На свете есть вещи намного более ценные,
чем какие-то драгоценности.
Покои любимого наложника императора не освещает ни одна лампада, не погружает в мягкий полумрак ни один лист горящего заклинания. До тёмного силуэта во мраке комнаты дотрагиваются поначалу лишь тонкие, серебряные лучи холодной Луны. Игривые нити небесного светила отражаются в чаше со сверкающим напитком, который покоится между изящными пальцами прекрасного мужчины. Шэнь Цзю пьёт в одиночестве, окруженный драгоценными шелками, золотыми переплетениями украшений, обрамляющих стены спальни, и молчаливой тишиной дворца. Всё в этом помещении пестрит богатством, но бывший лорд Цанцюн предпочитает оставаться тёмным пятном на фоне этого роскошного места — он кутается в тёплые, тёмно-зелёные меховые одёжки не расшитые ни серебром, ни золотом, поглаживает худой рукой мёрзнущие ступни босых ног, пряча их под шерстяное одеяло. Шэнь Цзю поджимает ноги к себе, прижимая колени к груди, и облокачивается лбом о холодное стекло окна, рядом с которым устроился ещё в конце часа свиньи. Там, внизу, перед заострённым глазами тёмного изумруда, расстилается пёстрой змеёй шумная улица. Красные, расписанные пожеланиями на новый год, фонари цепляют не сосредоточенный взгляд, свисая с крыш зданий. Тёплый жёлтый свет от них — будто река, текущая между зданий, с наступлением часа крысы проникает в темноту комнаты. Дети, словно плывущие рыбки в золотой реке, бегают, толпятся, поднимая высоко над головой забавные бумажные игрушки на палочках, и даже отсюда Шэнь видит эти счастливые улыбки. Сердце болезненно сжимается от горечи, которая вместе с байцзю разливается по всему телу, согревая мерзнущие конечности вместо золотого ядра. Мужчина вздыхает и, желая избавиться от отягощающих дум, тянется за кувшином — тот стоит на небольшом столике, который Шэнь Цинцю самовольно дотащил до окна из другого угла комнаты и на котором расставил всё для своего собственного праздника: несколько кувшинов вина для него одного, которые передали слуги, пару сладких угощений с царского стола и небольшая плошка проваренного риса, на которой лежит небольшой, но ароматный сом — забавная шутка от императора, которую Шэнь Цзю оценил кривой ухмылкой. Есть особо не хочется, но до середины ночи ещё нужно перетерпеть час цзы и мужчина решает скрасить своё одиночество едой. Рыба на тарелке смотрит на него своими мёртвыми, стеклянными глазами и Шэнь Цинцю невольно сравнивает эту рыбу с собой — взгляд из зеркала каждое утро смотрит на него точно так же… без интереса к жизни, без цели к существованию. Он, будто приятное блюдо, лежит на тарелке перед императором и смотрит куда-то сквозь стену безразличными отражениями зелёных рощ, ожидая когда его наконец съедят и выкинут кости. Палочки стучат друг о друга, бывший заклинатель цепляет ими кусочек сома и пытается распробовать вкус, но ощущает лишь тягучее безвкусие на языке. Взгляд снова возвращается к созерцанию улицы за стеклом, руки действуют без ведома разума и половина риса медленно исчезает из тарелки. До нового года оставалась ещё половина палочки благовоний. Тарелка перед Шэнь Цинцю пуста, а байцзю осталось лишь на дне одного, последнего кувшина. Тёмные изумруды покрылись пеленой лёгкого флёра опьянения, но печальный взгляд, устремлённый в извилистые улочки городка, не скрылся от постороннего наблюдателя. Когда тихо скрипит дверь, Шэнь устало моргает и поднимает голову в сторону вошедшего. На лице мужчины не мелькает ни тени удивления, ни страха, ни привычного отвращения. Ло Бинхэ всё ещё не заходит в комнату, смотрит из тьмы коридоров дворца прямо в глаза своего возлюбленного пленника и мягко улыбается. Император не ждёт приглашения, Шэнь Цинцю знает это, а потому не реагирует на постороннего в своём маленьком мире, больше похожем на золотую клетку. Отводит взгляд обратно к окну, созерцая предновогоднее мельтешение сотен людей. Демонический образ мелькает на периферии, но тишину, осевшую пеплом после яркой вспышки шумной толпы, никто не нарушает. Огни улицы ласковыми бликами касаются сидящей за столом фигуры, и Ло Бинхэ позволяет себе улыбнуться, разглядывая своего дорогого шицзуня. Шэнь Цзю не выглядит так, будто собирается праздновать новый год, в то время как сам император только вышел с праздничного банкета — на нём роскошное, тёплое ханьфу алых и тёмных цветов с серебряной вышивкой. В ушах висят дорогие серьги, добытые из одной сокровищниц покорённого клана, а хвост чёрных кудрей собран не менее редкой заколкой с искусной резьбой. Весь образ императора выглядит величественно и Цинцю — он не имеет права себя так называть, но хочется сохранить хоть толику бывшего величия — усмехается. Ло Бинхэ не реагирует на безразличие к своей персоне, с улыбкой проходит через порог, рассекая тьму блеском серебра своих одежд, и садится лёгким движением за стол напротив дражайшего шицзуня. Тот не отвлекается, когда император опустошает последний сосуд с байцзю, и не реагирует, чувствуя на себе тяжелый взгляд переливающихся в лунном свете рубинов. — Для чего ты сюда пришёл? — тихий, леденящий когда-то кровь голос разрывает трепещущую тишину, но Цинцю не поднимает взгляд на своего бывшего ученика. Император трёх миров опирается локтём о стол и, в отличие от своего учителя, с любопытством смотрит прямо в холодное, спокойное лицо мужчины. — Неужели Этот Достопочтенный не может навестить наставника в такую прекрасную новогоднюю ночь? — Ло Бинхэ улыбается, и эта улыбка заставляет Шэнь Цзю содрогнуться. — Тебя ждёт целый гарем, а ты проводишь своё время с этим? — голос мужчины сочится сарказмом, и наконец тёмный взгляд впивается в широкоплечую фигуру напротив. — Никто в трёх мирах не посмеет запретить этому достопочтенному видеться с моей драгоценной тигровой лилией , — зверь ухмыляется, протягивает свою лапу вперед и подхватывает изящную руку, пытающуюся ускользнуть. Шэнь Цзю дёргается от прикосновения, щурит глаза, но не вырывается, молча наблюдая за чужими действиями. Ло Бинхэ выглядит слишком счастливым, рассматривая бледную кожу, в свете уличных фонарей ярко контрастирующей на фоне его собственной. — Зачем ты здесь? — в горле у мужчины свербит от желания ругаться и плеваться на мальчишку перед ним, но два кувшина алкоголя притупляют раздражение, а всполохи праздника из окна кажутся удивительно мягким, словно тёплое одеяло — желания вырываться из уютного кокона исчезает с тяжелым вздохом Шэнь Цинцю. Нет смысла спорить, нет смысла драться. — Я же ответил, — император капризно фырчит словно дитё малое, тянет руку к себе и укладывает холодную ладонь на свою горячую щёку, однако тон его уже не такой величественный. Голос становится будто бы мягче, а в глазах на время исчезают блики злобного азарта, — Я просто пришёл к тебе. Бывший заклинатель поджимает бледные губы, глядя на своё отражение в сверкающих рубинах напротив, но упрямо молчит. Ло Бинхэ не требует ответа. Он поднимается из-за стола, опираясь рукой о деревянную поверхность, сжимает хрупкую кисть руки и склоняется над своим драгоценным учителем. Одно мгновение молчания и два тела сливаются в поцелуе. Шэнь Цзю хмурится, прикрывает глаза, не отвечая, но и не вырываясь из демонической хватки. Краем уха он слышит приглушенные взрывы на улице и с удивлением понимает — новый год наступил. Понимание это приходит вместе с печальным вздохом, который теряется где-то в шуме. Ло Бинхэ отстраняется не сразу, смотрит долго и улыбается. А затем тянет учителя из-за стола, обходя его, прижимает к себе в крепких объятиях. Цинцю ощущает цепкую хватку на талии и уже по привычке пытается вывернуться из кольца рук, но замирает, когда ухо обдаёт жаркое дыхание. — С новым годом, шицзунь, — голос императора потерял все стальные тоны, оставляя игривые намёки и лукавую, юную хитрость прищура алых глаз. Перед бывшим лордом сейчас лишь молодой юноша, желающий положить к ногам наставника весь мир с его красотами и богатствами. — И тебя, зверёныш, — тихо хмыкает Шэнь Цзю и небрежно, словно не желая делать этого, похлопывает демонического мальчишку по спине. Тот что-то бормочет, утыкается в алебастровую шею старшему, а затем заклинатель чувствует мягкое прикосновение к шее. Глаза императора снова сияют ярче всех звёзд, когда в них отражаются блики салютов. А на дне кровавого океана плещется безудержное желание. Шэнь фырчит, закатывает глаза и пихает демона в грудь, но сил в худых, изящных руках нет — Ло Бинхэ почти без сопротивления утягивает учителя к кровати, по пути скидывая на пол шпильки, держащие тёмные волосы, и аккуратно укладывает заклинателя на неё. Мягкая, застеленная теплыми покрывалами, она морской волной на мгновение скрывает под собой тело мужчины. Шэнь Цзю даже не успевает понять, как он оказался на простынях, мыслям не дают собраться жадные прикосновения то тут, то там, растекающиеся по всему телу. Император улыбается, пока торопливо стягивает теплую одежду, скрывающую самую драгоценную жемчужину из всех его сокровищ. Демон видит, как его мужчина вздрагивает, когда холодный зимний воздух, пробивающийся с улицы через коридоры, облизывает оголенную грудь. Он склоняется над Цинцю и не может сдержать улыбки. Пока руки откидывают в сторону очередной слой одежды, губы исследуют желанное тело и с них срывается возбужденный шёпот, опаляющий чувствительную кожу подтянутого живота: — Я помогу тебе согреться, учитель, — мурлычет Бинхэ и ловит на себе возмущенный блеск изумрудов, такой привычный и такой родной, — Этот ученик всегда готов помочь дорогому наставнику. Шэнь Цзю хочет что-то сказать, возмутиться, послать к чертям слишком разговорчивого зверя. Однако не успевает, его голова резко запрокидывается назад, а зубы впиваются по привычке в бледные губы, чтобы не дать возбуждённому вздоху слететь с уст. Отвлечённый смазливым лицом демона и его похабными речами мужчина не замечает как остаётся без своего панциря из одежды — нагой и беззащитный перед бывшим учеником. Наглые ладони, на которых ощущаются мозоли от рукояти проклятого меча, любовно сжимают бёдра, задевают полувставший член и спускаются ниже к лодыжкам, поглаживая стопы. Губы в то же время обхватывают чувствительные от перепада температур соски, игриво облизывая их и покусывая, вызывая в с виду хрупком теле дрожь тёмного возбуждения. Шэнь хотел бы сопротивляться, бить зверя до потери сознания, хлестать по щекам и таскать за кудрявую, безмозглую голову. Но не так давно понял одну простую истину — ему не так плохо, как могло бы быть. Первые несколько лет оба – и ученик, и учитель – упивались ненавистью друг друга. Ло Бинхэ старался раздавить бывшего лорда Цинцзин, а тот хватался за свою жизнь обрезанными когтями и затупленными в заточении клыками. И вдруг она утихла. В глазах демона промелькнула осознанность, что-то в нём переменилось. А одержимость мальчишки осталась, превратив гнев и ярость в желание. Тёмный меч Синьмо стал всё реже появляться перед зорким глазом сверкающих драгоценными переливами. И Шэнь Цинцю решил использовать выпавший ему шанс. Судьба редко бывает благосклонна к таким ублюдкам, каким был он. И потому девятый мальчишка с улицы умел выживать и, став Лордом, знал, когда нужно проглотить свой змеиный язык. Нужен один лишь наигранный, ласковый взгляд и пёс готов валяться в ногах, которые не так давно безжалостно пинали его в подставленное мягкое брюшко. Одно лишь похлопывание по глупой, кудрявой голове и император Ло становился неразумным зверёнком, готовым бросить перед учителем весь покорённый мир, вгрызаясь в подставленную изящную шею. Дорогие одежды, вкусная еда и вольность в передвижении стали приятным подарком. Однако свобода эта была лишь мнимой. Шэнь Цзю превратил клеть для буйных псов в роскошную, золотую птичью клетку. И даже так было... лучше. – О чём так задумался шицзунь? - Ло Бинхэ недовольно нахмурил брови, щурясь в попытке разглядеть под ледяной маской безразличия другого шицзуня. Шэнь уже позволил зверю оказаться у него под кожей, - кровяные паразиты иногда давали о себе знать - но пробраться в душу... Туда никто в Поднебесной не мог найти ходу. – Прекрати молоть языком, - злобно зашипел Цинцю на нерасторопность своего ученика и резким движением вплёл худые пальцы между тёмными кудрями, очаровано замечая блеск лунного света в золотых серьгах. Но эта мысль не задерживается в голове на долго. К бледным, сухим губам припадают мягкие и теплые. Вновь поцелуй, приносящий лишь болезненную истому неудовлетворения. Больше. Нужно ещё. Ещё. – Если так желает уважаемый шицзунь, - нараспев тянет Бинхэ и выуживает из-под подушки давно знакомую ёмкость. С неимоверным либидо демона подобные обнаружения уже не были сюрпризами ни для кого. И, что удивительно, мальчишка действительно не стал медлить. Он скинул с себя тяжелые церемониальные верхние одеяния, но остался в тёмном нижнем. Шэнь Цзю хотел бы привычно думать, что это насмешка над его положением, однако... это было не так. И снова все мысли смывает из головы волной возбуждения. Ло Бинхэ не теряя времени смазывает пальцы в прохладном масле и аккуратно растирает между ног учителя. Шэнь Цинцю резко вздыхает и сжимает хватку на волосах демонического отрока, а тому эта боль лишь в радость. Чёртов мазохист... Тёплые, даже горячие, руки правителя трёх царств сейчас удивительно нежно стараются доставить больше удовольствия. Мягкие движения пальцев вокруг ануса, нежные, почти игривые прикосновения к груди и бокам. Заклинателю это обилие телячьих нежностей совершенно не нравится, но слова теряются в полу вздохах и полу стонах, тихо срывающихся из горла. Его тело, изученное вдоль и поперек чужими руками, реагирует на ласки предательски желанно, спина выгибается в душе, преследуя и желая продлить момент иллюзорной любви. А ноги, между которыми непозволительно медленно орудует Ло Бинхэ, непроизвольно разъезжаются, будто предлагая демону поскорее приступить к главному блюду на сегодняшнем новогоднем столе. Позорный всхлип нарушает мнимую тишину в комнате, когда острые зубы смыкаются прямо на внутренней стороне бедра, прямо там где ещё не до конца сошёл предыдущий след. Император скрывает своё кипящее в крови возбуждение под веером ресниц, он наблюдает и наслаждается зрелищем представшим перед ним. Ах, как прекрасен его и только его Шэнь Цзю, когда не знает куда деться от чувств. Когда не видит иного пути, кроме как вновь отдаться демоническому ублюдку, который пригрелся на груди небожителя. На раскосых, змеиных глазах выступают слёзы, а пальцы между кудрями уже дрожат от всепоглощающего огня под кожей. – Хватит... - приказной тон срывается на умоляющий, изящная стопа заклинателя бессильно бьёт Ло Бинхэ по боку, - Прекрати... Полудемон хмыкает, с пошлым хлюпаньем вытаскивает из растянутого учителя четыре пальца, и склоняется над раскрытым перед ним телом. Смотрит в тёмную рощу лесов и видит там отражение своей бездны. – Мне прекратить, шицзунь? - насмешливо шепчет Бинхэ, проводит по напряженному боку рукой, задевая рёбра острыми когтями, и с блаженной улыбкой наслаждается приглушёнными стонами. Такие звуки могут издавать лишь самые дорогие ночные бабочки. А учитель стонет только для него. – Ты... - Шэнь Цзю хмурится, поджимает губы. Руки дёргают последний раз чужие волосы и падают бессильно на широкие плечи. Он ощущает, как за прикосновениями демонического отродья в его теле начинает кипеть каждая клеточка тела. Это было слишком быстро. В этот раз ублюдок решил не ждать, когда учителя захлестнёт желание. Решил добиться своего, пока Цинцю в относительном сознании. Впрочем, у мужчины нет особого выбора. Остаться в этой комнате возбужденным и одиноким ему не хочется, - Сделай уже. Что-нибудь. Ло Бинхэ самодовольно улыбается и вновь припадает к губам учителя, будто пытаясь выпить из того все жизненные соки. Шэнь Цинцю в отместку царапает не зажившие ранки на спине, получая в ответ гортанный стон. На дрожащем теле когда-то уважаемого лорда, сжимая бёдра до очередных алых полос, оказываются уже обе руки зверёныша. Демон не ждёт, не останавливается, лишь внимательно смотрит в прекрасное лицо напротив, когда его орудие убийства