Не то и не так

      Не было ни постороннего шума, ни запаха, ни цвета. Лишь ослепительно светлое пространство, простирающееся во все стороны бесконечно долго.       — Даниэль Бабин, физик из Франции?       — Да, всё так.       — Тогда спешу вас проинформировать — вы умерли в возрасте тридцати одного года. Вас убила ассистентка, подсыпав яд в утренний кофе.       Эак замолчал, дав несколько секунд для того, чтобы мужчина перед ним понял смысл сказанного.       — А теперь пройдите сквозь Врата, — сказал судья и указал на устройство, напоминающее металлоискатель для досмотра вещей в аэропорту.       Даниэль, споткнувшись на первом шаге, прошёл между панелями — медленно, еле волоча ноги. Врата пронзительно запищали, и сбоку с щелчком появился белый билет. Эак достал бумажку и протянул Бабину, лицо которого, застывшее в гримасе ужаса и глубочайшего удивления, ни на мгновение не изменилось.       — Вас направляют Наверх. Сделайте семь шагов вперёд, пожалуйста.       Судья уже отвернулся к тому моменту, когда Даниэль начал путь, так как Эак прекрасно знал, что мужчина сейчас исчезнет.       Сзади раздался приглушённых хлопок. Удачного пути.       Итак, надо было продолжать.       — Следующий, прошу.       Перед его рабочим столом выстроилась очередь ещё из двух человек.       Первым подошёл старик, одетый в драный балахон: но в особенно больших дырках в грубой ткани, спрятанная от людских глаз, проглядывала вещь, которая когда-то была дорогим костюмом тёмно-синего цвета — кое-где на рукавах и воротничке до сих пор торчали позолоченный нитки, бывшие пару месяцев назад изысканной вышивкой.       — У Бэй, учитель английского языка из Китая?       — Да, да, — голос у пожилого человека был хриплый и лишённый всяких эмоций.       Этот мужчина умер ещё при жизни.       — Информирую вас о том, что вы погибли в возрасте шестидесяти четырёх лет. Вы замёрзли, пока спали под мостом. Пройдите, пожалуйста, через Врата.       Аппарат снова выплюнул белую бумажку.       — Вы отправляетесь Наверх. Сделайте вперёд семь шагов, уважаемый.       У У Бея походка была лёгкой, невесомой, он, скорее, летел, нежели шёл, навстречу небытию, более сладостному, чем прожитая — эфемерно пахнущая кровью и падалью — жизнь.       Осталась только ещё совсем молодая девушка. Она была одета в лёгкое жёлтое платье с красными цветками. Когда Эак присмотрелся, то понял, что это были красные паучьи лилии, раскинувшие свои тоненькие ножки-усики во все стороны.       Очень грустные цветы.       — Здравствуйте!       — Здравствуйте, вы Светланова Ангелина Николаевна, проститутка из России?       — Почему сразу «шлюха»? Просто свободно зарабатывающая женщина.       — Да или нет?       — Да.       — Тогда информирую…       — Меня о том, что я умерла. Я не глухая, тот китаец стоял в метре от меня.       — …вас о том, что вы умерли в возрасте двадцати девяти лет, — закончил Эак. Не в первый раз он встречался с наглыми особами. — Вы совершили самоубийство, приняв большую дозу снотворного. Пройдите, пожалуйста, через Врата.       Окинув судью взглядом, явно выражающем раздражение, Ангелина прошла между металлическими стенками. Раздался знакомый писк, но ничего дальше не последовало.       — Ну, куда меня?       — Хм…       — Что-то не так?       — В Канцелярии не могут определиться. В таком случае вам придётся подождать.       — Что?       — У меня остался последний клиент. Как только моя смена закончится, я разберусь с вами.       — Убьёте меня?       — Вы не можете умереть второй раз, — напомнил Эак. — В подобной ситуации право выбора отдаётся мне. Через пару минут я объясню всё подробнее. Присаживайтесь.       — Ку…?       Не успела Светланова закончить вопрос, как за столом появился второй стул.       Как только Ангелина удобно устроилась рядом с судьёй, в пространстве перед рабочим местом появилась старушка. Пожилая женщина была укутана в чёрную шаль и тёмное платье, которое доходило до щиколотки.       — Неужели я, наконец, попала в рай? Я смогу встретиться с Мишенькой?       — Не спешите, уважаемая. Подойдите сначала поближе, — сказал Эак.       Лицо старухи на мгновение скривилось, как будто она наступила в дерьмо, но следом так быстро расцвела широкая улыбка, что момент можно было принять за галлюцинацию, хотя глаза, если присмотреться, остались пронзительно холодными.       — Конечно, конечно!       — Вы Грошева Мария Алексеевна, коллектор из России?       — Да, дорогой, именно так.       Эаку показалось, что он почувствовал фантомную горькую сладость на кончике языка от тона, который использовала женщина.       — Сообщая вам о том, что вы умерли в возрасте семидесяти трёх лет. Сердечный приступ за просмотром телешоу.       — Это, голубчик, я и так поняла, — ответила Мария Алексеевна.       — Что ж, пройдите сквозь Врата.       За треском из отверстия показался чёрный билет. Эак быстро оторвал его и протянул Грошевой.       — Вас направляют Вниз. Пройдите, пожалуйста, семь шагов налево.       — Что? Низ — это Ад? — старуха впервые выглядела искренне озадаченной.       — Не задавайте лишних вопросов.       Раз! И Мария Алексеевна растворилась в воздухе, будто и не было никого.       — Неужели эта милая женщина правда попала в Ад?       — Во-первых, то ваши, земные, понятия. Это просто Верх и Низ. Но, в какой-то мере, ваши святые и проповедники были близки к толкованию нашей системы. Во-вторых, решение вынесла Канцелярия, опираясь на жизненные решения этого человека. Не просто так она работала коллектором, знаете ли.       — И что теперь будет со мной? — Мы вместе пройдёмся по трём самым значимым событиям в вашей жизни. Думаю, этого будет достаточно для принятия решения.       — И как же вы определите, какое событие можно считать по-настоящему важным?       — Это сделаю не я, а ваше подсознание, — на этих словах Эак щёлкнул пальцами.       Они оказались на пыльной просёлочной дороге. Солнце было в зените, припекая так, что казалось, что сама земля нагрелась и исходит жаром из своих глубин.       — Хм. Восемнадцатое июня тысяча девятьсот девяносто девятого года. Что было в этот день? — спросил судья, проанализировав поступившую в голову информацию.       — Я бы не сказала, что в этот день произошло что-то важное. Это случалось из года в год, — ответила Ангелина.       И тут будто из неоткуда рядом с ними появилась маленькая девочка лет восьми с огромным букетом белых пушистых одуванчиков. Она шла неспешно, осторожно переступая с пятки на носок, чтобы двигаться мягко и плавно.       — Она ведь нас не видит? — полюбопытствовала Светланова.       — Нет, мы лишь просматриваем ваше прошлое в реальном времени. Здесь нельзя ни с чем взаимодействовать и невозможно на что-то повлиять.       — Понятно.       Воспоминания продолжали двигаться вместе с «цветочным» ребёнком.       — Это вы, — Эак говорил уверенно. — Что же вы делаете?       — А у вас разве нет сведений об этом?       — Вы выдумываете всякие глупости. Я могу узнать точную дату события, но не то, что конкретно здесь происходило. Иначе от всех этих чужих образов у меня заболела бы голова. Так что?       — Когда я была маленькой, то очень любила одуванчики, которые уже отцвели. И каждое лето набирала их в охапку и несла на поле за лесом.       И действительно. Девочка пробиралась по узкой тропинке, уклоняясь от цепких веток, которые то хотели поцарапать ей лицо, то отобрать несколько цветов, пока впереди не показался проход между стволами массивных дубов.       Малышка, радостная, чуть ускорилась и вскоре оказалась на пустом, поросшем травой лугу, конца и края которого не было видно. Она прошла ещё несколько метров вперёд, оглядываясь по сторонам, верно выбирая лучшее место для её белоснежной клумбы, которая должна была появиться в следующем году.       — Сейчас будет самое главное, — между делом сказала Ангелина.       Маленькая Светланова уже остановилась, сделала глубокий вздох (чуть не подавившись парочкой отлетевших раньше семян) и со всей силы дунула на букет из одуванчиков. Сотни крохотных белых парашютиков разлетелись во все стороны, создавая своеобразный хоровод: некоторые подхватил ветер, унося их всё выше и выше, какие-то успели отлететь на несколько метров, а иные сталкивались друг с другом, запутывались тонкими нитями зонтиков, и быстро оседали на месте.       И посередине всего действа стояла девочка, вскинув руки вверх, отбросив в сторону ненужные стебли. Она смеялась и кружилась вокруг себя. И выглядела по-настоящему счастливой.       И вдруг всё замерло, словно фильм поставили на паузу.       — Что ж, на этом всё. Надо двигаться дальше, — сказал Эак.       — А может, ещё чуть-чуть посмотрим? — Ангелина звучала разочарованно.       — На это нет времени.       И картинка тотчас же сменилась: теперь вместо залитой солнцем поляны их окружала кухонная мебель. Всё вокруг было выполнено в грязно-коричневых оттенках — и круглый стол, и стулья, и сервант вместе со шкафом. И центре комнаты стояли две фигуры, яростно жестикулирую — руки в порыве эмоций разлетались во все стороны.       — Пятое апреля две тысячи десятого года.       Ангелина на секунду зажмурилась, но быстро пришла в себя, стараясь выровнять сбившееся дыхание.       — Да. Точно. Это событие.       — Что происходит?       Не успела Светланова ответить, как комната наполнилась возобновлёнными криками.       — Неблагодарная тварь!       — Кто бы говорил! Папа бросил тебя не просто так. Будь я на его месте, то поступила бы так же!       Две женщины в разгар ссоры ловко перебрасывались оскорблениями, пропитанными ненавистью и ядом, который убивал их души.       Всё произошло очень быстро. Крики сменились болезненной тишиной, пока на щеке у Ангелины расцветал красный след от ладони её матери.       — Маленькая сука, — напоследок сказала мать и вышла из кухни, хлопнув дверью.       Эта женщина обожала драматизировать, возводить свои действия в абсолют и ставить точку в любом разговоре. Эаку никогда не нравился подобный тип людей — слишком самоуверенные, жадные до власти и доминирования, а после смерти — испуганные, дрожащие от собственной беспомощности крысы.       — Это всё, что произошло? — спросил судья.       — Нет, не совсем. Это можно назвать спусковым крючком.       Окружение завертелось и сменилось ночной улицей с видом на подъезд. Раздалась мелодия, и дверь открылась: из неё вышла молодая Светланова с наполненным под завязку рюкзаком за спиной. Она в последний раз посмотрела наверх, ища окна квартиры, которую много лет считала домом. Постояв там ещё пару минут, девушка поправила лямки на плечах и решительно направилась к арке, служащей выходом со двора.       И вновь воспоминание остановилось.       — Вы…– Эак говорил спокойно. Ангелина перебила его.       — Я ушла из дома. И больше никогда не возвращалась. То был последний раз, когда я видела маму и разговаривала с ней.       — Гм. Да. Тогда продолжим, — ему не нужно было утешать девушку, не было необходимости, так как она была, скорее, злой, нежели грустной.       Вокруг вдруг стало очень темно, не было видно ничего, даже кончика носа.       — Шестое августа две тысячи двадцать первого года. Это произошло незадолго до того, как вы умерли.       Откуда-то сбоку раздался шорох, сопровождаемый всхлипыванием. Кто-то застонал, как раненный зверь — это был звук, полный отчаяния и глубокой скорби.       — Нет, прошу, выберите другое воспоминание! Любое, кроме этого. Я не хочу это видеть, я не могу пережить это снова.       Глаза начинали привыкать к темноте. Постепенно вырисовывалась маленькая комнатка, больше похожая на чулан, в углу было чьё-то тело, свернувшееся калачиком и продолжающее беспрерывно трястись в своей прижизненной душевной агонии. Нетрудно было догадаться, кто это был.       Рядом стоящая Ангелина выглядела ненамного лучше — на лице блестела испарина, а руки мелко дрожали.       — Что произошло?       — Я…я… — Светланова выглядела несчастной. Что тогда, что сейчас. — Это сложно.       — Мы торопимся.       — Да, да, знаю. Я… — голос девушки снова надломился.       Она закрыла лицо руками и тихо, практически неслышно, заставила себя ответить:       — Я потеряла ребёнка. Не знаю, кем был его отец, но это не было для меня чем-то важным. Когда я узнала о беременности, то сначала ужасно злилась на себя и на идиотов, которые не умеют предохраняться, а потом просто смирилась. Было уже поздно делать аборт — срок не позволял. Я думала, что ничего не буду чувствовать к этому ещё неродившемуся дитя, но это было не так. На седьмом месяце у меня случился выкидыш. Он не смог. Он умер внутри меня. Врачи сказали, что это особенности моего организма. Я никогда не смогла бы выносить здорового человека.       Эак жил на этом свете достаточно долго, чтобы с лёгкостью читать людей. Он тяжело выдохнул — такое никогда не было чем-то лёгким. В его профессии нельзя было привыкать к подобному.       Судья щёлкнул пальцами. Они оба снова оказались в светлом пространстве напротив рабочего стола и Врат. Ангелина тут же осела на пол, похожая на тряпичную куклу, с которой поигрались и швырнули в угол. Она уже не плакала, так как слёзы — это удел живых. Но чувства преследовали человека даже после смерти.       — Мне нужен час, чтобы всё оформить. Можете подождать в любом месте, где вам будет удобно.       Светланова лишь кивнула.       Заполнение бумажек растянулось на более продолжительное время.       А Ангелина всё продолжала сидеть на месте, не пошевелив и пальцем на руке. И перед её глазами проносилась жизнь. В нос ударил запах полевых цветов: душицы, зверобоя, васильков и ромашек.       Потом первый класс и новенькие белые банты на концах косичек. Двойка за сочинение. Драка с мальчишками на заднем дворе школы. Разбитая губа и развод родителей.       Больше никакой дачи.       Постоянные споры и последняя банка консервов, взятая с собой. Первый мужчина.       Первые заработанные деньги. И на долгие годы лишь запах сигарет, вкус наркотиков и слепящие неоновые барные вывески. Появившаяся надежда — маленькая, теплая и живая, отгороженная от жестокого мира. Резкая боль в животе и столь же резкий диагноз. Растекающаяся лужа рвоты, смешанная со слезами и кровью из неглубокого пореза на левой руке. И в конце безвкусные таблетки, запиваемые водкой прямо из горла бутылки.       Жалкая, жалкая жизнь.       Наконец, Эак закончил.       –Пройдите, пожалуйста, ещё раз сквозь Врата.       Девушка молча выполнила указание.       Аппарат заскрипел, заворчал, но выдал бумажку.       — Держите, — судья, почувствовав царившую атмосферу, говорил мягко.       Он назвал цвет билета и указал в нужную сторону.       — Понимаю. Прощайте, — Ангелина слабо улыбнулась и пошла в указанном направление.       При развороте подол платья взметнулся вверх, оставив в памяти у Эака кроваво-красный отпечаток от образа ликориса — цветка из загробного мира.