satisfaction

      Стук каблуков, резкий и отчётливый, оповещает о том, что их владелец через секунду-другую появится в дверном проёме. И он появляется, отчего Даниэль, сидящий на диване напротив Азазеля, замирает и, кажется, даже не дышит. Сквозь полумрак ему прекрасно видна усмешка демона, но взгляд ангела ползёт ниже, не обращая внимания на явные попытки смутить его.       Чёрная шёлковая рубашка кажется почти прозрачной, и слабый свет из-за спины Азика это только подтверждает. Такие же чёрные чулки смотрятся на длинных ногах настолько безупречно, что Даниэль готов смотреть на это вечность. Между краем рубашки и кружевными бортами чулок остаётся только небольшой открытый участок кожи, и именно к нему приклеивается взгляд ангела. Что-то ему подсказывает, что под рубашкой больше ничего нет, и Даниэлю становится жарко. Как бы ангелу ни хотелось выглядеть так, словно он полностью контролирует ситуацию, он всё равно краснеет.       Демон подходит к нему настолько грациозно, что Даниэль замирает, с нескрываемым восхищением глядя на тонкую, высокую фигуру. Какая-то опасная шаловливость, слишком явное изящество заставляют сердце учащённо биться. Он чувствует на щеке скользящее дыхание Азазеля, и совершенно не может противиться демоническому обаянию, во власть которого, как в сети, уже бесповоротно попал.       Азазель идёт к нему медленно, чуть заводя одну ногу за другую, и так уверенно, что Даниэлю вся эта картина кажется одним целым. В голову приходит тихая мысль о том, как же он раньше жил без созерцания демона в таком виде. Впрочем, ей на смену внезапно приходит технический интерес, и Азик каким-то непостижимым образом его замечает.       — Как ты держишь равновесие? — спрашивает ангел, однако слегка сбитым голосом.       Азазель наклоняет голову набок, улыбается как-то расплывчато и ставит ногу между разведённых коленей Даниэля. Теперь ангелу прекрасно видны ремешки, плотно обтягивающие тонкую лодыжку. Полупрозрачная ткань чулка выглядит как естественное дополнение ко всей картине, и ангел прерывисто выдыхает, не в силах отвести взгляд.       — Копыта тоже не очень-то устойчивая вещь, — говорит Азазель обыденным тоном, и весь трепет ситуации тут же об него разбивается. — Ко всему рано или поздно привыкаешь. Даже жить с одной рукой вполне терпимо, если прошло достаточно времени.       — С одной рукой?.. — изумляется ангел.       Азазель выгибается, хмуря брови, и полушепчет-полустонет:       — О нет… Давай я расскажу тебе о прелестях ампутации в следующий раз, ладно?       И Даниэль вынужден согласиться. Сейчас действительно не лучшее время для разговоров. Ему предоставили возможность главенствовать, можно сказать, впервые, пусть даже спустя несколько просьб и уговоров, но он не хочет выпускать из рук право быть первым. Азазель поджимает губы и закрывает глаза, когда чужая ладонь неуверенно ложится на его бедро. Даниэль проводит вверх рукой, потом внезапно цепляет кружевной край чулка и резко отпускает его. От негромкого шлепка Азик вздрагивает, но тут же меняет положение, забираясь к ангелу на колени. Даниэль прижимается спиной к дивану, чувствуя съедающий его изнутри жар.       — Какой же ты медленный, — нетерпеливо говорит Азазель, разводя колени в стороны так широко, что практически садится на бёдра ангела. И сразу же ухмыляется, замечая, как серые глаза напротив темнеют от возбуждения.       — Мне не даёт покоя мысль, что ты сейчас играешь со мной. Всего лишь.       Азик приближается и чуть прикусывает мочку уха Даниэля. Потом шепчет, прижимаясь к нему всем телом:       — Мм, будто в остальное время я этим не занимаюсь.       — Я не хотел бы этого слышать, — признаётся ангел.       — Боже мой, я ради тебя надел всё это, сколько уже можно сомневаться, — Азазель выпрямляется, глядя на ангела почти с удивлением.       — Просто я хотел бы узнать, что ты ко мне…       — Ну, не сейчас, — перебивает его Азик, — у тебя есть целая вечность, чтобы это выяснить. Или почти целая. Сначала подбил меня на всё это, а теперь зубы заговариваешь? Я могу решить, что ты испугался.       Насмешливый тон демона возвращает Даниэля с небес на землю. Ему кажется неприятными свои радужные ожидания искренности от демона, но вырвать их из сердца он не может. Всё-таки Азазель прав, времени у них достаточно, может, когда-нибудь он услышит подтверждение своей надежды.       Азазель улыбается почти с жалостью, на смену которой почти сразу же приходит похоть, и слегка тянет замершего Даниэля за волосы. Поцелуй на шее ощущается как прикосновение раскалённого воска, ангел сжимает пальцы на бёдрах демона, ему хочется стянуть ткань, но он удерживает себя. Азик ни на миг не останавливается, его руки непрерывно блуждают по плечам, груди, избавляя ангела от одежды. Противиться обаянию Азазеля Даниэль не находит в себе сил, тот действует правильно, почти расчётливо, распаляя его всё больше. Демон выучил его уже настолько, что даже малейшее касание в нужном месте заставляет ангела дрожать.       На коже, где её касаются губы Азазеля, будто остаются невидимые следы, во всяком случае, так кажется ангелу. Фантомы поцелуев не исчезают, и это создаёт иллюзию того, что демон словно раздваивается. Даниэль жмурится, когда кожи касаются острые клыки. По телу бегут мурашки, и Азазель ведёт зубами беспорядочные дорожки, испытывая сладкое удовольствие от реакции ангела. Клыки скользят по гладкой коже, и он замирает от этой опасной близости, ему хочется, чтобы эта минута длилась бесконечно. Азазель чувствует чужое доверие, прячет улыбку в очередной поцелуй и ведёт рукой вниз, касаясь ремня.       Даниэлю кажется несправедливым то, что даже в нижней роли Азазель умудряется вести его и всё равно быть сверху. Хоть и прошло уже столько времени, как ангел впервые сломался под напором демона, всё равно ему сложно привыкнуть к тому, как Азик смог быстро и неотвратимо стать частью его жизни.       Азазель выдёргивает ремень из его брюк, ухмыляется настолько недвусмысленно, что Даниэля ведёт. Он и сам не замечает, как его руки оказываются на спине, как пальцы проводят по шёлковой ткани рубашки. Он отчего-то хочет её разорвать, но пока медлит.       Ремень в руках демона складывается пополам, скользит по ладони, и ангел сглатывает вязкую слюну. Азазель с довольным видом ёрзает на нём, потом игриво спрашивает:       — Сможешь угадать, чего я хочу?       Даниэль понятия не имеет. А ещё он не уверен, хочет ли знать это. Край ремня касается его щеки, ползёт вниз, по шее, по обнажённой груди, и он едва делает вдох, словно грубая кожа в руке Азика мешает ему дышать.       — Ты же знаешь меня, — видя заминку ангела, улыбается Азазель, — можно сказать, развратил тебя, а ты совсем не догадываешься. Только представь, сколько всего можно сделать с этой штукой…       — Ты раньше так не делал, — тихо отвечает ангел, и едва не краснеет — это звучит, как жалкое оправдание.       — Значит, есть повод сделать это.       Азазель звучит, как чёртова ожившая сексуальная фантазия в самых глубинах ангельской души. Даниэля до сих пор невероятно смущает, когда демон так откровенно демонстрирует своё влечение к нему. Азик внезапно обхватывает ладонями щёки ангела и смеётся — хрипловато и отчего-то искренне:       — Ты такой забавный. И мордашка у тебя такая… — он не заканчивает, наклоняется к Даниэлю и шепчет, — я же больше не смогу без тебя…       И целует, так пронзительно и чувственно, что ангел ясно понимает, — он не лжёт, не притворяется. Даниэль запускает пальцы в мягкие волосы, углубляет поцелуй, в его груди разливается щемящее чувство нежности. Его язык ведёт по кромке острых зубов, и Азазель дышит в приоткрытый рот так жарко, что Даниэль не представляет, как до сих пор держится. Любовь демона к прелюдии передалась и ему, улыбается про себя ангел. Но радуется он недолго.       Вокруг шеи обвивается ремень, Азик несильно сжимает его, держа одной рукой перед собой, не прекращая поцелуй. Ангел не успевает ничего сказать, импульсы возбуждения тут же текут по нервам, обгоняя здравый смысл. От лёгкого удушения у него слегка кружится голова, он закрывает глаза, позволяя Азазелю делать с ним всё, что угодно. Даниэль с усилием дышит сквозь зубы, и почти неосознанно тянет демона за рубашку ближе к себе.       Рука на ремне сжимается сильнее, и ткань трещит под пальцами Даниэля. Азазель отпускает удавку, и тут же приникает к губам ангела новым поцелуем. Он трётся членом о такой же твёрдый член Даниэля, который до сих пор скрыт тканью, и чувствует, что ещё немного, и он потеряет контроль над обликом.       — Понравилось? — отчего-то сипит Азик, словно это его сейчас душили.       — Не знаю, — отвечает Даниэль, он дышит медленно и глубоко, взгляд по-прежнему блуждает по потолку, — не знаю… Наверное.       — Ну, я же вижу, что понравилось, — самодовольно тянет Азик.       Его рука опускается вниз, гладит член сквозь ткань, отчего ангел вздрагивает, окончательно приходя в себя.       — Твоё доверие меня обезоруживает, — Азазель приближается и, прикрыв глаза, трётся щекой о волосы ангела.       Пальцы стягивают ниже расстёгнутые брюки вместе с трусами. Даниэль отводит взгляд и молча приподнимается, позволяя демону стянуть с него одежду, и смущается, будто Азазель видит его таким впервые. Того это смешит, даже несмотря на взвинченное состояние.       — Просто я верю тебе, — спустя долгую паузу наконец отвечает Даниэль.       — Раньше я бы сказал, что не советую тебе этого делать, но… сейчас я только скажу, что мне приятно.       — Мне… мне тоже.       — Не сомневаюсь.       Азазель прижимается к нему всем телом, Даниэлю кажется — он везде и всюду, он уже смог проникнуть в каждый закоулок его души, и теперь никуда не спрятаться от его присутствия. Ангелу не страшно от этого, он так доверяет Азику, что с ним просто не может быть страшно.       — До утра так просидим, герой-любовник? — усмехается Азазель, кладя руки на плечи ангелу, поверх так и оставшегося там ремня.       — Мне кажется, что всё… неплохо, — Даниэлю неприятно от своего собственного бездействия, но он правда не знает, что делать дальше. Неуверенность захватывает его всё больше, он разрывается между двумя противоположными желаниями — полностью поддаться демону или сделать всё самому. И эти оба пути упираются друг в друга, не давая сделать первый шаг.       — Единственное, чего ты добился, — порвал мне рубашку, — веселится Азазель, — но я вообще-то не против. Ты такой сексуальный, когда не сдерживаешь себя…       Перед глазами мутнеет, и ангел уже не может понять от чего именно, от голоса Азика или от его вида, такого развратного и одновременно чувственного. Даниэль видит в сказанном какой-то вызов, почти жёстко хватает Азазеля, притягивая его к себе для требовательного поцелуя, и демон от этого возбуждается ещё больше, но не притрагивается к себе. Он понятия не имеет, сколько прошло времени, да и думать об этих пустяках он не хочет. Хоть какое-то чувство реального мира за пределами этой комнаты быстро стирается.       Даниэль очень хочет не разочаровать Азазеля, он делает всё почти так же, как много раз делал сам демон. Он прижимает гибкое тело к себе за спину, гладит выступающие лопатки, и там сквозь ткань пальцы ощущают грубые длинные шрамы. Азик выдыхает с сожалением в чужие губы, но не старается уйти от прикосновений. Ангел слегка приподнимает его, беспорядочно и рвано целует шею, плечи, оттягивая ворот рубашки и чувствуя, как дрожат чужие пальцы, хватающиеся за него.       — Смотрю, ты разошёлся… — едва выговаривает Азик между непрерывными вдохами. Его голос звучит гораздо ниже, чем обычно, и это безумно нравится Даниэлю.       Он опрокидывает на диван Азика, впервые такого податливого и нежного, что ангел уже с ума сходит от всего происходящего. А ещё он уже точно уверен, что найдёт правильные слова, чтобы уговорить демона как-нибудь повторить это.       Азазель разводит ноги, глядя на него из-под полуприкрытых ресниц, и Даниэль ошеломлённо рассматривает его, как восьмое чудо света, окончательно убеждаясь, что белья на нём действительно нет. На подоле измятой рубашки расползается мокрое пятно, но Азик даже не пытается это скрыть; он с уже явно обозначившимся вызовом смотрит в глаза ангелу, будто чего-то ожидая. Даниэлю совершенно не хочется разрывать зрительный контакт, но он не может себя удержать от того, чтобы запечатлеть демона в памяти полностью и целиком.       Чёрное кружево так контрастирует со светлой кожей на внутренней стороне бедра, что Даниэль снова сглатывает, с почти жадностью смотря на демона. Его прикосновения далеки от целомудренных, и Азазелю это нравится настолько, что он даже не шевелится. С его губ не сходит улыбка, одновременно ободряющая и насмешливая, и он уже не может не признать, что эта игра приходится ему по вкусу.       Даниэль не знает, на что именно направить больше всего внимания, он медленно гладит Азика по бедру, колену, пока пальцы движутся дальше и касаются ремешков. Он подтягивает ногу к себе, почти расфокусированным взглядом смотрит на блестящий каблук, на невысокую платформу, и при таком скудном освещении едва может различить какой-то тёмный оттенок бордового. Даниэль чувствует под пальцами выступающие косточки, гладит их сквозь чулок, чувствуя себя в этот момент невероятно странно.       — Хочешь облизать? — спокойно спрашивает Азазель.       И это сумасбродное, по мнению ангела, предложение звучит так внезапно, что он на мгновение выпадает из реальности, не зная, что ответить. В глазах демона пляшут в прямом смысле бесовские огоньки, и Даниэль может из себя выдавить только лишь:       — Но разве можно…       — Не волнуйся, нигде, кроме как здесь, я в них не ходил, — Азик смеётся уже почти в открытую, явно наслаждаясь дезориентацией ангела, — и вообще, я использовал доместос, так что всё стерильно.       Невозможно понять, какая доля шутки есть в сказанном, но Даниэлю кажется смешным то, что Азазель помнит его прежние не слишком выдающиеся пристрастия, но всё равно спрашивает:       — Разве можно так делать?       Демон улыбается снисходительно, ведёт каблуком по плечу ангела, приподнявшись на локтях.       — Со мной можно всё. Ну, хочешь или нет?       Даниэль неуверенно смотрит на изящную ступню, снова ловит её и притягивает к себе. Азазель смотрит на него пристально и с таким ожиданием, что это невероятно смущает ангела. Он прикасается к лодыжке осторожно, сначала практически одними губами, и не выдержав столь внимательного наблюдения, в конце концов, отводит взгляд от чужого лица.       Неопытность ощущается сейчас как нельзя отчётливо, но он действует по наитию, представив, как подобное мог бы вытворять сам Азазель. Ангел едва не стонет, когда воображение рисует подобную картину, но усилием воли он заставляет себя вернуться к прерванному.       Он держит в пальцах чужую лодыжку так бережно, будто боится сломать, контакт языка с капроном немного неприятен, но он всё равно не прекращает, почти с удивлением находя в этом какую-то особую прелесть. Он лижет металлическую застёжку, и закрывает глаза от каких-то незнакомых ему ощущений. Вся эта ситуация, ещё минуту назад казавшаяся ангелу грязной, постыдной и недопустимой, сейчас разжигает в нём такой огонь, что возбуждение внутри, кажется, отзывается уже тупой болью. Он не обращает внимания на свой собственный твёрдый член, полностью поглощённый новым занятием.       Даниэль лижет длинный каблук, сужающийся к набойке, язык легко скользит по его гладкой поверхности, чувствуется какой-то химический привкус, но он старается не обращать на это внимания. Ангел чувствует себя почти падшим, и это неожиданно вызывает в его душе отклик, но задумываться об этом он не хочет, все мысли сейчас крутятся только вокруг одного демона.       Азазель смотрит на него, не моргая. Его взгляд липнет к пальцам, держащим его ступню, как они медленно гладят её сквозь чулок; к языку, который медленно проводит по ремешкам, платформе и каблуку. Это для него уже слишком, Азик всё-таки тянется рукой вниз, обхватывает ствол, проводит по влажной головке, и Даниэль думает, что он сойдёт с ума ещё раньше, чем они приступят к делу.       Его пальцы соскальзывают с мокрой, гладкой платформы, он снова лижет каблук, и слегка берёт в рот, посасывая его. Кажется, будто в комнате температура только повышается, он краем зрения наблюдает за тем, как тонкие пальцы с чёрным маникюром сжимают член, и как между ними мелькает яркая блестящая головка. Азазель откидывает голову назад, он едва ощутимо дрожит, и Даниэль отстраняется от каблука. Он сильно сжимает в руке лодыжку, смотрит за тем, как Азик выгибается, пережав свой член у основания, не давая себе кончить, и еле слышно стонет.       — Это зрелище будет преследовать меня всю жизнь, — говорит он, находясь на грани оргазма, но всё-таки не спешит, кладёт ногу поверх плеча Даниэля и привлекает его к себе. — Ну, не будь истуканом, сделай хоть что-нибудь… Пожалуйста.       И Даниэля накрывает. Он отпускает себя, наклоняется, затягивая Азазеля в бесконечный, глубокий поцелуй. Тот почти бессознательно обнимает его ногами за талию, Даниэлю кажется, что ещё ближе друг к другу быть просто невозможно. Обманчивая хрупкость демона рождает такие сногсшибательные образы, что ангелу кажется, будто он теряет самого себя. Азазель тянется к нему так, словно без него умрёт сразу же, стоит только Даниэлю его отпустить.       — Даниэль, — непрерывно шепчет Азазель, как в бреду, — Даня, Данечка…       Ангел готов отдать всё за эту минуту абсолютного доверия, удовольствие моральное смешивается с физическим, когда он входит сразу же, на всю длину. Кажется, он хотел спросить Азика, не больно ли ему, но все мысли разом вышибает. Это чувство сравнимо разве что только с полётом над безграничной пропастью, отчего захватывает дух и не отпускает до самого конца.       Он не двигается несколько мгновений, успевая за это время сплести с Азазелем пальцы одной руки, — другой он упирается в диван, чтобы попросту не упасть. Однако первое впечатление должно было рано или поздно уступить место нетерпению. Но Даниэль замирает перед демоном с отпечатком восторга и неуверенности на лице.       Азазель вдыхает воздух как-то абсолютно не ритмично, он с силой сжимает пальцы вокруг ангельской ладони и долго не может ничего выговорить. Даниэль нависает над ним, практически не шевелясь, и Азик понимает, — чтобы восторженный ступор миновал, надо срочно что-нибудь сказать.       — Не волнуйся, — как можно мягче и ободряюще говорит он, — просто вспомни… у тебя получится.       От нежности, что плещется в этот момент в глазах Азазеля, ангелу хочется упасть и бесконечно говорить ему о любви. Но внутри растёт жажда завершения начатого. Слова Азика действительно вселяют в него уверенность, он движется обратно и, не выходя до конца, снова толкается вперёд быстро и порывисто.       Азазеля от этого будто подбрасывает, он выгибается, до боли впиваясь ногтями в плечо ангела, и беззвучно открывает рот. Даниэлю вспышка боли кажется почти приятной на фоне того удовольствия, что он сейчас испытывает. Он вспоминает движения Азазеля и старается их повторить. Почти сразу же он ловит ритм, мельтешащее по нервам наслаждение приходит на смену нудной пульсации внутри, создавая огромную гамму чувств. Узость и жар внутри демона, пожалуй, единственное, о чём он сейчас способен думать.       Чёрная рубашка на Азазеле не вызывает уже ничего, кроме жалости, но избавляться от измятой и слегка порванной тряпки нет ни времени, ни желания. Всё-таки внимание ангела очень скоро снова переключается на самого Азика. Всё это так отличается от того, что он чувствовал в нижней роли, что не сдерживает себя и между делом интересуется:       — Ты испытывал… то же самое… когда был во мне, да?..       Он не прекращает движений, и Азазель смотрит на него абсолютно невменяемо. Он то коротко стонет, когда член проникает глубже, то сжимает зубы, пытаясь справиться с дрожью наслаждения, и явно проигрывая ей. Азик даже сначала не понимает, что Даниэль ему говорит, но потом всё-таки с усилием собирает мысли в кучу.       — Просто замолчи, пожалуйста… быстрее, Даниэль, чёрт тебя возьми…       Азазель мечется под ангелом, и тот ещё немного ускоряется, сам сгорая изнутри от такого быстрого темпа и чувствуя, как с невероятной силой его бока сжимают чужие бёдра. Он опускается на локти, целует демона долго, мокро и горячо, проводит языком по удлинившимся клыкам, и понимает, что долго не продержится. Азазель хватает его за волосы, почти грубо целуя, направляя так, как хочется ему, но непокорность ангела даже в поцелуе становится финальным аккордом. Он стонет высоко, протяжно и сжимается так сильно, что Даниэль кончает почти с ним одновременно. Краем сознания он замечает, как с громким хлопком в коридоре взрывается лампочка. Перед глазами темнеет, мгновенно накатывает слабость, но Азазеля по-прежнему бьёт слабая дрожь оргазма.

***

      Даниэль лежит на плече Азазеля абсолютно опустошённый, но счастливый, в голове тягучей патокой разливается тишина, и её не нарушает даже их обоюдное дыхание. Ангел лениво чертит пальцами нежные дорожки на чужих ключицах, едва прикасаясь к коже. Он не видит реакции Азика на это, но своё занятие не прекращает. Наконец, он говорит, блаженно улыбаясь:       — Сейчас, наверное, стоит сказать что-то глупое и романтичное.       Азазель поднимает руку, запускает пальцы в волосы Даниэля, гладит его по голове и бессмысленно хмыкает. Потом всё-таки немного подумав, он вполне серьёзно говорит:       — Если когда-нибудь случится, что ты станешь недостоин небес… я подставлю руки, чтобы было не так больно падать.       Даниэль фыркает, сдерживая смех.       — То есть, если падать, то к тебе в объятия?       — Именно так.       — Это звучит и вправду глупо. И ужасно романтично.       — А так ли уж глупо? — смеётся в ответ Азазель и коротко целует его в макушку.