***
Дни мои, превратились в медленно протекающую реку мучений, и дабы избежать еще больших терзаний, я перестала их считать, однако, теперь это делал мейстер. Живот мой округлился, и вскоре весь дворец знал о моем интересном положении. Уж не знаю, вызвала ли эта новость у кого радость, но явно не у меня. В день, когда я узнала что ношу дитя, то изорвала на себя одежды и расцарапала живот, в приступе безумия, пытаясь вырезать из чрева своего, дитя ублюдка. Анна насилу меня удержала, и после, я рыдала в ее руках, умоляя убить меня. Избавить от этих мучений, ведь жизнь моя, мне в радость более не была, а Анна все шептала: «Что ж вы такое говорите, миледи, грех, грех большой.» Я не хотела чтобы этот ребенок рождался. Я не хотела, чтобы это существо, подобно своему отцу, оскверняло мое тело. Я хотела отдохнуть. Хоть немного. Хоть пару мгновений. Просто закрыть глаза, и проснуться дома. Держа голову на коленях у матери, и наблюдая как Люк, дерется с Джоффом на деревянных мечах, и отец раскатисто смеется переговариваясь с Бейлой и Джейсом, а Рейна, с нежной, благоговейной улыбкой наблюдает за ними, держа на коленях свое шитье, но совсем о нем позабыв. Матушкины пальцы перебирали мои волосы, и такая нега бы окутала мое тело, что все рубцы на душе, сами собой зажили бы, и не было бы больше ни страхов ни боли. Вернуться бы на Драконий Камень. Вернуться бы мне домой. — Миледи, вы не поели… — Тихо сказала Анна, с трепетом касаясь моей ладони, и выводя из мира грез, в котором я теперь столь часто находила утешение. — Я не хочу. — Тихо и сдавлено ответила я, наливая себе бокал вина, еще один мой спутник помимо воспоминаний и снов. — Прошу миледи, вредно ведь для ребеночка. — Попыталась вразумить меня Анна, но я столь яростно зыркнула на нее, что она тут же стушевалась, и отступила. Я посмотрела в решетчатое окно, где изо дня в день, видела лишь неизменное море. Мне хотелось вновь оказаться в старой спальне, где я хоть немного, но чувствовала связь с миром, видела, горящие огоньки ночного веселья и слышала приносимый ветром запах. Как тяжело это — быть с тем, кого ненавидишь. Чье присутствие вселяет в тебя ужас, но при том, ты стоишь прямо, гордо задрав подбородок, и делаешь глупые вещи то унижаясь, то терпя, лишь бы не унижаться. Как тяжело быть отданной на милость воплощению вечной обиды, согбенному под жерновами неприязни и злобной зависти. И единственное утешение, это смотреть, как он ненавидит меня все сильней. Как взгляд его горит жгучей яростью, и он еле сдерживает свои руки, чтобы не надавить сильней, и не задушить меня. О как сладостны те мгновения агонии и боли его. Когда гнев его, точно бесы в семи адах, мечется, скребется о стены разума и воет так, что мне порой кажется, будто я это даже слышу. В дверь тихо постучали, и после моего кивка, раздалось звонкое «Войдите!» от Анны. — Леди, принц Эймонд просит вас в тронный зал. — Произнес вошедший в комнату сир Уиллис. Я обернула к нему лицо, встретилась с его полным жалости взглядом, и почувствовала, как пламя ненависти вновь обдало жаром мою уставшую душу. Сколь лицемерен этот человек стоящий у моих дверей, сколь много лжи в этих глазах, и лице. Ты, отродье бесов, слушаешь мои вопли почти каждую ночь, не раз я взывала к милости богов и просила помощи у каждого, кто мог услышать, но ты не являлся на мой зов, так как смеешь сейчас, стоять тут, и смотреть на меня своими рыбьими глазками без единого признака ума в них? Анне, я могла простить бездействие. Простая необразованная девчушка, относящаяся к господам словно к богам, разве можно от нее многого просить? Но он, был благородным рыцарем, который трусил восстать против несправедливости.***
Рыцарь сопроводил меня до дверей тронного зала. Я чувствовала себя диким животным, что вывели на круглое, покрытое песком поле, для сражения с другим, может даже более лютым зверем. Но зверей тут не было, лишь огромные расписные дубовые двери. Прежде чем отдать страже приказ открыть их, я посмотрела на Уиллиса, и тихо, так чтоб услышал лишь он, сказала: — Сир, если вы еще раз посмеете взглянуть на меня, я скажу мужу, что вы пытались коснуться меня в непотребных местах, и он быстро избавит вас не только от столь ненужных в вашем случае глаз, но и от причинного места, а затем, и от самой жизни. Рожа Уиллиса, буквально на моих глазах вытянулась, рот приоткрылся в удивлении, на лбу проступили морщины, а губы что-то безмолвно зашептали. Не тратя более времени на это подобие мужчины, я кивнула стражнику и двери со скрипом отворились, открывая взор на освещенный факелами зал. — Леди, прошу. — тихо проговорил стражник, жестом показывая, что мне можно пройти. Я поджала губы, и шурша юбками, тенью заскользила по ступеням. Звук каблуков, набатом отдавался в голове. Я шла, а гнев внутри все закипал. На троне, в короне Эйгона Завоевателя, развалившись, восседал Эймонд. — Я смотрю вам с братом нравятся одни и те же цацки. — презрительно произнесла я, окидывая затравленным взглядом, потемневшие лезвия, торчащие из трона. Зелёное платье будто жгло кожу, и мне впервые захотелось скорей вернуться в свои покои и сорвать эти пахнущие розовым маслом тряпки. — Тебе идёт. — Крутя в руках клинок Чёрное Пламя, ответил Эймонд. — Зачем все это? — Тихо произнесла я. — Как же зачем? Разве не должна жена гордиться успехами мужа? Разве не должна радоваться при виде его возвышения? — Эймонд упер острие меча в пол, и хищно улыбнулся. — Ох, оставь этот напускной фарс. Ты прекрасно знаешь, что ворованная корона и меч, не сделают из тебя ни достойного короля, ни человека. — Я ступила на первую ступеньку, ведущую к опасному, но великолепному Железному Трону. Взгляд мой, вперился в лицо Эймонда, а губы сложились в презрительную улыбку. Да, за мои слова, он мог заточить меня еще выше, еще дальше от мира. Лишить еды и воды. Но разве это не был бы своеобразный комплимент для моего пострадавшего самолюбия? Этот отброс, может лишить меня самой жизни, но вот сломить дух у него не выйдет никогда. — Если тут и есть вор, то это твоя дорогая мачеха и отец, которые из кожи вон лезут, чтобы украсть мое по праву. — Процедил сквозь зубы Эймонд. Невольно, мне вспомнились истории о Мейгоре Жестоком. Который столь возгордился, что его уничтожил трон, который он точно также, как Эйгон, украл у своего племянника. — Твое? Вот забава, как быстро ты позабыл о брате своем. — С тихим смешком, сказала я, подходя все ближе к трону. Одно из лезвий, слегка оцарапало мою ладонь, и кровь, мелкими каплями, стала скапливаться в месте разреза. Эймонд фыркнул, и стоило мне подойти ближе, схватил меня за руку, смазав большим пальцем капли крови. — Мое. Я более достоин всего этого, чем мой дорогой братец или шлюха сестрица. — Секунда, и он дернул меня на себя, да так, что я едва не свалилась на него. — Корона Завоевателя моя. Меч Завоевателя мой. И даже ты, принадлежишь мне. Как видишь, я во всем обошел не только мальчишку Стронга, но даже и твоего драгоценного батюшку, который между прочим из кожи вон лезет, лишь бы вернуть дорогую дочурку. — Он посмотрел на меня насмешливо, помолчал мгновение оглаживая мои ладони. — Ты слышала, как тебя называют в Королевской Гавани? Проклятое дитя. Все тебя здесь ненавидят, и никто, кроме потаскухи с Драконьего Камня, да ее цепного пса, не желает тебе помочь. — Он усмехнулся, скользнул окровавленным пальцем по моим губам. — Тебя, Аерона, ненавидят куда больше чем Эйгона. Для народа, он теперь святой, а вот ты, лишь подстилка бесов, которая устроила ад в Драконьем Логове. Каждый мечтает поиметь твое сладкое тельце, и изорвать его в клочья. Ты убила маленьких детей, женщин, мужчин и стариков. У всех этих людей были те, кто их любил, и каждый жаждет мести. Эймонд вдруг поднялся с места и вцепившись в мое запястье, поволок в зал малого совета, заставил смотреть в окно, там, возвышаясь на пиках, висели головы. — Внимательно посмотри Аерона, их тут немного, всего шесть человек, но ты всех их сможешь запомнить. — Он встал позади меня, и крепко сжав мой подбородок, заставил взглянуть на каждую из голов. — Всех этих людей, поймали за попыткой тебе помочь. Я сам пытал их. Очень жаль, что ты не слышала, сколь громко они орали. Вот эти вот (он указал пальцем на две мужские головы, чьи лица уже исклевали вороны, и невозможно было различить их черты) были достаточно близки, чтобы вывести тебя из дворца. Он поцеловал меня в макушку, и склонившись к уху прошептал: — Запомни Аерона, для тебя спасения нет. Ты навеки заточена в этом дворце. Навеки заточена со мной. Хорошенько это запомни.***
Дрожь мелко била меня, пока я сидела в кресле укутанная в шаль и пила настой от мейстера. Анна хлопотала вокруг меня, но это выглядело как простые метания. Бедняжка не знала чем мне помочь, и не находила себе места. Мне ее мельтешение, даже нравилось. Столь яркое проявление жизни. Столь много лишних движений, у которых нет никакой цели, словно наполняли мою печальную обитель каким-то невиданным светом, и на время, призраки, бесы и черт пойми что еще, оставляло мой истощенный разум. — Вам ведь нельзя переживать! Мейстер ведь это говорил. — Всплеснув руками, сказала Анна.- Нет быть так не должно, муж жену должен уважать, а не истязать. В ответ на все ее восклицания, я молчала. В животе тянуло, и я чувствовал себя столь утомленной, что в скорости отослала Анну, и легла спать, благо Эймонд, сегодня не пришел.