что делают в таких ситуациях?

      Ксавьер осознаёт что сделал, лишь когда страх окутывает всё его существо. — Уэнсдей, — он осторожно касается её острого плеча. Но оправдываться не хочется.             Он сделал то, что сделал и ничего не изменить.       Всё кончено.                   Жаль.       Потому что ему на секунду показалось, что она отвечала.             Бессмысленно теперь изредка перекидываться с ней фразами, больше не нужно притворяться, что у него правда есть шанс.       Бессмысленно было и то, что он присылал ей фото картин с её изображением.                   Глупо теперь выглядит и то, что он присылал ей музыку из старых чёрно-белых фильмов и просил её одолжить ему пару дисков.       А больше всего жаль, что она никогда не отталкивала.             Может, и игнорировала или же не сразу доверяла ему диски.       Но она никогда не говорила, что против его компании.                   Не обмолвилась и словом о том, что не хочет делать с ним работу в парах, не говорила, что его рисунки глупые или бессмысленные, не была против его рассказов, которые он записывал в тетрадь по математике.       Она, конечно, не изменяла самой себе и не притворялась, что Ксавьер интересует её, но знаете, юноше всё же казалось, что теперь ему позволено больше.             И он сделал то, что всегда хотел.       Глупо, не соблюдая приличий и правил, игнорируя всё то, что могло бы быть потом.                   Потому что он — нелепый, сумасбродный болван. — Зачем? — Не меняя привычной интонации, спрашивает Уэнсдей. — Ну, — Ксавьер чешет затылок. — Ты мне нравишься? — Парень прикрывает глаза и поджимает губы. Слез не будет.       Когда он снова открывает глаза, девушка всё так же стоит перед ним. — Что? — Недоуменно спрашивает он. — Я не знаю что делать, когда мне признаются в таком. — Монотонно говорит Уэнсдей.             В его убежище холодно и туманная ночь скрывает всё то странное, что казалось бы таковым днём. — Ну, вообще, ты можешь дать мне пощечину или сказать, что это было необдуманно, или… — Когда Ксавьер понимает, что его рубашку, всю обляпанную краской тянут на себя, становится трудно дышать.       Он не помнит ничего, ни как это было, ни что он чувствовал. — Или, я должна сделать вот так? — Ксавьер кивает.                   Все же, он кое-что помнит — губы у неё вкуса ледяного металла.