Виктория

      Утром Элена проснулась с огромным грузом вины. Ну, как проснулась, беспокойство из-за всего случившегося не давало ей спать всю ночь. Женщина ходила по комнате, думала, винила себя в произошедшем, но так и не могла найти умиротворения. Огромный груз после праздника лёг на её плечи, такой же сильный, как был связан с Камилой и Фредом, каждый раз, когда у её детей что-то случалось.       В попытке немного успокоиться и привести мысли в порядок, Ласерда собралась и отправилась туда, где с некоторых пор она часто бывала. На кладбище, к могиле… Её старшего сына.       Фред умер от спида, вскоре после свадьбы с Капиту, и это воспоминание было ничуть не менее страшным, нежели болезнь Камилы. Сначала Элена едва не потеряла одну дочь, затем потеряла сына, теперь вот теряла вторую… Не от болезни, от того, что причинила страшную боль ей, однако раскаивающаяся мать от этого страдала ничуть не меньше, чем каждый раз когда Камиле не удавалось забеременеть из-за последствий рака, чем каждый раз, когда несла цветы, две ярко-белых лилии на могилу Фреда.       Мужчина умер так и не успев пожить в своё удовольствие, той самой жизнью, о которой они с возлюбленной так мечтали. Вскоре после свадьбы, буквально через пару месяцев, когда Капиту снова забеременела, она, внезапно, потеряла ребёнка и попала в больницу. Фред страдал очень сильно, но ещё больше он страдал в тот самый момент, когда узнал, почему случился выкидыш. Капиту была больна, она заразилась спидом от кого-то из своих клиентов, ещё до Орланду, а потому, сделать уже было ничего нельзя. Да и можно ли было вообще сделать что-то при такой болезни? И молодая женщина скоропостижно умерла, она, буквально сгорела на глазах всего за пару месяцев. Это стало ещё большим ударом для Фреда, чем потеря их совместного ребёнка.       Но что добило мужчину окончательно, так это то, что он и сам оказался болен. Едва похоронив Капиту и не успев её даже оплакать, Фред погрузился в те же муки страшной болезни, борьбу за жизнь и нескончаемые страдания. Такова была расплата за их общее с возлюбленной мимолётное счастье.       Фред, сгорел ещё быстрее, чем его вторая супруга, болезнь развивалась стремительнее и страшнее. И на последних днях своей жизни, не имея возможности выходить из дому и даже вставать с кровати, мужчина очень сожалел о содеянном.       Пробираясь мимо огромного количества могил по узкой дорожке, Элена почему-то вспомнила сцену из прошлого. Она была рядом с Фредом до последнего, ничего не боялась и помогала ему как могла. И буквально в самые-самые тяжёлые дни своей болезни сын признался ей в собственных чувствах.       Аккуратно взяв Элену за руку ослабшими пальцами, Фред, едва ли, не плача от переизбытка эмоций, произнёс:       — Мама я сожалею… Я так сожалею, что вообще связался с Капиту… Я умираю, и даже не могу увидеться со своей дочерью…       Элена утешала сына, как могла, но что она, в сущности вообще могла сделать тогда для своего ребёнка?       Почему-то сейчас эти воспоминания стали, как никогда живыми и красочными, а слова о дочери болью в сердце отдались у женщины. А как она поступила со своей дочерью? Разве мать могла такое совершить? Разве так вообще было можно?       Тяжело вздохнув и скрипя душой от ужаса своих поступков, Элена прошла вперёд и остановилась у могилы Фреда, безмолвно возлагая на неё две ярко-белых лилии.       У мраморной надгробной плиты она стояла не одна.       Молодые парень и девушка, девушка блондинка, стройной фигуры, с голубыми глазами, и русый парень, со слегка длинноватыми волосами и весьма крепкого телосложения стояли рядом с ней. Это были Нина и Бруно, которые на выходные сбежали от своих семей, чтобы вместе навестить могилки родителей.       Ни для кого был не секрет, что дети с ранних лет проявляли немалую симпатию друг к другу, ни для кого не стало удивительным, что детская дружба мальчика и девочки с годами переросла во что-то большее, вот только… Их родные были против. Клара прилагала все усилия, чтобы её дочь не имела ничего общего с семейством Капиту. Эмма и Паскуал тоже были против этой связи, учитывая, сколько всего пережила Клара из-за их дочери. Впрочем, старики, сразу после смерти Капиту и её мужа, забрали внука и уехали из Рио, это немного ослабило связь между детьми, но, в мире нет ничего сильнее любви… И даже спустя годы и расстояния, Нина и Бруно «нашли» друг друга, чтобы воссоединиться в крепкий, но тайный союз.       Элена не была против этого.       Как раз наоборот, каждый раз, видя их двоих вместе, она лаково улыбалась и про себя умилялась счастью молодых, внучки и несостоявшегося внука, вспоминая Фреда и Капиту и с лёгкой грустью тоскуя, что родители не смогли прожить то, что сейчас проживают их дети.       Завидев эту парочку, женщина поздоровалась.       — Что, снова сбежали из дома, чтобы навестить Фреда и Капиту? Или, всё же, чтобы побыть подольше вместе?       Ласерда приятно улыбнулась, легко погладив по щеке Нину, на что в ответ парень и девушка утвердительно кивнули и усмехнулись.       Глядя на них, роняя слёзы скорби на могилу Фреда, Элена окончательно поняла, как она была не права по поводу Виктории. Нет, какую непростительную ошибку совершила в отношении младшей дочери!       Виктория ушла от Алмы поздно утром, даже, вернее, днём, когда хорошенько проспалась после грандиозной пьянки. Впрочем, Ласерда младшая не собиралась останавливаться на достигнутом. Она заглянула домой лишь, чтобы переодеться и относительно привести себя в порядок. Девушка боялась встречи с матерью, нет, она никого не хотела видеть после случившегося, и, на счастье Виктории, никого дома не оказалось.       С огромной грустью, с огромной болью в сердце она прошла в свою комнату, шагая по помещению медленными движениями и рассматривая каждую деталь, каждую мелочь и фотографию вокруг, Ласерда пошла в ванную и приняла душ. Холодная вода остужала тело, но только не мысли и боль внутри сердца и сознания, которая пылала всё испепеляющим пожаром.       Слова матери, признание Элены не давало девушке покоя. Это было настолько больно, что ей срочно требовалась анестезия, любая, но главное скорая и самая сильная.       Не дожидаясь ни Элены, ни её мужа Мигела, ни даже Камилы, если та, как всегда, изъявит желание прийти в гости, Виктория, словно ошпаренная, вылетела из душа и набрала на телефоне номер.       — Алло, Маргарита? Помнишь, тот клуб, о кортом нам говорил Алмару? Давай сходим туда… Да, прямо сейчас… Да, я хочу напиться и забыть весь тот кошмар, что был вчера…       На полуслове бросив трубку, Виктория содрала с себя полотенце и спешно стала одеваться. Вечер предстоял жаркий!       Элена вернулась домой часам к шести. На счастье женщины Мигел был на работе, и она могла подумать и переосмыслить всё случившееся. После событий сегодняшнего дня Ласерда точно была уверена, что должна была серьёзно поговорить с дочкой, объяснить всё ей, попытаться утешить и успокоить, убедить в том, что она любит её.       Пройдя в комнату Виктории, а, вернее, в бывшую комнату Камилы, женщина с огромным разочарованием наткнулась на пустоту. Дочери не было дома.       Взгляд сам упал на одну из детских фотографий девочки, и на глаза матери, у самой кромки ресниц, тут же навернулись слёзы, она взяла рамку и внимательно всмотрелась в изображение. Она должна была поговорить с Викторией, должна была объяснить ей всё.       Элена ждала, ждала, ждала… Несколько часов подряд, устроившись на кровати младшей дочери и встревоженно обнимая подушку. Было уже глубоко за полночь, когда дверь в прихожей громко стукнула. И сердце матери вздрогнуло взволнованно затрепетав в груди. Элена рванулась было навстречу Виктории, но девушка оказалась в собственной спальне первая, да ещё в таком виде, что мать едва не выронила милую детскую фотографию на пол.       — Виктория! Как это понимать? Ты пьяна! — громко воскликнула Элена, трясущимися раками поставив рамку обратно на тумбочку.       — Не просто пьяна… А в стельку пьяна… — проведя рукой с выставленным указательным пальцем вверх перед собой, нагло поправила её девушка и, снимая с ног сапоги с огромным грохотом и неуклюжим шатанием, прошла вглубь комнаты.       От Этого Элена опешила ещё больше.       — Где ты была? Я волновалась… И откуда вообще пришла в таком свинском виде?! — вся трепетная волнительная вина матери мгновенно сменилась на строгий наставительный укор.       — А тебе-то что? Пьяная алкоголичка не сойдёт за донора дорогой Камилочке? Ты ведь только для этого меня родила, чтобы я стала донором?! — глупо хихикнула Виктория в ответ и со всей силы швырнула в стену подушку, которая мешала ей расстилать кровать.       Пролетев несколько метров, квадратная мягкая штуковина с грохотом врезалась в то самое детское фото, и, рухнув на пол, стекло из рамки разбилось в дребезги.       Этот поступок, весь вид Виктории, все эмоции, накопившиеся в Элене за день, от сего кощунственного попрания её дорогих воспоминаний в один момент переродились из чувства вины и сожаления матери, в справедливый гнев той же.       — Да, я родила тебя, именно для того, чтобы ты стала донором! Но видя какой ты выросла, я крайне сожалею об этом! — не подумав, сгоряча, на сокрушительных эмоциях ляпнула Элена.       Эти слова были такими сильными, такими хлёсткими, как ещё одна болезненная пощёчина по лицу, что Виктории тут же захотелось дать матери новую пощёчину в ответ.       На этот раз бывшая готовой к её реакции, Элена ловко перехватила руку дочери и даже не дала той как следует приблизить ладонь к ней. Больно сжав запястье вырывающейся и негодующей Виктории, мать толкнула её на кровать и, с не меньшим ожесточением, чем не состоявшийся удар дочери, зло выкрикнула:       — Сначала проспись и хорошенько подумай о своём поведении, — гордо одёрнув руки от Виктории, Элена пулей вылетела из комнаты, а девушка, с горькими слезами досады и отчаяния, обнимая всё ту же подушку, которую до самой ночи сжимала Элена в ожидании, спешно, пьяными трясущимися руками потянулась к тумбочке.       Взяв оттуда мягкий маленький альбом с фотографиями, Виктория пролистала несколько страниц. Изображений было много, красивых постановочных композиций тоже, любви было мало… Теперь она точно и окончательно знала, что мать никогда не любила её, ни до рождения, ни в детстве, ни, тем более, сейчас…       А раз даже родной матери не было никакого дела до Виктории, может, было дело отцу? Вряд ли, но один маленький, самый крохотный шанс, всё же, существовал. И, невольно глядя на фотографию Педру, счастливо и по-хозяйски обнимая беременную Ирис, Виктория про себя в тайне решила.       Завтра она на время уедет к отцу, на несколько дней, недель, месяцев… А, может, потом и навсегда…       Точно и бесповоротно.       Уедет к отцу…