ничего святого.

      крейг ненавидит эту церковь.       крейг ненавидит своего набожного отца, строго настрого воспитывающего такера как благочестивого и чистого парня. крейг просто на дух не переваривает молиться перед каждым приёмом пищи, перед сном, а самое главное, вместо обычных подростковых дел — отбывать службу в церкви после школы, делать все, что ему скажет пастор, чтобы когда-нибудь достичь такого же духовного равновесия и стать самым правильным и религиозным человеком, как хочет его отец.       но крейг знает, что абсолютно все служители этой церкви — кучка грешников, которые вешают мирному люду на уши горячую лапшу о том, что они такие, какими кажутся. это так раздражает, просто, невыносимо бесит, особенно когда такер продолжает выполнять требования пастора, которого он пару раз заставал пьянющего в говно возле бара. все такие правильные, все такие набожные, аж тошно и противно.       крейг ненавидит церкви, но кое-что его до жути привлекает, заставляет оставаться на подольше и как можно сильнее растягивать время службы, и которую совершенно никак нельзя объяснить, изредка появляется в пахнущей ложью и притворной набожностью церкви.       лицо этого «кое-чего», а вернее, «кое-кого» крейгу давно известно. он появляется среди рядов лавочек, которые оскверняли чёртову кучу раз, но так тщательно пытались скрыть, среди бесконечных икон. он почти всегда улыбается, и почти всегда белоснежное оперение крыльев перепачкано в свежей крови.       крейг не верит ни в бога, ни в ангелов, но вот это, он даже с «адекватной» точки зрения объяснить не может.       служба в этот раз затягивается на час. такер сотый раз метёт стёртой метлой ступеньки, ощущая пристальный взгляд в затылок.       — ты закончил, крейг? — голос, который выбивает из колеи заставляет такера повернуться и крепко сжать в руках старую метлу.       — да, святой отец, — крейг кивает и взглядом обыскивает ряды лавочек, вожделяя идеей вновь увидеть такой загадочный и ангельский облик, которого не было видно уже неделю.       — складывай всё в чулан, и можешь быть свободен, — старый мужчина кивает и выходит из церкви, озаряя блестящий кафель холодным светом луны, пробивающимся сквозь щель в двери.       ледяной ветер залетает в помещение, от него крейг сжимается и хмурит брови. смирившись с тем, что он вновь не увидит необъяснимо-притягательную фигуру, он оборачивается и торопится к чулану. резкий голос заставляет его остановиться и почувствовать, как сердце протыкают иглой, и заливают образовавшуюся рану холодной водой.       — меня ждёшь? — такер удивлённо оборачивается, замечая долгожданное чудо на одной из лавочек.       — мечтай.       — я знаю, что ты задерживаешься, чтобы увидеть меня, — ангел встаёт с деревянной лакированной скамейки, расправляет крылья и медленной походкой приближается к застывшему крейгу, цокая невысокими каблуками ботинок, проходя по отполированному кафелю.       необъяснимый жар в груди и табун мурашек охватывают тело будущего пастора, и он инстинктивно распрямляет плечи и всё же оборачивается полностью, наблюдая за подходящей аномалией.       — …маккормик, — тихо цедит крейг, всеми силами скрывая радость встречи и тоску по подрагивающим крыльям.       — вау, я думал, ты забыл меня, — ангел смеётся и подходит впритык к ступенькам, поднимает голову и выискивает темные глаза почти в бесконечной холодной мгле церкви.       — а как же, забудешь такое, — он кривит лицо, отводит взгляд и слышит, как кенни взмахивает крыльями.       такер впервые увидел его месяц назад, на вечерней службе. крейг уже было словил сердечный приступ, паническую атаку, дереализацию и стал сомневаться в том, что он атеист, но когда узнал ангела поближе, понял: верой в бога тут и не пахнет.       — всё ещё не веришь в бога? — он приближается все ближе, ступает на пьедестал к такеру и растягивает на лице, озаряемом слабым светом нимба, дикую ухмылку.       — и никогда не поверю.       — а жаль, он о тебе спрашивал.       — что?       — шутка. расслабься: ты ему не нужен.       — мне было бы хуже, если бы я правда ему понадобился.       взгляд крейга очерчивает божественные очертания, и тот сомневается: ну, может, он агностик? лицо маккормика светлое и нежное, мягкие черты лица, на которых нет ни единой грубой пометки: веснушки, голубые глаза, пшеничные волосы и худощавое телосложение. в раю что, не кормят?       он узнал его имя через неделю. кенни маккормик: мальчик с нелёгкой судьбой, ростом метр шестьдесят пять или меньше и с огромными крыльями, которые на этот раз, удивительно, без следов крови. кенни не поделился своей «нелёгкой судьбой» и причиной отхода в мир иной, но заверил крейга, что он просто не поймет. это слишком сложно.       — я не совсем ангел, и не совсем из рая, — крейг убеждается в этом, когда посланник бога грязно матерится, споткнувшись об ступеньку пьедистала.       тогда кто же он, раз не ангел?       — я помню, ты сказал мне, что ты не совсем ангел, и не совсем из рая, — крейг нарушает могильную тишину, заставляя маккормика сложить белоснежные крылья и вздохнуть.       — я не совсем мёртв.       — как это?       — я возрождаюсь через сутки после смерти. уже утром я буду лежать в своей кровати, как ни в чём не бывало.       — ладно, может, в то, что бог есть, и рай с адом — соответственно, я и поверю, но, то что ты ещё и не совсем мёртвый, хотя стоишь передо мной: бледный, худой и костлявый, на твоей спине крылья, а над головой нимб… вряд ли.       — в этом мире уже не должно быть ничего, что может тебя удивить, крейг, — ангел смеётся, опуская голову и звеня нимбом. — я именно поэтому так редко появляюсь. умираю я, на удивление, не каждый день.       — я запутался.       — не поверишь, такер, я тоже.       кенни садится на самую верхнюю ступеньку, ниже пьедестала, и такер осторожно следует его примеру. он осматривает аккуратный профиль самой главной загадки его жизни, замечает, как красиво падает блеклый свет нимба на его подрагивающие ресницы и нервно сглатывает.       — а если я согрешу, — снова такер начинает первым, прерывая могильную тишину, — ты отмажешь меня перед апостолом? ну или богом, кто там у вас за грехи карает…       — карают за грехи в аду. не бойся, отмажу: пострадаю за тебя.       — я не это имел ввиду.       — отмазать тебя я могу только так. принимай то что есть, либо замаливай грехи сам. вон в той будке, — кенни указывает пальцем на небольшое помещение в углу зала церкви. — можешь передо мной.       — я ещё не грешил, просто спросил.       — надо же? не грешил? быть не может.       — только если совсем чуть-чуть.       — чуть-чуть тоже считается, — ангел двигается ближе, почти вполтную, заставляя такера колыхнуться от него в сторону и нервно выдохнуть. — будешь молиться за твои чуть-чуть.       — ладно-ладно.       — если быть честным, я тоже много грешу, когда не в раю. так что, это были шутки: можешь расслабиться, — кенни касается предплечья крейга и оставляет на чёрной ткани еле заметный свет от своих ледяных пальцев. — в этом блядском городе нет ничего святого, и я не исключение.       крейг рассматривает тускло светящийся силуэт. по нему и не скажешь, что он грешник.       — почему тогда ты ангел, а не варишься в котле страданий в аду?       — ошибочка вышла, — ангел смеётся, — остальные ангелы говорят, что я бедный ребёнок, который не заслуживает ещё больших страданий. но куда ещё больше? я бы лучше сгорел в костре как жанна д’арк, мучительно и долго, чем ещё раз увидел эти заебавшие бледные рожи.       — снова сквернословишь… — такеру сейчас бы пафосно и задумчиво затянуться сигаретой, да вот, такое в церковь с собой проносить запрещено.       словно читая мысли крейга, кенни достаёт из рыжей потрёпанной парки пачку сигарет.       — откуда?       — божий промысел, — маккормик пожимает плечами и щелкает зажигалкой. дым обволакивает тусклый силуэт, и крейг хмурит чёрные брови, наблюдая за тем, как ангельские губы сжимают фильтр сигареты. — хочешь?       светлые ресницы подрагивают, когда небесный взгляд фокусируется на недоумевающем такере. он, колеблясь, все же протягивает руку, ожидая, пока ему дадут новую сигарету, но кенни, усмехаясь, выдыхает дым и продолжает речь:       — одна осталась. раскуришь сигарету на пару с ангелом? будешь святому отцу хвастаться.       — ни за что не расскажу, меня сочтут за сумасшедшего.       — или скажут, что ты допустил страшный грех, раз к тебе явился сам посланник бога. бери, пока даю.       и крейг берёт. недоверчиво смотрит на тонкую, кажется, ужасно дешёвую сигарету, но всё же затягивается. дым бьёт по задней стенке горло и проедает в гортани сквозную дыру, от чего у парня начинается приступ кашля.       — чёрт, кенни, что у тебя за сигареты… что за мерзость?       — а за такое, — маккормик забирает сигарету, — можно и попасть в котёл к сатане, после чего он съест тебя в похлёбке.       — прекрати.       смех ангела схож со звоном колокольчиков. он звонкий, и кажется, уши крейга заливаются приятной тёплой нугой, стоит ему лишь услышать этот звук. он закрывает глаза, но тут же испуганно открывает их, чувствуя прикосновение к своему плечу. кенни прижимается к такеру, почти докуривая дешёвую сигарету и зажимая её двумя тонкими пальцами.       — через пару часов я воскресну, и мы встретимся только тогда, когда я вновь умру.       крейгу, почему-то, становится грустно. без кенни служба в церкви — это круговая порука, день сурка, где повторяются одни и те же действия. маккормик добавляет в эту работу что-то такое необычное, чуждое ему, но это «что-то» даёт такеру стимул приходить сюда, высматривать подсвечивающийся маленький силуэт с огромными крыльями между рядами.       — как я могу найти тебя, когда ты будешь жив?       — уверен, что хочешь этого?       такер замолкает, колеблется. с одной стороны: хочется, чтобы эта загадка и оставалась таковой, чтобы они виделись во мраке холодной церкви и курили одну сигарету на двоих, чтобы крейг рассматривал профиль ангела, пока тот молчит и обнимает ободранные колени.       с другой: такера притягивает, как бы не хотелось это признавать, сама личность маккормика. он простой и, одновременно, такой сложный, что пока разберёшься в этой белобрысой бестии, сломаешь голову и получишь мигрень на весь оставшийся день. крейгу это нравится, ему нравится ломать голову и разгадывать, что кроется внутри душия скрытой за ангельской внешностью.       — вот и не нужно: пожалеешь, — кенни докуривает сигарету и, шипя, тушит её об запястье. об дорогой кафель нельзя: заметят, ещё и крейгу уши наденут.       — я хочу, — парень наклоняется, вглядываясь в небесные глаза, и вот тут к нему приходит осознание: настоящий рай кроется как раз в глазах этого грешного ангела.       он смотрит в притягательную синеву настолько долго, что видит и, кажется, даже слышит всё то, что он представлял, думая о рае: суд божий, мягкие облака, на которых отдыхают неприкосновенные ангелы, и кенни — один из них.       — дом на окраине города, прямо на правую сторону от церкви, — маккормик нарушает тишину, а после встаёт и встряхивает крылья. — я чувствую, что скоро возрожусь. бывай, такер, был рад вновь приятно провести время.       — подожди… — крейг хватает рыжий рукав, чем привлекает внимание ангела.       — что?       — …ты же вспомнишь меня?       — я часто думаю о тебе, когда я жив. буду ждать тебя и твоего разочарованного лица, лишь ты заприметишь мой сарай, а то есть, дом.       с этими словами на бледном лице вновь расплывается ухмылка, и кенни исчезает в воздухе, оставляя после себя лишь тусклый свет. сердце крейга пропускает удар, а после останавливается. без загадочной ангельской фигуры тоскливо и холодно.       на следующий день, после школы и до службы, крейг топчется на пороге перед дряхлой дверью дома на окраине города.