Мечты на рассвете

      — Стёп, а Стёп, а ты о чем мечтаешь?       Стёпа искоса глянул на сидевшего рядом Галчонка и сердито пробурчал:       — Тебе-то какая разница?       За то, что мальчишка не трещал без умолку, перепрыгивая с одного на другое, как за ним обычно водилось, и даже сейчас догадался сбавить громкость до шепота, Стёпа почти был готов простить приезжему соседскому внуку то, что тот в потемках разглядел его, садившегося на велик, и увязался следом назойливым хвостом. Галчонок будто понимал все без лишних слов и старался не нарушить священную тишину едва занявшегося утра.       Здесь, почти в километре от ближайших домов, и впрямь было тихо, несмотря на то, что со стороны деревеньки нет-нет, да и доносились лай собак, крики петухов, мычание и блеяние коров и коз, которых спозаранку выгоняли на выпас, а над головами парили с пронзительным щебетом ранние птахи.       — С чего ты вообще взял, что я… — начал было Стёпа, но уже без прежней злости, и тут же замолчал.       Не повернулся у него язык вот так разом предать не только свои мечты, но и сам факт, что он — простой деревенский паренек — тоже мечтает, и сегодня в очередной раз прикатил на велике на берег окрестной речушки не лясы точить с каким-то там малявкой, а…       Хотя какие могут быть мечты у него — подростка из маленького, затерянного на просторах страны поселения, где, кроме учебы в школе, совершенно нечем заняться? Нет никаких кружков, пойти некуда и негде «искать себя» или, например, подзаработать. Есть только бывший клуб, заколоченный наглухо уже с десяток лет, библиотека со старыми книгами, журналами, газетами и допотопным компьютером с выходом в интернет — единственной возможностью узнать что-то по-настоящему новое и интересное.       Какие могут быть мечты у таких, как Стёпка, кто в таких вот условиях скорее существует, чем живет?       Он ответил бы, что самые, что ни есть настоящие! Чтобы все-все и не просто так — не просто переезд в большой город, учеба в институте, а потом любимая работа и обеспеченное будущее. А, как минимум, призвание, которому можно посвятить жизнь. Или возможность увидеть весь мир…       Стёпка уже загадал столько, что и десятку людей на своем веку не испытать, в глубине души надеясь, что хотя бы что-то исполнится и ему вдруг удастся вырваться из здешней глуши и посмотреть, как живут в других местах, может быть, даже в других странах. И не собирался останавливаться на том, о чем уже успел вдоволь помечтать. Только вот осенью или зимой на велике особо не покатаешься, особенно по утрам: дождь, слякоть, бездорожье, а еще ветер, и морозы ночью стоят такие, что лишний раз из дому не выйдешь. На то оно и лето, чтобы как следует нагуляться. Стёпка где-то прочел или, может, услышал от кого, что, встречая рассвет, можно загадать желание, и оно обязательно сбудется. И как только у него выдавалось относительно свободное утро, например, как это, когда мать еще засветло ушла на работу, надавав едва проснувшемуся сыну заданий по хозяйству, он, толком не умывшись, бежал в сарай, откуда выкатывал старый, еще дедовский, велосипед. Гнал на всех скоростях на речку, на пригорок, с которого как на ладони была видна бескрайняя даль. Степа садился прямо на покрытую прохладной росой траву и наблюдал за рождением нового дня: как границу темной земли и сереющего неба разрезает тонкая полоска света, как она постепенно ширится, заполняя мягким розоватым золотом горизонт, и появляется ослепительный диск солнца — такой яркий, что режет глаза…       — Вот я, например, хочу стать писателем, когда вырасту, — снова прошептал Галчонок, так и не дождавшись ответа от Стёпы.       Они с пацанами поняли сразу: уговорить или заставить молчать внучка, нежданно-негаданно нагрянувшего к бабе Маше на лето, было невозможно. На него шикали или прикрикивали, потому что угрожать расправой напрямую было чревато — Галчонок был младше, и строгой бабы Маши боялись. Мальчишка умолкал, но через пару минут снова о чем-то весело без остановки тараторил, не обращая внимания на то, что никто его особо и не слушал.       За это по имени его никто не называл, а вот прозвищ придумали даже несколько: Галчонок — за сходство в поведении с мелким надоедливым и всезнающим пернатым героем мультика, Трещетка — за неугомонность, понятное дело. Кто-то звал балаболом или языком без костей, который до Киева доведет. А имечко у Галчонка было самое что ни есть городское и важное — Платон, как у какого-то древнего умника-разумника. Да и сам он был такой городской, чистенький да аккуратный — шортики, там, футболочки-носочки-кедики. Не то, что Степка, которому почти весь гардероб, кроме школьной формы, доставался от кого придется, потому что «а чего добру пропадать?». Растянутые майки, заношенные до дыр, выцветшие джинсы с прорехами, старые резиновые шлепки. И, опять же, дедовский еще, старый армейский ремень со звездой на бляхе. Ее Степка натер до блеска и жутко гордился, что больше ни у кого из пацанов такого сокровища не было.       — Я рассказы пишу в большу-у-ую такую тетрадку, красивую, сам купил. Обо всем пишу, что увидел, услышал, о школе, если кто что расскажет, могу запомнить, а потом передумываю, ну, у себя в голове, по-другому, и рассказ готов. Уже полтетрадки исписал! Маме и папе давал читать, они сказали, что хорошо получается. Вот я и подумал, а почему бы писателем не стать? Хорошая же идея, да? И мама с папой сказали, что хорошая, только учиться надо. А в прошлом году, осенью, у нас в школе конкурс был на самый интересный рассказ, и победители читали свои рассказы прямо со сцены, перед всеми, прикинь?       — А ты что? Тоже читал? — не выдержав, спросил Степка и вздохнул.       Отца у него не было. Но матери он тоже никогда не смог бы рассказать, о чем мечтает. Не потому что мечты — это глупости для маленьких детей, а он, Степа, уже взрослый — скоро тринадцать исполнится. А потому что он ни за что не бросит мать в деревне одну. Да и с учебой у него не все ладится…       — Не-е, я в больнице был, с аппендицитом, — усмехнувшись, ответил Галчонок, и как-то разом посерьезнел, чем почти вызвал у Стёпы уважение. — Но в этом году обязательно поучаствую! И, знаешь, про что я напишу? Про то, как у бабушки был, про деревню, про всех-всех ребят. — Галчонок словно почувствовал произошедшую в Степе перемену к себе и тут же добавил. — И про тебя напишу, Степ, обязательно. А можно, я еще сюда приду с тобой, а? Можно?       Степа задумался. В общем-то, он был не против того, чтобы в один из таких же рассветов, каких до конца лета наверняка выдастся еще много, все-таки рассказать Галчонку о своих тайных мечтах, раз уж тот не побоялся вот так, запросто, поведать ему о своих. А еще чтобы такие же подростки, как он сам, только городские, живущие совсем по-другому, просто узнали, о чем мечтает их ровесник из далекой маленькой деревни.       И, конечно же, он совсем не против того, чтобы мальчишка, которого он считал болтуном и пустозвоном, на деле оказавшийся неплохим парнем и таким же мечтателем, как сам Степа, тоже мог просто подумать о своем, глядя вдаль. Ведь это же очень важно — иметь мечту, даже если она о том, чтобы рассказывать людям свои истории. Да и вдвоем, вроде как, веселее…       Степка с улыбкой потрепал сидевшего рядом Платона по вихрастой макушке, молча кивнул и поднялся на ноги. Пора было возвращаться домой.