***
Оказавшись дома, Достоевский открыл окно на кухне и плюхнулся на стул, где совсем недавно сидел Коля. Достав из пачки сигарет одну одну штучку, юноша закурил. Сколько бы затяжек не сделал парень, сигарета всё никак не хотела заканчиваться. Расплываясь едким запахом в воздухе, она тлела и тлела, сжатая в тонких слабоватых пальцах. Смотря на располагавшиеся рядом дома и деревья, Достоевский постепенно переваривал произошедшее сегодня. Кажется… кажется Коля действительно хорош. Он в самом деле другой, он не такой, как все, он получше… С ним и дышалось как-то попроще, и вокруг всё словно посветлело. Весь вечер после того как они обсуждали последний Федин приём наркотика, Достоевский и не вспомнил ни о чём нехорошем, что время от времени его мучило. Так легко было… Так хорошо… Брюнет так и не докурил до конца: наполовину скуренную сигарету он потушил о какую-то тарелку, а после выкинул в окно. Почистив зубы и сняв с себя всё, кроме нижнего белья, парень плюхнулся в прохладную кровать и почти с головой завернулся в одеяло. Тепло… И кажется, что в квартире уже не так пусто, как было после того как мать ушла в неизвестном направлении. Уснул Федя достаточно быстро. Не прошло и десяти минут от того как его голова коснулась подушки, а перед глазами уже начал появляться сон. Сначала парень не понял даже, где находится, и всё начал делать словно не сам, а по какой-то инструкции, по настройке. Выйдя из своей комнаты, он направился на кухню, откуда распространялся приятный аромат чего-то жареного. Зайдя, Федя сразу заметил мать, стоящую у плиты, со сковородкой, полной нарезанной картошки, покрывшийся аппетитной золотистой корочкой. — Дорогой, иди мой руки и садись за стол, — обратилась к нему мать. — Она уже почти готова. Достоевский послушно направился в ванную комнату. Вернувшись, на столе он заметил противень с куском мяса, такого красивого, что потекли слюнки. Возле красиво лежала зелень, украшая блюдо и придавая ему некую прелесть. А как ярко пестрели свежие помидорки черри, своим красным пламенем привлекая взгляд! Юноша не понял, что это за часть тельца была приготовлена: ему было это не особо интересно. Женщина уже положила на стол тарелки, полные картофеля, и подготовила столовые приборы. Усевшись на своё место, заинтригованные мать и сын облизнулись, готовясь отведать это кулинарное чудо. Первой срезать желанный кусочек по праву старшинства решила женщина. Зацепив вилкой краешек, она резким движением ножа отрезала себе большой кусок мяса и тут же отправила в рот. — Как вкусно! Как сочно! — воскликнула мать. — Феденька, ты обязан это немедленно попробовать! Феденька, как и сказала женщина, тоже начал отрезать себе кусочек. Мясо резалось очень легко, будто само прыгало на вилку, моля как можно скорее отведать себя. Бежевато-красноватый сок капал на противень, демонстрируя, насколько мясо сочное. Достоевский отправил кусок себе в рот, пожевал и промычал что-то нечленораздельное от удовольствия. Это действительно было очень вкусно и очень сочно. Казалось, во рту взорвалось нечто огромное, одаривая вкусовые рецепторы ярким и красочным праздником. Всё в еде, что может быть прекрасно, прямо сейчас сосредоточилось на Федином языке… Ещё… Ещё! Добавки! Не сдержавшись, мать юноши схватила руками весь приготовленный кусок и вцепилась в него зубами, будто хотела проглотить всё за раз. Оторвав часть, что заняла ей весь рот до криво надутых щёк, женщина передала мясо сыну, и тот тоже откусил. Пережевав, он не сдержался всё-таки и поинтересовался: — Что это за мясо? Чьё оно? — и стал выдвигать свои предположения. — Кура?.. Хотя нет, кура слишком мала, чтобы стать таким куском. Свинья? Нет, это мясо не такое жирное для свиньи… Тогда что? Говядина? — Как что, Феденька, — с набитым ртом ответила ему мать. — Варя это. Внутри Достоевского будто что-то замерло, а затем и вовсе взорвалось. Огромными глазами он оглядел женщину, уплетавшую приготовленное блюдо, а после рассмеялся. — Плохая шутка. — А кто шутил? — мать перевела на него взгляд и как-то странно улыбнулась. — Ты ведь сам часа четыре назад зарезал её. Юноша перестал дышать, переводя взгляд на свои руки… Откуда в них появился окровавленный нож?! — Да, Феденька, так и было. Ты правильно сделал, — она его похвалила. — А помнишь, что было дальше? Мы Варю разрезали, эта часть мне показалась самой интересной и, так сказать, перспективной для экспериментов, а остальные части в холодильнике лежат. Вот, смотри… Отвлекшись от еды, она встала и подошла к холодильнику, открыла дверцу, представляя взгляду сына огромное разнообразие прозрачных пакетов, внутри которых розовым цветом горело что-то… Кто-то… А на самой верхней полке лежала синевато-зелёная Варина голова, смотрящая голубыми глазами брату прямо в самую душу. Еле-еле выбравшись из сна, Достоевский вскочил с кровати, переводя дыхание. Сердце билось как бешеное, в глазах потемнело, конечности дрожали, и всё тело тут же стало таким ледяным, словно у трупа. Расфокусированным взглядом парень оглядел всё вокруг. Оглядел себя и после, осознав наконец, что того, что он видел, на самом деле не было, глянул на часы. Шесть утра… До будильника ещё достаточно времени. Отправившись в ванную комнату, парень моет лицо холодной водой и с силой трёт глаза, пытаясь смыть с себя весь этот кошмар. Не помогло: Варина голова всё ещё прямо тут, совсем рядом, и он её видит… и она его видит. Не выдержав, Федя наскоро раздевается полностью и отправляется под душ, делая воду на этот раз как можно горячее. Она обжигает его шею, грудь, живот, стекает на не до конца заживший следы от самоповреждения и по ощущениям выворачивает их наизнанку. Становится слишком больно, и парень сначала шипит, а после переходит на слабый крик и какое-то непонятное постанывание. А ведь с каким удовольствием она её ела… А ведь с каким удовольствием он сам её ел… Он… он ел… Достоевский не может выкинуть из головы эти картинки, всплывающие одна за другой. Сердце бьётся так, словно пытается сломать кости, словно хочет взорваться и подорвать вместе с собой несчастного школьника. Отключив воду, юноша садится, поджимает к себе ноги и кладёт голову на колени. Он вдруг вновь стал каким-то пустым, будто кто-то выкачал из него всё, что в нём было ранее. Какой ужас…***
Прозвенел будильник, и Коля почти сразу встал, будучи полным сил. Оказавшись в ванной комнате, он почистил зубы и умыл лицо холодной водой, избавляясь от оставшегося мелкими песчинками в глазах сна. Мама спала. Гоголь не придумал ничего лучше на завтрак, чем простые бутерброды с маслом и сыром. Достав из хлебницы уже нарезанный батон, он ножом подковырнул из упаковки с сливочным маслом маленький мягкий и желтоватый кусочек, а после резкими движениями размазал по батону, чуть вминая. Затем парень тем же ножом отрезал толстенький сырный слайс, украшенный дырочками. Делая глоток прохладного молока и запивая им кусочки пищи, юноша, думая о чём-то своём, катал между подушечек пальцев небольшие шарики из хлебной мякоти. Собирая их вместе, он впоследствии слепил их в один большой и, допив молоко, отправил их в рот, пережевал и проглотил. Покончив с завтраком, Коля тут же вымыл за собой использованную посуду и оставил сушиться неподалёку от раковины.