the negative sexual tenshion

I want your contact I think I cannot fight your aphrodisiac I know that only you can make me whole IAMX — Aphrodisiac

      Кхао улыбается и Ферсту кажется, что его колени дрожат будто в комнате минусовая температура. Наверное, так было всегда. По крайней мере Ферст себя в этом убеждает. Хмурит брови, вызывая у младшего лишь тень улыбки на лице. Немного обеспокоенности и складка меж бровей разглаживается. Ферсту много чего кажется. Некоторые называют его странным и сопливым. Считают наигранным или сладким. Каким угодно, только ненастоящим. И порой Ферст хочет в это верить сам. Будто весь он — игрушечный и созданный из пластилина. Будто им руководит кто-то, только не он сам. Ведь так было бы проще объяснить то, что объяснить невозможно.       Только вот Кхао не нуждается в объяснениях. Он просто ждет его с распростертыми объятиями после тяжелого дня или улыбается так ярко, когда они общаются по видеосвязи, что становится проще. Дышать. Существовать. И продолжать быть ненастоящим.       Кхао такой обычный и в то же время может понять то, чего не понимает сам Ферст. Словно читает мысли, сотканные из миллионов снов и сказок. Словно проникает внутрь карих, оленьих глаз и бродит внутри взбудораженного мозга.       Иногда Ферст хаотичен во всем. Но только не с ним. Будто он успокоительное и маленький помощник-по-распределению-всего-на-свои-места. И честность — козырь, которым можно манипулировать. Уязвим.       Когда пробивает током старший осознает: что-то поменялось. Только вот в какой момент это случилось — сказать невероятно трудно. Даже невозможно. Ямочки на чужих щеках, выбившаяся прядка из-под челки и Ферст ощущает чужое очарование на собственном языке. Становится нечем дышать. Вероятно, просто нет воздуха — пытается успокоить себя старший, путая пальцы в собственных волосах.       Иногда Кхао просит рассказать о своих снах и внимательно слушает те смехотворные словосочетания, которые использует его друг. А потом смеется. Звонко и ярко. Переливисто. У Ферста мурашки и улыбка до ушей. И колотится где-то слева. Будто так и должно быть.       Ферст пытается быть честным хотя бы с Кхао, раз не получается с самим собой.       Теперь без Кхао Ферст ощущает неполноценность и уязвимость. Даже некую токсичность. И говорит самому себе, что это неправильно. Несправедливо. Игра на публику и короткие заигрывающие взгляды. Душит где-то в солнечном сплетении. Ведь это все тот же Кхао, разве нет?       Все-таки младший не всесильный и попасть в запрятанные уголки чужой души абсолютно не может. Непроницаемая ночь и темнота. Ферст не хотел бы открывать то, что даже сам не разгребает. Щемит слева. Снова ебанная аритмия или как это называется? Вероятно, ему нужно обратиться к врачу. Кхао улыбается так, что не хватает сил для вдоха.       Говорят, что это прям по уши. И без остатка на спокойную жизнь.       Ферст обещает определиться с этим чуть позже, запихивая все ненужные мысли куда-то вглубь подсознания. Туда, куда не сможет проникнуть младший. И солнечный свет тоже. Определённо ему нужно либо выплакаться, либо поговорить, либо напиться.       А лучше все сразу. Ведь он делает так каждый раз и каждый раз помогает.       Саднит в горле и застревает комок. Но слез нет. Возможно чуть позже.       Сто процентов.       Наверное, это началось куда раньше, чем Ферст мог бы себе представить. Даже вообразить. Просто вынеслось наружу. Рассыпалось по венам. Разлилось по каждой клеточке тела.       Ферст кусает губы.       Может быть это просто недотрах, ведь сексуальное желание — это нормальное явление, тем более с его то графиком.       Но если это то самое по уши, то вся парадигма мыслей сдвигается куда-то, оставляя оголенное и уязвимое нутро. То самое, которое нельзя показывать и открывать. То, что должно остаться в тайном месте. Забавное совпадение: быть честным с Кхао тоже не получается.       Ферст ощущает себя ебанным клоуном и лжецом. Старательно цепляется за остатки рассудка, рассказывая очередной бред, потому что сказать: «мне снилось, что ты отсасывал мне и это понравилось мне настолько, что я проснулся со спермой на бедре» — хуйня. Как и хуйня утыкиваться в подушку с чужим запахом и яростно дрочить.       Да ладно, чел, все дрочат. Но явно не на запах лучшего друга. Ферст заебывается спорить с самим собой.       Но проще спорить с собой, чем произнести это вслух.       Иногда они спят вместе. И ему все сложней держать руки при себе.       Но Кхао позволяет. И смотрит внимательными глазами прямо в сердце. Будто все знает наперед. Они лежат в обнимку всегда и обязательно Ферст утыкается в чужую шею — туда, где запах ярче всего. Кусает губы, потому что хочется лизнуть, укусить и поцеловать. Хочется оставить свой отпечаток и порвать сковавшую цепь. Хочется спуститься ниже — к ключицам и провести языком по яремной впадинке. Хочется прикусить сосок и услышать то, что подстегнет двигаться дальше. Хочется исследовать руками, языком и ртом то, что спрятано ото всех. — Мы дружим почти с самого знакомства, — как-то сказал Кхао и старший кивает. Ведь дружба — это то, чем он прикрывается, кусая губы в душе и кончая, проигрывая в голове сцены их взаимодействий. Иногда, буквально, когда Кхао за стенкой.       Ферст грязный и развращенный. Но ничего не может с этим поделать.       Потому что не хочет.       Это происходит как-то само по себе. Постоянно. Трещит по швам и Ферст не помнит, потому что пьян обычно вдрызг. Как и прямо сейчас. Он не бывает тихим. И иногда стонет в чужое ухо от своих мокрых снов.       Кхао почти никогда не высыпается, когда они вдвоем. — Эй, — Ферст допивает какой-то-там-по-счету и жестом показывает повторить. Он чертовски взрослый. По крайней мере пытается быть таковым, отстаивая свое мнение. Но он мягкий, как пластилин и плавится даже от голоса, улыбки и воспоминаний о своем младшем. — ты не отвечаешь на звонки. Точно все в порядке?       Ферст облокачивается на барную стойку и быстрее вливает в себя еще-один. Потому что так нужно. Кхао не впервой. Да он и не спорит. Они не обсуждают чужие пороки, лишь мирятся и считаются «хорошими друзьями».       Ведь Ферст в очередной раз соврет, а его стояк будет упираться в бедро Кхао добрую половину ночи. А на утро все будет-в-порядке-вещей. Ведь они просто мирятся с подобным.       Когда они спят вдвоем Кхао искусывает собственные губы буквально до крови от невероятного желания и невозмутимого контроля. Просто, потому что у Ферста нет черных углов, в которых не побывал Кхао. Просто, потому что у него все буквально написано на лице и в глазах.       Это не любовь. Определенно.       По крайней мере Кхао убеждает себя в этом, позволяя утыкаться в собственную шею и завороженно разглядывать чужие большие глаза.       Это одержимость.       По крайней мере Кхао может сдерживать себя такими оправданиями, позволяя умоляюще стонать себе на ухо и делать вид, что верит во весь тот бред, который ему расскажут утром. — Эй, Пи, — Кхао строго разворачивает старшего к себе и пытается сфокусировать чужой взгляд на себе. Получается ужасно, потому что Ферст смотрит куда угодно — даже на узор на футболке — но не на младшего, — хотя бы предупреждай, о’кей? — кладет ладони на горячие щеки и мотает головой бармену, отметая новый коктейль.       Ферсту невероятно жарко. Душно. И горячо. Он прижимается к чужой ладони и тихо мычит не в силах сопротивляться. Приоткрывает рот и проводит кончиком языка по подушечке большого пальца.       Кхао боится смотреть вниз. Но также не может что-то изменить прямо сейчас. Лишь проталкивает этот самый палец в приоткрытый рот. Влажно и невероятно мокро. Оттягивает нижнюю челюсть вниз, действует по наитию. Чувствует слюну на подушечках и фалангах. Ферст гортанно хнычет. — Блядский боже, — шипит младший, все так же смотря поверх Ферста. Потому что это выше его возможностей. Прижимает старшего к своему животу, грубо путая пальцы в волосах на чужом затылке. Юркие, но непослушные ладони Ферста скользят по бедрам вверх — к футболке в тщетной попытке ее задрать. Ферсту нужно уткнуться в сладко-пахнущую кожу Кхао прямо сейчас. — Блядь-блядь-блядь, — младший не любит ругаться в отличие от своего Пи. Пытается лишь контролировать всю ситуацию в целом.       Иногда он готов умолять Ферста на коленях сказать вслух то, о чем кричат глаза и тело. Буквально.       Ведь в чужих стонах на ухо он слышит свое имя и это блядски горячо. Особенно когда Ферст слегка хрипит. Особенно когда Ферст пьян.       Он пару раз подслушивал в душе и кусал собственную ладонь, силясь в самый последний момент уползти обратно в комнату. Ведь Ферст не бывает тихим, даже когда старается.       Младший поднимает чужую голову за подбородок и всматривается в глаза. Он видит там себя и нечто большее. То, что Ферст тщетно прячет. То, что заставляет его напиваться и стонать на ухо после. То, что делает его до невероятия желанным, но недоступным для Кхао. — Хочу к тебе, — произносит он путающимся языком и снова пытается уткнуться в своего Нонга. Такого необходимого прямо сейчас. Необходимого до громких стонов и охрипшего голоса. Необходимого до требовательных просьб «глубже» и «сильнее». И младший лишь предполагает очередную бессонную ночь в чужих объятиях.