The Musing of a Diary Horcrux

      Гарри Поттер являлся загадкой, что разочаровывала и интриговала Тома Реддла, делая его одержимым. Его жизнь в роли крестража в дневнике была однообразной и ограниченной, что отнюдь не улучшило ситуацию.       Джиневра (прошу, зови меня Джинни, Том) заполняла множество страниц своими записями «о Мальчике-Который-Выжил». С самого первого дня, когда впервые написала «Дорогой дневник», и до последнего, когда ещё держала его в руках: «Том! Сегодня Гарри взглянул на меня!». Записи были полны её детских мечтаний и бездумной влюбленности.       Для маленькой Джинни Гарри Поттер был воплощением прекрасного принца на белом коне (или, вероятнее, на метле). Он был добрым, приветливым, милым и совершенным.       Гарри олицетворял всё, что могла желать юная Джинни.       Он был невероятно красив. (Порой мне даже кажется, что он привлекательнее меня).       Очарователен. (Сегодня он отдал свою последнюю Шоколадную Лягушку Рону. Разве это не мило, Том?)       И, безусловно, добр. О, для юной и наивной Джинни он был невероятно добр.       Не проходило ни дня, чтобы волшебница не рассказывала, как заботлив Гарри… по отношению к ней, её братьям, однокурсникам… и даже к тому маленькому слепому кролику, которого, похоже, он однажды нашёл.       — М-м? Слепой кролик? А, ты о том случае… Я не находил его, на самом деле.       — Нет?       — Я трансфигурировал его из одного из яблок, которые взял на завтраке.       — Ты создал живое существо из яблока? На втором курсе?       — Я хотел посмотреть, могу ли я это сделать. Мне надоело превращать перья в карандаши и заниматься всей этой чепухой. Но не вышло.       — Потому что он оказался слепым?       — Ну, я бы так не сказал. Мне казалось, что он видел меня. Хотя его красные глаза по текстуре были похожи на яблочною кожуру. Но… через час он внезапно взорвался.       — Взорвался?..       — Ага. Ты знал, что внутренности кролика действительно схожи с кошачьими? В любом случае, я… запаниковал, потому что был с ног до головы покрыт кровью и другими останками. Я не был уверен, сможет ли заклинание «purificatio» очистить меня от крови, кишок и ошмётков мозгов, разлетевшихся во все стороны. Смогло бы?       — Ты не проверял?       — Не потребовалось. Всего через пару секунд всё это месиво превратилось в яблочную жижу. Гермиона, правда, отчитала меня за то, что я подорвал яблоко, увидев… место происшествия.       — Ясно.       — Ну так… могло ли заклинание «purificatio» справиться с ошметками мозгов и внутренностями?       Это был всего лишь один из множества разговоров с загадкой, под именем «Гарри Поттер».       Мальчишка казался полным противоречий.       В один момент он проявлял свойственные Гриффиндору импульсивность, доброту и наивность. А в следующий миг, Том встречался с равнодушным, любопытным Слизеринцем, обладающим хорошо подвешенным языком и уникальным воображением.       Однажды они провели всю ночь, обсуждая возможность применения широкомасштабного заклинания трансфигурации к определенной области, в ходе чего их беседа неожиданно переключилась на обсуждение литературных произведений.              — Ну подумай, разве магия не имеет своих границ?       — Гарри, ты не можешь опираться на философию, чтобы оправдать что-то настолько абсурдное.       — Это не абсурдно!       — Ты планируешь одним заклинанием превратить все свечи в Большом Зале в пауков. Обычно я бы не возражал против таких экспериментов, но я не слышал о чарах трансфигурации, действующих на столь большой площади. И уж точно не поддерживаю твоего стремления, цитирую: «позволить им упасть на головы ученикам, заставив тех визжать от ужаса».       — Ты такой нудный.       — Гарри, я твой голос разума. Без меня тебя бы отправили в Азкабан за то, что ты наложил бы империус на всю школу, чтобы поставить пьесу «Макбет».       — Честно говоря, мне больше по душе «Буря».       — Гарри…       — Да?       — Поклянись мне, что ты не станешь вызывать разрушительный шторм с целью изолировать Хогвартс от остального мира.       — Как ты догадался, что я об этом думал?       — Потому что я отлично тебя понимаю, мой дорогой.       — Ладно. Обещаю не разыгрывать «Бурю», если Хогвартс окажется отделённым от мира.       — Постой.       — А теперь что?       — Ты упомянул только «Бурю», и не пообещал то, что я хотел услышать. Что ты замышляешь, если Хогвартс окажется изолированным из-за шторма?       — Да ладно тебе, ты просто параноик!       — Гарри…       — Том.       — Что ты собираешься делать?       — «И никого не стало» Агаты Кристи…       — Я не читал этот роман.       — Правда? Это одно из самых популярных её произведений.       — Вот как? Мне больше импонировало «Десять негритят».       — Ох, я и забыл, что ты старый.       — Что?..       — Это та же книга. Название сменили в 80-х годах, поскольку слово «ниггер» стало оскорбительным.       — А, вот оно что… Погоди.       — Мм?       — Ты не можешь воспроизводить убийства из того романа, безрассудный гриффиндорец!!!       Том регулярно испытывал головную боль, когда Гарри начинал высказывать свои идеи. К тому же, ситуация не упрощалась тем, что Реддл время от времени сам находил их интересными и смешными.       — Тебе когда-нибудь приходило в голову, что сказки, возможно, основаны на реальных историях магглов, встречавшихся с волшебниками и ведьмами?       — Вполне вероятно, если подумать. Проклятье, наложенное на Спящую красавицу, могло быть чарами внушения, а веретено — заранее смоченным в напитке живой смерти. Более того, всё заснувшее королевство может быть результатом массового усыпляющего заклинания или развеянного в воздухе концентрированного зелья.       — А что насчет поцелуя истинной любви?       — Абсолютная ересь. Настоящее предание уже утеряно. Некоторые утверждают, что она проснулась, когда принц насиловал её, или когда один из её детей высосал яд из проколотого веретеном пальца.       — О, Том, ты высказываешь такие романтичные мысли.       — Только для тебя, мой дорогой Гарри.       Если бы Гарри стал сокурсником Тома (и соседом по Дому, потому что Поттеру там самое место — он был слишком жесток и хитёр для Гриффиндора), Реддл, вероятно, сделал бы Гарри частью своих Рыцарей и держал бы его рядом. Возможно, он даже создал бы для него особый титул, настолько же уникальный, как сам волшебник. Их беседы развлекали бы Тома, а неординарный подход Гарри мог бы вдохновить его на новые магические исследования.       Он представлял, как Орион и Лестрейндж оказывались бы втянутыми в помощь Гарри в его необычных… экспериментах. А Абраксас, возможно, был бы тем, кто сдерживал бы их… или помогал им избежать наказания.       Однако Том осознавал, что обманывает себя, не признавая своего настоящего желания.       Он жаждал обладать Гарри. Хотел завладеть мальчишкой, который, по слухам, победил его будущее «я».       Поттер имел огромный потенциал.       — То есть ты хочешь сказать, что из-за твоей магии все предметы в гостиной Гриффиндора оказались в воздухе?       — Верно! Теперь помоги мне вернуть их на место! Всё это твоя вина, придурок!       — Сомневаюсь в этом. Я всего лишь воспоминание, запечатанное в этой тетради. У меня не хватит магической силы, чтобы заставить вещи парить.       — Ты прекрасно понимаешь, что я не об этом, дубина! Ведь именно ты предложил мне высвободить всю свою магию!       — Боже, Гарри, твоя речь с каждым разом становится всё хуже. Тебе действительно стоит поработать над этим.       — Проклятие, Реддл! Помоги мне уже!       — Это не самый лучший способ просить о помощи, Поттер.       — Если ты мне сейчас не поможешь, клянусь, я выброшу этот чёртов дневник прямо в огонь! Том!!!       — Что?       — После моей угрозы, моя магия вызвала огромное пламя в камине! Клянусь, на миг оно зарычало, как зверь, а огонь принял форму головы льва! Я не выдумываю!       Сила магии Гарри вызвала адское пламя, когда он собирался кинуть Тома в огонь.       Волшебник был слегка раздражен тем, что Поттер допустил мысль об уничтожении дневника, однако он понимал, что мальчишка не стремился к этому. Гарри был в панике и не мог мыслить ясно.       Возможно, он не высказывал этого вслух, но они оба осознавали, что юный гриффиндорец привязался к Реддлу. И Том был достаточно зрел, чтобы признать, что он сам успел привязаться к Гарри.       — Ты когда-нибудь задумывался над своим будущим?       — Не особо. Я редко думаю о том, что произойдет завтра или когда-либо ещё.       — Даже о том, чем будешь заниматься через пять лет? Или после того, как закончишь Хогвартс?       — Да.       — Почему?       — Потому что такие мысли дадут мне надежду на то, что такое будущее возможно. Но я не могу позволить себе этого.       — Почему?       — Потому что даже самая слабая надежда — это жестокая и мучительная пытка, Том.       — Гарри…       — Иногда я размышляю о том, о чём мы поговорим завтра. Иногда, о чём хочу у тебя спросить. Какая очередная глупая идея заставит тебя возмутиться, а какая вызовет у тебя головную боль.       — Осторожнее, дорогой, твои слова звучат так, словно я — всё, чем ты дорожишь в своей жизни.       — Было бы странно, если бы я ответил, что ты в какой-то степени прав?       Том жаждал обладать Гарри. Жаждал его магический потенциал и уникальное воображение. Он хотел его — просто потому, что мог себе это позволить.       Волшебник стремился присвоить себе мальчишку независимо от того, согласен ли тот или нет.       Гарри должен был стать его.       — Теоретически мы бы могли остаться вместе.       — Откуда такие мысли?       — Твоё будущее, помнишь? Мы говорили об этом.       — Да, конечно, но как…       — Если я являюсь единственным человеком, кто тебе по-настоящему дорог, как насчёт того, чтобы провести жизнь рядом со мной?       — В роли странного чокнутого старика-отшельника, который ежедневно что-то пишет в свой дневник?       — Нет, не со мной в виде этой тетради, а со мной настоящим. С Томом, который может видеть тебя, касаться тебя и обнимать. Мы могли бы быть вместе вечность.       — Ладно… Пожалуй пропущу мимо ушей твои жуткие и напоминающие маньяка слова, но… мы действительно не можем быть вместе. Ты — воспоминание из дневника шестнадцатилетнего Тома Реддла. Того самого Тома Реддла, которому сейчас, вероятно, около семидесяти. Даже учитывая, что волшебники и ведьмы стареют гораздо медленнее магглов, разница в нашем возрасте всё равно огромна. К тому же, ты говоришь мне все эти странные вещи только потому, что мы знаем друг друга, но он меня — нет.       — Он всё ещё я. Если бы мне удалось найти его, мы могли бы обменяться нашими воспоминаниями и…       — Нет, Том.       — Гарри…       — Нет. Я не хочу продолжать этот разговор. Забудь об этом.       — Тебя просто пугает то, насколько я привязался к тебе. Я знаю, что ты не считаешь такую перспективу совсем уж плохой, и…       — Нет, Том. Мы уже обсудили это. Я не хочу думать о будущем, особенно если это будущее связано с тобой.       — Почему?       — Закон Мёрфи.       Реддл понимал, что имеет в виду Гарри. Многое в жизни мальчика оставалось для него тайной. Как мог такой молодой человек быть настолько отчаявшимся? Тем не менее, несмотря на сомнения Гарри, лишь Том был тем, кто мог по-настоящему проникнуть в его душу.       Только он мог раскрыть весь потенциал магии Гарри и помочь ему стать сильнее.       И лишь он подобрал нужные слова.       Джинни Уизли не смогла сделать это. Даже двое идиотов-гриффиндорцев, что всегда были рядом с Гарри, не справились. Как и всеми восхваляемый Альбус Дамблдор.       Только Том был способен полностью понять и принять Гарри таким, каков он есть. И он знал, что Гарри был единственным человеком, который когда-либо полностью поймет и примет самого Тома Реддла.       Поттер никогда не возражал, когда Том высказывал свои взгляды на Волшебный мир. Ему не мешало, когда Реддл говорил о тёмных искусствах и их возможностях. Более того, Гарри даже просил дополнительной информации и разъяснений, когда Том упоминал заклинания, которые его интересовали.       Гарри принадлежал ему, и в этом не было никаких сомнений.       Мальчишка стал тем, кого Том должен был вырастить и обучить. Тем, кого он был обязан защищать. Кем он стремился обладать.       Том не позволит, чтобы Гарри был отнят кем-то еще. Особенно Дамблдором…       Слизеринец был уверен, что его старшее «я» поймет его позицию после того, как они обменяются воспоминаниями.       Поттер был ценен живым.       Он уверен, что его старшее «я» осознает эту одержимость, это неутолимое стремление овладеть Гарри, желать его исключительно для себя.       Его магические способности…       Его мысли…       Его тело…       Его сердце…       Это не было любовью, поскольку Том Реддл не нуждался в ней.       Он желал Гарри, так как мальчишка сделает его сильнее, а взамен Том предоставил бы ему защиту и заботу. Он стремился завоевать сердце юного гриффиндорца, потому что верность человека определялась его сердцем. Если Гарри пожелает, чтобы Том его полюбил, он сумеет это сыграть. Реддл даст ему всё, чего тот только не пожелает, лишь бы мальчик оставался с ним.       Но если нет…       Если Гарри всё же отдаст предпочтение Дамблдору и эгоистичным сторонникам светлой магии, тогда… Том собственноручно лишит его жизни.       Гарри должен быть с ним.       Если же ему никак не удастся примириться с этой мыслью… Тогда Том предпочтёт убить его сам, нежели позволить сделать это кому-то другому.       — Том, а ты когда-нибудь влюблялся?       — Не уверен. А почему спрашиваешь?       — Завтра День святого Валентина, и все только об этом и говорят.       — Мне кажется, твои друзья из Гриффиндора путают простое влечение с любовью. Люди в вашем возрасте не способны по-настоящему влюбиться.       — Возможно, ты прав. Интересно, каково это — искренне любить кого-то.       — Мм?       — Я хотел узнать, что ты чувствовал, если бы когда-нибудь был влюблен.       — Извини, Гарри, но я не могу вспомнить, чтобы проявлял таких сильных эмоций по отношению к кому-либо. Хотя… постой. Всё же есть один человек, к которому я испытываю особую привязанность.       — Да?       — Это ты.       — Ха-ха. Очень смешно, Том.       — Я абсолютно серьезен. Несмотря на то что время, которое мы провели вместе, кажется мгновением по сравнению с годами, проведёнными порознь, ты уже стал одним из самых близких мне людей.       — Думаю, ты просто слишком привык ко мне, ведь я один из немногих, с кем ты общался долгое время.       — Может быть. Но мои чувства к тебе гораздо сильнее, чем к человеку, который первым связался со мной за многие годы. Я хотел бы видеть твоё лицо, когда разговариваю с тобой, иметь возможность прикоснуться и обнять тебя.       — Снова ступаешь на скользкую дорожку, Том.       — Я желаю тебя, Гарри Поттер.       — Ты даже не знаешь меня по-настоящему, Том Реддл.       — Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы хотеть быть рядом и разделить с тобой свою жизнь.       — Осторожно, Том… Твои слова звучат как предложение руки и сердца.       — А если бы это было предложением? Ответил бы ты «да»?       — А что, если я откажусь?       — Тогда мне придётся настоять. В конце концов, я всегда добиваюсь своего, Гарри. Всегда.