Отражения в луже

Вечер близился к ночи, и Обито устал искать себе занятие. Он сидел в машине уже часа три. Надоело. Обито заглушил мотор, и радио заткнулось на полуслове, оборвав надсадное гнусавое пение. Почему-то незаконченное слово застряло в голове: «Остано». Что это было за слово? Остановка? Останься? Останови? Обито выбрал последний вариант. Чем-то он отозвался этому глупому внутреннему уху. Слово крутилось и будто бы призывало, требовало. «Да, стоило бы остановить, но что уж теперь», – само как-то произнеслось на весь салон. Обито нахмурился, а потом скучающим взглядом уткнулся в значок, похожий на схематичное изображение парящей чайки. Попытка отвлечься от раздражения не удалась. Обито ещё раз проверил телефон. Оповещений не было, и он положил смарфон вниз экраном над приборной доской. Проверил карманы, залез в бардачок сотый раз, пошарил там рукой, цепляя пальцами бумаги, закрыл. Уставился на снег за лобовым стеклом. Тот падал вверх большими и мягкими хлопьями. На секунду в груди успокоилось, а через мгновение он понял, что опять смотрит в экран. Покрутил телефон в руке, залез в список вызовов, проелозил по нему сверху вниз. Опять протянул руку, укладывая измученный мобильник, как вдруг в руке завибрировало. Вибрация пробежала прямо в грудь и сначала чуть не лопнула ее, как шар иглой тревоги. Но по игле впрыснули наркотический анальгетик, и Обито выдохнул, закрывая глаза. Дал себе ещё секунду на вдох и посмотрел на экран. Нет, всё-таки это была швейная игла. – Йо! – И тебе. – За рулем? – Скорее нет, чем да. В трубке замолчали, и только шорох и звуки улицы, чужие голоса наплывали и растворялись. – Ты не хочешь… – Не хочу! – резанул Обито. Тут же зажал переносицу пальцами, как будто ему дали в нос со всей силы и зажмурился. – Ла-а-адно… – с подозрением протянул Какаши. И снова сделал паузу, но Обито и не собирался извиняться. Он дёргал ногой и смотрел на дом напротив, на выжигающий глаза свет окна на шестом этаже. Тревога и бешенство зашкаливали так, что открой Обито рот, то из него вырвался бы луч, разрезающий материю вселенной. – Случилось что? – Какаши опять полез со своими вопросами. Обито поджал губы и процедил: – Рин. И опять это многозначительное молчание. Какаши лез не в свое дело, звонил не вовремя с дурацкими предложениями, вообще делал вид, что мир не ограничен этим окном и салоном машины. А теперь в этом молчании Обито видел, как тот скептически поднимает брови. Да пошёл бы этот Хатаке. – Что Рин? Я как раз тут… – Не могу ей дозвониться, – Обито шумно выдохнул и резко перешёл почти на крик, – свет в квартире горит, а дверь никто не открывает! – О. Так может ушла и забыла выключить? Ну или спит? Голос Какаши отошёл чуть на задний план, а поверх появился сигнал гудка. – Погоди, – Обито посмотрел на экран. Рин. – Перезвоню. Обито переключился на вторую линию. Сердце неприятно колотило в горле. – Привет. Ты где? – Привет. Да вот пришла с работы. А ты? – Давно? – Ну не знаю, может час назад. Устала ужасно. – Да? А я заезжал, ты дверь не открыла. – А, да? Так я ещё с друзьями встретилась после. Может, мы разминулись? Обито опять посмотрел на окно, в котором горел свет. В теле вдруг стало совсем пусто. – На машине ездила? Рин весело и легко поддакнула, а Обито смотрел на запорошенную крышу соседней машины на стоянке. Он хорошо знал эту машину. Это была машина Рин. Когда он приехал к дому, она уже стояла здесь, всё такая же запорошенная. – Понятно, – выдавить понимание оказалось легко. Он действительно понял. – Может я тогда сейчас заеду? – Ой, – Рин замялась. В окно постучали. Обито посмотрел в противоположное окно машины. Сердце выдало торжествующий кульбит, но трюк не удался, и оно тут же рухнуло вниз, как только Обито различил силуэт. – Давай завтра. Я очень устала, сейчас спать лягу. Какаши вопросительно пялился через стекло, погрузив голову в шарф так, что только и было видно, что это Какаши, и он требует его впустить. – Ясно. Я тут остановился у… Какаши попытался открыть дверь, но Обито всё ещё её не разблокировал. – Остановился и стою, – подытожил Обито. Рин рассмеялась. – Ну так не стой! – Точно. – Ну тогда до завтра? Завтра у Рин было расплывчатым понятием. Обычно Обито дотошно с престрастием уточнял: точно ли завтра, а что именно будет завтра, они созвонится или встретятся. Вопросы летели как лассо, опускались на цель, и Обито тянул на себя со всей силы, чтобы Рин была как можно ближе. Иногда это удавалось. Сейчас все эти тяжёлые петли вопросов стянули горло самого Обито. Он угукнул и повесил трубку. Положил телефон в карман и разблокировал двери. Вместе с Какаши и его молчаливым возмущением в салон ворвалась зима. – Зима пахнет арбузами, – Обито опять посмотрел на светлый прямоугольник окна. – А по-моему, мандаринами, – Какаши вылез из шарфа. – Ты тут рядом что ли был? – Ну так да. – Ясно. Обито не знал куда ехать. Ему вообще не хотелось ничего, только выбросить этот вечер из головы, ведь из жизни эти часы точно выкинуты. – Не спит она, – Обито готов было уже сказать дальше, но вдруг стало ужасно стыдно. Стыдно такое говорить. Стыдно говорить про то, как тебя унижают. Ещё унизительнее от этого. Словно этот стыд заполняет собой сначала передние сиденья, переваливается на задние, а потом через невидимые щели покидает салон. Секунда, другая, и поднимается ядерный гриб. Изо рта вырвался пар. А может, это Обито покинуло последнее самоуважение. А может, последние силы удерживать то, что никогда не было твоим. Обито недостоин. Недостоин любви, недостоин внимания, недостаточно… Целиком, всего без остатка, его недостаточно, чтобы быть счастливым. Обито нашёл в себе силы посмотреть на друга, который в ответ смотрел таким взглядом, как будто и без объяснений что-то понял. Смотрел и ничего не говорил. А потом положил холодную – Обито чувствовал это даже через одежду – руку и сжал Обитовское плечо цепкими покрасневшими пальцами. – Может, включишь печку? – Я во всём виноват. Какаши шмыгнул носом и запихнул руки в карманы. – Если мы тут дубу дадим, то в этом точно. – Нет! Ты можешь мне объяснить за что?! Это всё… Надо просто показать ей, что… – Обито то срывался на крик, то ему не хватало воздуха, как человеку в панике. – Ой, да, точно! Тебе надо ещё постараться, и всё изменится. Обито выпучил на Хатаке глаза. – Обито, ты реально веришь в это дерьмо? – Кроме неё, у меня больше никого нет! – захрипел Обито в ответ и двинул кулаком по рулю. Гудок оказался громким и отрезвляющим. Оба отвернулись и в молчании смотрели на снег, мягко оседающий пеплом на лобовое стекло. Машина продолжала промерзать. – Никого нет, – горным запоздалым эхом отозвался Какаши. – Да. Нет. – Что я тогда тут делаю? – Припер, когда никто не звал. – К кому? Обито весь скривился, теряя смысл этого диалога. – Ну, ко мне. – Ну значит у тебя есть как минимум ты сам, – подытожил Какаши. Обито закатил глаза. – Охуеть ты мудрый. Я то думал, сейчас скажешь, что это ты у меня есть. – Слишком по-пидорски. – По-дружески. – По-пидорски с твоей стороны это и так не понимать. Они опять замолчали. Обито снова посмотрел на окно шестого этажа. Окно в ящик с котом Шрёдингера. Там или есть Рин или её нет. И для Обито её наличие всего лишь вопрос веры. «Или самообмана», – тяжёлым вздохом словно уточнил Какаши. – Постоим здесь ещё? – передёрнул плечами тот, кто несомненно был здесь без всякой метафизической философии. – Нет, думаю пора ехать дальше, – принял решение Обито. Какаши усмехнулся и скомандовал: – Тогда только вперёд! Точнее ко мне. А то я с утра свет забыл выключить в квартире. Обито вдруг рассмеялся надсадно и больно, а потом повернул ключ зажигания. Зашумел мотор, из печки ударили струи горячего воздуха и истошно завопило радио о том, что нам может нести новый поворот.