Безумие

Биско всегда гордился тем, что он альфа. Он знал, что в деревне стражей по нему украдкой вздыхают почти все омеги, и, можно сказать, что во время гона он мог выбрать любого, кого захочет… но… его просто выворачивало от их запахов. За те годы, что он провел в статусе половой зрелости не было ни одного запаха, который бы ему понравился. И, каждый раз, когда приближались две недели очередного ада, он становился еще злее, чем обычно — запахи случайных омег по пути вызывали чувство тошноты и это порядком раздражало. Поэтому практически одной из первых вещей, что он попросил Мило сделать для него — это успокоительное, иначе, по его же собственным словам, «он кого-нибудь загрызет нахрен в припадке». Тот на его слова похихикал, но отвар сделал. А на вопросы о его собственной половой принадлежности неизменно отвечал: «А ты как думаешь?», или улыбался. Биско же про себя считал, что Мило сто процентов омежка, вон какой мягкий, изящный и нежный. Но от него никогда ничем не пахло. Совсем. А в моменты, когда тот агрессивно с ним спорил, ему казалось, что тот вполне может оказаться альфой — упрямства Мило было не занимать. В конечном счете, он послал эти бесплодные размышления нахрен — не пахнет ну и пес с ним. Зато можно не закидываться в путешествиях успокоительными. В один из вечеров, когда они доедали свой ужин, Мило задумчиво уставился в небо и неожиданно сказал: — Если тебе все еще интересно, то я и сам не знаю. — Не знаешь что? — Биско устало посмотрел на него, отставляя миску. Скоро начнется гон, он чувствовал это по легкой ломоте в мышцах и начинающему просыпаться внутреннему голоду. Обычно он по ночам просто сваливал на пару часов от стоянки, выдрачивал себя до полуизнеможения, а потом приходил и спал как убитый. Может, сказывалось то, что он ни разу не был с омегой — потому что по рассказам других альф, у них все проходило не настолько гладко. — Какого я пола. Правда, смешно? — Мило звонко хихикнул. - Чего? — глаза Биско расширились. Неожиданный поворот. — Главное, не окажись омежкой, а то меня от тебя тошнить начнет, и я тебя одной прекрасной ночью разорву и прикопаю где-нибудь. Мило расхохотался. — А вдруг я твой единственный? — Пфф, скажешь тоже. Скорее всего ты бета, не пахнешь же ничем. Да и блин, как ты можешь не знать свой пол, ты ж блин врач! — Ну, так уж вышло. И Мило пустился в пространный монолог о позднем половом созревании, гермафродитизме и еще чем-то, что нагоняло на Биско тоску. В конечном счете, он просто уснул под его размеренный тембр голоса. Когда он проснулся, Мило рядом не было, а внутри уже вовсю полыхало такое знакомое безумие голода, и отросшие клыки неприятно кололи десны. Биско выполз из палатки под слепящее солнце. Рядом было поле, разогретый воздух безумно пах цветами. Он потянул носом — приятный аромат забивался в легкие и заставлял сыто урчать. Ни в какое сравнение с тошнотным запахом омежек. Он помнил, что недалеко должна быть речка, можно пойти туда, спустить пар и сразу привести себя в порядок. Вернувшись обратно Биско застал Мило за готовкой какого-то снадобья. Цветочный аромат все так же висел в воздухе. — Правда классно пахнет? — и Биско с довольным урчанием втянул в себя воздух. — Д-да — сбивчиво ответил Мило, — Я вижу, у тебя хорошее настроение. — Чего ты там варганишь? — Биско бесцеремонно подошел в притык и наклонился над Мило, пытаясь через плечо заглянуть в котелок. Запах цветов ударил в нос, кружа голову. — Ух блин…. Это что, ароматизатор такой? Он не обратил внимания, как дернулся от его маневра Мило, словно пытаясь сжаться в комочек. Но почувствовал, как от концентрированного аромата в паху начинает тяжелеть. — Да-да-да, именно. Но лучше отойди, можно словить отравление если надышишься, ахахха…- панически пробормотал тот, плотнее кутаясь в накидку. — Ну ладно, тогда пойду с Актагавой, раздобуду нам еды. В голове еще мутилось от аромата, а в паху все больше наливалось тяжестью и огнем. Биско подумал, что нужно еще пару раз спустить напряжение, раз его только от ароматизатора так плющит. Вернулся он уже затемно. Костер не горел, наверно Мило уже спал. Биско осторожно залез в палатку, в которой еще держался тот самый запах. Он скосил глаза на близжайший угол, где стоял котелок, и, повинуясь порыву, взял его в руки и обнюхал. Через секунду тот выпал из его рук на землю с глухим звуком. Чертов котелок пах только гарью и железом, как и любой порядочный котелок. Клыки заныли. Внутренний зверь требовал еще этого пьянящего запаха. Биско медленно повернул голову. Там лежала бесформенная груда из плащей рюкзаков и одеял. И он уже догадывался, что найдет внутри. Облизнув пересохшие губы, он практически прорычал: — Мило, ты же не спишь, правда? Из кучи не донеслось ни звука. Он подобрался ближе к этому кокону, от которого так маняще пахло. — Это же ты так пахнешь, да? — Биско уже протянул руку, чтобы сдернуть с Мило все это тряпье, и… Вся эта груда вещей полетела на него. Запах затмил все. Последнее, что Биско смутно помнил, это то, как об него трется обнаженный, краснеющий Мило и просит его отыметь. Следующие дни он помнил лучше. Как он раздвигает тонкие бледные бедра, с наслаждением вылизывая истекающую пульсирующую дырку, как он остервенело толкается в нее, как отчаянно скулит Мило вспарывая ему когтями спину, дрожа в сцепке. Как тот с безумными глазами сосет его член и вылизывает набухший узел, заставляя Биско звереть еще сильнее и вгрызаться в и так уже помеченную шею. Как Мило стонет и отчаянно двигает тазом навстречу его члену, стоя на четвереньках и как по его бедрам течет смазка. Как он плачет от наслаждения, когда Биско трахает его рукой, параллельно отсасывая. Расцветающие на бледной коже отметины. Свою собственную, горящую исполосованную спину. Как сыто урчит затраханный в хлам Мило, который спустя пару часов снова послушно подставлялся под сцепку. Биско казалось, что не осталось ни одного места в палатке или вокруг, где бы они не трахались. Под близжайшим деревом он грубо нагнул Мило, впечатывая того грудью и лицом в кору, держа одной рукой за волосы, а второй за бедро, вторгаясь в его бесстыдно оттопыреный зад. Тот только царапал ногтями кору и просил делать это глубже и быстрее. А на берегу реки Мило сам опрокинул Биско на землю, и яростно скакал на его члене. В палатке же практически всегда Мило был снизу, призывно разводил ноги, стонал и прогибался в пояснице, яростно вскидывая бедра. В поле же он сам метался под Мило, который в горячечном бреду уговорил его на эксперименты и теперь массировал пальцами его простату параллельно заглатывая член до основания. Одним прекрасным утром все прекратилось. — Чееерт, как же все болит, — Мило, едва переставляя ноги, пошел к рюкзаку. — Ты чертов маньячный омега. — Сам виноват, что так вкусно пахнешь. Так и хочется сожрать. — Могу о тебе тоже самое сказать. — У меня, между прочим, это первый раз был. — У меня тоже. — Что? — Мило развернулся и уставился на стремительно краснеющего Биско. — Кстати…- тот покраснел еще больше. — Я же тебя это… ну… вязал не один раз… — Не переживай. Я об этом позаботился. — Когда? — В самый первый день, когда ты меня над котелком застал- я противозачаточные варил. Я еле удержался чтоб не прыгнуть на тебя прямо там. Это моя первая течка как никак. И еще я не завтракал, а тут ты цветешь и пахнешь… Биско хохотнул: — Насчет цветешь — это по твоей части …а чем я пахну кстати? — Карамельным бисквитом. Черт, я проголодался. Громкое урчание разрезает тишину. Они в секундном замешательстве смотрят друг на друга, после чего Биско одними губами произносит: «Тебя накормить?» и выразительно бросает взгляд на свой пах. — Иди к черту! — Мило швыряет в него плащом. Тот заливисто ржет.