотел. — Но я всегда не совсем понимал, зачем премьер-министр реставрировал монархию? Он ведь мог единолично править республикой. — Он и так единолично правил, просто к республике в то время умы людей ещё не были подготовлены. Что они видели вокруг? В Японии император, и она процветает, а в Китае императора свергли и теперь там у власти сражающиеся военные. К тому же слово «республика» плохо подходило грандиозным планам Сукчона, не то, что «империя». При дворе мы премьер-министра не слишком любили, потому что считали, что он отнял у нас власть, впрочем, отец был ему благодарен, да и что скрывать, очарован. Его Величеству нравилась мысль стать императором могущественной страны с сильной армией, а именно это Чон ему и предлагал. Но несмотря на относительно спокойные взаимоотношения, они постоянно пытались друг другом манипулировать, а в последние годы Сукчон уже и не скрывал, что на дух императорский двор не переносит. — Думаю, о вас он так не рассуждал, вы ведь стали членом его семьи. Кстати, какие отношения у вас были в тот период с Чон Хосоком? Я правильно понимаю, что у вас завязался роман? — Платонический, — несколько быстро и чересчур категорично отвечает Тэхён. — Наши отношения были исключительно платоническими, так и запишите.***
1937 год, Сеул Хосок не соврал, когда сказал, что у подъезда к арендованному им дому нет большого скопления народу. Более того, Тэхён не замечает ни единой живой души и успокаивается, понимая, что ни одна пара любопытных глаз не заметила его или же его автомобиль. Водителю омега велит явиться через два часа. Всё же у принца были большие планы на сегодняшний вечер, а для их осуществления требовался достаточный промежуток времени. Предвкушение перед чем-то незабываемым не покидает омегу и тогда, когда он проходит в незапертый небольшой двухэтажный дом в европейском стиле. Обстановка внутри была исключительно приятной даже для столь требовательного взгляда, как у Его Высочества. Внутри было не так много мебели, наверняка хозяева увезли большую часть домой в Америку, однако необходимый минимум всё же присутствовал, и даже этот минимум дарил ощущение уюта. Обои приятного тёплого жёлтого оттенка, диваны и кресла из тёмного дерева с обивкой во всё тех же сдержанный пастельных тонах, а на полу в каждой комнате постелены мягкие ковры. Пройдя главный вход, омега сразу попадает в гостиную, где и видит всё это великолепие, а уже после слышит шаги, доносящиеся с деревянной лестницы. Поступь, которая уже была принцу прекрасно знакома. — Я же говорил, что вы придёте, — с противоположной стороны гостиной, где и располагался выход в коридор и на лестницу, появляется Чон Хосок в одной только белоснежной рубашке и светло-серых брюках в тонкую чёрную полоску, а Тэхён, пожалуй, впервые за всё время их знакомства ловит себя на мысли, что рад этого альфу видеть. — Твоё предложение звучало весьма заманчиво. К тому же, мне ведь нужно и дальше исследовать границы твоих талантов, — ни минуты не задумываясь, омега широким шагом, который обычно принцам не полагался, однако сейчас у него не было терпения чинно выхаживать, проходит всю гостиную и оказывается прямо перед Хосоком. — Только помните, что на этот раз я уловок не потерплю, — всё ещё не забыв хитрость Его Высочества на прошлой фотосессии, произносит Чон. — Не волнуйся, я не собираюсь тебя обводить вокруг пальца, мне и самому интересно, как обнажённые участки моей кожи будут выглядеть в объективе. — Тогда идёмте, я уже всё подготовил. Тэхён отчего-то и не сомневался, что у этого альфы уже давно всё готово. Омега следует за ним наверх, и на втором этаже, сделав всего лишь пару шагов по узкому коридору, они оказываются в достаточно просторной спальне, в одной половине которой располагалась кровать, а в другой — вся та аппаратура, которую Хосок перенёс из своей квартиры в этот дом. — Неужели у тебя самого дома ничего не осталось? — удивлённо спрашивает принц, подходя поближе к деревянной стойке под фотоаппарат, а после направляясь к поставленной напротив неё мягкой софе. — Несчастные кисэн теперь останутся без фотографий? — Я в их услугах в данный момент не нуждаюсь. У меня появилась муза получше, — пока Тэхён осматривает место, где ему предстояло фотографироваться, Хосок отходит к небольшому столику у стены, на котором расположилась бутылка с шампанским, два бокала и широкая тарелка с фруктами, сырами и орехами. Кажется, у омеги возникло чувство дежавю. — И за что мы будем пить? — вальяжно сев на софу, спрашивает Его Высочество, пока Чон открывает бутылку с алкоголем. — Можем за будущие фотографии, а можем за возникший между нами союз, — Хосок разливает шампанское, подходит к омеге и отдаёт принцу его бокал, однако Тэхён пока чокаться не торопится. — Второе куда больше заслуживает того, чтобы за это выпить. Но у каждого союза есть свои правила, предлагаю нам сформулировать наши. — Омеги вперёд, озвучивайте ваши предложения. — Во-первых, мы не любим друг друга. Мы это уже говорили, но озвучим ещё раз. Из этого вытекает второе — мы не принадлежим друг другу. Всё это замыкает третье — мы не отказываем в удовольствии друг другу. Полагаю, это в полной мере отражает всю специфику наших отношений. — Так вы поклонник свободной любви, Ваше Высочество? — со свойственной ему ухмылкой спрашивает Хосок, однако Тэхёна подобное уже не задевало. — Я считаю, что она больше всего подходит таким людям, как мы с тобой. Не ты ли говорил о допустимости игрушек на стороне? — о том, как сам совсем недавно почувствовал укол ревности, размышляя над тем, почему Хосок так долго не звонил, Тэхён предпочитал не думать. Если уж чтобы обеспечить собственную свободу, нужно эту самую свободу дать другому, он согласен. — Всё верно, но я хочу заметить, что свободная любовь предполагает равенство. — На что намекаешь? — Я не люблю обращаться на «вы» к омегам, с которыми сплю. — Что ж, мне не трудно пойти на подобный уступок, — и пусть никому кроме членов семьи Тэхён не позволял обращаться к себе на «ты», ради такого любовника, можно было пойти на некоторые жертвы. — Тогда выпьем за нашу с тобой свободную любовь, — лишь в этот момент в спальне раздаётся звон бокалов. — Тебе будет удобнее раздеться самому или же мне помочь? — Уверен, с собственными пуговицами я намного лучше справлюсь сам, — отвечает омега, отставляя на половину опустевший бокал на пол. Альфа же отходит к деревянной стойке с фотоаппаратом и выжидающе начинает смотреть на свою сегодняшнюю модель. Любой другой на месте принца смутился бы, стыдливо отвёл взгляд или попросил бы и вовсе не смотреть, как он раздевается, однако Тэхён был существом совершенно иного сорта. Он не отводит взгляда от Хосока, смотрит ему прямо в глаза, пока вначале снимает с себя пиджак, а после от ворота начинает расстёгивать лёгкую белоснежную блузу из шифона. В этой негласной игре в гляделки нет ни победителей, ни проигравших. Они идут с удивительной ничьёй, и это, пожалуй, лучше всего описывало причины, по которым они столь стремительно сблизились. Желание одолеть соперника, возвыситься над ним, подчинить своей воле, вот только оба соперника друг друга стоили. Раз уж никто в этом противостоянии никогда не победит, куда лучше сотрудничать в рамках отношений любовников. Благо по страстности и пылкости они также друг другу не уступали. — Мне раздеваться до белья? — с нескрываемым кокетством спрашивает Его Высочество, отбрасывая блузу в сторону и опускаясь своими изящными пальчиками к пуговице на брюках. — Снимай абсолютно всё, — на удивление спокойным и ровным голосом для подобной ситуации отвечает Хосок. — Неужели тебя это зрелище ничуть не возбуждает? — Тэхён бросает короткий взгляд на пах собеседника и понимает, что его своеобразное представление действительно не вызвало воодушевления. — Я умею себя контролировать, когда это требуется. — Восприму как вызов, — словно подтверждая собственные слова о намерении сразиться на этом своеобразном поле битвы, омега снимает брюки сразу с нижним бельём, оставляя пока лишь высокие нейлоновые чулки, и уже хочет их снять, однако неожиданно слышит: — Оставь, так твои ноги будут выглядеть более выразительно, — Тэхён не возражает, он и сам знал, что длинные ноги являются одним из его достоинств, так почему бы им сейчас не воспользоваться? Омега ложится на софу и ждёт дальнейших указаний от фотографа. Хосок, будучи человеком скорее дела, нежели слова, как и в прошлый раз, сам подходит к модели и поправляет её позу. Убирает одну руку Тэхёна на спинку софы, а другую за голову. После переходит к ногам, поправляя их так, чтобы лодыжки лежали друг на друге, и от внимания принца не уходит, как на мгновение рука Чона задерживается и словно немного поглаживает ногу. — Неужели и сейчас не возбуждаю? — Ты уверенно идёшь к этой цели, однако всё равно для начала нам нужно закончить с фотографиями, — Хосок действительно невозмутимо отходит к фотоаппарату под несколько разочарованный вздох Его Высочества. И вот по спальне разносится звук нескольких щелчков фотокамеры, но даже сейчас Тэхёна не охватывает запоздалое смущение. Напротив, вся ситуация с каждым мгновением будоражит его воображение всё сильнее и сильнее. Альфа в какой-то момент отходит от камеры, и принц уже настраивается на то, что сейчас Хосок подойдёт к нему, и они перейдут на новый этап. Однако вместо этого Чон подходит к кровати, берёт с неё небольшую простынь, а после накидывает её на омегу, прикрывая самые пикантные места. Этого поступка Тэхён совершенно не понимает, направляет на фотографа недоумённый взгляд, а потому Хосок поясняет: — Это версия для господина Мицуи, большее он пока не заслужил, да и не думаю, что ему понравится мысль о том, что кто-то видел тебя совершенно обнажённым. — А мне видится, что Исаму относится к той категории альф, которым доставляет удовольствие мысль о том, что кто-то не просто видел их избранника обнажённым, но и спал с ним. Не удивлюсь, если он об этом часто фантазирует. — Именно поэтому недолюбливаю такой типаж альф. Они упиваются своими фантазиями и никогда не решаются на какие-либо шаги. Впрочем, мне же лучше. Пока кто-то мечтает, я беру то, что хочу, — вновь звучит щелчок, снимок сделан, а Тэхён понимает, что уже порядком устал просто лежать на софе и не предпринимать никаких решительных действий. Его Высочество поднимается со своего мягкого ложа, продолжая придерживать простынь, и подходит вплотную к фотографу, без слов давая понять, что на сегодня фотосессия окончена. Хосок ничего ему не говорит, ничего не делает, лишь выжидающе смотрит, гадая, что омега намерен предпринять на этот раз. Тэхён не разочаровывает. Он наклоняется пониже и почти у самого уха шепчет: — Так возьми то, что хочешь, я жду. Дважды просить Чона было не нужно. В следующее мгновение омега чувствует, как сильные руки подхватывают его и несут в сторону постели, пока влажные губы соприкасаются с чужими. Они так и падают на мягкий матрас вместе, утопая в объятиях и поцелуях, которые становились всё настойчивее и настойчивее. Лишь на мгновение альфа отстраняется, и коварно улыбаясь, произносит: — Не ты ли совсем недавно заявлял, что никогда не дал бы мне шанс, называл невоспитанным грубияном и далее по списку? — Я и сейчас тебя таковым считаю, но следует отдать должное, ты весьма соблазнительный грубиян, который мне интересен тем, что не похож ни на одного альфу, которые у меня были прежде. — То же самое могу сказать и о тебе. Больше никто из них не произносит ни слова. Впрочем, их действия говорят сами за себя. Каждый пылкий поцелуй, каждое ультимативное объятие — всё это было логичным исходом их игры, которая так увлекла обоих. Точно также как сейчас омегу увлекали пуговицы, что он расстёгивал на рубашке Хосока. Медленно они смогут насладиться друг другом потом. Сейчас же срочно требовалось утолить жажду, усиливающуюся внутри с каждым днём, с каждым брошенным в сторону друг друга самоуверенным заявлением, с каждым надменным взглядом. Рядом с Чоном Его Высочество словно смотрел в зеркало и до чего же сильно ему нравилось отражение, которое он видел. Оторваться от поцелуя приходится в тот момент, когда Тэхён чувствует проникновение внутрь первого пальца. Долгое отсутствие близости даёт о себе знать, и омега напряжённо мычит. Стоило бы сделать Хосоку комплимент, он воспринимает это должным образом и чуть снижает темп, не намереваясь в любой момент удовлетворить собственные желания. Их возникшее недавно равенство также требовало, чтобы удовольствие получили все, и Чон это правило уважал. Одной рукой он накрывает член омеги, начиная поглаживать, дабы Тэхён расслаблялся, пока второй продолжал постепенно проникать внутрь, не добавляя второй палец, пока партнёр не будет достаточно готов. Сам же принц в это мгновение ловил себя на мысли, что во дворце наверняка даже предположить не могут, чем он сейчас занимается, и от этого почему-то на лице сама собой возникала самодовольная ухмылка. Омегу окутывает ощущение невероятной свободы, когда он может делать всё, что ему вздумается, развлекаться так, как он захочет, получать любые удовольствия, которые только может вообразить, и никакие дворцовые рамки не могут ему это запретить. Пока Намджун был связан по рукам и ногам долгом перед страной и не имел права позволять себе слишком много вольностей, Тэхён наслаждался каждой минутой своего привилегированного положения. Хосок его вновь целует, и принц чувствует себя таким живым, насколько вообще возможно это ощущать. Он не застывшее изображение без голоса и мнения, он не символ. Он в этой спальне человек. Человек со своими чувствами и желаниями, и насколько это осознание было опьяняюще прекрасным. Возможно, именно эти мысли помогают омеге окончательно расслабиться, потому что по его ощущениям проходит не так много времени, когда он чувствует, как внутрь проникает тёплая и влажная головка. С уст невольно срывается первый стон, который становится ещё более чувственным и страстным, когда альфа проникает глубже. Определённо с момента возвращения из Токио Тэхёну ужасно не хватало близости, однако его японские любовники даже рядом с Хосоком не стояли. Они были более сдержанными и менее пылкими, с ними было невозможно прочувствовать каждую секунду процесса, лишь удовольствие от оргазма. С Чоном же Его Высочество открывал для себя новый вид удовольствия: удовольствие от самого факта вашей близости, а не только от её завершения. И этот открывшийся принцу мир был воистину прекрасным и чарующим. Этот вечер определённо стоил того, чтобы прийти, совсем немного наплевав на заносчивую гордость и недавние слова о самодовольном альфе.