***
Но ему не надо было специально стараться. Его хрупкое, ласковое счастье вернулось и нуждалось в Игоре как в основном источнике жизнедеятельности. Игорь взял несколько свободных дней на это первое время и с трудом выпускал Сашку из рук даже для проведения необходимых процедур по его восстановлению. И Саня цеплялся за него постоянно. Он много спал в первые сутки, и, как когда-то, невозможно было от него отойти или лечь по-другому — Саша хватался за обнимающую его руку и, не в силах разлепить веки, переплетал с Игорем пальцы, как можно крепче сжимая свою еще слабую ладонь. — Не уходи еще, полежи со мной… — тихо просил он Игоря, и куда же можно было от него деться? Поворачиваясь лицом, он обхватывал Тузова всеми конечностями, в точности как в детстве. Игорь переворачивался на спину, Сашке было удобно лежать на нем сверху, и Саня начинал засыпать снова, прижимаясь нежной щекой к груди. — Я так люблю тебя, Игорь. Так люблю! — Спи, мой золотой. Все уже хорошо, мальчик мой родной, все хорошо, — он перебирал Сашкины мягкие волосы и легонько гладил по спине, слушая ровное дыхание. Игорь старался тревожить его как можно меньше, он хотел бы совсем Сашу не трогать, но он не железный и сдерживаться до бесконечности в постоянном с ним контакте не мог. Он все равно запускал руки под теплую Сашкину пижаму и не в состоянии был прекратить настойчивых ласк. И Сашкино расслабленное тело начинало сладко напрягаться, оно отзывалось на прикосновения даже в этом полусне, устремляясь навстречу и позволяя потихоньку снять достигшее пика возбуждение. Он снова с ним, его нежный, чувствительный мальчик, и Тузов больше мысли не допустит о том, чтобы с ним расстаться. Как мог он вообще предполагать такое… Как мог он доверить Сашкину реабилитацию кому-то другому? Кто лучше него знал, как и чем можно Саню накормить, как заставить его глотать таблетки минералов и терпеть витаминные инъекции? Уже со второго дня Сашка стал пререкаться в его типичном стиле перед каждой простейшей процедурой, и это не могло не радовать Игоря: его вредный ребенок быстро шел на поправку. — Ты сказал, что не будет больно, а в прошлый раз ты обманул! — обиженно торговался Сашка, не желая поворачиваться нужным местом для очередного укола. — Я обманул?! — смеялся Игорь, держа шприц вне поля Сашкиного зрения. — Так не было же больно! — Было! Потом. Я просто терпел! Ну это ж витамины только, давай лучше таблетку. Или ладно, рыбу твою эту съесть могу, так и быть, только не надо укол, ну плиииз! — Давай, я пока посмотрю просто, что там болело у тебя, скажи, где, — переворачивал его Игорь, немного оттягивая резинку свободных спортивных брюк. — Так больно? — легонько хлопал Тузов по упругому бугорку Сашкиного миниатюрного зада. — Да, больно! Не надо, ну хватит мне уколов, ну правда! Что?! — возмущенно оглядывался Сашка, чувствуя, как Игорь уже придавливает тампоном место инъекции. — Так не честно! Ты сказал, что посмотришь! — Так я ж посмотрел! — Ты всегда меня дуришь! — в шутку надувался Сашка, соблюдая необходимый ритуал. Он прекрасно знал, что уколы закончатся только тогда, когда посчитает нужным Игорь, просто не хотел отказывать себе в удовольствии вдоволь перед ним повыпендриваться, наслаждаясь такой редкой возможностью. Игорь тоже любил эти ежедневные спектакли, тоже зная наперед, что в вопросах восстановления Сашкиного здоровья не уступит ни в одной мелочи. Все другие Сашины просьбы и капризы он теперь был готов исполнять круглосуточно. Снова, как в Сашином детстве, читать ему вслух французских классиков, изучать фотоальбомы картин известных художников или, валяясь вместе на диване гостиной, смотреть выбранные Сашкой фильмы — это ли не то самое тихое счастье, которого так не хватало с ним Игорю. Сашка будто проводил его по всем этапам истории их общения — от того самого кормления из собственной тарелки до обсуждения произведений столь любимого Сашкой Камю. Кроме того, Игорь чувствовал, что проживает в эти дни те самые моменты, которые так и остались с Сашкой непрожитыми. Когда так хотелось быть с ним рядом в его самые сложные годы, и разговаривать с ним, и понимать мотивацию его казавшихся необъяснимыми поступков. Очень многое ему Саша объяснил, очень много рассказал такого, чего не знал о нем Игорь. Он же действительно мучился так долго, его бедный ребенок, не находя себе места ни в одной нише из тех, что существовали вокруг. Он ненавидел этот спорт, которым упорно продолжал заниматься, лишь бы не находиться дома, в том самом семейном кругу, где всегда чувствовал себя чужим. И чтоб побольше пропускать школу, которую не переносил из-за отсутствия всякого для него смысла в соблюдении надуманных правил. Но других правил не было тогда для Сашки, и там не было других ниш, сколько ни метайся между разными городами той давно развалившейся страны. Его место было не там. Игорь это всегда знал, но мог ли он помочь ему тогда? Какая уже разница… Он просто сделает все, чтобы больше никогда не почувствовал себя брошенным этот издерганный ребенок. Чтобы никаких сомнений в Тузове у Саши никогда не возникало… — А почему ты больше не играешь на фортепиано? — спросил Сашка вечером, уже уложившись в постель и рассматривая расслабленную кисть Игоря, плавно поворачивая перед своим лицом их скрещенные пальцы. — Не знаю, — на секунду задумался Тузов. — Здесь этого не нужно. — Это хорошо. Ты всегда играл такую грустную музыку! Расскажи мне, как ты был маленьким. Я почти ничего об этом не знаю. Тебя мама учила музыке? Где-то в Сибири? — Да, я говорил тебе когда-то. В Бурятии, на Байкале. И музыке, и рисованию, и много чему еще. Но мой отец был священником, старообрядцем, и все это сильно не приветствовал, — спокойно рассказывал ему Игорь свою историю, которую Саша слушал, затаив дыхание, как страшную сказку. — Мама моя рано умерла, дома, под одни молитвы, от потери крови. Когда рожала восьмого ребенка. Я был вторым. — Я этого не знал! — порывисто обнял его Сашка, изо всех сил прижавшись щекой. — Ты тогда сразу же от них уехал? — Да, после похорон. — И больше никогда-никогда не возвращался? — с явной мстительностью в голосе уточнял Саша. — Никогда-никогда, — улыбнулся Игорь. Как легко с ним. Без всяких лишних подробностей Саня понимал главное, как всегда, сразу же выхватывая суть. — А почему она вышла за него замуж? — спросил Сашка после паузы, переварив полученную информацию. — Не знаю, — задумчиво сказал Тузов. — Сам всегда задавался вопросом. — А я знаю, — категорично заявил Сашка и поднял голову, чтобы смотреть в лицо. — Чтобы ты родился и все это увидел. И стал самым лучшим врачом. И потом… — перешел Сашка на таинственный тон, прищуривая глаза и растягивая рот в широкой улыбке. — Однажды… Что?! — вопросительно вскинул Саша свои тонкие брови. — Что?! — уже смеялся Игорь, как всегда поражаясь его логическим цепочкам. — Бинго! — сел Сашка в кровати и сделал руками жест фокусника. — Вы выиграли суперприз! Игорь притянул к себе этот свой суперприз, боясь повредить в порыве чувств Сашкины подвижные ребра. Да, это его мальчик! Способный самую сложную и печальную историю в секунду превратить в простую и логичную, а из самого незначительного пустяка раздуть вселенскую трагедию. Как мог Игорь думать о явлении Сашки в его жизни, как о каком-то наказании? Как о справедливо посланной божьей каре, если все наоборот, и Саня так просто это Игорю объяснил. Вопрос «за что» никогда не стоял перед Тузовым, всю жизнь ожидающим горькой за все расплаты. А теперь этот вопрос появился. За что такое счастье, Господи…***
Лео твердо решил уйти из этого сумасшедшего дома, как только профессор увез на своей машине практически бездыханного Алекса. Он решил уволиться и забрать отсюда Марту даже раньше, когда стало понятно, что с мальчиком случилось что-то серьезное и без официальных властей здесь будет не разобраться. Это Марта убедила его найти Тузова перед тем, как звонить в полицию. Она была согласна, что работать здесь дальше невозможно, но и не бросать же мальчишку в доме одного! Они договорились, что уйдут сразу же, как только эта ситуация разрешится. Приведя на следующий день виллу в порядок и выполнив все работы, предполагаемые их контрактом, Лео сел в столовой, чтобы написать официальную декларацию о досрочном разрыве договора, как и положено в таких случаях. Но не успел он оформить официальную вступительную часть, как машина срочной медицинской помощи въехала во двор в сопровождении знакомого авто Тузова. Вполне живого, но еще совершенно вялого Алекса снова расположили наверху, теперь уже в спальне профессора, и Тузов буквально сразу же спустился вниз. Он явно был настроен на разговор с Лео и Мартой. Тем лучше: Леон Бернон во всем своем виде сохранял холодное достоинство, не собираясь оставаться здесь больше ни дня. — Я хочу принести вам свои извинения, месье Бернон, если был с вами недостаточно сдержан, — вдруг начал Тузов официальным тоном. — Я обязан вам многим и не в первый раз. Вы хотели бы уволиться? — посмотрел он на лежащий перед Леоном лист бумаги. — Да, месье, с вашего позволения. Мы с женой хотели бы разорвать контракт досрочно, и, конечно, мы выполним все формальности. — У меня нет права вам препятствовать, — он перевел печальный взгляд на Марту, не произносившую ни слова. — Но мне очень нужна ваша помощь в ближайшие дни. Ведь в формальности входит возможность договориться о дополнительном времени работы после разрыва договора? До того, как я смогу найти альтернативный вариант? — Конечно, месье, можете на это рассчитывать, — тут же заявила Марта, не способная ни слова против этому Тузову сказать. Что оставалось Лео? Не начинать же здесь спорить с собственной женой! — Отлично, спасибо еще раз, — кивнул им явно успокоившийся Тузов. — Я хотел бы попросить у вас десять дней. И я готов заплатить вам за эти дни сумму, предусмотренную контрактом до конца года. — Ну что вы, месье, это неприемлемо! — справедливо возмутилась Марта. — До конца года еще пять месяцев! — Честно говоря, я не слишком ориентируюсь в том, что именно в таких случаях приемлемо, — смущенно и ласково улыбнутся ей Тузов. — Вы можете сами назвать нужную сумму. — Ничего сверх меры, месье. Все согласно официальным расчетам, — холодно сказал Лео. Не хватало еще, чтобы этот профессор начал их дополнительно подкупать. — Как вам будет угодно, — любезно согласился Тузов и сразу же перешел к конкретным указаниям. Их было великое множество, но ничего нереального. Свежие и качественные продукты с множеством ранее не используемых и приготовление всех блюд непосредственно перед их употреблением. Марте придется задерживаться до вечера. Ежедневная тщательная уборка, непрерывное проветривание, смена белья и прочие повседневные и понятные вещи. Требования придирчивого профессора они уже успели изучить. Лео с Мартой ждали главного: распоряжений насчет ухода за больным Алексом, пока Тузова не будет на вилле. — Этого не нужно. Это буду делать я лично. Сам, — безапелляционно заявил Тузов на осторожный вопрос Марты, и, действительно, от них не понадобилось ничего. Тузов перестал уезжать с виллы и все свое время посвящал Алексу. И в эти самые дни начало постепенно и полностью меняться мнение Лео о мрачном и надменном профессоре Тузове. Как тщательно изучал Тузов содержимое каждого блюда, которое лично носил наверх, пока Алекс еще не спускался. Все должно было быть разнообразно и эстетично, сырные и фруктовые тарелки нарезаны мелко и оформлены по всем стандартам, а горячие блюда должны были остыть предварительно до оптимальной температуры. Сам Тузов при этом вообще не обращал внимания на то, что и в каком виде съедает он лично, уступая настойчивости Марты, всегда за него переживающей. Как задумчиво улыбаясь, изобретал он способы спрятать от Алекса шприц, как тыльной стороной пальцев измерял температуру приготовленного для Алекса стакана с очередным полезным напитком, как тщательно выспрашивал состав приготовленных Мартой легких живописных десертов. Но самое поразительное наблюдалось в моменты, когда Алекс стал спускаться вниз, при этом продолжая буквально висеть на Тузове, не желая терять с ним контакт ни на секунду. И Тузов ни разу, ни на миг не скорчил свою дежурную кривую ухмылку в его сторону, он так бережно с Алексом обращался, с такой тревогой и нежностью воспринимал каждое его слово и желание… И тихая русская речь в исполнении Тузова, когда они о чем-то с Алексом шептались, перекатывалась мягко и спокойно и была так неожиданно приятна на слух. Лео и Марта сами застывали на долгое время, прислушиваясь, как Тузов вслух читает Алексу по-французски. Куда там было до его интонаций всем аудиокнигам! Этот завораживающий низкий голос гипнотизировал и увлекал любым сюжетом, и не удивительно, что Алекс слушал его, не шевелясь и, казалось, не дыша. Лео и Марта точно так же его слушали, хотя находили странным такое развлечение для современного молодого человека. А потом был тот вечер, который изменил мнение Лео обо всей ситуации принципиально. Встретившись в очередной раз взглядом с удивленно смотрящим на него Берноном, Тузов, собираясь уйти наверх, неожиданно предложил Лео задержаться сегодня. Чтобы позже, когда Алекс уже будет спать, посидеть вместе за бутылочкой коньяка, просто пообщаться как приятели, ведь столько времени они проводят рядом и никогда, ни разу друг с другом толком не говорили. Мог ли не согласиться Леон? Мог, конечно, это совсем не обязательно: вести приятельские беседы с временно нанявшим тебя доктором, но пообщаться теперь с Тузовым хотелось! А заодно утереть нос гордой Марте, считающей профессора своим чуть ли не другом. — Я знаю, как выглядит иногда со стороны моя история с этим мальчиком, Леон, — начал Тузов вскоре после начала их чинных посиделок на летней веранде. — И я никому ее не рассказывал. Но вам рассказать я бы хотел. Я очень ценю ваше отношение к Алексу и очень вам за него благодарен. К тому же я все еще надеюсь, это сможет изменить ваше мнение насчет досрочного разрыва контракта. Я убежден, что лучше вас с женой мне даже близко никого не найти. Хороший коньяк, месье Бернон. Видите, даже в этом вы незаменимы… И он рассказал Леону вещи, которые казались фантастическими. Он начал издалека, с истории его жизни в той далекой и непонятной стране, где, оказывается, близко дружил с родителями Алекса и познакомился с этим ребенком первым. Через десять дней после его зачатия… И как мало было шансов у Алекса выжить, и сцену его рождения описал профессионально и в деталях: у Лео волосы на голове шевелились от этих жутких подробностей, о которых Тузов говорил, как о своей рутинной работе. Он спокойно рассказывал о своей жизни с момента появления Алекса на свет божий, и Леон уже не знал, восхищаться ему или сочувствовать этому сильному человеку. Алекс, оказывается, изрядно крови попортил и ему, и собственной семье, хотя Тузов и отзывается о нем исключительно с нежностью и абсолютным обожанием, принимая как норму выходки, за которые некоторые любящие родители задали бы хорошую трепку. В чем можно доктора Тузова упрекнуть?.. Что однажды спас и теперь не может оставить этого своенравного, не совсем здорового, но такого любимого ребенка, который остался сиротой, потеряв родителей, и в одиночестве за считанные дни может скатиться к гибели? Этого Тузов не говорил, это Лео совсем недавно видел сам. Тузов ничего вообще не говорил о последнем периоде, который прошел на глазах у Леона с момента начала работы в этом доме. Но в свете услышанного совсем иначе выглядят теперь для Лео многие вещи! Что может сказать в итоге этого разговора Лео? Он ответил, что подумает. Хотя, конечно, уже был уверен, что останется. Тем более Марта от Тузова уходить не хотела с самого начала. А ведь его жена оказалась права, считая профессора достойным уважения человеком. И этот человек, безусловно, нуждается в их помощи, и, в конце концов, какие конкретные вещи их не устраивают? Все ведь обошлось. То-то Марта обрадуется, что Лео передумал. А может, такие вот посиделки с доктором Тузовым станут у них традицией… как хорошо было бы продолжить с ним неформальное общение. Прав был все-таки Алекс, и права Марта, это такой умный и интересный человек…***
День своего окончательного выздоровления Саша назначил сам. Иначе эта его болезнь, известная одному Тузову, длилась бы вечно. В первые дни после возвращения из этой жуткой клиники Саше действительно хотелось бы всю жизнь оставаться больным и слабым, чтобы Игорь вот так целыми днями им бы только и занимался, и не спускал бы с рук, и разговаривал бы с ним так много, и делал бы все эти замечательные вещи, как когда-то, много лет назад… Саша действительно плохо чувствовал себя в первое время. И совсем не хотелось вставать, и кружилась еще голова, и лишь уступая Игорю, он заставлял себя что-либо проглотить, чтобы поскорее снова закрыть глаза и замереть, и всем телом чувствовать его тепло, и больше ни о чем не думать. Игорь вернулся к нему, он рядом, и больше ничего не казалось важным. Но Игорь так хорошо его лечил, так тщательно и быстро его восстанавливал… Он знал про Сашу так много и так точно угадывал, от чего именно не отказался бы Саша в тот или иной момент, что не выздоравливать было невозможно: вкус к жизни возвращался к Саше с каждым днем все быстрее. И хотелось уже двигаться. Хотелось вернуться к тренировкам и снова почувствовать силу и энергию послушных мышц, и пробежаться по знакомой тропинке, и постоять на руках… И секса настоящего хотелось. Такого, который только с Игорем может быть. С его мгновенно воспламеняющимся желанием, требовательного, с криками, с его настоящей страстью. Саша прекрасно помнит, как это было! Только вот Тузов, похоже, подзабыл… Саша понимал, конечно, что Игорь стрессанул от этой ситуации с клиникой сильно. Просто критически. И что он теперь мысли не допускает о какой-либо в сторону Саши резкости или неосторожности. Да что там про какую-то требовательность говорить! Тузов даже все свое чувство юмора, похоже, растерял и всю свою здоровую иронию, что так всегда нравилась Саше. Игорь больше Саше бунтов не устраивает, но это же другая крайность! Конечно, у них была близость, не хватало еще вовсе от этого отказаться, а Тузов бы и на такое согласен был, Саша прекрасно это видел! Их интимное общение было, безусловно, прекрасным. Нежным, долгим и тщательным. Это было точно как в те последние два дня на Корсике, о которых так часто вспоминал Саша, когда Игорь мог часами спокойно наслаждаться изучением устройства Сашиного локтя или колена, постепенно возбуждаясь и плавно переходя к неспешному основному действию. Так это было два дня! А теперь Тузова, похоже, на этом замкнуло. И своим любимым вялым тисканьям он решил посвятить всю оставшуюся жизнь. Саша был терпелив. Он думал, ситуация изменится, когда Игорь вернется на работу и попадет в привычную обстановку с необходимостью снимать стресс после напряженного дня, но то ли работа Игоря больше не напрягала, то ли у него реально какой-то сдвиг в психике произошел, но в стиле их отношений ничего не поменялось! Игорь обращался с Сашей все так же ласково и заботливо и, похоже, готов был терпеть от него все что угодно, снова глядя как на неразумного ребенка. Саша снова застрял для него в этом образе, от которого недавно так старался избавиться! Тогда Саша перестарался, конечно, и пришлось теперь отыгрывать назад, но может, уже хватит?.. Хватит этой обреченной покорности во взгляде на милого мальчика и исполнения всех его желаний? Для разнообразия хорошо, но для Игоря совсем не характерно! Саша снова начал бегать по утрам кроссы, он начал много дома тренироваться, удивляя Лео обнаруженными спортивными талантами. Он должен вернуться в свою идеальную форму и снова перестать быть Сашенькой Давыдовым. Он должен напомнить кое о чем Игорю… И пока Саша с этим не разберется, он не в состоянии заниматься другими делами. Когда Игорь в первый раз после перерыва на Сашино излечение уехал в клинику, Саше было страшновато открывать свою электронную почту. Письма из университета висели немым непрочитанным укором. Что там, догадаться не сложно: пропущенные без всяких на то оснований экзамены и уведомление об отчислении?.. Но нет, как оказалось! Решившись все-таки прочитать эти грозные послания, Саша вдруг обнаружил удивительные вещи, просто сюр какой-то! Саша позвонил своей верной спутнице Бель, жалобным голоском уточнил все детали и выслушал такое искреннее сочувствие и пожелание скорейшего возвращения! Оказывается, в тот день, когда он пропустил макроэкономику, гастролируя в Каннских бутиках, его отсутствием на экзамене очень озаботился их серьезный профессор, всегда видевший в Алексе Дэвисе будущую звезду своего направления. И некоторые из присутствующих, включая всегда крутящуюся рядом с Алексом Бель, припомнили произошедший за день до этого инцидент с Крисом, когда Саша в истерике выбегал из университета у всех на глазах. Правильный и законопослушный профессор поднял на уши чуть ли не всю администрацию уважаемого учебного заведения. Свидетелей происшествия стали таскать в высокие кабинеты, и все они как один слово в слово подтвердили содержание воплей Алекса, явно подвергшегося харассменту со стороны Криса Робера, вышедшего вслед за ним. Понятно, что такой страшный проступок никто из студентов престижного европейского университета покрывать не будет. И то, что Алекса после этого никто больше не видел, усиливало беспокойство руководства за столь оберегаемую репутацию учебного заведения. Они провели целое внутреннее расследование и об этом, собственно, сообщали в своих электронных письмах. Алексу Дэвису выражалось искреннее сожаление о произошедшем и предлагалась любая квалифицированная помощь, от консультаций психологов до юридического сопровождения его иска, если он посчитает нужным его выставлять. Его также убеждали не замалчивать проблему и сообщить о своем самочувствии. Естественно, ни в каких исках ни университет, ни Алекс заинтересованы не были. И Алекс ответил, наконец, на их настойчивые послания. Да, инцидент имел место и, действительно, нанес Алексу психологическую травму с последующей глубокой депрессией. Он даже попал в клинику «Санта Мария» через несколько дней, это легко проверить! Сейчас он находится на реабилитации и, к сожалению, приехать пока не может. И главное — он не хотел бы огласки и полицейских разбирательств, он просто просит перенести ему срок сдачи экзаменов, ведь это возможно, его оплата за семестр внесена в полном объеме. Криса выперли по-тихому в течение нескольких дней, несмотря на первоначальные угрозы его состоятельных родителей во всем официально разобраться — это рассказала по телефону Бель. Вникнув в имеющиеся факты, папочка Робер справедливо рассудил, что просто уйти из университета — наилучший исход всего дела. Тем более Крис ни от чего не отпирался. Его вообще с тех пор почти никто не видел. Где он теперь и что с ним — Саше абсолютно безразлично. И да, сейчас Саша не в состоянии думать об экзаменах, он сдаст их позже, когда закончит главное. И к биржам вернется потом, и к проекту, все равно уже время упущено, этот день ничего не решит. Этот день наступает сегодня. Завтра Игорю не нужно в клинику, он будет настроен как следует поваляться с Сашей в кровати, снова доводя его до тихого бешенства своими долгими приставаниями? Не сегодня, уважаемый доктор. И даже не завтра утром. Ваш пациент здоров, вы прекрасно справились, и пора бы сдать в архив эту устаревшую историю болезни. — Я сегодня буду спать у себя, хорошо? — невинно спросил Саша, заканчивая ужин. — Хочу за компом посидеть, чтоб не мешать тебе. — Конечно, Саня, какие вопросы? Что у тебя по университету, ты связывался с ними? — Да, все нормально. Экзамены перенесли, хочу сегодня поучиться немного, — поддерживал Саша тон тихой семейной идиллии, сам просто закипая от этого безоговорочного согласия Тузова на любые его действия. Видно же, что Игорю идея не понравилась, но слова против не сказал! Ничего, пусть отдохнет после рабочей недели, пусть поворочается ночью и поднакопит сил. Они ему понадобятся. Саша знал, что Игорь с утра встанет рано, не имея привычки валяться в кровати в одиночестве. И Саша не пропустил момент, когда, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить всю ночь просидевшего за компьютером крестничка, Тузов выйдет, наконец, в холл, намереваясь спуститься вниз. Саша открыл свою дверь вовремя: Игорь еще не успел уйти на лестницу, оглянулся, и их глаза встретились. — Привет, — серьезно сказал ему Сашка, стоя в проеме двери в свою спальню в одних свободных спортивных брюках. — Можно тебя на минутку? — и, не дожидаясь реакции, ушел вглубь своих апартаментов. — Ты что-то хочешь, Саня? — нерешительно вошел за ним Игорь, но в комнате Сашу не обнаружил. — Да. Зайди сюда, пожалуйста! — послышалось из ванной уверенное указание. Саша стоял посреди своей просторной ванной комнаты вполоборота к остановившемуся в дверях Тузову и смотрел прямо ему в лицо, положив руки на спущенный гораздо ниже талии пояс спортивных брюк. Очевидно, что надеты они были на голое тело и открывали четкие валики косых мышц Сашиного нежного живота, устремляющихся вниз, туда, где заканчивалась эта тонкая полоска темных волосков, идущая от его втянутого аккуратного пупка. Да-да, Игорь, не надо себе сопротивляться, не смотреть туда ты все равно не сможешь… — Я хочу в душ, Игорь. С тобой, — спокойно произнес Саша и, опустив взгляд, не спеша потянул шнурок спортивных брюк, развязав их одним движением. Ткань соскользнула мгновенно по его стройным смуглым ногам, и, медленно через нее переступив, Саша повернулся спиной, направившись за стеклянную перегородку. Его обнаженный вид со спины во весь рост Игорь мог спокойно выдержать совсем недолго, даже если бы Саша был в белье. Саша открыл горячую воду и оглянулся. Тузов лишь на секунду перевел глаза на полку над Сашиной раковиной, где лежал новый тюбик водостойкого лубриканта, и последующие свои действия больше не контролировал, сбрасывая на пол одежду по пути к этому непреодолимо влекущему организму. Уже за стеклянной дверью зайдя Сашке за спину, он обхватил его спереди, сразу прижавшись, но Сашка, замерев лишь на мгновенье, вдруг каким-то змеиным, волнообразным движением оттолкнул спиной его грудь, быстро подался вперед и уперся руками в стену. Игорь непроизвольно перехватил его за талию и, глядя на это напряженное, играющее под струями воды мышцами тело, просто задыхался, не зная, где взять хотя бы несколько минут на его подготовку. Сашкина однозначная поза ни вариантов, ни времени ему не оставляла. — Я хочу сразу, Игорь. Я хочу, чтобы было больно. Ну! — скомандовал Сашка, нетерпеливо толкнувшись, и Игорь резко, с грубым шлепком по мокрой гладкой коже опустил ладонь на его призывно прогибающуюся спину, чтобы, скользнув вниз, вцепиться, наконец, в эти узкие подвздошные косточки. Не в силах больше хоть как-то сдерживаться, Игорь вошел в него одним длинным движением, туго, с болью и усилием, но сразу до конца. На несколько мгновений остановившись, чтобы дать закричавшему Сашке хоть немного адаптироваться, он старался начать двигаться ограниченно, но Саша снова вариантов не оставил. Прочно и устойчиво упираясь руками и ногами в гладкий мрамор своей душевой, Саша в каждом встречном движении стремился почувствовать максимум их совместных возможностей, получая острое наслаждение от резкой первоначальной боли. Его тело вовсе не было покорным, оно явно мерялось силой и, казалось, бросало вызов, вздувая на упирающихся в стену руках четкий рисунок упругих вен, лишь ускоряя ритм и до какого-то последнего предела накаляя и без того нестерпимую, бешеную страсть этого стремительного и никак уже не управляемого действия. Игорь краем сознания отмечал, что от основного процесса его не отвлекает даже необходимость подстраиваться под Сашкин рост. Ему было удобно, ему было идеально по высоте и по углу наклона, он вообще ни о чем не думал больше, просто полностью себя отпустив, и уже не слышал ни Сашкиного, ни собственного дикого крика во время взрывных финальных ощущений. Саша начал выпрямляться, плавно с него соскальзывая и сходя с мраморного возвышения на полу. Игорь быстро развернул Сашку к себе лицом, схватил и стянул на затылке его мокрые волосы. Прямое предназначение этой странной ступеньки на полу Сашиной душевой кабины для Тузова прояснилось только сейчас. А ведь проектировалось это и строилось задолго до начала их близких отношений. Очевидно ведь, что в то время, когда Игорь еще отчаянно боролся с собой, всеми силами пытаясь подавить свое влечение к Сашке, это малолетнее чудовище возводило в своей душевой специальную конструкцию, измеряя линейкой нужный перепад высоты! И ведь до миллиметра все рассчитал! Ну и как можно бороться с ним? Как можно любить его по-человечески?! Сашка все еще не мог отдышаться и хватал ртом стекающие с лица Игоря капли, как всегда, глядя прямо в глаза и часто моргая, чтобы сбросить воду со своих по-детски слипшихся треугольниками ресниц. С ним нельзя бороться. Он все равно непобедим. Игорь жадно целовал его яркий открытый рот, все так же держа Сашину голову сзади за волосы и второй рукой закрывая кран. Сашка был уже абсолютно безволен и расслаблен, лежа под Игорем на спине на своей широкой кровати. Он был уже полностью разогрет, растянут и податлив, с тихим стоном принимая на всю глубину вторую порцию столь недостающих ему ярких ощущений. Он снова максимально подстраивался и стремился навстречу, снова полностью открывался и доверял, позволял как угодно ласкать себя и стимулировать, достигая одновременной с Игорем разрядки. Это было то, о чем так истосковалось Сашино совершенное тело: его откровенное желание, и его сила, и его над Сашей власть… Невольно слушая доносившиеся все утро сверху звуки, Лео привычно переглядывался с Мартой, пожимая плечами и снова начиная беспокоиться за Алекса. Но сам Алекс неожиданно скоро спустился к завтраку в абсолютно нормальном, вполне довольном виде, и лишь непривычный легкий румянец на смуглых скулах выдавал в нем недавние бурные переживания. Он залпом выпил стакан своего апельсинового сока, над которым обычно сидит все утро, и попросил Марту налить еще, с аппетитом набросившись на приготовленную ветчину. Он не разговаривал, как обычно, и постоянно следил за лестницей на второй этаж. Когда спустился Тузов, Лео с Мартой поняли, что их участие в традиционном завтраке сегодня лишнее. Эти двое смотрели только друг на друга, с какой-то невиданной ранее ухмылкой и настороженностью в одинаково прищуренных глазах, не произносили ни слова и ни на что, кроме еды, не отвлекались. Лео сделал своей жене знак, и они тихо удалились, так и не обратив на себя внимания обычно подчеркнуто любезных хозяев. — Я хотел узнать одну вещь, — сказал, наконец, Игорь, первым нарушив их выжидательное молчание. — Любую, — с готовностью ответил Сашка, дерзко глядя в глаза. — Что это было тогда, после ресторана? Ты отравился эскарго? Или все-таки что-то другое? — Другое, — спокойно ответил Сашка, отхлебнув из стакана сок. — Виски. — Что? — ошарашенно поднял Игорь брови. — Зачем?! — Ну ты же пьешь зачем-то по любому поводу. А у меня какие варианты? — спокойно объяснял Сашка. — Я давно не пробовал. Вдруг бы помогло? — И что, не пошло? — драматично посочувствовал Сашке Тузов. — Ты видел. Ты рад? — Я рад, что это не эскарго, — хищно и ласково улыбался ему Игорь. — И можно повторить. — «Ле Шантеклер»? — удивленно поднял Сашка брови. — Ну не обязательно. Ракушки не только там подают, — успокоил Сашку Игорь и после паузы добавил: — И туалеты, я думаю, есть поинтереснее. — Какой же ты гад, Тузов! — вздохнул Сашка и, сдаваясь, первым убрал с лица язвительное выражение. — Люблю тебя. Саша много раз повторит это ему в тот же вечер и на следующий день, возвращая его себе окончательно, не позволив отвлечься ни на минуту в эти выходные, проведенные в почти непрерывном угаре его бешеной страсти, которая, как оказалось, только и ждала, чтобы вырваться на волю! Игорь тоже запомнит этот день. В той Сашкиной душевой, куда Тузов с тех пор сам его периодически заталкивал, пришло ясное понимание начала нового этапа их отношений, к которому Игорь не так давно уже был готов. И стала абсолютно ясна бесполезность всякого сопротивления своему окончательному на Саше сексуальному помешательству. И сразу стало легче. И как будто второе дыхание открылось, не ограниченное больше никакими муками совести. Больше не нужно было прикрываться и оправдываться какими-то отцовскими чувствами, не нужно постоянно контролировать себя и сдерживаться, боясь навредить слабому ребенку своими внезапными порывами и чрезмерными интимными запросами. Нет ничего чрезмерного и ничего невозможного для этого организма. Это сильное, выносливое и гибкое тело не просто выдерживает любые объемы и сексуальные нагрузки — оно просит продолжения и больше от себя не отпускает. Игорь больше и не сопротивляется. Патология эта все равно неизлечима, он достаточно глубоко изучил вопрос. Он будет с ней жить и ею наслаждаться, ну а почему нет? Сам ли Саша сделал этот выбор или Игорь его к этому подтолкнул — какая уже разница, если выбор сделан. И есть ощущение какого-то качественного скачка в их отношениях, да и в жизни в целом. И это волнующее понимание, что все только для него начинается, и внезапно обнаруженный в себе интерес к неизведанным ранее жизненным удовольствиям…