«Да, я люблю тебя»
🫀
Генерал Махаматра пропал даже с радаров бдительной Академии. Конечно, бывали дни, когда Сайно исчезал по делам в пустыне и редко показывался на люди, но чтобы никто не знал? Просто уму непостижимо. Аль-Хайтам всеми силами пытается просочиться в секретные архивы мудрецов, но касательно пропавшего Матры нет ни слова. Он волнуется, не может найти себе места, пусть с виду любой человек определил бы в нём безразличие. Хайтам скучает, даже если это и эгоистично. Уже плевать на сексуальное удовлетворение, только бы увидеть хмурое смуглое лицо хоть в радиусе ста метров. Услышать бы от остальных матр недовольное шептание о новой шутке Генерала. Заполняя бесполезные бумажки на рабочем месте, писец кусает тонкие и сухие губы в кровь. Так не хватает мягкости губ Сайно, который способен залечить эти глупые самоповреждения… Аль-Хайтам окончательно отчаивается, когда через четыре дня ему приносят скверную мрачную весточку — утром на аукционе Караван-рибата случайному путешественнику-коллекционеру продано копьё Генерала Махаматры. Посох алых песков, единственный и неповторимый экземпляр. Настрой Хайтама из изнуряющей молчаливой ярости перетекает в активные сборы продовольствия. Глупая безрассудность. Аль-Хайтам толком и не бывал в пустыне за пределами деревни Аару и их с Сайно маленького пристанища. Не бывал, но, видимо, планирует большое путешествие, раз берёт с собой вместительный объёмный рюкзак и острый меч в ножнах. Он не знает, с кем предстоит встретиться, и не думает об этом. Единственное, что аль-Хайтам знает наверняка — он до смертельного кровоизлияния исполосует любого, кто причастен хотя бы косвенно к исчезновению Сайно. Путь лежит без остановок на север оазиса Собека, где по докладу информатора проезжие торговцы обнаружили в песках оружие Сайно. Узнал бы сам Сайно, сколько моры аль-Хайтам без сожалений отвалил за такую мизерную крупицу информации, рассмеялся бы ему в лицо. Секретарь чувствует странное покалывание в глазах и клянётся, что скоро обязательно расскажет об абсурдно жуткой сумме Махаматре лично. Пусть тешится. Только бы нашёлся. В пустыне мертвенно жарко. Аль-Хайтам берёт достаточно провизии, чтобы ни в чём не нуждаться, однако палящее солнце действительно делает своё коварное дело. Учёный с ужасом осознаёт, что за весь длительный путь ни разу не встречает никаких поисковых бригад, которые, якобы, должны каждую песчинку прошерстить, но найти Генерала Махаматру как можно скорее. А по сути аль-Хайтам видит только лишь отдельные группки разбойников вдалеке и ни единой человеческой души больше. Зато низко в небе кружат птицы-падальщики, неприятно воздействуя на нежные барабанные перепонки своим звучным животным говором. В ногу с выжигающими лучами Хайтаму приходится покинуть обширный оазис и углубиться на север беспощадной пустыни по направлению к долине Дахри. Спускаться в каньон пепельноволосый не планирует, по крайней мере, без необходимости и уж точно не сегодня — закат близится, наступает на пятки. Несмотря на приближение вечера, жара всё такая же удушливая и вездесущая, голова аль-Хайтама раскалывается буквально на мириады рассыпчатых песчинок, ощущение острых колючек красноплодника в висках не даёт адекватно мыслить. Единственное, что даёт аль-Хайтаму стимул к движению — это то, что Сайно сейчас точно не легче. Если он жив. Однако учёный знает, что Матра жив. Не зря же Сайно однажды признался, что Хайтам иногда словно мысли читает. Вот и теперь Хайтам твёрдо уверен в текущем состоянии своего… врага, а значит, идти на попятную или в крайнем случае на отдых — строжайше запрещено. Солнце заходит за горизонт. Песок под ногами стремительно остывает, да и идти становится в разы легче. Хайтам практически осушает вторую флягу воды и только теперь начинает жалеть, что так неэкономно растрачивал драгоценный ресурс. В любом случае в запасе всё ещё остаются две полные, а у случайного оазиса несложно восполнить необходимые запасы. Не всё так плохо. Учёный решает снять на время тяжёлую обувь и пройтись босиком по прохладному песку. Примерно к десяти вечера становится практически зябко, но ступать ногами в естественно образовавшиеся песочные ямки приятно, Хайтам сразу же вспоминает вечно босые ступни Сайно, что спокойно может ходить даже по раскалённому дневному покрову. Дорога сложна и утомительна. На природной насыпи сидит пара грузных падальщиков, рассматривая аль-Хайтама, как потенциальную добычу, но тот им в ответ лишь угрожающе похлопывает по ножнам, скрывающим недавно выкованный меч. А потом Хайтам понимает, что птицы ждут не его. Хайтам наступает в лужицу незастывшей крови, спрятанную за тонким слоем песочной насыпи. Запоздало чувствует запах плоти, боли, агонии. Смерти? Мужчина оборачивается, дабы разглядеть клювы птиц и, возможно, увидеть на них ошмётки окровавленной свежатины. Птиц уже нет на прежнем месте. — Сайно? — вполсилы вопрошает аль-Хайтам в темноту горного поворота. Холодная кровь омерзительно застывает на голой ступне, а учёный готов молиться любому Богу, лишь бы это не принадлежало Сайно. Тот не должен оставить его вот так, не услышав трёх самых важных слов, что бережно вынашиваются в гордой груди писца долгое время. Генерал Махаматра лежит на боку возле зарослей кактуса, как выброшенный мусор. — Сайно! И на зов он даже не дёргается. Аль-Хайтам бросается к нему на колени, не зная даже, стоит ли разворачивать тело к себе лицом. Под Сайно расползается чёрное страшное пятно, а на нём самом не видно и проблеска чистой кожи — руки, ноги и спина испещрены мелкими, но глубокими порезами сабель, а кровь застыла на каждом доступном участке, слепляя между собой пушинки волосяного покрова. Сайно хочется жалеть и обнимать бесконечно. Аль-Хайтам не может решиться даже на прикосновение, панически боится сделать хуже. В конце концов, он находит в себе лишь силы пропустить некогда белоснежные локоны меж пальцев, и даже в них натыкается на сгустки крови. Недоброжелатели не раз приложили Махаматру головой. Избитый и изрезанный комок хрипит, откликаясь на прикосновение. — Живой, — невольно выдыхает аль-Хайтам, осторожно дотрагиваясь до спины. Сайно пытается развернуться на голос, но обессиленных потуг явно недостаточно. Хайтам помогает, укладывает Сайно предположительно удобно. Одежды висят на Матре клочьями и так же пропитаны кровью. На миловидное некогда лицо без слёз взглянуть трудно, но Сайно старается улыбнуться. — Самый красивый, — с горькой усмешкой кивает аль-Хайтам и наклоняется, чтобы невесомо поцеловать относительно нетронутый лоб. Жалкая слеза юрко скатывается по щеке и так же прохладой касается запачканной щеки истерзанного. Сайно с благодарностью прикрывает потухшие рубиновые глаза. Словно до этого держался из последних возможностей, а оказавшись под безопасным надзором, наконец, может заснуть. Он так счастлив в последние моменты видеть эту, чёрт возьми, любимую широкую грудину и обеспокоенный взгляд, смутно напоминающий что-то из прошлого… Сердце больше практически не ударяется о рёбра, но последний стук всё равно предназначен лишь одному человеку. Сайно долго боролся.🫀
До Бимарстана путь лежит ещё более невыполнимый, нежели в глубинку пустыни. Аль-Хайтам никогда не был тем, кто просто готов сдаться и пустить дело на самотёк. Сайно никогда не был тем, кто готов погибнуть глупой смертью от покушения озлобленных бандитов. Он не стал бы поломанной и выброшенной за ненадобностью куклой, по крайней мере, не тогда, когда в нём всё ещё нуждается один человек. Главная цель — выйти в тропический лес до рассвета, и она успешно выполняется учёным, что на последнем издыхании волочит на себе Махаматру без сознания. Ежеминутно прикладывая ладонь к груди, аль-Хайтам сам для себя убеждается, что его самый-жуткий-и-заклятый-враг — крепкий орешек. У носа дыхания уже предательски не чувствуется, зато маленькое сердечко продолжает циркуляцию, не давая Сайно мрачно прославиться на весь Сумеру погибшим в пустыне. Аль-Хайтам за несколько часов уже и плакал, и смеялся, и, если честно, просто множество раз сошёл с ума, но не прекращал идти и целовать окровавленную макушку. В госпитале Матру принимают без лишних вопросов, а через какое-то время лесному стражу Авидьи посылается весточка с просьбой приглядывать на постоянной основе за тяжело раненым. Как будто приглядывание Тигнари может сравниться с беспрерывным пристальным надзором аль-Хайтама, который взял у Академии бессрочный отпуск и фактически прописался в Бимарстане. Дело-то важное! Сайно, упрямый, как вьючной як, постепенно идёт на поправку и целыми днями нежится в отдельной палате, гоняя с аль-Хайтамом в чёртов Призыв Семерых. Секретаря эта несчастная карточная игра уже заела нещадно, но он покорно рубится в неё до тех пор, пока Сайно сладко не засыпает прямо со своей колодой в руках, роняя голову на перьевые подушки, купленные персонально для него. Тогда можно убрать карты и подолгу сидеть рядом с больным недоразумением, перебирая вновь белые-белые пряди. Ходить Матра, кстати, пока тоже не может — переломанная лодыжка даёт о себе знать в виде крупного прочного гипса, который накладывался руками того умелого лесного фенека. Сейчас Сайно послушно лежит на месте, позволяя Хайтаму обниматься с ним часами напролёт. Сегодня он не придумывает шуток и не рвётся поиграть, а просто разрешает облюбовать себя аль-Хайтаму. Синяки и порезы на лице уже давно сошли на нет, поэтому хмурая физиономия грозного Махаматры имеет всё те же привычные оттенки недовольства. Учёный счастлив видеть старого-доброго Сайно в отличном здравии и прекрасном расположении духа, если конечно маленькие цыканья и фырканья альбиноса можно интерпретировать именно так. Посох алых песков приставлен к стене. Хайтам занёс его сегодня утром, пока больной спал, и ещё не признавался, что выкупил несчастное оружие втридорога. Оно и не важно. Хайтаму не жалко. Уж точно не для Сайно. Тигнари заходит к ним такой же недовольный, как зацелованный Махаматра, и ещё больше кривится, когда на его глазах Сайно награждается очередным мягким поцелуем в губы. Тихое «Люблю тебя, альби» также незамеченным не остаётся. — У меня от ваших амурных сладостей скоро задница слипнется, — резко делает выговор фенек, сдирая с друга одеяло для введения новой порции лекарств. Аль-Хайтам посмеивается в привычной манере, но всё равно дополнительно целует возлюбленного в висок. Страж Авидьи закатывает глаза, яростно помахивает распушившимся хвостом. Ещё чуть-чуть — и зашипит. Когда Тигнари покидает палату, из уст Генерала Махаматры доносится тихое-тихое: — И я тебя люблю, придурок. Сайно нервно сглатывает, не привыкший вот так заявлять о своих чувствах, но вроде всё идёт хорошо. Секретарь уютно укладывается на смуглую перевязанную грудь и слышит, как под бинтами гулко бьётся сердце самого родного человека.Well, fight or flight, I'd rather die
Than have to cry in front of you.
Fight or flight, I'd rather lie
Than tell you «I'm in love with you»