Маленькие взрывы

Бэкхён вполне осознает, что ведёт себя как конченный свинтус, но ничего не может с собой поделать. Повиснув на локте у Чондэ, он жалуется на всё подряд, но в основном на то, что его жизнь – кусок говна, а сам он – усталая уборщица, которой не доплачивают. – Это тебе повезло, – ноет он, пока Чондэ тащит их к чёрному входу стадиона, где шанс наткнуться на журналистов ниже, – ты в подгруппе почти самый младший и с тебя не спрашивают за всю хуйню. А с меня спрашивают. – Ты сам не захотел в китайскую подгруппу, – пеняет ему в ответ Чондэ. Настолько безразлично, что Бэкхён уже готов на этого придурка обидеться, но: а) у него к придурку чувства; б) Бэкхён ноет всю дорогу маршрута аэропорт-корпус СМ-магазин-концертный зал, а Чондэ ни разу его даже не пнул. Поэтому обижаться прямо сейчас немного неспортивно, и Бэкхён только поджимает губы и вскидывает лицо к небу: – Но я же не знал, что в корейской такие минусы! Небо светло-синее, чистое, без единого пятнышка, и на страдания Бэкхёна ему абсолютно голубово. Ему обе подгруппы с их проблемами одинаково мелкие, с его-то высоты. Чондэ на небо похож разве что голубизной (раньше ещё в списке качеств шло сходство с непогрешимостью и недостижимостью, теперь оба вычеркнуты), поэтому сочувствует сильнее: окинув быстрым взглядом горизонт, обнимает Бэкхёна ладонью за плечо, втискивает в себя и прижимается губами к виску в долгом ласковом прикосновении. У Бэкхёна от его внезапной нежности сбивается шаг и колени совсем слабые. Он старательно переключается на мысли о съёмках, о фанмитинге, о выходе на Овердоз, где ему нужно теперь вступать четвёртым, а не вторым, как было раньше – на что угодно, лишь бы не развернуться прямо сейчас к Чондэ и не вжать его в ближайшую стену. Потому что журналисты коварны и могут караулить за любым фонарным столбом. А он в этом месяце уже и так накосячил больше некуда. – М-м-м, сволочь, – расстроенно вздыхает Бэкхён и, повернувшись, вскользь мажет губами по подбородку Чондэ, гладко выбритому перед концертом, с тонким намешанным запахом парфюма и лосьона после бритья. – Ещё и ругаешься, – улыбается Чондэ уголком рта. Так – косо, с намёком – Чондэ не улыбается больше никому, и Бэкхёну его хочется, прямо здесь и сейчас. Выть хочется как хочется. Но – гримёры, танцоры, режиссёры; им категорически не хватает времени друг на друга. Бэкхён на ходу поправляет джинсы, чтобы молния не врезалась куда не надо. Улыбка Чондэ становится чуть шире. – Так что там Сехун и Чонин? – беззаботно спрашивает он. Его пальцы чуть подрагивают на плече Бэкхёна. И он знает, что Бэкхён это чувствует. – Нахватались у Чанёля всякого, – Бэкхён заставляет себя участвовать в диалоге. – Суман спалил их за курением. – У нас теперь запрещено курить? – У нас запрещено палиться, особенно, перед Суманом, особенно, когда он в компании инвесторов. Эти придурки пообещали, что они первый раз, чисто попробовать и больше никогда… – Я помню, я когда-то про секс с тобой так же думал. – Отстань, а? Ну так вот, больше никогда. Суман поручил нам с Чунмёном за ними следить. Угадай, кто спалился на следующий же вечер? Чондэ хохочет, опустив голову вниз. Вот ему смешно, а Бэкхёна тогда отчитали как мальчишку, хотя он вообще был не при чём. Он не обязан следить за детьми, которые тянут в рот всякую дрянь, да и вообще был в тот вечер занят тем, что дрочил, разговаривая с Чондэ по телефону и слушая, как тот захлёбывается в ответ. Кажется, это всё звучит как повод для жалобы. Бэкхён набирает побольше воздуха в грудь: – Вот тебе смешно, а меня тогда отчитали как мальчишку, хотя я вообще был… – Привет, хен! –... не при чём. Ты опять?! Сехун прячет пальцы в рукава и спешно облизывает губы, но выглядит не виноватым, а скорее напуганным. Его взгляд бегает от мусорки до лица Чондэ и обратно, застревает на решётке между раздавленными окурками. С укладкой и макияжем, весь напудренный до полного отсутствия пор на лице, он выглядит так неуместно здесь, на сером дворе стадиона, зажатый задней дверью и мусорным баком, что даже рассердиться с ходу не получается. Ещё и глаза эти, распахнутые, несчастные. – Я не курил, – хрипло выдавливает Сехун, но его выдаёт мутный сигаретный флёр и химический запах дешёвой жвачки по пятьсот вон за пачку. Клубника, банан и что-то крепкое, без фильтра – пластиковая Барби после ночного клуба. И вот тут на Бэкхёна наваливаются все обстоятельства разом. В груди становится горячо от злости, Бэкхён сжимает ладони в кулаки, делает шаг вперёд, как его неожиданно догоняет голосом Чондэ в затылок: – Ладно, – таким спокойным, что по коже мурашки. – Честно, не курил. Это не я. – Конечно, Сехуни, ты же не будешь нам врать. – Я вышел воздухом подышать. – Хорошо, – говорит Чондэ и берет Бэкхёна за локоть, подталкивает к двери. – Как скажешь. Глаза у Сехуна светлые до прозрачности, блестят, и Бэкхёну кажется, что вот-вот пойдёт дождь. В коридор он вваливается потерянный и запутавшийся, спотыкается о брошенный в угол клубок проводов и влетает лицом Чондэ в грудь. Тут же отстраняется, упираясь ладонями в напряжённые плечи. – Я что-то сказал не так? – Чондэ выгибает бровь и глядит с недоумением. Они смотрят по-разному, Чондэ и Сехун, но всё равно Бэкхён не может отделаться от мысли, что дурят его оба. Слишком виноватое лицо Сехуна. Слишком безразличный голос Чондэ, страшный, до крика – почему, ему ведь должно быть всё равно, его не накажут за то, что Сехун курит, не отчитают даже. Но – Чондэ тихо бесится, а Сехун боится поднять на него взгляд. И Бэкхён совершенно не понимает, что и где он понял не так. – Вы Сехуна не видели? – Чунмён выруливает из гримёрки со стопкой расписания в руках; вокруг второго блока все исчёркано красным маркером. В белом коридоре синяки под его глазами кажутся огромными, но это ничего, он просто ещё не был у визажистов. – Нет. – Да, – отвечает Бэкхён одновременно с Чондэ и дёргает плечом: – На улицу выходил. – Чонин не с ним? – Нет, вроде бы. За спиной хлопает дверь, обдавая затылок сквозняком и слежавшимся запахом прокуренного клубничного переулка, полного подгнивающих влажных листьев. – Хен, я не… Господи, какой абсурд! Бэкхён выдирает свои пальцы из хватки Чондэ и бросает, не оборачиваясь: – Иди в гримёрку, я попозже приду, мне умыться надо. – У вас с Чондэ и Кёнсу комната двадцать три, – напутствует Чунмён, повышая голос. – Не задерживайся надолго, никто не будет откладывать начало концерта, если ты опять не успеешь накраситься. Подумаешь, один раз всего было! Как будто сейчас это самое важное. Лицо горит, и после охапки ледяной воды ощущение такое, словно кожу сняли по-живому. Бэкхён разглядывает себя в зеркале над раковиной: мокрая чёлка, чёрные влажные глаза, обкусанные губы – конечно, как тут не обкусаешь, когда Чондэ так смотрит, и косо улыбается, и всю дорогу до стадиона шепчет на ухо, как сильно соскучился… Черт! С этим нужно что-то делать. И, видимо, Чунмёну придётся как-то порешать вопросы с началом концерта, иначе в узких концертных брюках Бэкхён спалит всю контору. Или им с Чондэ придётся справиться быстрее обычного. Не так интересно и увлекательно, но вспоминая худые ключицы в расстёгнутом вороте рубашке, Бэкхён понимает, что согласен и на спидран. Лишь бы ничего не отвлекло, думает он, почти бегом направляясь в двадцать третью комнату. Никаких курящих Чонинов, Чунмёнов с бумагами, Исинов с переживаниями, Сехунов с грустными глазами и прочих несчастных персонажей. Походя он здоровается с Луханом (или это Минсок, за таким слоем тональника не разобрать), кивает Тао, взъерошивает волосы, откинув капающую чёлку со лба, толкает дверь. Их ты ж ёб твою мать! Что это вообще за… – Что это вообще за… – Бэкхён так и остаётся стоять с открытым ртом: вопрос он не способен доформулировать даже в собственной голове. Хорошо, что Чондэ такой умница и вовремя приходит на помощь. – Это, наверное, именно то, о чём ты подумал, – плохо, что он в этот момент отпихивает от себя Сехуна, с которым до этого целовался. – Но я в этом не виноват. – Вот, я тоже не виноват в том, что вы подумали, что я курил, – вклинивается Сехун. – Сехун, помолчи. – Это просто так выглядело со стороны. Я действительно вышел подышать. – Сехун! – И это я поцеловал Чондэ. – Се… да, это он меня поцеловал. Чондэ пытается подняться со своего дивана, воткнутого в угол гримёрки, но как-то неудачно: налетает на маячащего рядом Сехуна, нервно сбрасывает его руки со своих плеч и, потеряв точку опоры, летит обратно. Всё это в полной тишине. Бэкхён смотрит на это и не знает, как реагировать. Ему смешно, и тошно, и обидно, и жарко, и хочется уже трахать Чондэ на этом самом диване, а не выяснять, почему тот целовался с Сехуном. Последнее хочется выбросить из головы на всю оставшуюся жизнь как глупое недоразумение. Но разумение вдруг решает, что сейчас самое время выяснять отношения: – И между прочим, – Сехун упирает руки в бока и, кажется, хочет выглядеть грозным, но по взгляду видно, насколько он растерян, – я Чондэ ещё вчера написал, что он мне нравится. Бэкхён всей поверхностью лба ощущает, как брови ползут в направлении волос. Как-то сразу становится понятна нервозность Чондэ сегодня рядом с Сехуном, все его преувеличенно резкие ответы и глухое разочарование. Непонятно только, зачем после этого оставаться с ним в одной раздевалке (про поцелуй Бэкхён больше не думает: Чондэ ведь сказал, что это Сехун затеял, а макнэ у них вообще без тормозов). – И вообще, Чондэ тебе не принадлежит, чтобы ты всё за него решал, – от вида Сехуна, одновременно серьёзного и чертовски напуганного, Бэкхёну вдруг становится смешно. – Вообще-то, – Чондэ растерянно трёт бровь, – когда люди состоят в отношениях, они многие вопросы решают вместе. – Но ты же обещал мне, что мы поговорим об этом! – Мы поговорим, Сехуни, но не сейчас же. – Почему? – Потому что у нас и так осталось мало времени. Так что будь добр, выйди и закрой дверь. – Вы охренели? Вы не будете трахаться, пока я буду сидеть за стеной и красить губы! – Это почему же? – Чондэ, уже совершенно спокойный, вздёргивает бровь, и от его взгляда, снизу-вверх, прямо Сехуну в глаза, у Бэкхёна в животе предвкушающе сворачивается тепло. – Но… а как же я? – Сехун оборачивается словно ищет у Бэкхёна поддержки, и его даже становится немного жалко. Совсем немного, на секунду, пока он не поджимает губы и не вздёргивает подбородок. – Я останусь здесь. – Нет, – Чондэ улыбается. – Ты говорил, что я тебе тоже нравлюсь. – Это было очень давно, два года назад. – А ещё я целовался с Бэкхёном. И это не было “очень давно”. О чёрт. Это не было очень давно, но и правдой это тоже не то чтобы было. После эфира на радио они валялись в комнате Бэкхёна, и высокая степень опьянения, помноженная на злость от ссоры с Чондэ и новую стрижку Сехуна, которая чудовищно ему шла, тогда дала неожиданный эффект. Дальше поцелуев они в ту ночь не зашли, а наутро Сехун делал вид, что ничего ночью не происходило вовсе, и Бэкхён тогда подумал, что этот инцидент не стоит разговора. Подумал, очевидно, зря. – Два месяца назад, – он смотрит, как Чондэ поднимается с дивана, и поспешно добавляет: – По пьяни. – Но ты сказал, что я охуенно целуюсь и… – Сехун затыкается, потому что говорить, когда тебя крепко держат пальцами за подбородок, не очень удобно. Между их ртами – сантиметр расстояния, когда Чондэ открывает рот, его слова ложатся Сехуну на губы. – Сехуни, – говорит Чондэ так ласково, что Бэкхён готов прямо сейчас стаскивать с себя штаны, потому что в глубине его голоса – сталь. Кнут и пряник, огонь и воск, вино и лёд – охуительно. – Ты – маленький избалованный ублюдок, которому все всё разрешают и прощают, потому что иначе ты станешь вести себя ещё хуже. Тебе не кажется, что вся твоя проблема – в том, что тебя давно никто не порол? Сехун вздрагивает всем телом, гулко сглатывает и отвечает влажным шёпотом: – Пиздец как я тебя хочу. С ним очень сложно не согласиться. Бэкхён отворачивается, чтобы закрыть дверь на замок, а когда поворачивается обратно, композиция уже обновлена: Чондэ на диване, Сехун на полу, между его широко расставленных ног, пытается справиться с болтом на джинсах дрожащими пальцами. Чондэ смотрит Бэкхёну прямо в глаза, вопросительно, чуть хмурясь, и Бэкхён читает его взгляд мгновенно: выбирать будет он. Как бы им обоим – давно или не очень давно – ни нравился Сехун, как бы красиво он ни смотрелся на коленях и как бы на эту картину ни стояло у Чондэ – выбирать будет Бэкхён. Не найдя внутри себя сопротивления, Бэкхён кивает и подходит ближе. Почти вплотную – останавливается в нескольких шагах, чтобы выпить воды из бутылки и наблюдать, как с Чондэ в четыре руки стягивают джинсы вместе с бельём. У Чондэ уже стоит, и Бэкхён вполне его понимает: как бы сильно он ни любил Чондэ, если бы перед ним на колени встал Сехун, у него встало бы тоже – дурная эстетическая слабость. Особенно, когда Сехун вот так проводит языком вдоль устья, собирая выступившую смазку, оттягивает крайнюю плоть и обнимает влажную головку губами. Чондэ жмурится, под белой кожей в паху проступают мышцы – Бэкхён видит, каких усилий ему стоит удерживать себя на месте, и сжимает член через одежду. Он никогда раньше не видел лицо Чондэ со стороны во время секса – только сверху-вниз или снизу-вверх – и сейчас от одного только взгляда на эти заломленные брови и распахнутый рот и от понимания, что именно он всё это Чондэ позволяет, член твердеет почти мгновенно. – Не первый минет в твоей жизни, да, Сехун? – голос у Чондэ высокий и дребезжащий – так бывает, когда ему очень хорошо. Бэкхён знает, что, если прямо сейчас уронить его на спину и втиснуть колено между ног, можно трахать без растяжки, настолько Чондэ заведён – но предпочитает пока наблюдать со стороны. Сехун пытается выпустить головку изо рта, чтобы ответить, но рука Чондэ опускается ему на макушку, давит, и Сехун с шумным выдохом опускается ниже, пропуская член глубоко в горло. – Очевидно, не первый, – подключается Бэкхён и не узнает собственные интонации, хриплые и низкие. От звука его голоса Сехун вздрагивает, скашивает глаза, но отодвинуться ему не дают. Чондэ удерживает его ладонью, мелко раскачивая туда и обратно, не давая сняться со своего члена. Бэкхён подходит ближе и опускается на колени позади него, ощущая, как у Сехуна каменеют плечи. Всё-таки с кем бы там Сехун ни целовался и на ком бы ни тренировался брать в рот, Чондэ, очевидно, нравится ему больше остальных: от одного только его члена во рту у него крепко стоит и мурашки по всей коже. Но стоит только Бэкхёну сунуть руку ему в штаны, как он рефлекторно напрягается и давится, застывая на полдвижении. – Тише, – кончиками пальцев свободной руки Чондэ гладит его вдоль скулы, но отстраниться не даёт. Наоборот, натягивает глубже, и Сехун медленно поддаётся, упираясь носом в гладко выбритый лобок. – Садюга, – улыбается Бэкхён. Чондэ наклоняет голову вбок – мол, что такое? – но на самом деле он всё прекрасно понимает, как и всегда, когда дело касается Бэкхёна. Иначе не было бы сейчас их в этой раздевалке – и Сехуна между ними. – У меня никогда так глубоко брать не получалось. – Научишься ещё. Вон, Сехун научит, правда, Сехуни? Его голос – влажная махровая тряпка, ласковей не бывает; но движение пальцами, которым он обводит губы Сехуна, растянутые вокруг его члена, можно зацикливать в гифку для сайта восемнадцать плюс. Какое-то невозможное извращение, Бэкхён не может не повторить. Он тянется к раскрасневшимся губам, трогает осторожно нежную растёртую кожу, касается пальцев Чондэ – Сехун в этот момент вздрагивает, случайно вжимается задницей в пах Бэкхёна, но не отодвигается обратно. Раскрытой ладонью, лежащей на голом бедре, Бэкхён ощущает, как разгоняется постепенно его кровь, бьётся в горячую кожу. – У тебя смазка далеко? – голос Чондэ звучит издалека, как из сломанного радиоприёмника, и Бэкхён с трудом уговаривает себя отвлечься от мягких влажных губ под пальцами. – В кармане, – Бэкхён сдвигает руку, размазывая слюну вперемешку со смазкой по щеке Сехуна, и опускает ниже, на беззащитное горло. – А ты думаешь, – другую руку он сжимает на бедре Сехуна, и тот вздрагивает, тяжело забирая воздух носом, – что мне можно? – Уверен, что тебе можно. Сехуни же сам сказал, что нам нельзя трахаться без него, или я что-то напутал? Сехун раскрывает глаза, и Бэкхёна почти разбирает смех – столько в них недоверия. Он и сам когда-то повёлся на этот бело-пушистый телевизионный образ Чондэ и понятия не имел, какой сукой тот умеет быть, если довести его до белого каления. Сначала это шокировало, потом привело в недоумение – да ладно, это тот самый Ким-хотите я вымою за вас всю посуду, если вы устали-Чондэ?; а в следующую секунду, не успел Бэкхён очухаться, как Чондэ, опрокинув его на спину, медленно опускался на его член, крепко удерживая руки над головой и не давая выдраться. Бэкхён запомнил: Чондэ, если его взбесить, умеет мучить долго и изобретательно, и на такое лучше не нарываться, если кончить хочется прямо сейчас. Сехуну со всеми этими приколами ещё предстояло познакомиться. Например, с тем, что Чондэ может не давать кончить очень и очень долго, если его что-то не устраивает. Конкретно сейчас его, очевидно, не устраивает, что Сехун пытается выпустить его член изо рта и опасливо скашивает взгляд на руку Бэкхёна у себя в штанах. – Что такое? – спрашивает Чондэ, позволяя чуть отстраниться, чтобы набрать воздуха, но как только очертания члена пропадают с горла Сехуна, нажимает, вынуждая взять глубже. – Ты с чем-то не согласен, правильно? Вздрогнув, Сехун кивает одними ресницами, и переступает коленями по голому полу. Бэкхён не понимает эту неожиданную неуверенность Сехуна: тот ведь явно был с мужчинами и не раз, потому что такому минету с двух попыток не научишься при всем желании, неужели никогда задницу не подставлял? И стоит ли тогда его заставлять, если это правда? Он вскидывает лицо и натыкается на взгляд Чондэ, поплывший, но уверенный. Тот смотрит прямо на Бэкхёна, словно хочет разбить его сомнения, словно точно знает: Сехун не боится и проблема не в этом. Бэкхён обожает его такого и по жизни в целом, но в постели – просто отвал всего: когда Чондэ теряет голову от возбуждения, но всё равно пытается всё до последнего движения контролировать сам. Хоть стой, хоть падай и ноги разводи. Удерживая одной ладонью Сехуна за горло, второй Бэкхён проводит по горячему, чуть влажному от испарины бедру, до трусов и обратно, к колену. Сехун качается, крепче прижимаясь задницей, и даже если он чего-то боится, желания трахаться этот страх не отбивает – костяшками пальцев Бэкхён чувствует его ствол сквозь ткань белья, небольшой, но твёрдый и горячий. От каждого движения ладони вверх по бедру Сехун напрягается горлом, и тогда Бэкхён отчётливо ощущает член Чондэ через кожу. – Охуеть, – делится он, когда Сехун в очередной раз сжимает горло, и это заставляет Чондэ рвано дышать сквозь стиснутые зубы. – Охуеть, ты же, наверное, каждую вену на его члене горлом чувствуешь, да? Сехун вздыхает ему в ответ коротким задушенным стоном, и Чондэ вскрикивает и тут же прикусывает ребро ладони: – Чёрт, Бэкхён, не разговаривай с ним, – он задыхается и часто облизывает губы. – Он же мычит, это невыносимо. – Ну хочешь, поменяемся? В меня он будет мычать, а ты будешь его лапать, а то у меня как-то плохо получается. – Мне так нравится. И нормально у тебя всё получается, просто Сехун стесняется, да ведь? Он мне вчера не просто в любви признавался, а ещё и обещал… всякое. И сейчас ему неловко, что это всякое можешь получить ты, а не я, вот он и дёргается, ч-черт, Сехун! Белые пальцы накрепко сжимаются в волосах Сехуна, голова откидывается, открывая белое горло – Бэкхён узнает эти эмоции Чондэ, тот удерживает себя на границе оргазма, не разрешая себе провалиться. Несколько секунд он полностью бездвижен, и Бэкхён видит, каким глазами провожает это всё Сехун: жадные липкие взгляды по беззащитной шее, слипшиеся от пота ресницы, зрачки, выжженные в ноль. Даже когда пальцы в его волосах расслабляются и стекают на плечи, Сехун сидит и не шевелится, как заворожённый. Тогда Бэкхён отодвигает его сам: осторожной рукой, лежащей на горле, тянет его к себе, и Сехун медленно соскальзывает, прихватив напоследок крупную яркую головку губами. И только когда Чондэ касается собственного члена ладонью, сжимая кулак у самого основания, Сехун падает на руки и делает несколько глубоких вдохов ртом, опустив голову и занавесившись чёлкой. – Ты как? – спрашивает Бэкхён, не до конца уверенный, кому адресует вопрос. У Чондэ от неполученного оргазма болезненно сложенные брови и ломанная линия рта, а Сехун вообще дышит так, как будто чуть не сдох. Но на вопрос реагирует первым – кивает, поводит затёкшими плечами и подаётся вперёд, как будто хочет отодвинуться. Бэкхён усиливает хватку на его бедре, и Сехун оборачивается: – Эй! – Что – эй? – ухмыляется Бэкхён. – Ещё никто не кончил, куда ты собрался? О чём там Чондэ говорил, чего ты стесняешься? Сехун мгновенно меняется в лице и дёргается вперёд так резко, что врезается лбом в колено Чондэ, чем немедленно приводит того в чувство. – Вы, занимайтесь миром, а не войной! – возмущается Чондэ всё ещё слишком высоким голосом, от которого Бэкхёну хочется трахаться так сильно, что он бы сейчас член хоть в улей сунул, если бы это помогло ему кончить. – Вы чего дерётесь? – Сехун решил, что мы уже всё. – Кто уже всё? – удивляется Чондэ и проводит ладонью вдоль члена; от вида влажной головки, мелькающей над кулаком, у Бэкхёна рот наполняется слюной – хотя раньше минеты его не особо впечатляли, но уж больно вкусно Сехун исполнял, хочется повторить. Но это позже. Сейчас он занят тем, что пытается удержать разнервничавшегося Сехуна на месте, не применяя насилие. – Сехун, ты же сексом заниматься хотел, чего ты? – впрочем, психологическое насилие никто не отменял. – Я же не так хотел! Я хотел с Чондэ. – А целовался со мной, какой ты непостоянный. Бэкхён даже удовольствие получает от вида такого Сехуна, потерянного, растерявшего своё обычное равнодушие, мечущегося между желанием потереться от чужой член и рвануть к чёрту из этой комнаты. Получает ровно до того момента, пока Сехун не всхлипывает, вскинув лицо к Чондэ: – Ну не надо так, – теперь он по-настоящему упрашивает, и Бэкхёну становится не по себе. – Можно я просто тебе отсосу? – И так и не научишься отвечать за свои слова? – Чондэ проводит большим пальцем под глазами Сехуна, собирая слёзы; и надо знать его очень хорошо, чтобы понимать: вот этот ласковый тон – он не про отпустить и забыть. Поэтому Сехун и не выкупает с первого раза, различая шёлковую нежность, но не сталь, которая в неё завёрнута. И только когда Чондэ тянет его к себе и укладывает грудью на колени, кажется, начинает что-то понимать. – Не надо, – просит он, под мокрой кожей бедра катаются гладкие жёсткие мышцы. – Слушай, может, реально не надо? – уточняет Бэкхён. – Ты лучше меня чувствуешь, насколько сильно он нас хочет, – возражает Чондэ, продолжая поглаживать Сехуна по вздрагивающим плечам. – Просто выёбывается. – Просто выёбывается? – Ага. Ты же мне рассказывал, что у него такое хобби с некоторых пор. – Хён, пожалуйста, – вопреки словам, Сехун не делает ни единой попытки вырваться из объятий Чондэ, только часто вздыхает, пряча лицо в его коленях. Надо будет позже, когда Чондэ улетит в свой проклятый Китай, выяснить, что за сдвиг у Сехуна на нём, если он позволяет вот так с собой обращаться. Но это потом, всё потом. Сейчас у Бэкхёна от желания заняться сексом сводит бедра и горячо распирает грудь; впервые за всё время он даже согласен на тупое механическое “потрахаться”, хотя у них с Чондэ так никогда не получалось, а до Чондэ… Кто его вспомнит, что было тогда, до Чондэ. Поэтому, дождавшись разрешающего кивка Чондэ, он стягивает с Сехуна спортивки до коленей, потом бельё – и чуть не падает. Кажется, пол качается под ногами, норовя ударить под дых и выбить оставшийся воздух. Бэкхён проводит ладонью по светлым ягодицам, покрытым тонкими, почти прозрачными волосками, и кончиками пальцев касается черного стопора – Сехун дёргается и вскрикивает гортанно. – Охуеть, – роняет Бэкхён, уже слабо понимая, что вообще говорит. Наверное, он все-таки умер от спермотоксикоза, пока Чондэ тусил на концертах в своём злоебучем Китае, или впал в кому, а теперь ловит весёлые пришествия. Какая всё же страшная болезнь, не зря в интернете её так часто припоминают. – Что, Сехун не наврал? – спрашивает Чондэ и начинает смеяться: – Видел бы ты сейчас своё лицо. Что, настолько впечатлило? – Ты такое предлагал попробовать? – Мне отсюда не видно, но, наверное, что-то вроде. – А почему я отказался, не напомнишь? – Потому что ты трус. – А я не отказался, – вклинивается Сехун, и голос у него весь проплаканный насквозь, он тяжело дышит при каждом слове и не поднимает лица – так и бормочет в коленки Чондэ. – Ты молодец, – хвалит Чондэ и гладит его от плеч к затылку. Бэкхён смотрит, как тот тянется вслед прикосновению, и надавливает на основание стопора, слушая, как Сехун, заходится криком. – Эй, тише, тише, – вот теперь Чондэ, кажется, пугается всерьёз, хотя голос у него всё ещё дурной и лицо летящее. – Сейчас все наши сбегутся, что мы им скажем? – Что Сехуна придётся перекрашивать. – Пиздец, Чунмён нас убьёт. Но по выражению его лица Бэкхён читает: похрен. На всё сейчас похрен. Есть несколько несчастных минут, прежде чем им начнут выносить дверь и обрывать телефоны, и маленькая черная пробка, и Сехун, который подставился, и Чондэ, который захотел, и Бэкхён, который не смог никому из них отказать. – Мы не будем обсуждать Чунмёна прямо сейчас, – решает он и, подцепив основание стопора, аккуратно тянет его на себя. Сехун тяжело вздыхает и расставляет ноги шире, выгибаясь в спине. Если бы Бэкхёну предложили сочинить более развратную позу, он не придумал бы лучше. Нет, конечно, сначала идут все позы Чондэ, в которых тот ест, спит и принимает ванну, но то, что сейчас исполнял Сехун, было за гранью человеческого представления о разврате. Со своего положения Бэкхён отлично видит, как пульсируют мышцы входа, обнимая чёрный глянцевый пластик, как качается между широко расставленных ног член Сехуна и как от каждого движения он роняет на пол белёсые тягучие капли. А ещё Сехун постоянно что-то просит – то ли остановиться, то ли поторопиться – и Чондэ жмурится и кусает губы каждый раз, как тот выдыхает ему в живот новое слово. – Расслабься, – просит Бэкхён; они такое никогда не пробовали, и он понятия не имеет, насколько комфортно сейчас Сехуну, и всё, что он может – это продолжать, мягко покачивая, тянуть пробку на себя, и смотреть, как сжимаются растёртые края, не пропуская самую широкую часть игрушки. – Просто вытащи её уже, – просит Сехун совершенно неузнаваемым голосом. – Не могу, ты сжимаешься, – Бэкхён успокаивающе гладит его по бедру, ладонью проглатывая нервные сокращения сильных мышц. – Я не могу вытащить через силу, тебе будет больно. – Не будет, я уже пробовал. – Правда? – врывается в чат Чондэ. – Расскажи, сколько раз. – М-м-м, ну хён. – Ну сейчас-то уже чего стыдиться, делись. Когда купил? – Когда снимали Шоутайм, – признается Сехун и едва удерживает на месте разъезжающиеся колени. – Дом с привидениями. Я вас видел. И… купил. Потом. Ясно. Когда они задубели на съёмках, пошли отмерзать в домик для персонала, и Бэкхён опрокинул Чондэ на диван оператора, аргументируя тем, что это самый быстрый способ согреться. К тому же все остальные уехали на источники или в гостиницу, и здесь они только вдвоём. Не вдвоём, как выясняется. Хотя последствия интересные, конечно. Задумавшись, Бэкхён тянет сильнее прежнего, и пробка выпадает ему на ладонь, глянцевая, черная, самой обычной формы и цвета, какие первыми попадаются в поисковике, если пробовать гуглить (а Бэкхён пробовал). И из раскрытого отверстия тут же начинает течь смазка, много смазки – Сехун явно её на жалел, когда смазывал себя. Смазывал для Чондэ – мысль проходит навылет, больше не причиняя боли; застревает в голове, как одно большое напоминание самому себе: разобраться потом. А сейчас Бэкхён собирает смазку, текущую по бёдрам Сехуна, и вставляет в него пальцы, сразу три – входит легко, по самые костяшки, Сехун внутри мягкий и растянутый, легко позволяет трахать себя пальцами и даже поворачивать их внутри. Даже не ругается больше и не кричит, только выдыхает иногда длинные плачущие стоны и снова расслабляется, дыша открытым ртом. – Хватит, прекрати, – Бэкхён неожиданно узнает в этом голосе Чондэ и поднимает вопросительный взгляд. Тот, вопреки ожиданиям, не смотрит, как Бэкхён растягивает Сехуна, а лежит, откинувшись на спинку дивана, и жмурит глаза. Иногда Сехун раскрытыми губами трогает головку его члена, почти не видную за полами рубашки, и тогда Чондэ начинает мелко колотить. – Это даже мне смотреть невыносимо, просто вставь ему уже. – Так ты же и не смотришь. – Я чувствую, как ты трогаешь его. Потому что он трогает меня. – Я только резинки купить забыл, – вдруг вспоминает Бэкхён Но Сехун немедленно расставляет все знаки над и – рукой, которой нашаривает ладонь Бэкхёна, переплетая пальцы, и коротким: – Поебать. Бэкхён вставляет на всю длину и сразу срывается на лихорадочный темп, не давая времени привыкнуть ни себе, ни Сехуну. Им не нужно время, а привычки давно известны всем в их маленьком анонимном кружке, и как-то так вышло, что они отлично друг другу подходят. Звёзды сошлись. И разошлись. И от их беспорядочного движения у Бэкхёна внутри взрываются маленькие горячие вселенные – никак иначе не объяснить этот бешеный клёкот в груди и жар, тянущийся от горла до кончиков пальцев. Посреди очередного толчка Сехун исхитряется повернуть удобнее голову и принимает ртом член Чондэ, неглубоко, только головку. Сжимает одними губами и просто держит, проезжая глубже от каждого толчка. Бэкхён смотрит на это и думает, что хочет так же, только вместо Сехуна: чтобы его зажимали с двух сторон, держали в четыре руки, гладили по затылку, впивались пальцами в бёдра – и тянули, тянули, тянули к себе, не давая упасть. – Хочу так же, – делится Бэкхён, неожиданно даже для себя самого. В глубине души он надеется, что Чондэ пропустит эту горячечную ересь мимо ушей, но тот поднимает взгляд – два черных беспросветных провала в бездну – и лихорадочно облизывает губы. И по тому, как его зрачки, дрогнув, совершенно затапливают кольца радужки, понятно: Чондэ сходу ловит, на месте кого в следующий раз хочет оказаться Бэкхён. – Получишь, – отвечает Чондэ одними губами. В следующий раз. Неожиданно Чондэ снимает Сехуна со своего члена и придвигается ближе, упирается лбом в его взмыленный лоб. За десятки проведённых вечеров Бэкхён успел выучить, насколько Чондэ любит лизаться, но сейчас тот не спешит: жмурясь, целует Сехуна в висок, под мочку уха, спускается поцелуями вдоль линии челюсти, мелко-мелко. Сехун в ответ вздыхает разочарованно и поджимается, стискивая Бэкхёна в себе: – Ну хён! – Да, Сехуни? – Ну поцелуй меня. – Не хочу. – Это потому что я к тебя в рот брал? – Это потому что ты курил. – Но я не курил! Бэкхён не видит лица Сехуна, но судя по тому, как быстро стекает усмешка с губ Чондэ, там что-то крайне увлекательное. Вдобавок ещё Сехун распрямляется на коленях, прижимается спиной к груди Бэкхёна, хватается рукой за его бедро, чтобы не упасть. Его слегка покачивает на месте от возбуждения, короткие ногти царапают жёсткие штанины джинсов, губы распахнуты – таким беспомощным и раскрытым Бэкхён не видел его никогда в жизни. И всё равно самое интересное – что же там с его лицом? Потому что Чондэ подаётся ближе к нему, обнимает обеими ладонями взмокший затылок и не отводит взгляда. Между ним и Бэкхёном – только Сехун, и Бэкхён слышит каждую хриплую интонацию, когда Чондэ выдыхает: – Скажи правду. – Вынес пепельницу за Чанёлем, – отвечает Сехун, прикрывая веки; под тонкой кожей двигаются беспокойные глаза. – Не говорите ему, я обещал не сдавать. – А жвачка? – Нервничаю перед концертом. Я же и раньше так делал. И тут Чондэ целует его, Бэкхёна. Перетягивается через застывшего статуей Сехуна и впечатывается в пересохшие губы. Бэкхён ахает и вцепляется в его плечи, путается пальцами в жёстком ворохе волос на загривке, толкает язык глубоко, как хотел уже очень, очень давно; сквозь прикрытые от удовольствия глаза замечает, как, неудобно выгнув шею, Сехун трогает губами кожу на шее Чондэ. Запахи смешиваются: пот, сперма, пудра для лица, свежеотглаженный воротник, прелый осенний дождь и долбанная жвачка, такая химозная, такая сладкая и розовая, совершенно не подходящая Сехуну. Сехуну, который пришёл, подставился, напросился – и теперь дрожит, зажатый между двумя телами, и раскрывает губы, выпрашивая поцелуй. И когда Чондэ, оторвавшись от Бэкхёна, наконец его целует, Сехун весь сжимается и кончает, беспомощно шаря руками в воздухе и тихо всхлипывая в поцелуй. Крепкие мышцы ритмично и сильно стискивают член – и Бэкхён срывается следом, успевая спрятать крик в измочаленной рубашке на плече Сехуна. В глазах плывёт белое холодное освещение с чёрными пятнами мушек, под спиной неожиданно оказывается мягкое сиденье дивана, перед глазами – весёлое лицо Чондэ. Бэкхён ещё несколько секунд пытается осознать себя в пространстве, прежде чем открывает рот: – Ну и чего ты ржёшь? – Раньше от секса со мной в обморок не падали. Прикольно. – Я и не упал. Просто прилёг отдохнуть. Очень резко прилёг, – Бэкхён фыркает и потягивается, ощущая как всё тело наполняет томная густая энергия, мышцы так и звенят. Потом доходит важное: – А ты как? – Сехун помог, – Чондэ кивает вбок. Сехун стоит возле столика и жадно пьёт воду прямо из горлышка. Рубашка на нём помялась и перекрутилась, на голове гнездо, макияж уплыл, весь подбородок мокрый и в белых потёках, которые он периодически подтирает тыльной стороной ладони. Красавец. Валить и по второму кругу. Словно почувствовав на себе их взгляды, Сехун оборачивается и поднимает бровь, но даже это простое действие выходит у него ленивым и каким-то блядоватым. Желание выходить куда-то из гримёрки пропадает напрочь. – Ну и что мы будем со всем этим делать? – легкомысленно спрашивает Бэкхён в потолок. Понятно, что прямо сейчас решать они ничего не будут, но прикинуться взрослым мальчиком никогда не помешает. Особенно ради взгляда, которым награждает его Чондэ (Бэкхён интерпретирует этот взгляд как гордое «это мой парень», хотя по факту там может быть что угодно, Чондэ же хрен прочтёшь). - Я никуда не уйду, - заявляет Сехун, едва отлипнув от бутылки и ещё не успев отдышаться. - В таком виде тебя никто никуда и не пустит, - кивает Чондэ. И продолжает осторожно: – Но если никто не против. Если никто, - он ударяет это слово как кулаком, - не против. Мы можем попробовать заново. Ну, втроём - Можем попробовать, - соглашается Бэкхён без ударений совершенно. У него в мыслях разброд и шатание, он не представляет даже близко, чем может обернуться их эксперимент: то ли это новое начало, то ли полный пиздец. Но непоседливое ощущение в органе, отвечающим за приключения, тянет его согласиться, а Бэкхён никогда не умел отказывать себе в радостях жизни. Тем более, когда Чондэ глядит так спокойно и ласково, а Сехун суёт руки в карманы и, склонив голову вбок, улыбается: - Сначала так сначала, - он откидывает чёлку со лба и смотрит прямо на них двоих; в глазах – тепло и свет. – Привет, меня зовут Сехун, вы же новенькие? Могу тут всё показать. А ещё у меня есть клубничная жвачка, хотите?