Зеркала-озера

Ветер в городе ощущается совсем не так, как в лесу, рядом со школой. Он не такой холодный, не такой беспощадный, и воздух как будто даже теплее. Трудно сказать почему, но все дело, пожалуй, в выхлопных газах, все дело в тепловых станциях, в электричестве — да и банально в том, что школа в другой части страны находится. Где — непонятно, но точно неблизко. Рядом с родным городом Алёны нет никаких густых лесов, а жаль. Она за четыре года обучения в ведьминской школе так привыкла к высоким деревьям, небольшим ручьям и даже болотам, что летом ей всего этого вечно не хватает. После окончания школы тоже будет не хватать. Машины сигналят, когда она перебегает дорогу, несмотря на то, что никакого пешеходного перехода нет. Она руку поднимает, то ли извиняясь, то ли просто показывая, что стоит притормозить. Наушники, вываливающиеся из кармана куртки, запихивает обратно и волосы за уши заправляет. Лета улыбается с коротким смешком и протягивает одну из чашек кофе. — А ты любишь нарушать правила, как я смотрю, — говорит она и делает глоток из своей чашки. — На самом деле нет, — звучит как оправдание. Алёна приподнимает чашку с кофе в воздухе. — Спасибо, кстати. — Пустяки. Надеюсь, у тебя нет аллергии на лактозу и ты не начнешь задыхаться. — Никакой аллергии. — Надо же. Мне сегодня дважды везет. Алёна улыбается совсем как-то глупо, взглядом с ней пересекается, а потом ладонью указывает на дорогу перед ними. — Идем? — Идем. Про кофе, который она буквально сжимает в руке, чтобы не уронить, вспоминает только сейчас. Крышку снимает и нюхает, что не ускользает от пристального взгляда Леты. От ее взгляда вообще ускользнуть невозможно (не то чтобы ей сейчас хотелось куда-то ускользать), Алёна обратно крышку надевает и зачем-то комментирует: — Просто понюхала. — Я вижу. Она будто специально ждет, когда Алёна сделает первый глоток, а потом пожимает плечами и продолжает расслабленно и совершенно непринужденно: — Тебе не обязательно оправдывать каждое свое движение, ты же в курсе? — и когда Алёна кивает, улыбается и добавляет: — Просто напоминаю. Как-то странно вообще получилось, что они сегодня здесь. Гуляют по улицам города, мимо проезжают машины, куда-то спешат мамы с непослушными детьми, школьники сбиваются в кучи и громко смеются, а какой-то дедушка — чем-то похожий на одного из пневых дедов, которых можно часто в лесу встретить, — несет нагруженную продуктами сумку из магазина. Парадокс в том, что они вдвоем со стороны абсолютно вписываются в эту обыденную картину. Никак не выделяются и не привлекают к себе внимание. Алёна почему-то ловит себя на мысли, что даже Димка, с ее розовыми волосами и смуглой кожей, была бы более ярким пятном во всей этой серой окружающей обстановке, чем они с Летой. Это одновременно и дико, и естественно. Она совсем не думала, что они вот так скоро встретятся, когда вечером пятницы написала то первое сообщение. Она даже — если уж совсем честно — не могла быть уверена, что на ее сообщение Лета вообще ответит. У такой, как Лета, должно быть, всегда целая куча непрочитанных сообщений. За ее внимание, пожалуй, целая баталия может развернуться. И не то чтобы Алёна скучнее других; просто ей совсем не хочется быть одной из многих друзей-знакомых. И напрашиваться, и требовать к себе внимания тоже нет никакого желания. Но вот они здесь — идут по тротуару, а кофе в бумажном стакане (который, кстати, совсем не из бумаги; Марта на эту тему может многочасовые лекции читать) кажется самым вкусным из всех возможных. — Что это? — спрашивает Алёна, когда делает очередной глоток. — У тебя, — отзывается Лета и указательный палец от своей чашки отстраняет, несмотря на то, что все так же держит ее, — латте, а у меня американо. Если не нравится, можем поменяться. — Нет, что ты. Я просто так спросила. Вкусно, правда. Лета губы облизывает и снова улыбается. Есть в ее поведении что-то кошачье; но в этот раз Алёна замечает несколько колец у нее на пальцах и темно-вишневые короткие ногти. Все такое до ужаса гармоничное, что лучшего сочетания и придумать нельзя. — А какой твой любимый? — Что? — сначала теряется она, а потом кивает и усмехается коротко: — А, ты про кофе. Не знаю, я любой могу пить. Растворимый тоже пойдет. — Значит, любимого нет. — Ну значит да. Лета смотрит на нее, делает глоток, а потом, когда они проходят мимо очередной мусорки, отправляет стакан в ведро. — Марта, кстати, говорит, что так кончают все одноразовые стаканчики, а перерабатывать их почти невозможно из-за того, что это не бумага. Там внутри пластик, — поясняет Алёна и лишь потом пьет. — Твоя подружка? Алёна останавливает на ней непонимающий взгляд. — Марта, — поясняет Лета. — Нет, моя тетя. Погоди, что ты имеешь в виду, когда говоришь «подружка»? — То самое. — То есть… — Девушка. Любовный интерес. Дама. Хоть невеста — называй, как тебе удобнее. И все это она говорит с такой легкостью, что Алёна просто не знает, как вообще правильно реагировать. То ли оборачиваться, чтобы убедиться, что их никто не слушает, то ли просто и дальше вести диалог так, словно она только что не сказала ничего такого. Все же выбрать правильную тактику поведения совсем не получается, потому что Алёна перестает пить, даже шаг замедляет, кажется, и смотрит четко на Лету. Вариант не самый лучший, но она об этом даже не думает. — Как ты поняла? — Что именно? А Лета ведет себя так легко, то ли насмешливо, то ли серьезно — так, что и не поймешь. И от этого Алёна снова теряться начинает, просто понять пытается, шутка ли это или нет. — То, что мне нравятся девушки. Уже хорошо. Она уже может это спокойно сказать, идя по улицам своего города и не оборачиваясь. Можно считать достижением дня. Алёна пытается угадать хоть какой-то оттенок реакции, распознать по мимике или поведению. Лета только оценивает ее с головы до ног, снова взглядом к ее лицу возвращается. — Догадалась, — и снова эта улыбка. На мгновение Алёна задерживает дыхание, как будто берет тайм-аут, а потом — толком даже ничего не обдумав — она снова такая же, как и всегда. И дышать как будто становится легче. — Да ладно тебе, — усмехается Лета; и в усмешке этой, несмотря на то, что Алёна действительно ждет и ищет, нет ни жестокости, ни презрения, ни какой-либо другой едкой эмоции. — Расслабься, я же просто сказала. А вот ты на вопрос не ответила. — На какой вопрос? — Есть ли у тебя подружка? И это настолько ребяческая попытка выяснить, это настолько откровенное заигрывание, что Алёна просто не может сдержать улыбки. — Ты не спрашивала. — Разве? Ну вот теперь спрашиваю. Алёна улыбается, смотрит на нее — и понимает, что их встреча точно была не зря. Отводить от нее взгляд совсем не хочется, Лета руки в задние карманы джинсов засовывает и все еще ждет ответ. — Это важно? — Не знаю. Важно? Алёна плечами пожимает и практически прячется за чашкой кофе. Делает несколько глотков, допивает уже. — Нет, — говорит тихо, но Лета точно ее слышит. И то ли кажется, то ли у нее и правда в глазах какой-то блеск, а улыбка чуть шире. — Какая разница? — Просто, — отзывается Лета. У нее взгляд все тот же кошачий, хотя накрашена она сегодня точно совсем по-другому. И вряд ли она провела несколько часов, чтобы тени лежали так ровно и эффектно; Алёна пустую чашку в руке сжимает, ловит себя на том, что говорить про отношения, про все это — нет совершенно никакого желания, но Лета тему эту совершенно не развивает. Лета говорит: — Хочешь мороженое? Кивает в сторону киоска, стоящего в нескольких метрах от них. — Не знаю даже. — Я точно хочу, пойдем. Лета за руку ее цепляет, просто за рукав, не за ладонь даже, и за собой тянет. Совершенно дурацкая улыбка прилипает к лицу. Алёна как-то упускает тот момент, когда Лета протягивает ей стаканчик с каким-то цветным щербетом и пластиковую ложечку («Снова пластик, Алёна!» — звучит отчетливыми интонациями в голове голос Марты; беззаботность Леты в плане экологии ей бы точно не понравилась). — Если не понравится, просто выкинешь, — говорит Лета, когда они отходят от киоска, а она сама разворачивает обычное эскимо на палочке. Есть мороженое ранней весной кажется чем-то непривычным и странным, но Алёна лишь произносит: — Спасибо. Добавляет: — Я люблю мороженое, — и пытается найти ближайшее мусорное ведро, чтобы избавиться от чашки из-под кофе. — Вот я и знаю о тебе немного больше, — задорно произносит Лета. А я о тебе ничего, думает Алёна, но не произносит это вслух. Она все же выбрасывает чашку, и они идут в сторону какого-то полупустого парка. Молчание, повисшее на несколько минут, давить начинает. С едва знакомыми людьми молчать всегда непросто, и этот день совсем не исключение из правила. Но до самого парка Лета не заводит никакую другую тему, словно ждет, что Алёна что-то скажет, но она лишь ковыряет ложечкой свой щербет, изредка поглядывает на нее. В парке ветра совершенно нет, а солнце как будто чуть ярче светить начинает. Хочется уже настоящего тепла, хочется сбросить все эти слои одежды и ходить по улице в джинсах и футболке — но до этого еще месяца три, а то и четыре. — Помнишь, мы говорили с тобой про Волкодав? — вдруг спрашивает Лета, когда они поворачивают налево и идут по вымощенной дорожке между голыми деревьями, которую язык не повернется назвать тропинкой. — Помню. — Она в итоге так ничего про мои тесты и не сказала. Я могу оказаться ужасно опасной для общества и вообще неконтролируемой, но она не станет это оглашать. — А у тебя есть причина быть неконтролируемой? — Нет, конечно. Но я уверена, что она вообще не смотрит на все эти тесты. Тупо складирует их куда-то в ящик. Более того — ей как будто самой неинтересно разбираться со всей этой ерундой с агрессией. Думаешь, это сугубо ее желание — проверять меня, а потом и всю школу? Алёна взгляд на нее переводит. — Не знаю. Чуть погодя: — Я как-то вообще об этом не думаю. Мне просто хочется спокойно доучиться, получить квалификацию, а дальше… Дальше я еще не думала, чем буду заниматься. — Мне кажется, — продолжает Лета, полностью игнорируя ее слова, — что тут все дело в директрисе, а то и вообще в Высшем. Это у них какой-то пунктик на том, что разнополые студенты должны дружить и чуть ли не в зад друг друга целовать. — Не знаю, — честно признается Алёна. — Но все тесты проводит она, да и директриса ведет себя так, будто она вынуждена все это делать. — Конечно вынуждена, — соглашается Лета. — Мы же все должны дружить, а тут целая драка. И есть в ее словах что-то такое. То ли презрительное, то ли едкое. Алёна вдруг замечает это и пытается разобрать, что это за эмоция. В любом случае, легкая улыбка с лица Леты куда-то исчезает, она смотрит куда-то в сторону, будто вообще не здесь находится, а погружается куда-то глубоко в себя. В голове крутятся вопросы, которые никак облечь в слова не получается. Алёна бы и спросила, если бы знала, что вообще собирается спрашивать, но Лета поворачивает голову в ее сторону, уголками губ несколько нервно дергает. — Ладно, — говорит, — это неважно. У тебя как дела? Мне показалось, что ты не в восторге вообще от тестирования. Не самая удачная смена темы, вот уж точно. Алёна ложечкой перемешивает слегка подтаявший щербет, нижнюю губу покусывает, будто обдумывая, стоит ли вообще говорить что-то девушке, с которой она знакома всего-то несколько дней, о которой совершенно ничего не знает. Но то ли открываться незнакомцам проще, то ли она просто до конца не обдумывает то, что говорит, потому что Алёна все же открывает рот. Потом жалеть будет. Или не будет. — Я от психологов не в восторге, скажем так. Хотя Волкодав мне тоже не особо нравится. Не знаю, может, дело в том, что она одна из них, а может, это просто какое-то внутреннее предчувствие. — Если это было бы внутреннее предчувствие, ты не говорила бы «может быть». Они взглядами пересекаются, и до Алёны только сейчас доходит эта простая истина, когда Лета обличает ее в слова. Когда говорит: — Ты же ведьма. Ты поймешь, когда дело в шестом чувстве. Лета палочку от эскимо кидает в пустое металлическое мусорное ведро. Кусок деревяшки бьется о стенки, приземляется на дно с характерным звуком. — Точно, — несколько задумчиво отзывается Алёна, звучит как эхо в этом самом ведре, продолжает помешивать мороженое в стаканчике. И добавляет: — Скорее всего, все дело в том, что я просто не перевариваю все эти копания в собственных мозгах. — Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Лета вполне серьезно, а потом смеется коротко. — Прости, — говорит, — звучу сейчас как одна из них. Алёна улыбается; а мысли в голове не останавливаются, мысли несутся с бешеной скоростью. Лета сама не понимает, что только что подкинула ей кучу всего для размышления и самокопания. Рефлексия, привет. Кажется, выходные будут долгими, а мыслей будет дикое множество. И все благодаря одной лишь брошенной фразе. — Но я серьезно, — произносит Лета. — Если вдруг захочешь это с кем-то обсудить, я рядом. Алёна кивает в знак благодарности; и думает, что даже сама с собой это предпочла бы не обсуждать, чтобы лишний раз не заниматься рефлексией и всем вот этим дерьмом, от которого невыносимо трудно избавиться. Но уже поздно. Механизм вновь запустился. Фиг знает, надолго ли или нет на этот раз.