На память

Изящная серёжка, продетая в мочку уха, тихо звенит, когда её обладатель медленно приподнимает подбородок. Неровная чёлка чуть колышется из-за движения, приоткрывая правый глаз. Светлая радужка глаз опасно блестит в полутьме комнаты. — Дуэль? — Эйс свысока взирает на свою собеседницу. — Верно, — Достоевская опирается на стол, по привычке покусывая кончики бледных пальцев. — Конечно, ты желаешь переманить меня к себе. Но даже так, прежде всего тебе нужно вытянуть из меня все сведения, касающиеся моей организации. Мужчина щурится, с подозрением глядя на русскую. Изящная рука в белой перчатке невольно касается подбородка, легко поглаживая кожу. Мысленно Эйс соглашается с девушкой, но глаза всё так же недоверчиво следят за чужими движениями. Между тем, Феодора отрывает руку от бледных губ и невесомо касается подушечками пальцев немного потёртой «рубашки» карты, лежащей наверху аккуратно сложенной колоды, которой они совсем недавно играли в покер. — Почему бы нам не сыграть? — голос Достоевской тих, но всё равно эхом разлетается по комнате. — Всё просто: если победа будет за тобой, то я примкну в твоему отряду. Если же нет, то я спокойно уйду отсюда. Эйс слабо покусывает губы, с лёгким негодованием поражаясь, что девушка не так глупа, как можно предположить по её безразличию в глазах. Но тут же на бледном лице растягивается ухмылка. — Хорошо. Но позволь мне выбрать игру. Колода оказывается в ладонях мужчины, и он по-профессиональному быстро начинает её тасовать. Ухмылка на лице сменяется на вежливую полуулыбку, спокойный голос перекрывается лишь тихим шуршанием карт: — Мы по очереди будем вытаскивать по одной карте из колоды. После этого другой должен угадать, будет ли следующая карта больше или меньше этой. Если он угадал верно, то может взять ещё одну карту. Если же нет, наступает очередь другого. Когда колода закончится, побеждает тот, кто больше раз угадал. Поправив колоду, Эйс бесшумно кладёт её на столешницу. Кончик пальца аккуратно поддевает верхнюю карту, и мужчина, перевернув, кладёт её рядом с колодой. Этой картой оказывается пиковая девятка. Феодора, без возражений приняв поставленные условия, тут же втягивается в игру: — Карты в колоде имеют достоинство от одного до тринадцати, — тихо, но вслух размышляет она, привычно покусывая кончики пальцев. — Значит, высока вероятность того, что выпадет меньшая карта. Меньше! — уверенно бросает она. Кажущиеся ещё темнее в полумраке аметистовые глаза сталкиваются со светло-лиловыми. Эйс вежливо приподнимает уголки губ, аккуратно переворачивая следующую карту — червовую четвёрку. — Верно! — в голосе звучит лёгкая радость, насмешливо поощряющая за верную догадку. — Какая следующая карта? — Меньше, — Достоевская не медлит с ответом, незаинтересованно следя за игрой. Эйс переворачивает карту, задумчиво разглядывая трефовую тройку. — Неплохо, — тихо бормочет он, но без вежливой похвалы в голосе, а глаза становятся ещё ýже. Но мужчина тут же успокаивает себя, и на его лице снова расплывается ухмылка. Всё же русской пока везло, но и он далеко не промах! Он легко может вычислить, какие карты остались в колоде. Как только эта русская ошибётся, он тут же наверстает упущенное! Да вот только девушка не ошибалась. Из её рта вырываются лишь короткие фразы, резкие, будто выносящие смертный приговор. За фразой следует тихий шорох при переворачивании карты, — всегда верной! — и как только рубашка касается глянцевой поверхности предыдущей, Достоевская, лишь быстро пройдясь взглядом по достоинству, тут же выдает новый «приговор». Колода постепенно редеет, а ухмылка с лица Эйса постепенно исчезает. Взгляд с ужасом бегает по комнате, пока не смевшие трястись руки переворачивают карту за картой. Элегантный костюм вмиг становится каким-то неудобным, и мужчина невольно ведёт плечами. От виска тянется тоненькая дорожка пота. И вот последняя карта переворачивается, и Эйс в шоке замирает. — О, неужели всё? — кажется, девушка лишь сейчас замечает, что колода подошла к концу. — Занятно вышло. Аметистовые глаза насмешливо сверкают, а на лице их обладательницы виднеется подобие улыбки. Это скорее даже не улыбка, а насмешка над собеседником, когда Феодора наблюдает за таким весёлым — для неё — выражением лица напротив. Эйс же радости не разделяет. Стиснув зубы в яростном оскале, он вылетает из-за стола и тут же практически мгновенно оказывается около передатчика на стене. Палец, обтянутый белоснежной тканью, до предела вжимает кнопку в прибор. — Все сюда, живо! — громко рявкает Эйс, не сдерживая злости. — Хватит! Порубите эту чёртову суку! Но машина остается безмолвной, ещё сильнее раздражая мужчину. — Это бесполезно, — Достоевская медленно поднимается со стула и так же неторопливо выплывает из-за стола. — Дверь тоже не открыть, — спокойно добавляет она, наблюдая за Эйсом, который, не добившись успеха с передатчиком, стремительно бросается к двери и пытается её открыть, пихая маленький ключ в замочную скважину. — Из-за того, что я не ожидала похищения, пришлось немного подождать, — тихо продолжает объяснять девушка. — Но сейчас мои товарищи полностью захватили контроль. Всё же именно мы, крысы, правим под землёй. Эйс пялится на русскую. Губы, дрогнув, растягиваются в нервной улыбке. Ещё одна капелька пота стекает по бледному виску. — Так… — голос мужчины немного подрагивает, а во рту сухо, — вот эта вся дуэль, да и всё остальное… лишь чтобы потянуть время? — Верно. И что дальше? Если ты отдашь мне ключ от своего хранилища, то я всё же… Но тут Достоевскую прерывает тихий смешок, который через мгновение переходит уже в полноценный громкий смех. — Лгунья! — громко кричит Эйс. На бледном лице расплывается хищная ухмылка. Поражённая, Достоевская невольно замирает, широко распахнув глаза. А Эйс продолжает, но чуть тише: — Это место находится не под землёй! Мы на базе, о которой не знает никто, даже сам босс. И это — корабль, дрейфующий в открытом море! — мужчина продолжает ухмыляться, насмехаясь над шокированной девушкой. — Он был создан специально для борьбы с эсперами, и захватить его просто невозможно! Тем более ты говорила, что твоя способность позволяет управлять разумом и пространством, — на этих словах Достоевская хмурится, буравя взглядом мужчину. Так их тогда подслушивали… — Благодаря своей способности, ты можешь «запереть» сознание противника в своей голове. Мы сейчас находимся не в реальности, а всего лишь в мире твоего воображения. Поэтому ты так легко и выиграла в карты. — Почему ты так решил? — спокойно спрашивает русская, никак не комментируя другие слова. Эйс, презрительно хмыкнув, с насмешкой отвечает: — Связь не работает, запертая дверь и… — светлые глаза сверкают превосходством, — часы. Их стрелки не сдвинулись ни на миллиметр с того момента, как я вошёл в комнату. Не недооценивай меня, глупая крыса! — шипит Эйс, переставая ухмыляться. — Ого, я не ожидала ничего меньшего от главаря Портовой Мафии. Да вот только… — теперь улыбается уже Достоевская, — что ты будешь с этим делать? Да, мы в мире моего воображения. А наши тела в реальности проваляются без сознания, пока не умрут от истощения. Я готова к такому, — девушка слабо машет своим худым запястьем. — А ты? Твои люди без ключа не смогут тебе помочь. Эйс щурится, сверкнув глазами, но потом снова ухмыляется. — Скажи, Достоевская, раз уж у тебя такая способность, почему ты не воспользовалась ею при похищении? Феодора удивлённо приподнимает тонкие брови. — Для твоей поимки я нанял лучшего в стране профессионала. Он не приступает к работе, пока полностью не изучит свою цель любыми методами. И он узнал, как выбраться из твоей способности. Поэтому, — Эйс тихо хмыкает, еле заметно пожав плечами, — ты ей и не воспользовалась, — Достоевская молчит, спокойно смотря на мужчину. — Я был рождён королём, тем, кто может овладеть любой информацией! А ты сама выбрала свою погибель, отказав мне. Что ж, я покажу тебе способ выбраться из этого мира, — рука в перчатке хватает тонкий стержень настольной лампы. — Ещё увидимся! Точнее, это я увижу твоё умирающее тело, — бросив девушке ещё одну насмешливую умылку, Эйс разворачивается, аккуратно распутывая провод от лампы. Рука в перчатке уже тянется к розетке, но тут мужчина замирает. Достоевская, наблюдавшая за ним, в лёгком недоумении приподнимает брови. Эйс, тихо хмыкнув, выпрямляется и ставит лампу обратно на стол. — Хотя знаешь… — он разворачивается на небольших каблуках. Взгляды снова сходятся. На бледном лице мужчины играет лёгкая, но вызывающая какое-то мерзкое, заставляющее свести лопатки чувство улыбка. — Я не против дать тебе ещё один шанс. Феодора удивлённо приподнимает брови. Эйс, улыбнувшись, неожиданно оказывается около неё, его напряжённое дыхание долетает до её бледного лица лёгким дуновением. — Всё же смерть такой прекрасной девушки меня огорчает, — сладостно шепчет мужчина, пропуская между пальцами гладкую тёмную прядь, отливающую в бледном свете цветом индиго. Но русская резко отшатывается, делая пару шагов назад, и прядь скользит между тонкой тканью перчаток, на что Эйс хищно растягивает губы, сверкая глазами. Неожиданно он резко и сильно толкает девушку в грудь. Та отлетает к стене, по пути болезненно задевая ногой стул, который, закачавшись, с глухим стуком валится на пол. Стена оказывается ближе, чем можно было подумать, и от удара из лёгких резко выходит весь воздух, а Достоевская медленно сползает по стене вниз. Плащ с громким шорохом, больше не цепляясь за узкие плечи, невнятным комом падает на холодный пол. Но Эйс не даёт ей полностью осесть, мигом оказываясь рядом, одной рукой вжимая плечо в твёрдую поверхность, а другой притягивая за подбородок, заставляя заглянуть в глаза. Хватка пальцев сильная и цепкая, что совсем не соответствует выражению его лица, которое светится какой-то лёгкой жалостью. — Ты ведь красивая девушка. Своей внешностью, присущей северным странам, так не похожа на наших, так надоевших мне красавиц, — Эйс стягивает неизменную тёплую меховую шапку с головы девушки, бросая её вниз, к плащу. Наклонившись, оказывается прямо около её уха, прерывистым дыханием сбивая тонкие тёмные пряди, тихо шепча в него, заставляя мелкие мурашки пробежаться по спине. — Так зачем тебе всё это? Зачем заниматься этими нудными интригами? Присоединяйся ко мне. Обещаю, в твоей жизни не будет никаких забот. Всё, что я от тебя прошу, — это быть покорной. Знаешь, ты ведь на самом деле довольно милая, — Эйс пренебрежительно приподнимает уголки губ, невесомо пройдясь кончиками пальцев по её скуле. — Я уверен, ошейник на твоей тонкой шейке был бы тебе к лицу. А взамен ты станешь моей девочкой номер один. Эйс отстраняется от уха девушки, снова заглядывая в её до сих пор ничего не выражающие глаза. Неужели он ошибся, и эта русская на самом деле не настолько умна, раз уж всё ещё не поняла, что он имеет в виду? Мужчина мерзко улыбается. Стоит ей показать, что он «подарит» своей «девочке номер один». Рука больше не сжимает плечо. Другая всё еще на подбородке, но теперь просто придерживает его, не давая опустить голову. Большой палец оглаживает кожу, прикасается к нижней губе. Шершавая ткань неприятно проезжается по ранкам на покусанных губах. Неожиданно нога в выглаженных брюках с тихим шуршанием касается её бедра, слабо трясь. Эйс с ухмылкой вглядывается в чужое лицо, надеясь увидеть на нём смущение, недоумение или хотя бы страх. Но аметистовые глаза такие же тёмные, притягивающие в свою неизвестную глубину, а выражение лица неизменно спокойное. И это бесит. Бесит до тихого скрипа зубов. Эйс тихо цокает. У неё что, вообще нет инстинкта самосохранения?! Сначала отказала ему, даже пригрозила убить! Его, Эйса, главаря Портовой Мафии! А сейчас продолжает смотреть так же невозмутимо, будто это происходит не с ней! Что же она за человек такой? — Ну, что скажешь? — опасно тянет Эйс, снова раздражаясь. Пусть только попробует не принять его поистине милосердного предложения! Но к его полнейшему раздражению, девушка не кидается ему под ноги в тот же момент, умоляя взять ее к себе, а лишь слабо пожимает плечами. — Зачем? Ты ведь все равно умрёшь… — Это я-то умру?! В Эйсе полыхает злость, заставляя подчиниться этой буре эмоций. Голос срывается до хрипящего крика. Эта мерзкая девчонка совсем страх потеряла! — Я тебе покажу, как мне перечить! — яростно шипит мужчина, и тут же довольно увесистый кулак прилетает по щеке девушки, больно впечатывая затылок в стену. На тонких губах чувствуется сладковато-солоноватый привкус крови. Достоевская, сильно приложившись головой о стену, медленно сползает вниз. Внезапно новый удар прилетает ей в живот, отбивая органы, от чего она тихо хрипит и валится вперёд, но упасть на колени ей не позволяют. Ладонь мафиози оказывается теперь на шее, безжалостно сминая воротник, сдавливая горло и перекрывая кислород. Феодора сдавленно дышит, слабо цепляясь пальцами за чужое запястье, царапая кожу покусанными ногтями. Длинная чёлка неаккуратным ореолом разметалась по лицу, противно лезет в приоткрытый рот и слезящиеся глаза. Вид перед глазами резко мутнеет и расплывается. Причёска Эйса тоже немного сбилась. Пару секунд яростным взглядом понаблюдав за задыхающейся девушкой, он, сделав пару тяжёлых вдохов-выдохов, пытаясь успокоиться, свободной рукой слегка приглаживает светлые пряди. — Ты же не глупая, зачем же так мне досаждаешь? Понимаешь же, что меня это выводит из себя. Эйс вглядывается в лицо русской, перекосившееся от нехватки воздуха, пытаясь отыскать в глазах хоть капельку страха. Капельку хоть чего-то. Но хоть и изо рта вырывается тяжёлое дыхание, а глаза сильно мутнеют, и взгляд утрачивает пронзительность и четкость, выражение лица всё такое же спокойное. Мужчина тихо цокает. Как же бесит. Но он больше не кричит, лишь сильнее сжимает пальцы, с явно недоброй улыбкой наблюдая, как потемневшие глаза закатываются, а пальцы, царапающие руку, мелко подрагивают. Но добиться какой-то эмоциональной реакции от девушки не получается, поэтому Эйс разжимает хватку, но пальцы с шеи так и не убирает. Достоевская, получив возможность сделать глоток воздуха, невольно громко вдыхает и сразу закашливается. Глаза больно слезятся, зрение мутнеет. Сильно кружится голова, и ноги подкашиваются. Но рука, всё ещё лежащая на шее, не позволяет рухнуть на пол. Феодора, продолжая тихо кашлять, с хрипом вдыхая воздух, смотрит на Эйса. Мужчина растягивает рот в довольной ухмылке, наблюдая за подрагивающими узкими плечами и приоткрытыми бледными губами, которые жадно хватают воздух, кровоподтёком на нижней. Но тонкие брови сводятся к переносице, а на лбу пролегает мелкая морщинка, когда они случайно сталкиваются взглядом, и Эйс поспешно отводит глаза. Эти тёмные дыры пугают своей безучастностью. Будто душа находится не здесь. Воистину, глаза демона. — Какая жалость, — Эйс, тряхнув головой, отгоняя лишние мысли, неприятно тянет гласные. — На твой коже появятся такие некрасивые синяки. Ошейник бы их прекрасно скрыл, верно? — Пальцы на шее слабо поглаживают покрасневшие отметины, которые скоро начнут синеть, вырисовывая форму ладони с длинными пальцами. Но в голосе ни капли сочувствия. Конечно, ведь именно он поставил эти синяки, которые так приторно угождают гордыни. — Думаешь, никто не имеет права прикасаться к демону? Тогда что же это? Почему я так легко смог тебе навредить? Или ты никакой не демон, а обычная девчонка? Пальцы снова сжимают шею, надавливают на недавние синяки. Но Достоевская даже не морщится. Тёмные глаза притягивают к себе взгляд, завораживая и одновременно пугая. Эйс кривит рот в изломленной ухмылке. Большой палец больно давит на подбородок, заставляя повернуть голову, мужчина разглядывает лицо девушку, поворачивая его то одним боком, то другим. — Знаешь, мне даже интересно, насколько сильно я смогу навредить демону. Эйс достаёт из-за пояса нож. Его лезвие ярко блестит в тёплом свете настольной лампы. Мужчина, бросив на него короткий взгляд, медленно приставляет его к лицу девушки. Кончик ножа неспешно кружит в опасной близости от кожи, рисуя в воздухе невидимые тонкие узоры. Достоевская даже не глядит в его сторону, продолжая смотреть вперёд. Эйс тихо цыкает, сверкая глазами, резко останавливаясь, давит лезвием на щёку. На коже стремительно расцветает тонкая вертикальная красная полоса, такая яркая на мертвенно-бледной коже, сравнимая яркостью лишь со слегка припухшей разбитой нижней губой. Порез покалывает мелкими иголочками, отрезвляя помутневшее сознание, но Феодора внешне остаётся равнодушной. Но даже так Эйс удовлетворённо улыбается. Нож перелетает немного ниже и ближе к носу и оставляет новый красный порез. Потом лезвие касается шеи, немного выше пальцев, своей хваткой всё ещё удерживающих девушку от падения. Теперь полоса уже горизонтальная и длиннее, глубже. Тоненькая полосочка крови катится от неё, растекаясь красноватым пятном по белой ткани. Эйс от неожиданности огорчённо цокает. Увы, перчатки безнадёжно испорчены. Но глаза тут же загораются лёгкой искрой, и мужчина, наклоняя голову, неожиданно касается губами бледной шеи, оставляя сухой поцелуй, а после слизывая дорожку крови. Но даже это не вызывает никакой реакции у русской. Эйс рычит в её шею, понимая, что снова начинает раздражаться. — Неужели тебе не нравится, малышка? Эйс всем телом наваливается на Достоевскую, прижимая ее к стене. Теперь она уже не сможет упасть от слабости в ногах, но мафиози все равно не убирает руку с шеи. Понимание того, что он с лёгкостью может прикончить ту, что хотела убить его, приятно ласкает душу и позволяет ощутить явное превосходство над девушкой. Эйс снова давит на синяки, намеренно задевая большим пальцем царапину на шее. Шершавая ткань получает новое красноватое пятно, от соприкосновения ранку жжёт. Мужчина, заметив сморщившийся на мгновение нос, ухмыляется и снова оказывается около уха и, не удержавшись, прикусывает кончик. Феодора, от неожиданности мелко вздрогнув, слегка прищуривает глаза, услышав такое обращение, но отвечает: — Похоть — удел грешников. Эйс на такое заявление невольно замирает, удивлённо вглядываясь в чужое лицо. Но в следующее мгновение комната наполняется глухим, с легкими истерическими нотками смехом. — Удел грешников?! — слова прерываются тихими смешками. — Да ведь все люди грешны! — Эйс весело смотрит в серьёзное лицо, откровенно насмехаясь. — Верно. Мужчина даже перестаёт смеяться от такого тона, не терпящего сомнений. Она что, серьёзно? — То есть ты, по твоим словам, тоже грешна? — Эйс криво ухмыляется. — И в чём же тут смысл? — Да, лишь только потому, что я живу, я грешник. Но в отличие от необразованных людей, многие грехи мне чужды, а все остальные, совершенные мной, я в полной мере осознаю. К тому же я немного искупаю свою вину перед Господом, освобождая эту землю от людей, чьё греховное существование оскверняет её… — Многие грехи тебе чужды? Эйс, пропустив мимо ушей весь этот, по его мнению, бред, с насмешкой смотрит на девушку: она выглядит немного удивлённой, приподнимая брови, изумляясь тому, что ее слова поставили под сомнение. — Что ж, давай проверим, насколько чужды тебе грехи, — мафиози тихо рычит, с ухмылкой вглядываясь в аметистовые глаза. — Например, похоть. Мужчина больше не наваливается на девушку, и его рука больше не лежит на её шее. Пока Достоевская, неожиданно получив свободу, пытается устоять на ногах, Эйс хватает её за воротник, сильно сжимая ткань в руке, и тащит её к столу, где они совсем недавно играли в карты. Ноги девушки заплетаются, спотыкаются друг о друга, она практически падает, но Эйс крепко, не давая упасть, держит ее за воротник, который теперь давит на заднюю часть шеи, ткань тихо скрипит от натяжения. Приблизившись к столу, Эйс, меняя их местами, пихает к нему девушку и бросает её на столешницу. Затылок больно ударяется о доски, а ноги — о край стола, и Достоевская слабо морщится. Волосы рваным ореолом разлетаются по столу. Мафиози, с ухмылкой быстро глянув на общий, такой приятный вид и бросив нож, до этого так и остававшийся в свободной руке, на стол, к разлетевшимся картам, складывает руки — теперь уже обе — на шею, сдавливая. Феодора начинает задыхаться намного быстрее и сильнее, чем у стены. Веки подрагивают, прикрывая закатывающиеся глаза. Они уже практически ничего не видят, лишь могут различить бледное пятно, которое периодически двоится, из светлых волос мужчины и тёмный фон потолка. Эйс нависает сверху, от чего сережка качается в ухе и слабо звенит, вдавливая её ноги в край стола, с садисткой ухмылкой наблюдая за тем, как она задыхается, вглядываясь в лицо. Русская складывает немного дрожащие руки на широкую спину, до побеления и так бледных костяшек сжимая пиджак, нещадно комкая ткань. Эйс тихо цыкает, разжимая руки. Достоевская тихо кашляет, пытаясь восстановить дыхание, прикрывая ладонями рот. Зрение так и не возвращается к нормальному, перед глазами до сих пор плывут мутные пятна. — Я не разрешал прикасаться ко мне, — рычит Эйс и резко тянет её руки на себя. Сжимая одной рукой оба тонких запястья, он крепко прижимает их столу. На пару секунд задумавшись, Эйс всё же тянется свободной рукой к брюкам. Ему несложно держать руки русской обездвиженными, когда она не может нормально сопротивляться, все ещё пытаясь отдышаться, но хочет, чтобы обе руки были свободны. Громко звенит блестящая пряжка, и мужчина вытаскивает ремень из крепкой кожи. Ненадолго отпуская запястья, он тут же крепко стягивает их ремнём, когда Феодора пытается убрать руки. — Так-то лучше, — Эйс довольно улыбается, глядя на девушку. Она ожидаемо распластывается на столе, грудь едва заметно вздымается, запястья сжимает ремень, а сама девушка немного морщится от того, что жёсткая кожа слишком сильно впивается в руки. Мужчина невольно быстро проходится кончиком языка по вмиг высохшим губам. Эта девчонка выглядит такой… покорной. И он нисколько не солгал, говоря, что она очень красива и что он дал бы ей всё. Такая красавица заслуживает быть его девочкой номер один. Но — да как так?! — глаза всё ещё такие же бездушные. Они вообще настоящие или просто стекляшки? Настоящие, ведь только настоящие могут так отражать тёмную душу, но мёртвые. — Ну, что ощущаешь? — Эйс, наклоняясь, снова шепчет ей в ухо. — Каково это, когда ты такая беспомощная перед возбуждённым мужчиной, а? Я почти вижу, как твою шею оплетает невидимый ошейник. Не проще ли заменить его на настоящий? Чувствуешь это сексуальное напряжение? — Нет, я ничего не ощущаю, — Достоевская отвечает так спокойно, что Эйс на секунду сомневается и допускает даже такой вариант, что ей правда чужды многие грехи. — И я не чувствую себя беспомощной. Ведь я всё ещё могу убить тебя… — Заткнись! Звонкая пощёчина прилетает на её щёку. На коже тут же расцветает красная отметина. Эйс рычит, то сжимая, то разжимая пальцы. Хватит с ней болтать! Всё, что он получает от этих разговоров, это раздражение. Пора перейти к тому, что сможет принести ему наслаждение… Прикрыв веки от пощёчины, Достоевская не успевает заметить, когда её снова хватают за воротник и притягивают для грубого поцелуя. Эйс впивается в губы девушки, слизывая кровь с разбитой нижней губы. Остервенело кусает, тревожа старые ранки, заставляя их окраситься кровью ещё больше. Слизывая всю кровь широкими влажными мазками, Эйс пробирается языком в рот девушки, легко касаясь кончиком чувствительного верхнего нёба. Феодора громко дышит, ёрзая на столешнице. От глубокого поцелуя она задыхается, лежать на твёрдой поверхности очень неудобно. Эйс разрывает поцелуй лишь когда сам чувствует нехватку кислорода. Губы русской припухшие, краснеют и блестят от слюны. Мафиози лишь коротко этому улыбается, переключаясь на шею. Он кусает прямо около синяка, сначала лишь легко прикусывает кожу, а после мокро целует. Но потом рядом он резко кусает прямо до крови. Достоевская рефлекторно дёргается и рвано выдыхает, слабо морщась от саднящего укуса. Эйс только ухмыляется на это почти незаметное движение и продолжает покрывать шею большими засосами и укусами, когда руками быстро расправляется с рубашкой. Когда верхняя одежда расстёгнута до конца, Эйс открывается от шеи, на которой около синяков, в которых чётко виднеются следы от пальцев, красуется множество меток, наливающихся кровью. Мужчина довольно хмыкает, разглядывая девичье тело. И наконец-то решает стянуть перчатки. Они, скомканные — всё равно уже испорчены, — летят к ножу. Достоевская бледная. Кожа практически белоснежная, каким-то образом сохраняющая холодной оттенок при тёплом свете настольной лампы. На фоне бледной кожи волосы и глаза кажутся практически чёрными, а следы на шее ярко горят. Эйс улыбается. Хочется оставить след на каждом миллиметре этой мраморной кожи. Достоевская худая. Чётко просматриваются рёбра и ключицы. Эйс завороженно водит кончиками пальцев по ключицам, надавливая на кость. Русская резко вздрагивает: у Эйса просто ледяные пальцы, которые очень ярко контрастируют с её обжигающе горячей кожей. У неё самой конечности часто бывают холодными, но вот кожа на груди при любых обстоятельствах тёплая. Эйс прикасается к ключицам губами и снова кусает. Так ярко выраженные, что кусать их одно удовольствие. Руки между тем тянутся к груди. На девушке простой белый бюстгальтер, и мафиози, тихо хмыкая в её шею, просто тянет его вверх, даже не пытаясь расстегнуть. Ладонь тут же больно сжимает грудь, на что Феодора слабо морщится, обрывая вдох. Эйс, оторвавшись от ключиц, теперь переходит к груди. У Достоевской не самая большая грудь, но другой размер смотрелся бы неестественно и до отвращения пошло. А так её грудь сочетается с худобой, создавая единую эстетичную картину. Она совсем не похожа на японских девушек с их губками «бантиком» и округлыми формами. Эта девушка похожа на нимфу самой тёмной глубины реки с бледной кожей, на которую за всю жизнь не упало ни одного солнечного луча, тонкими пальцами и бездонной темнотой в глазах. Эйс перекатывает между пальцами розовые бусины сосков, пока что покусывая лишь кожу рядом. Но потом губы касаются одного из сосков и резко прикусывают кончик между зубами. Феодора, резко дёргаясь, дугой выгибая спину, громко втягивает в нос воздух. Мужчина, оставляя рот на соске, ухмыляется, рукой мучая другой сосок. Эйс мог бы делать это бесконечно, покрывая метками всё тело, но член в брюках уже полутвёрдый, что побуждает ускориться. Поэтому мафиози отрывается от её груди и, бросив быстрый взгляд на метки на теле, резко стягивает с неё белые брюки вместе с бельём, неаккуратно сбрасывая их на пол. Теперь на русской лишь расстёгнутая, нещадно скомканная рубашка, и появляется возможность рассмотреть всё тело полностью. Ноги достаточно худые, но стройные и не лишены приятных глазу плавных изгибов. Узкие бёдра с чётко очерченными тазовыми косточками. На теле ни одного лишнего волоска, лишь треугольник из короткого ёжика жёстких волос на лобке. — Я был прав, ты просто прекрасна, — шепчет Эйс, бросая девушке одобряющую улыбку. Но та молчит, безучастно смотря в потолок. На это мужчина лишь коротко вздыхает. Пожалуй, он уже привык к её безразличию, но он обязательно добьётся какого-либо изменения! И он даже знает, как… Достоевская удивлённо выдыхает, когда её ноги неожиданно широко раздвигают. Эйс лишь коротко ухмыляется: — Посмотрим же, насколько тебе чужда похоть. Рука медленно идёт от живота к лобку, легко касаясь кожи, заставляя Феодору покрыться мелкими мурашками от холода чужой кожи и легкости прикосновений. Пальцы оглаживают лобок, прохаживаясь по тёмным волоскам, и ладонь оказывается между её ног, легко касаясь горячей чувствительной кожи на внутренней стороне бедра, на что Достоевская резко вздрагивает, слабо дёргая ногами в инстинктивной попытке их сомкнуть. Эйс, следя за реакцией девушки, переходит к вагине. Пальцы проходятся по половым губам, раздвигая их, указательный безошибочно находит клитор, тут же легко на него надавливая. От этого Достоевская крупко вздрагивает и старается сжать ноги вместе, но туловище мафиози не даёт это сделать. Эйс довольно ухмыляется. Указательный палец, то ускоряясь, то замедляя темп, круговыми движениями ласкает набухающий клитор, а другая рука снова прикасается к соскам, царапая короткими ногтями. Девушка от каждого движения вздрагивает и громко прерывисто дышит, ладони сжимаются в кулаки, а ноги мелко дрожат. Холодная ладонь мужчины касается тонкой шеи, проезжаясь шершавыми подушечками по каждому укусу. — Ты ведь понимаешь, что это не прикроет ни один воротник, — тихо шепчет он, сильно надавливая на каждый след, вырывая тихий вздох, от которого горло трепещет под пальцами. — Не будешь ли ты гореть от стыда, показываясь на людях, которые будут показывать на тебя пальцами и между собой называть шлюхой? И ты всё ещё отказываешься от ошейника? Мужчина, не получив ответа, пару минут наблюдая за медленно краснеющими бледными щеками, убирает палец от клитора, но тут же заменяет его большим, надавливая на покрасневший бугорок. Средний палец полминуты ласкает вход и, наконец, проталкивается внутрь. Девушка уже мокрая: палец исчезает в горячем влагалище с тихим хлюпом. Эйс лишь удивлённо приподнимает тонкие брови, ощущая, что палец вошёл достаточно легко. Пару секунд он, задумавшись, молчит, не двигая рукой, но потом громко смеётся: — И ты говоришь, что тебе чужды грехи? Да ты ведь не девственница! Разве лишь только этот факт уже не говорит о том, что ты грешна, как остальные люди? Не получив ответа, Эйс продолжает медленно двигать пальцами, при этом тихо бормоча: — Я думал, я первый, кто осмелился прикоснуться к «демону», но нет. И всё же… она обычная девчонка. И не такая уж она «неприкосновенная». Те, кто называют её демоном, просто не пытались попробовать… Средний палец, немного изгибаясь, легко поглаживает горячие скользкие стенки. Эйс толкает его то вперёд, то назад, не убирая большого пальца с клитора. Густая белёсая капля медленно скатывается по фаланге, вход уже поблёскивает на слабом свету. Комната наполнилась тихими хлюпами и вздохами вперемешку с тихим постаныванием. Достоевская, прикрыв веки, откидывает голову назад. Из приоткрытого рта вырывается громкое дыхание. Эйс, усмехнувшись на реакцию девушки, неожиданно хватает её за подбородок и нависает сверху. Русская приоткрывает глаза. — И ты говоришь, что тебе чужды грехи. Но что это? Откуда эта похоть? Разве это не грех? — Эйс вопросительно приподнимает бровь. — Ты такая отзывчивая, уже вся течёшь от моих ласк. Горишь от желания ощутить внутри мой член? Достоевская, полностью открыв глаза, лишь лениво пожимает плечами. — Нет. Всё это просто естественная реакция тела. Но я не испытываю от этого какого-то удовольствия… — Ах, не испытываешь? — шипит Эйс, резко вынимая палец из влагалища и быстро отдёргивая руку, будто получив ожог. Да как она смеет? Она обязана благодарить его, что он соизволил подарить ей наслаждение! — Естественная реакция тела? Да ты сама-то хоть понимаешь, насколько жалко звучат твои слова? — Эйс, сверкнув глазами, рычит, крепко сжимая чужой подбородок. — Что ж, если ты не испытываешь наслаждения, то я не буду пытаться дарить его тебе и позабочусь о своём удовольствии, используя тебя как шлюху. Мафиози резко выпрямляется. Серёжка тихо снова звенит. Ладони тянутся к брюкам, и пальцы быстро справляются с ширинкой. Эйс немного стягивает брюки с бельём вниз и невольно облегчённо выдыхает, когда на возбуждённую плоть больше ничего не давит. Он пару раз проходится пальцами по всей длине большого члена, надавливая на венки и размазывая по красной головке предэякулят. Бросив на девушку злой взгляд, Эйс, придерживая член рукой и шире раздвинув чужие ноги, приставляет головку к дырке. Достоевская инстинктивно отстраняется назад, но мужчина, крепко держа её за бедро, толкается внутрь, сразу входя до конца. Девушка тихо шипит от боли, запрокидывая голову назад, когда член резко растягивает тугие стенки. Но Эйс, не дав ей привыкнуть, лишь на секунду замирая, ощущая такое приятное давление на член, тут же немного выходит и резко толкается назад. Крепко, до синяков на коже, схватив русскую за талию, мужчина натягивает её на себя, сильно толкаясь навстречу. Наклонившись, снова оставляет болезненные укусы на бледной коже. От каждого резкого движения серёжка в ухе быстро качалась, тихим звоном разлетаясь по комнате. Феодора громко дышит, иногда шипя от резкой боли. В комнате резко стало жарко и душно, каждый новый толчок не даёт вдохнуть полной грудью, обрывая на вдохе. Она снова задыхается. Ладони сжимаются в кулаки до канавок от ногтей. Все тело будто током прошивает, когда член проезжается по заветной точке внутри неё, но боль от распирающего члена сильнее и легко перекрывает практически незаметные вспышки удовольствия. Оторвавшись от кожи, Эйс откидывается назад, так глубоко входя, что его бёдра с тихим шлепком сталкивались с ягодицами девушки. С разгорячённым телом и покрасневшими щеками, он рвано дышит, каждый вздох совпадает с новым толчком. Взгляд невольно возвращается к лицу девушки: нижняя губа немного закушена, на щеках лёгких румянец. Глаза, остававшиеся раскрытыми, немного мутнеют, но так и остаются бездушными. Эйс на мгновение вздрагивает. Всё же эта русская пугает. Но мужчина тут же откидывает голову назад, прикрыв глаза и отгоняя лишние мысли, чувствуя, как тугой узел внизу живота завязывается всё сильнее и сильнее, приближая к разрядке. Толкнувшись ещё пару раз, Эйс резко выходит и, пару раз пройдясь пальцами по стволу, кончает девушке на живот. Горячая сперма липкой дорожкой ложится на бледную кожу, но Достоевская не обращает на это внимания, тихо выдохнув и крупно вздрогнув, растекается по столешнице. Эйс, за пару минут выровняв дыхание, немного отходит от стола, позволяя ей свести дрожащие ноги, натягивает штаны с бельём и быстро поправляет немного сбившуюся одежду и волосы. Перчатки он решил не надевать. Бросив на русскую равнодушный взгляд, снимает с её рук ремень – на запястьях остаются красные следы и даже ссадины. Достоевская медленно кладёт затёкшие, слегка подрагивающие руки на грудь, растирая запястья. — Как я понимаю, твой ответ снова «нет», верно? — равнодушно бросает Эйс, застёгивая ремень и отойдя от стола. — Верно, — неожиданно чётко, даже не задыхаясь, отвечает Феодора. — Ты всё равно умрёшь. Если же раньше Эйс бы на такие слова разозлился, то сейчас просто качает головой. — Те, кто называют тебя демоном, глубоко заблуждаются. Ты просто чокнутая, которая живёт по каким-то глупым принципам и не видит выгоды в других возможностях. И твои глаза… Бррр… Жуткие. У тебя явно какие-то проблемы с психикой. И хотя ты и достаточно горячая, — Эйс проходится мимо Достоевской к лампе, — мне такие не нужны. Да и покорной ты быть не собираешься. Феодора, бросив на него спокойный взгляд, с тихим шипением сползает со стола на холодный пол – поверхность приятно холодит разгорячённую кожу. Аметистовые глаза прикованы к мафиози, который останавливается около лампы и тянется к розетке. На лице снова появляется привычная, с лёгким презрением улыбка. — Что ж, прощай. Жаль, что ты отказалась. Ты не хуже здешних шлюх. Но мне надоело тебя переубеждать, хотя я и не жалею о потраченном времени. Немного грустно, что это произошло лишь в твоей голове. Я бы не отказался попробовать тебя в реальности. Но не волнуйся, это станет моим любимым воспоминанием, — Эйс похотливо ухмыляется. — Ты, решив бросить вызов мне, проиграла, Достоевская. Я с удовольствием посмотрю на твой труп. Эйс вытягивает лампу из розетки, и комната погружается во тьму, в которой горели тёмные глаза Достоевской. Она внимательно наблюдает за действиями мужчины, пока он, крутя провод от лампы в разные стороны, наконец его не отрывает. Мафиози бросает лампу, и она глухо ударяется о пол и откатывается под стол. Эйс, прищуривая глаза в темноте, берет ближайший стул и ставит его на стол, после покачивает его, проверяя, надёжно ли он стоит. Эйс, взяв вырванный шнур в одну руку, залезает на стол, а потом на стул. Над столом как раз проходит балка, к которой он и принимается привязывать провод. Он гибкий, и завязывать из него крепкие узлы достаточно тяжело, но Эйс, сдувая с лица мокрые от пота волосы, удачно привязывает его. С петлёй посложнее, но через пару минут он осиливает и это. Проверив, работает ли петля как нужно и выдержит ли вся конструкция его вес, Эйс осторожно залезает на стул, который тут же слабо закачался. Но мужчина лишь игнорирует это, спокойно продевая шею в петлю. Стул падает на пол с оглушительным грохотом, чуть не разлетевшись на куски. Серёжка тут же сильно качается, тихо звеня. Тело закачалось в петле, пару мгновений дёргаясь в конвульсиях. Достоевская лишь спокойно наблюдает за дрыгающимися конечностями. Лишь когда мертвец перестает качаться, а его руки и ноги уже более-менее не дрожат, Феодора неожиданно резко вскакивает с пола, несмотря на боль, невидимым пятном растекающуюся внизу, и принимается одеваться. Первым делом она поправляет бюстгальтер, который всё это время неприятно давил на кожу — над грудью остается красноватый след. Следом брюки с трусиками, которые она не побрезговала поднять с пола. Перед тем, как застегнуть рубашку, девушка пару секунд задумчиво рассматривает комнату, щуря глаза в попытке рассмотреть интерьер. Взгляд натыкается на комок, состоящий из перчаток, белеющий в темноте. Взяв их со стола, не испытывая угрызения совести, она быстро стирает ими сперму с живота и потом бросает назад на стол. Небольшие каблуки её обуви тихо стучат по полу, когда она подходит к валяющемуся у стены плащу и шапки на нем. Подняв шапку, Феодора пальцами расчесывает белый мех, и, поправив растрепавшиеся пряди, надевает ушанку на голову. Следом на плечи ложится плащ, на котором она рукой тут же разглаживает складки и немного отряхивает от пыли. На многочисленные мелкие ранки на теле она не обращает никакого внимания, скрывая многие из них под одеждой, лишь поправляя воротник, прикоснувшись в царапинам на лице и к шее, спереди на которой почти не осталось чистой кожи. Достоевская, развернувшись на каблуках, неспешно подходит к столу. Остановившись перед столом, она спокойно проходится взглядом по телу висельника. Горящие в темноте аметистовые глаза натыкаются на светлые, остекленевшие, больше не горящие живым блеском. — Ты всё же умер, — тихо бросает она, будто разговаривая со спящим, которого боялась разбудить. Пару мгновений вглядываясь в мёртвые глаза, Достоевская после чуть опускает голову. — Пусть твоя душа, теперь свободная от гнёта грехов, обретёт покой.