согласие на искренность.

— Когда это началось? — Позже смерти родителей. Это тоже повлияло, но… не знаю. — Что с Вами случилось? — Я же говорю, я не знаю. — Вспоминайте. Что с Вами произошло?

Олег курит у входа во двор, маячащий позади хмурой коробкой, и там неуютно при одном только взгляде. Там все как будто не так — вычурной дореволюционностью и бешеной стоимостью съёмных квартир за «в центре, пять минут от метро». А ещё — с сотней туристов вокруг, с потихоньку закрывающимися кофейнями и начавшими открываться барами. Совсем немного — и кто-то уже будет бежать на развод мостов, а потом пьяно орать под окнами. Сука, какой-то мрак. Валик точно зря выбрал эту квартиру как то, на что можно круто потратить деньги, вырученные за месяц беспрерывных спектаклей. Это ведь не его. В прошлой квартире, узкой, сморщенной новостройке было тесно, и Валик, с таким жаром рассказывающий про накопившееся, насмотренное в других и внутри, заполнял это место собой — Олегу неожиданно быстро понравилось там оставаться, чтобы всю ночь слушать истории из РГИСИ. Теперь Питер вывернулся собственной усталостью и немного, но злостью — Олег весь день был на работе, потом в машине, и все равно на кристально белой подошве новых адиков отпечаталось пятно грязной весны. От этого настроение сделалось ещё хуже — он купил кроссы на день рождения, хранил их в коробке весь март, борясь со страхом пройтись в них, нетронутых, по начавшейся слякоти, — и в первый же день. Это отозвалось горьким привкусом взросления на языке — я сделал подарок сам себе, и теперь мне грустно, потому что это всего лишь кроссовки, а мне ужасно жаль, ведь казалось — именно этого я хочу. Подарить себе что-то, сказать — ты заслужил, и все испоганить в первый же день. Думать месяц, что надо бы их помыть. И — забыть, забить, оставить как было. Потому что не так это мне и нужно. Вопрос «а что тогда?» скурился вместе с сигаретой у ворот в ожидании Шурика. Тот отписал «яяяя на горьковской мчусь как могу подожди меня» минут десять назад — Олег только кивнул, ища где бы припарковаться в этой захламлённости центра. Будет время на перекур с некоторой рефлексией по собственной лени. И теперь, скурив уже вторую, внутрь ещё больше не хочется. Валик обещал собственных классных друзей — и это отозвалось заявкой на их необычность, почти петербургскую богемность, с которой только и знакомиться, что в квартире на Невском, ведь «они занятые, наконец получилось их притащить». От этого замутило — и зачем вам там тогда я? С Шуриком в этом всегда было проще — он, подростково-неловкий, вдруг везде умудрялся казаться своим. Шурик принимал всех вокруг и открыто готов был любить в ответ за протянутую вскользь сигарету. Олег бы так не смог никогда. Олег бы хотел — стать вдруг яркостью, честностью, но оказался прямой, чуть угловатой убеждениями душой, которая оказалось интересна одному актеру, пришедшему за новой татуировкой. В отзывах все писали — «мастер огонь, бьет быстро, поговорить можно обо всем» — и оставались быстро сменяющимися лицами в потоке людей. Необязательно считать кого-то близким среди вымученной социальщины, это нужно только чтобы перетерпеть боль от татуировки на рёбрах. Но чтобы оказаться в одной квартире, зная, что сойдётесь потом опять на какой-то премьере? И не сойтись будет нельзя — Валик рассказывает, что дружат они ещё со времён учебы в РГИСИ, давно хотел познакомить, но никак не срасталось. Валик вообще оказался неожиданной смелой искренностью, ворвавшейся в жизнь — после первой татуировки пришёл бить рукав, потом позвал выпить, потом на премьеру — и вот они оказались год как друзьями. Олега к нему тянуло, к этой открытости миру, так противоположной собственному затворничеству, к мыслям, не похожим на свои. Валику нравилось мыслить, ставить все под сомнение. Олегу — только знать и быть уверенным в собственной правоте. Вот и... — Давно ждёшь? — Шурик появляется у левого плеча. Тяжело дышит от пробежки со стартом в точке «станция метро Гостиный двор» — снова будет весь вечер ныть, что пора покупать машину. — Валик явно ждёт дольше. В парадной ещё неуютней, чем при виде дома снаружи. Шурик весело бежит вверх по ступенькам, гремя в рюкзаке бутылками на новоселье, и Олег очень завидует этому восторгу — ему правда хочется с кем-то знакомиться. Олегу хочется только помолчать весь вечер после непрерывного пиздежа с тату-машинкой в руках — успели обсудить все, от политики до жизни пингвинов, пока красил девочке татуировку на бедре. Валику хоть можно было это сказать — он бы посмеялся и заполнил тишину собой. Его друзей явно придётся впечатлять, если они так долго не могли найти время приехать. Там наверное мысли будут чуть выше, чем разобраться среди сообщений в директе, чтобы записать всех желающих на сеанс. — Наконец-то! — Валик рывком открывает дверь, чуть не заехав Шуре по носу — еле успевает отпрянуть. Олег улыбается — яркая эмоция передаётся одним взглядом, рукопожатием — если тебе весело, то должно быть и мне, я тебе доверяю. — Раздевайтесь, буду проводить экскурсию! — Ебануться, — Шурик, быстро разувшись, запрокидывает голову под свод высоких потолков. — Я б тут жил! Сколько платишь? — Неоправданно много. — Я бы так не сказал. Вполне оправданно. Олега подташнивает, потому что голос из комнаты, поставленный, четкий, вырезается на подкорке образом человека за тридцать, умудрённого опытом и собственным бизнесом. Вот сейчас он выйдет — в костюме, с дорогими часами на запястье, и всем своим видом покажет — я действительно та самая богема Санкт-Петербурга, а вот вы — татуировщики-неудачники, которые непонятно что здесь забыли. Олег кивнёт и молчаливо согласится — да, непонятно. Непонятно даже для Валика — он понятия не имел даже кто такой Бызгу, нёс с собой набор трешовых историй под коньяк — и вдруг оказался интересным собеседником. Было куда понятней сидеть с пацанами, несколько быдловатыми, в тачке, чем тянуться к сюрреалистичному андеграунду, который Валик раз за разом ставит на сцене. Поэтому с трудом получается подавить усмешку, когда в коридор выходит чуть сгорбленный парень в чёрном худи. Поправляет неровное рыжее каре тонкими пальцами, и отсвечивает под желтой лампочкой — кольца блестят, отправляют блики назад. — Историческое здание и центр Санкт-Петербурга. Все вполне честно, — скучающе подмечает он, крутя в пальцах бокал. — Это Серёжа, — Валик обводит парня рукой. — А ещё… Марго! Иди сюда! На кухне что-то падает, женский голос громко матерится, и рядом с ним появляется тонкая, изящная девушка — Олег окидывает ее взглядом. А вот это уже интересней. Они оба — стоят сплошным противоречием себе и друг другу, чуть касаясь плечами. — Я Олег, — чуть кивает, ловя улыбку Марго. — А… — Шурик неожиданно тушуется, опускает глаза. — Шура, да, очень приятно. На кухне разговаривает в основном Валик — Олег вертит в пальцах банку Балтики нулевки и больше следит. За тем как Шурик смущенно вплетается в диалог, за тем как Марго носится между шкафчиков в поисках бокалов, и за ним — тоже. Он больше молчит, изредка бросая абсолютно скучающие «да/нет» и презрительно отфыркиваясь на идиотские шутки. Ворот бадлона, выглядывающий из-под худи, выглядит давящим ошейником — так часто он цепляет его пальцами, чтобы оттянуть ткань и глубоко вдохнуть. Один раз проходит мимо к холодильнику — в кухне пахнет дорогим парфюмом и виски. Валик говорит — рассказывает как снял квартиру, про афишу на апрель, и так хочется в этом пропасть, не замечать, что парень напротив задумчиво сверлит их взглядом, откинувшись на спинку стула. Олега он раздражает — он как будто и не пытается, он заранее знает, что это дерьмовое знакомство, и выскажет это Валику потом в каком-нибудь приказном тоне «или я, или эти». Только он ведь не тот бизнесмен за тридцать, он — попытка косить под подростка и ставить себя чуть (или намного) выше других. Выше — Валик доливает Марго вина, лучезарно улыбаясь: — А вы же были в «законе»? Как там вечер фильмов? — Отвратительно, — Серёжа криво усмехается. — Сидит куча уродов, которые строят из себя хуй пойми что, типа пришли посмотреть элитарное кино, которое никто кроме них не знает. Олег прячет усмешку — во всем этом на первый взгляд близком, визуально приятном он занимается тем же. Конечно же он красивый — модель восторженного долбоеба, слизанная с треков макулатуры, тихого парня, который на самом деле очень чувственный, к нему просто надо найти подход. Он спорит с Валиком о премьере в Александринском, говорит о высоком и вдруг — кривит губы в усмешке презрения, смотря прямо в глаза. Отдать Валику должное — тот взгляд не отводит, но Олега пробирает злостью под рёбрами — он ведь точно знает, что это жизнь, мир человека, и так непринуждённо позволяет себе высказать, показать — «тебе не может такое нравиться, ты ведь не идиот». — Ты просто не видел черновую премьеру, — Валик пожимает плечами. — Да, может и сейчас это не идеально, но что-то ведь в душе трогает. — Мою душу тронуло только желание побыстрее оттуда уйти. Это не искусство, это просто издевательство над ним. — А ты в этом дохуя понимаешь? — не выдержав, бросает Олег. Рыжий переводит на него взгляд — скучающий, почти что пустой. — Уж побольше твоего точно. Олег выдерживает. Смотрит внутрь, туда, где за бледно-синим должен показаться человек — и не видит. Странная мысль вырезается в мозг — он ведь не часть околоэлитарной тусовки Санкт-Петербурга, он скорее всего просто много гулял у учебного театра на Моховой в студенчестве, а теперь Валику, прикипевшему, сложно отказаться от старых знакомых. Олег моргает пару раз. Нет, это бред. Справедливость справедливостью, а пытаться решать за других — это крайность. Валик может быть сколько угодно по-актёрски наивен, и все равно чувствует людей вокруг. Рядом с ним никогда не окажется не ценящий его человек. Значит надо дать этому рыжему шанс. Может чувствует себя неловко среди новых людей. Или тоже был плохой день. Потому что Олег за сегодня точно заебался и жалеет, что не поставил себе выходной на четверг, решив, что дотерпит до субботы. Хотелось уже простого — выпить пива в приятной компании, а не сталкиваться лбами на кухне, ощущая перманентное желание уехать домой. — Да ладно вам, — Марго отмахивается. Она крутит за ножку почти опустевший бокал, подперев голову рукой. — Давайте уже сойдёмся, что у каждого свои вкусы, а не будем душнить ещё полчаса об одном средненьком спектакле. — А как же «в споре рождается истина»? — и он, повернувшись к Марго, впервые за вечер по-доброму улыбается. — В споре рождается желание доказать всем свою правоту, — девушка пинает его под столом. — А зная тебя — это будет долгий и нудный разговорчик. Так что налей мне лучше вина и помолчи. В этом сквозит такое тонкое, родное — они как будто читают друг друга, знают куда надавить, чтобы точно сработало. Серёжа по всем канонам должен был продолжить спор, но он только улыбается и тянется за бутылкой. Валик громко смеётся: — Когда вы уже поженитесь? И Олег чувствует себя совершенно лишним на этой встрече старых друзей. Даже Шурик, молчавший до этого, начал втягиваться после бокала коньяка. Нужно было оставить машину у студии. Тогда бы хоть шанс был. Или его подобие. Или шансов бы не было — Олег заканчивает вскользь рассказывать свою биографию до момента «бью татуировки», чтобы Марго улыбнулась «так это ты Валику рукав сделал! вышло огонь!», когда Серёжа, до этого печатавший что-то в телефоне, вдруг вскидывает голову. Олег смотрит — и его взгляд не несёт ничего хорошего. — Пропагандируешь тренд уродовать своё тело? Забавно, я думал ты не такой тупой. Занимаешься херней, берёшь за это деньги. Сколько там тебе лет? — Достаточно, чтобы не вестись на провокацию очередного идиота, — на автомате бросает Олег, поджав губы. Ему это уже говорили, и не раз. Писали родители восемнадцатилетних, только вырвавшихся из гиперопеки подростков — и ничего. Олег смотрит на появившуюся в плечах прямую, и его это забавляет. Татуировки тоже порочат недостижимое, идеальное слово «искусство» или он сам по молодости набил имя бывшей, заработав психотравму вкупе с ненавистью к тату-мастерам? Нет, он не идиот, он скорее манипулятор. Очень хороший — обращает внимание на себя, создаёт милый образ внешней картинкой, чтобы потом вскользь унизить. В этот раз что-то не дотянул — Олег успел заинтересоваться дай бог на процентов десять, проникнуться — и того меньше. — Ну-ка пошли покурим, — Марго рывком поднимается на ноги, цепляя его за рукав. Он не сопротивляется — но улыбается как заранее победивший, чтобы сказать, когда выйдут, «а в чем я не прав?». Олег усмехается, следя как они скрываются за дверью в парадной. — У тебя все друзья такие гандоны или только этот исключительный? — Он не… — пытается вставить Шурик, но Валик прерывает его, отмахнувшись. — Да он нормальный на самом деле. Иногда бывает, заносит, но у Сереги сложный период сейчас. Олег задумчиво следит за Марго, вернувшейся с лестничной клетки в гордом одиночестве. Она красивая, явно умная — и носится за этим нарцистичным дебилом непонятно зачем. Да и Валик тоже — чем он его так подкупил? Разве что умением спорить и неплохой подкованностью в сфере театра. Олегу с Шуриком приходилось многое объяснять. Да, потом говорить, но скорее обывательски, на уровне ощущений. Мне понравилось, потому что вдруг стало больно — где-то там, в груди укололо забытым ощущением, попало. А с этим хоть можно было обсудить очередное прочтение «прошлого лета в чулимске» не словами «пиздец они курили прям на сцене театра, мне понравилось». — Курить на лестнице? — Валик кивает. Уже у двери Олег слышит как Шурик смеётся с Марго — ну вот и сошлись. Хоть что-то хорошее за день. Дальше только плохое. На подоконнике, притянув колено к груди, сидит рыжий — курит вальяжно, выпуская дым тонкой струйкой. Олег уже хочет подняться повыше, когда тот его окликает. — Подожди, — Олег останавливается в нерешительности — и чего тебе? Неужели хочешь извиниться? — Есть что-то шмальнуться? Олег тихо смеётся. Ну да, конечно. Извиниться. Он как будто делает все, чтобы показаться ещё хуже, чем было до этого. — Ты че совсем еблан? Он поджимает губы, громко вздохнув — акустика бьет по ушам. — А жаль, — он цокает языком. Олегу бы надо уйти, но хочется спросить, докопаться — вдруг ты не такой и гандон. Ну там строишь из себя хуй пойми кого, а на самом деле отдаёшь все деньги сиротам, живешь в однушке в ленобласти и вообще у тебя все так плохо, что такие встречи — всего лишь попытка самоутвердиться. Олег зажимает сигарету зубами. Ладно, от надумываний это хотя бы может стать интересно. Да нет, быть не может. Ты сто процентов хочешь казаться не тем, кто на самом деле, но это не важно. Важно — ты вряд ли торчишь. Наблюдая за всеми замашками в масштабах кухни — таким людям хочется пожить подольше, они ведь невероятно умные и интересные. Надо убедить остальных в собственной гениальности, а для этого нужен чистый разум. — Чем ты занимаешься вообще? — театральный критик? Искусствовед? Хоть что-нибудь, чтобы оправдать твое мудацкое поведение. — В данный момент курю сигарету и мечтаю о хорошей траве, — он криво усмехается, — А так кручусь в сфере медийки и получаю за это неплохие бабки. Олег пытается быстро срастить в голове обрывки фактов — значит не искусство, просто излишне самоуверенный блоггер. Выглядит под стать — точнее под моду, обаятельность и некоторую закрытость, потому что о нем и так знают достаточно. Походу словил звезду где-то на этапе первых ста тысяч подписчиков, и до сих пор там. — Круто. Серёжа быстро тушит сигарету и, перепрыгивая через ступеньки, оказывается лицом к лицу. — Да. Очень, — зло скалится и, не дав ответить, срывается в квартиру. Олег задумчиво смотрит в спину. И че это сейчас было? Детская обида на то, что не спросили подробней? Или не восхитились его гениальностью? Ладно, уже не важно. Уже надо ехать отсыпаться, потому что в начале марта решил, что поставить сеанс на десять утра — гениальная, блять, идея. Шурик собирается с ним. На прощание даже обнимается с Марго, просит скинуть контакты колориста — Олег выдыхает. Да бля. Это все вдруг оказалось так напряжённо, странно неправильно — если у Шурика получилось, то почему не смог он? Наверное это всё-таки его проблема. И его же личная усталость. Надо было переносить все на другой день. Вскользь оглядывает этого странного Серёжу в кухонном проеме, так и не вышедшего их провожать. Может и правда такой человек. Может стоит попытаться ещё раз. — Охуеть, — тянет Шурик, устроившись на переднем в машине. — Я пил с Сергеем Разумовским. Славе расскажу — ебанется. — С кем блять? Олег выворачивает на Невский. В голове пусто — видимо что-то он должен был знать чуть раньше, заметить, но что? Больше хочется спать, чем разбираться почему Шурик восхищается кем-то там. — Ты серьезно не знаешь? — он поворачивается всем корпусом. — Пиздец, Олег, ты стареешь! Вот этот парень — Сергей Разумовский, он же супер известный художник, я давно на него в инсте подписан, и он такой классный! Ебануться, он такой умный, я… — Да не умный он, — Олег поводит плечами. — Он скорее выебывается. Шурик лезет в карман за телефоном — потом нетерпеливо стучит ногтем по корпусу, дожидаясь первого попавшегося светофора. Встают под самое начало красного, на сотой секунде, и его прорывает. — Ты просто посмотри! Олег мельком заглядывает — на фоне белой темы открыт профиль с парочкой миллионов подписчиков — вычищенный до блеска, с профессиональными фотографиями. И везде как будто не то — у парня на кухне скулы были намного острее, волосы куда короче, да и взгляд… не такой. Слишком пустой, слишком не подходящий под красивые фотки с загадочными описаниями. — Да ну нахуй, это не он, — бросает Олег, наконец трогаясь с места. — Я тоже сначала не поверил! — начинает тараторить Шурик. — Но у него реально был сложный период, типа творческий кризис, он в инсту с нового года не заходил, вот только в середине марта оживился. Я вообще не думал, что его встречу когда-нибудь, а я уже год слежу, картины у него это что-то и… — А че рисует? — спросить просто чтобы дальше уже поехали в тишине. — Ебучий мрак, — Шурик с довольной улыбкой откидывается на спинку кресла. — Высадишь у Лиговского? Там и прощаются — Шурик дальше на метро, ещё успевает, а Олег — во дворы. Припарковаться, захватить рюкзак с заднего и через пару лестничных пролётов — наконец-то. Дом встречает холодом от незакрытого с утра окна и смертельной усталостью. Хочется просто лечь, даже не раздеваясь, без ужина — просто уснуть, чтобы завтра поехать в уже родную студию на Выборгской. И Олегу нравится — хоть в чём-то у него вышло оказаться своим, не бесполезным лицом среди однокурсников, не рядовым на год армии — своим. Тем, кого все приветствуют, когда он открывает дверь тату-студии, и искренне улыбаются. Вад принял его еще стажером, сказал — устроим тебе первых клиентов. Олег думал — перебесится. Поживёт годик вот так, несерьезно, потом найдёт в себе силы пойти на вышку ещё раз, устроится на работу. Через год так и не отпустило. Через несколько — тоже. Надо просто не делать такую плотную запись — от потока людей под вечер совсем плывет голова. И будет нормально. Хотя бы будет время разбираться не только где упаковка перчаток, которую купил вчера после сеансов и напрочь забыл куда кинул. А ещё посмотреть наконец сериал, который Лера, только пришедшая к ним стажерка, успела насоветовать на перекурах. Перед сном всё-таки забивает в поиске это странное, резонирующее с прошедшим «Сергей Разумовский». Быстро листает истории — там много Марго, пара эстетичных фоток, но ничего более. Никакого намёка на истории из жизни, просто — вот несколько кадров, можете собрать сами. Олег цепляется за последнюю, выложенную пару дней назад фотографию — лес, только начавшие оттаивать деревья и этот рыжий, смазанный в каждом из кадров — «всю жизнь я пытаюсь быть деревом в тощем теле человекообразного». Листает дальше, и везде как будто что-то не так. Странные интервалы между постами, но это не важно. Важно — все держится на красивом лице, не пытается нести в себе смысл, разве что иногда заявку на гениальность. В комментариях пишут комплименты, строчат полотна, под последним постом радуются возвращению, и это все совершенно не похоже на человека, который сменил за вечер несколько настроений — и каждое хуже другого. Его любят, но это не он. Часть образа, вылепленного годами, за которым — презрительная ухмылка и желание накуриться. Он ведь нихуя не концептуален и не талантлив — Олег листает достаточно, чтобы наткнуться на последнюю картину, и это выглядит сплошной насмешкой, пародией на желание выместить внутреннее в искусстве. Может поэтому он так цепляется за любое упоминание гениальности. Потому что сам не такой, и ненавидит действительно вложивших в картины душу. От него, выстроенного до блеска правильно, тянет ещё дальше, чем от парня на кухне. И Олегу не хочется брать слова назад. Это как будто были разные люди. В разной степени непонятные, и потому — отвратительные. Только засыпая понимает, что его так взбесило. Валик был открыт, и поэтому к нему тянуло. Хотелось думать, что все друзья будут такими. Получилось — странное, противоречащее само себе, непонятное, и от того пугающее. Олег, насмотревшись на Валика, ждал хоть какой-то заявки на искренность. И не получил.