***
Незаметно подкрался вечер, туристы вернулись в номера. Ранние сумерки зажглись уличными огнями, валящий с неба снег яркими искрами вспыхивал в столпах света. Кристофер благополучно пропустил мимо ушей большую часть экскурсии, уйдя в себя и пытаясь подобрать слова, чтобы объясниться с Жаном в случае чего, перебирая всевозможные варианты реакции парда на ситуацию и на итоговый диалог. Крис понимал, что действовать нужно было крайне деликатно, что, если это понадобится, ему, возможно, придется тянуть время или, наоборот, результат мог понадобиться как можно быстрее. Из объяснения господина Тону волк понял только одно: нужна информация, и чем больше, тем лучше. При идеальном раскладе, по окончании переговоров, они вместе с пардом должны были выйти из здания, чтобы последнего было проще задержать. Прибегать к штурму планировали только в самом крайнем случае, если основной план провалится, однако кролик надеялся, что применение грубой силы не понадобится. — Ты пойдешь со мной к Жану? — негромко спросил Крис, когда они с Йенни сидели в номере и ждали распоряжений от руководства. — Нет, я… — лис негромко, но глубоко вздохнул. — Я не смогу. — Все в порядке, — волк осторожно приобнял поникшего фенека. — Я понимаю. — Крис… Волк обернулся на Йенни, пытаясь заглянуть в опущенные глаза. — Я не знаю, правильно ли мы поступаем. — Разве у тебя есть причина в этом сомневаться? — негромко усмехнулся волк, пытаясь показать непринужденность своих намерений, но сам прекрасно осознавал всю тяжесть принимаемого решения. — Если бы не он, я бы не был тем, кто я есть, — покачал головой Йенни. — Я обязан ему слишком многим, чтобы просто взять и забыть время, проведенное с ним. В какой-то мере, он и Серж заменили мне семью. — Но, тем не менее, ты старался забыть, — больше утвердительно, чем вопросительно хмыкнул Кристофер. — Меня отняли у родителей, когда мне было семнадцать, — вздохнул лис, стиснув пальцами брюки чуть повыше колен. — Жан дал мне все. Во всяком случае все, что считал нужным, но я и не просил о большем. Несмотря на некоторые неприятные моменты в наших отношениях, я не испытываю к нему ни злости, ни тем более ненависти. Лис негромко усмехнулся, пожав плечами, губы застыли в подобии обреченной улыбки. — Я считал, что он — лучшее из худшего, это помогло мне понять свое место в обществе, осознать чувства к Сержу… — фенек резко изменился в лице, глаза померкли. — Я хотел забыть не Жана и не Сержа. Я хотел избавиться от постоянного чувства вины перед ними. Но забвение — не всегда лучший способ отпустить свои грехи. Поэтому, Кристофер, некоторые вещи нельзя забыть, — Йенни поднял на Криса тяжелый взгляд. — Тем более — простить. Лис поднялся с кровати и подошел к шкафу, чтобы взять полотенце. Глаза были все еще опущены, губы поджаты, хвост нервно подрагивал, плотно прижатый к бедрам. Он на мгновение замер, перебирая пальцами ткань и, будто придя в себя, неуверенными шагами направился к ванной и добавил, обернувшись: — Извини, мне нужно принять душ после экскурсии. Кристофер проводил фенека взглядом и дрожащими от волнения пальцами набрал сообщение для Жана. Осенью волк считал его недостойным даже рукопожатия, теперь думал о том, что поступал неправильно. Он окончательно запутался, но, тяжело выдохнув, все равно отправил СМС. Господин Ломовский спустя долгую минуту прислал адрес «офиса», на который тут же выехала оперативная группа в составе семнадцати из двадцати недавних экскурсантов, включая Криса и Йенни. Из неприметного здания, стоящего особняком на окраине старого города и окруженного красивым заснеженным газоном с несколькими пустующими по зиме, глубокими, пожалуй, в половину роста самого Кристофера, траншеями для полива всей этой красоты, расположением которого поделился пард, выходили хорошо одетые мужчины и женщины совершенно разных возрастов. Вывеска утверждала, что за дверями располагался ресторан, не слишком дорогой, но и не для самых бедных, судя по внешнему виду посетителей, но не настолько роскошный, чтобы бронь на столик нужно было заказывать за полгода. Кристофер обернулся на господина Тону, выходя из машины, кролик явно нервничал, играя челюстью и перебирая пальцами пуговицы на воротнике. Мэгу уверенно кивнула, глядя волку в глаза, и коротко улыбнулась уголками губ в попытке поддержать. Волк проверил наушник, чуть взворошив шерсть, и вошел в ресторан, его встретил предупрежденный менеджер. Он провел Криса через весь зал, миновал кухню и уборные и пригласил Кристофера пройти в неприметную дверь в глубине здания. За ней вниз спускалась довольно крутая лестница, которая выходила в просторный зал. У самого подножья Криса остановили два здоровяка в темной форме. — Будьте добры, разведите руки в стороны, ноги расставьте на ширине плеч, — сухо, но учтиво попросил на английском один из охранников. — Это обязательно? — невозмутимо поднял бровь волк. — Как и для всех посетителей, — кивнул второй. — У меня очень срочная встреча с господином Ломовским. — Это не займет много времени, пожалуйста разве-… — Господин Бан! — из коридора за спиной Кристофера вывернул пард, уверенной походкой направляясь прямо к замеревшему в предвкушении волку. — Мальчики, пропустите, у нас действительно разговор не терпящий дальнейшего отложения. Пройдемте, господин Бан. Нельзя было не отметить, что голос Жана звучал устало, тяжело, будто он выдавливал из себя каждое слово, но искренне старался сохранить имидж. — Вам несказанно повезло, — раздалось в ухе через несколько секунд после того, как обстановка стихла. — Его появление нам очень на руку. Сделайте все, что в ваших силах. Удачи. Громилы покорно расступились, и Крис со слегка надменно и гордо поднятой головой спешно зашагал вглубь здания вслед за Жаном. Под потолком каждые несколько метров располагались зарешеченные вентиляционные шахты, шум которых заглушала плавная, но громкая музыка. Вошли в бар: между столов сновали официанты в стрингах и плотно сидящих жилетках на голое тело, разносящие напитки и закуски; на сцене терлись то о шесты, то друг о друга танцоры и танцовщицы, кто в легкой накидке, кто в белье и портупее, а кто вообще в одной только шляпе; двумя протяжными дугами разлеглись барные стойки, к которым то и дело подходили гарсоны, забирали напитки или оставляли заказ и удалялись к столику с поднятой рукой. Стоял негромкий гул, спорящий с музыкой. Гости вели непринужденные беседы, смеялись, обсуждали шоу. Миновав еще несколько залов и коридор с приватными комнатами, Крис с Жаном остановились перед массивной дверью. — Располагайтесь, Кристофер, — тяжело выдохнул пард, отпирая замок и впуская гостя в свою обитель. — Боюсь, у нас не так много времени, как хотелось бы, поэтому не будем терять то, что у нас осталось. Кабинет был относительно небольшой, по размерам напоминал комнату самого Криса. В нем не было ничего лишнего: только несколько ящиков с документами и два кресла, между которыми расположился массивный стол. Жан устало опустился и пригласил присесть волка; скрипнула мягкая обивка, хлопнула пробка бутылки, лязгнули друг о друга стаканы. — Итак, господин Бан, как я уже говорил, у меня нарисовался ряд проблем, которые мешают спокойно заниматься бизнесом, — негромко вздохнув начал пард. — К сожалению, как я вижу, господин Ян не смог прийти. Я хотел извиниться перед ним за то, что держал его в неведении все то время, пока содержал, и не передавал писем его матери, хотя она просила. Я лишь хотел, чтобы он не скучал по ней еще сильнее. Очень надеюсь, что вы передадите их ему, — достав из выдвижного ящика в столе небольшую коробочку, вздохнул Жан. — А также мои извинения за какие бы то ни было неудобства, которые я и моя семья доставили ему. — Йенни тоже хотел извиниться перед вами, — констатировал Крис, бросив беглый взгляд на мирно стоящий в снифтере коньяк, судя по виноградным ноткам, витающим в воздухе. — Но не смог поприсутствовать лично. — Жаль, — грустно усмехнулся пард и ополовинил свой стакан, пустой взгляд ни то ошарашенно, ни то безразлично гулял по пространству. — Помнится, он созванивался с Сержем. Он рассказывал мне. Таким счастливым я его очень давно не видел. — Кстати, как он? — Кристофер осторожно «снял маску», явно понимая, из-за чего у Жана дрожал сейчас голос и почему он предложил выпить. — Он в порядке? — Да… да… — пард тяжело подпер голову лапой, постукивая пальцем по лбу. — Теперь он в полном порядке. — Жан… мне жаль. — Кристофер, это… — господин Ломовский качнул головой с повисшими ушами и влил в себя оставшийся в снифтере коньяк, сразу наливая еще, по самую кромку. — Сожаление — не то, что ему сейчас нужно. Да и не никогда не было нужным… ни мое, ни ваше. Пард тяжело прерывисто вздохнул, подперев голову обеими лапами, скрещенными в замке перед мордой. — Он… оставил кое-что, — с этими словами достал из стола тонкую растрепанную книжку и придвинул ее к Крису. — Вы последний, с кем он разговаривал вживую. Может, быть, вы объясните мне, что это значит… Пард дрожащими руками открыл дневник на последней странице, посередине которой аккуратным подчерком была выведена по-корейски единственная фраза: «Теперь вы понимаете, господин Бан, каково это, быть мертвым.» Кристофер ошарашенно проморгался, сглатывая вставший поперек горла колючий комок. Выдержав недолгую паузу, пард осторожно закрыл записную книжку и отложил ее в сторону. — Вы говорили с ним о смерти, господин Бан? — Жан поднял на волка покрасневшие мокрые глаза. — Сколько раз я пытался помочь ему увидеть, что еще ничего не кончено… что ему еще можно помочь… что… — пард поджал губы, пожав плечами, и откинулся в кресле, держа дрожащей рукой полный до краев бокал, по стенкам которого тонкими струйками каплела на дорогой костюм запечатывающая воспоминания янтарная смерть. — И у меня ведь почти получилось. Почти… но вы, вы! господин Бан, в одночасье уничтожили все… вы лишили меня всего, что некогда у меня было. Он — последнее, что у меня осталось после ухода Томы. — Жан, это не то, о чем… — Молчите… молчите! — пард привстал, указывая пальцем в грудь Кристофера, и распушился в холке; на глухих согласных стало прорываться хриплое шипение. — Вы последний, кто в праве сейчас говорить. — Кристофер? Что у вас там происходит? — в ухе раздался обеспокоенный голос господина Тону; Крис с непривычки повел ухом, прислушиваясь к голосу в динамике. Волк обескураженно молчал, отчасти осознавая, по какой причине не перебивал тучного зверя. — Так мы не одни… — хмыкнул Жан, почти разочарованно, но с долей издевательской насмешки. — Передавайте чэшчь. Пард устало опустился в кресло, отхлебнув коньяк. — Я надеялся на личную встречу, господин Бан… — Жан покачал головой, помассировав пальцами переносицу. — Но не об этом сейчас. Я хотел бы спросить вас еще кое о чем. Пард добавил к дневнику и коробке с письмами книгу в красивом переплете, которую некогда своими крахмально-белыми пальцами держал Серж. Крис невольно сглотнул и вынул из уха прозрачный усик наушника. — Ему очень нравилась эта книга, — негромко, с сожалением произнес Крис, погладив пальцами корешок, в некоторых местах обложка была покрыта отпечатками запекшейся крови. — Знаете, сначала я не придал этому большого значения. Я просто хотел, чтобы последние месяцы жизни моего сына прошли так, как он бы этого хотел. Он нашел утешение в литературе. Да, в людской. Но что в этом могло быть плохого, подумал я, — пард негромко всхлипнул и протер лицо тыльной стороной ладони. — Сначала он решил начать с чего-то легкого: журналы, романы со сложной любовной интригой. Потом заинтересовался классиками. Он читал очень много наших, польских, да и иностранной литературой не брезговал. Дальше стал просить философию, религиозные трактаты всяческих вероисповеданий, — Жан тяжело вздохнул и, облокотившись на подлокотник, подпер голову. — А потом все пошло под откос… — Что в этом плохого? — смутился волк. — Разве есть какая-то проблема в изучении мировой культуры? — Он говорил так же, слово в слово, — пард снова опустошил бокал, речь его стала более мурлычущей, мягкой, но оттого тяжелой. — Знаете, это сильно на нем сказалось. Последний раз когда мы виделись, он даже не изъявил желания со мной говорить. — Вы пытались понять причину? — О, пытался, конечно, пытался! — воскликнул Жан. — Через время я осознал, почему он был так холоден. Не только со мной — со всеми. Кристофер промолчал, ожидая ответа. — Мы просто перестали быть ему нужны. Мы ему надоели, весь мир надоел! время надоело! если верить его дневнику. — Почему? — Он состарился, Кристофер, — грустно констатировал пард. — Пятнадцать месяцев заменили ему пятнадцать лет. Он запер себя в палате с книгами, отгородившись от всякого общения, кроме минимально необходимого. Он чувствовал себя героем этих книг, он вершил чужие судьбы, уничтожал целые миры и возводил их вновь. — Разве эскапизм в его ситуации — это плохо? — Не знаю, Кристофер, не знаю… Но я знаю, что было ошибкой позволять ему забивать себе голову уверенностью в том, что избавление будет в каком-то «после». Что смерть — это панацея. Я в это не верю… — Я думаю, все придут к этому, рано или поздно, — свел брови Крис, но пард не слушал, алкоголь и, вероятно, глубокая депрессия сделали свое дело. - Очень многие пишут именно об этом. — Вы думаете, можно верить тому, что написали… — Жан вскипел, произнося последнее слово, толкнув книгу к краю стола, у которого сидел волк. — ОНИ! — Я не думаю, господин Ломовский, что художественная литература призвана констатировать, — потупив глаза, волк лишь сурово покачал головой. — Но, полагаю, представлять. А выводы, — Кристофер угрюмо, но сдержано усмехнулся и добавил. — Выводы делает читатель. — Что вы хотите этим сказать, господин Бан? — тучный зверь сжал кулаки до побелевших под шерстью костяшек и хруста в суставах. — Только то, что мудрость сделала вашего сына стариком. Если бы… — «Если бы», «если бы», — едва ли не безумно рассмеявшись, рыкнул Жан и зарылся когтями в шерсть на лбу до узнаваемого запаха железа под дождем. — Если бы не этот поганый лис, все могло бы быть иначе! — А разве в том, что Тома ушла не вы ли сами виноваты? — нахмурился в ответ волк. — Не смейте произносить ее имени своими погаными губами! — пард оскалился, как дикая кошка. — Она в отличие от вас хотя бы пыталась помочь Сержу! — А вы знали, что он не винит Йенни? Он в большей степени винит вас. В частности потому, что ваша жена оставила его. Губы Жана задрожали, и он обессиленно положил голову на ладони. — Вы просто ищете крайнего. Это неправильно. — А что? Что тогда правильно, Кристофер?! — пард поднял голову и посмотрел на ноутбук, и вдруг на его лицо наползла обыденная приторная ухмылка. — Вы можете пойти со мной и тогда все будет лучше, чем может быть в вашем положении. Так вы хотя бы загладите вину перед теми, кому еще можно помочь. Это было бы правильно. — Это угроза? — Скорее деловое предложение. Повисла напряженная тишина; раздалось два щелчка. Кристофер нервно осмотрелся, прислушиваясь. Что-то не давало ему покоя, что-то монотонно давящее, как будто со всех сторон сразу. — Ох, господин Бан, господин Бан! — покачал головой Жан, нервно посмеиваясь, и, достав «обезглавленную» гильотинкой сигару, закурил; подожженный табак степенно пыхал, будо вторил такту уставшего от обиды и горя сердца. — Какой мне смысл? Я уже потерял все, а вы хотите лишить меня и возможности распорядиться последними минутами жизни так, как этого хочу я? Прекращайте глумиться над трупом. — Вам еще жить и жить, господин Ломовский, — возразил Крис, напрягаясь от повисшего в воздухе практически осязаемого неприятного ощущения надвигающейся опасности. — Это вам, господин Бан, еще жить и жить, — вздохнул пард, дернув ушами, и, опустив глаза, добавил — Если, конечно, успеете. — Что вы имеете в виду? — смутился Кристофер и нахмурил брови, нервно обернувшись на открытую дверь. Волк точно что-то слышал, но за оглушающей тишиной, которая повисала вне разговора, он не мог разобрать, что конкретно. — Через… — кот глянул на наручные часы и продолжил совершенно отстраненно. — три минуты все вокруг взлетит на воздух. По спине пробежал неприятный холодок; Крис чувствовал, как распушается мех на всем теле сразу, как напряглись мышцы, как завизжала сиреной мысль «Вон!». И теперь, когда собственный писк в ушах стал настолько привычен, что даже неразличим, за ним волк услышал монотонное, ежесекундное пищание чего-то в стенах. — Жан, пойдемте со мной, — сердце билось о ребра, готовое сокрушить их, только бы оказаться подальше от этого места. — Уходите, Кристофер, прошу не тратьте время и уходите, пока можете. — Я уйду только с вами! — Зачем мне с вами идти? — пард поджал губы, выдыхая дым в сторону и пожимая плечами. — У меня больше ничего нет. Денег не осталось, а с таким пятном на репутации меня не пустят даже на самый захолустный аукцион. Моя карьера будет разрушена, отчасти, благодаря вам. Моя жизнь кончена в тридцать один год, — грустно усмехнулся он и погладил дубовый стол. — Жан… — У вас осталось две минуты, — кот глубоко затянулся и выдохнул облако дыма в сторону лежащих на столе коробки и дневника с книжкой. — Не забудьте это. Серж в своей последней воле завещал свои записи и книгу вам. Кристофер поднялся с кресла и, взяв письма и дневник вместе с «Иудой», взглянул, вероятно, в последний раз в уставшие глаза Жана. Пард не обратил внимания, только почти бессознательно покачивая головой и постукивая пальцем по лакированной поверхности стола. Волк, опомнившись, нехотя покинул комнату. Сердце бешено стучало в голову, пытаясь достучаться до мозга, который продолжал безнадежно цепляться за мысль о спасении чужой жизни, хотя он и понимал, что ее уже не спасти и нужно было попытаться спасти хотя бы свою. Ноги застучали по лакированным доскам. Шаг. Еще два. За ними еще десяток. Крис сорвался в бег. Грохот его туфлей эхом разносился в узких коридорах и пустых огромных залах. Все вокруг было мертво. Только стук каблуков бился о стены нарастающим предсмертным пульсом. Волк часто оборачивался, пространство будто не кончалось, в отличие от воздуха в груди. Легкие жгло, впереди — еще две лестницы, полтора зала; времени, по ощущениям — какие-то секунды. Раздался рокот. Из-за спины пыхнуло горячим воздухом, стены задрожали, с потолка посыпалась краска, Кристофер почувствовал толчок и невольно вскрикнул. За ним еще один, заметно ощутимее, громче. Сердце билось запредельно быстро, на гранях остановки, дыхание сорвалось в глухие хрипы, проступили слезы, перед глазами все плыло. Еще удар. По щеке стекла неестественно холодная в разгоряченном воздухе капелька пота. Крис обернулся: на дереве блеснула рыжим янтарем его бегущая по пятам смерть. Впереди была последняя лестница и последний зал. Мышцы отказывались двигаться, ноги и спину схватывали судороги. Уши волка дернулись, когда позади с диким грохотом обрушился потолок; жар пыхнул из-за спины, ударная волна будто выгнала весь воздух из узкого перехода между этажами, потому что дышать уже не получалось. Пространство вокруг раскалилось до нестерпимого, адского пекла. Оно подкрадывалось сзади, своими языками, казалось, едва ли не хватало за хвост. Кристофер вылетел в выбитое ударной волной окно, когда ресторанчик за его спиной пожрал оглушительный хлопок. Волк кувыркнулся несколько раз, споткнувшись носком туфля о порожек, потому что от нехватки кислорода и перегрева закружилась голова, и упал в поливную траншею, когда над ним убийственно горячей волной прокатилось пламя взрыва. Все тело отдалось глухой болью множественных ушибов и ссадин. Крис сжался, опустив морду и накрыв затылок руками, пока, может, в паре десятков метров от него здание проваливалось само в себя под молчаливый писк в ушах. Снег вокруг головы мгновенно потаял, все тело обдало невыносимым жаром, который, казалось, выжигал само естество волка, поджаривал его, как шкворчащий на сковороде стейк. Терпеть всепожирающую боль не было ни сил, ни воли; крик застыл в горле запекшимся комом. Глаза невольно закатились, перед ними мелькали вспышки: сад — далекое детство — темная комната Чана — красные глаза белого волка — океанический берег, прохладный южный бриз — теплый взгляд другой, еще любящей матери — случайно разбитая любимая китайская ваза, привезенная отцом — звонко смеющийся маленький Крис, прыгающий по осенним лужам — вспышка за вспышкой, они становились все глубже, длиннее, липче — палата, вздохи, ЭКГ, стеклянный взгляд, молчанье, плачь навзрыд, непринятие, принятье — самолет, трясучка, золотая с медным напылением тень, коробка с письмами, дневник — «Теперь вы знаете, господин Бан, каково это, быть мертвым», серия взрывов… …тьма.***
Кристофер проснулся лежа на животе от неясного шепота на ухо и через силу разлепил глаза. Над ним навис неясный силуэт, черты которого затмевал яркий свет, хотя по большим ушам все еще можно было понять, что это Йенни. Крис улыбнулся уголками губ через полусон и осторожно погладил лиса по чему-то, до чего смог дотянуться. Он тут же обернулся и не смог сдержать улыбки; судя по глазам, фенек не спал уже довольно продолжительное время. Лис потянулся к кнопке вызова врача, но его на полпути прервал Крис: — Подожди… — прокашлявшись, прошептал Кристофер, опуская взгляд, потому что свет сильно врезался в глаза. — Ты долго тут? — Да уже неделю, наверное, — зевнул Йенни и погладил волка по голове, опустив руку. — Ты на удивление легко отделался. — Как всегда, — с тенью гордости усмехнулся Крис. — Я уже даже удивляться перестал. — То-то я и гляжу, — хмыкнул Кристофер, поднимая уголки губ. — Нет, ты что, конечно, я рад, — улыбнулся лис и осторожно провел рукой по спине. Прикосновение отдалось легким зудом, но не более. — Просто устал. В голове начали потихоньку пробуждаться образы минувших дней. Ресторан, Жан, взрывы… — ПИСЬМА! — Кристофера, как кипятком, обдало волной жара с головы до ног. — Какие еще письма, Крис? — смутился Йенни. — О чем ты… даже если бы у тебя в руках что-нибудь было, все сгорело. Ты чудом выжил в траншее глубиной от силы в полметра, — лис погладил кончиками пальцев перебинтованные лапы волка. — Тебя нашли без сознания в ужасном состоянии. На тебе места живого не было! Что уж говорить о письмах. — Жан передал мне письма. Он хотел отдать их тебе! Фенек непонимающе наклонил ухо к плечу и голова повторила движение под его весом. — Письма… — Кристофер, прикусив язык, закрыл глаза и обреченно опустил голову на подушку. — Забудь. Ненадолго повисло молчание. — Какое сегодня число? — Двадцать пятое. — А когда домой? — почти с детской наивностью негромко спросил Крис. — Кристофер, Кристофер… — лис по-родительски покачал головой, опустив уши. — На тебе, конечно, все как на собаке, но разве ты не хочешь хоть немного отдохнуть? — Мы должны вернуться, чтобы завершить задуманное. — Конечно, вы все уже спланировали… — после короткой паузы вздохнул Йенни, в голосе сквозила не то тоска, не то грусть. — Давно спланировали, поэтому, — волк осторожно поднялся на локтях, разминая шею и осматриваясь. — я должен вернуться вместе со всеми. — Не хочу тебя огорчать, но все уже вернулись. — Что? Когда? — Кристофер сел на кровать, распахнув глаза. — Из Кореи есть новости?! — Тише-тише, все в порядке, успокойся, — фенек осадил крепко намеревавшегося встать Криса. — Улетели вчера. Новостей пока нет. Они ждут нас, чтобы отпраздновать первый успех и… — Успех? Успех?! — шепотом вскрикнул волк. — Жан подорвался! Меня чуть не подорвал! — Тише, не кричи так… Подорвали, — хмыкнул лис и грустно добавил. — Все замяли. Мы ни при чем. На новостных каналах говорят о «террористическом акте добродетели». Кристофер тихо презрительно фыркнул. — Я знал, что у Жана были враги, — фенек нахмурился. — Но не настолько, чтобы все единогласно согласились с подобной информацией. Хотя, после того, как его публично назвали противником личности и гуманности, — не мудрено… Эй, ты куда? Йенни постарался задержать напористо встающего с кровати Криса, но особого эффекта это не возымело. — Размяться, — буркнул волк, покатив головой по плечам и отведя последние назад. — Подожди! Посиди немного, ты очень долго лежал! — взмолился лис, подойдя к Кристоферу сзади и добавил, взглянув на часы. — Скоро должен прийти врач, сменить бинты! — Ничего страшного, вернусь, как он подойдет… — не оборачиваясь, бросил Крис, но его прервал фенек. — Бан. Кристофер. Чан! — в полный голос, гордо приосанившись и поджав губы, почти приказал Йенни. Уши — одно опущено, другое стояло торчком — нервно подрагивали, как и вибриссы, всякий раз, когда лис недовольно поводил носом. — Сядь. Немедленно. Крис неловко замер в воцарившей вязкой тишине. Йенни сверлил волка взглядом и мел хвостом, немного подвиливая бедрами, скрестив руки на груди. — Я жду, — сурово повторил он и приподнял бровь. Кристофер сглотнул и осторожно вернулся к кровати. Таким фенек показывал себя впервые: твердым, серьезным, властным. Он тяжело сипло дышал, насупившись, и недовольно обернувшись через плечо, сел напротив кровати Криса. — Не геройствуй. Геройство еще никого до добра не доводило, — лис устало посмотрел на волка. Черные омуты завораживали таящимся внутри логосом. — Особенно тебя. — Хорошо… я постараюсь… Крис чувствовал вину перед Йенни из-за того, что заставил показать себя такого. Хотя с другой стороны это было ему на руку, теперь оставлять его, умеющего за себя постаять, было немного спокойнее. Лис изменился, Кристофер чувствовал это. Он вырос, стал жестче, при этом не растеряв своего фирменного обаяния. Он был все тот же замечательный Йенни, но намного старше и мудрее. Вероятно, даже во многом мудрее, чем сам волк. Кристофер нажал на кнопку вызова врача позади себя и стал покорно ждать. Окончательно покинуть больницу удалось только на кануне двадцать девятого числа по местному времени, когда на том конце планеты был уже март. Нужно было оперативно заканчивать незаконченные дела, потому что другой возможности могло больше не выдаться. Поэтому, сразу после того, как все вещи были собраны, а все важные звонки сделаны, Кристофер предложил Йенни, возможно в последний раз на несколько долгих месяцев спокойно погулять по парку, ни от кого не убегая и не прячась в подворотнях пусанских трущоб, не пытаясь найти друг друга под облетевшей камелией. Они могли насладиться собой и миром вокруг впервые за последние два сезона. Это была слишком странная осень. Слишком многое и важное резко поменялось в жизни Криса и его маленькой семьи за относительно короткий срок. Слишком много разных вещей смешалось в одну кучу. Теперь, оборачиваясь на прошедшие четыре месяца с высоты пережитых событий, смотреть на жизнь стало как-то… проще. Кристофер наконец-то обрел то, ради чего просыпался каждый день, нашел цель своего существования и колючий и липкий ворох проблем себе на хвост. Трудности закалили его, позволили вздохнуть полной грудью, снова почувствовать, что значит жить, даже если для этого пришлось понять некоторые вещи, невозможные для понимания. Они с Йенни сидели на лавочке и молча наблюдали, как ветер гонял последние красноватые лепестки камелий. Он крутился с ними в причудливом вальсе, поднимал и низвергал ниц, пока они не исчезали в траве или улетали куда-то, унесенные прочь импровизационным тактом чудаковатого мертвеца-гулены между раскинутыми коромыслом ветвями деревьев. Так они скоротали весь оставшийся день, слоняясь по парку на выезде, заново открывая друг друга и Пусан, но совсем другой — спокойный, размеренный, притененный плывущими в ночи силуэтами. Когда Кристофер и Йенни вернулись домой, время перевалило за полночь; Ти уже спал. Они тихонько пробрались на кухню, разобрав вещи после перелета, нарезали фруктов, открыли бутылку розового вина и разделили ее пополам под остатки ужина. Они почти ничего не говорили, впрочем, после такого вечера и перед будущим утром хотелось только молчать. Единственный тост, который сорвался с губ Криса был таков: «За нашу с тобой независимость». В очередной раз лязгнули бокалы. Последние глотки вина всегда казались волку чуть слаще, приятнее, но сейчас остатки отчего-то непривычно сильно горчили и не приносили никакого удовольствия от смакования. Спать легли в одной кровати, крепко прижавшись друг к другу. Кристофер, задумался об этом, но вино спутало все мысли, и спустя недолгое время Крис уснул под мирное сопение Йенни, иногда прерываемое тяжелым, будто задумчивым, вздохом.***
Весь день до самого отбытия в здание корпорации был посвящен проверке всего, что было нужно для реализации намеченной цели. Попрощались сухо, будто расставались не на многие месяцы, а всего на пару часов, надеясь, что время пролетит так же быстро. Никто не знал, сколько продлится разлука, — месяцы или даже годы — но все понимали, что даже такая преграда была преодолимой, хоть и вынужденной. — Господин Бан Кристофер Чан… — Ти, я же просил… — Господин Бан Кристофер Чан, — торжественно грустно, но настойчиво повторил Тэхен. — Когда вы вернетесь, я буду ждать вас здесь же с вашим любимым вином, — помолчав, терьер гордо добавил. — Я служил и еще послужу. Слуга молча прижал к себе, крепко обнимая, наклонившегося к нему волка и отшагнул к двери. — Крис… — тихо произнес лис и подошел, поправляя воротник чужой кофты. — Йенни, я хочу, чтобы ты сохранил кое-что, — Кристофер достал из кармана фамильное кольцо-печатку и протянул его фенеку; сердце нервно клокотало. — Возьми. Обещай мне, что вернешь его при встрече. — Конечно, — Йенни поднял взгляд на волка, но его губы не красила привычная лучистая улыбка, сейчас они были плотно сомкнуты в побелевшую линию; он надел кольцо на большой палец, шайбу с гравировкой расположив по направлению к ладони, и плотно сжал кулак. — Ты только возвращайся скорее. — Как только, так сразу, — сдержанно улыбнулся волк и в последний раз на многие месяцы вперед смерил фенека взглядом с головы до ног. — Тебе правда идут бежевые тона. Помолчав еще с полминуты, Йенни и Ти обернулись и вышли из поместья; за воротами их ждала машина. Волк грустно проводил их взглядом, тех, кого некогда считал семьей, но теперь вынужденно называл чужими у себя в голове. Кристофер взял свою сумку, замкнул дом и калитку и направился на станцию метро. Он обернулся на поместье с зашторенными окнами, за которыми было тихо и пусто, и молча зашагал прочь, понурив голову. Днем в конторе собирались устраивать праздник, чтобы отметить сразу два больших события: во-первых, успешную ликвидацию цели без серьезных последствий для конторы, хотя и поступали, как позже выяснилось, жалобы на то, что Жана так и не удалось привлечь к ответственности, а во-вторых, — устроить празднование по поводу Дня независимости Кореи. Алкоголя было совсем немного на большую шумную компанию, но это не сделало корпоративу хуже. Во всяком случае, никто открыто не протестовал. Пока все что-то бурно обсуждали, Кристофер предпочел привычно забиться в дальний угол и подумать над стаканчиком апельсинового фреша, пораскинуть о нахлынувшей ни с того, ни с сего серой тоске, которую Крис никогда прежде не ощущал. — Ты чего один? — из потока мыслей волка выбил голос Мэгу; он поднял глаза. — Все веселятся, а ты грустишь в углу. — Не люблю больших скоплений разных феромонов, — скромно отвернувшись, пробурчал Крис, спрятав нос в пластиковый стакан. — Ты прекрасно помнишь опыт минувших дней. — Ну, не бурчи, — рассмеялась волчица. — Сегодня такой день, а ты… — Временами мне кажется, что с одной стороны я слишком прагматичен, — Кристофер тяжело вздохнул. — С другой — некоторые вещи могут задеть меня слишком сильно. — Брось! Все мы… — Мэгу не договорила, оборвавшись на полуслове. — Люди? — усмехнулся Крис, приподнимая уголки губ, но взгляда он так и не оторвал от золоченой глади апельсинового сока с мякотью. — Нет, Кристофер, — покачала головой волчица, опустив нос в свой стаканчик и добавила, улыбнувшись. — Мы лучше них. Ты лучше них, Кристофер. Лучший из нас. У тебя большое будущее. Я знаю это. — Спасибо, конечно… — Постой, дослушай, — стушевавшись, попросила Мэгу и подсела поближе к Крису, придвигая стул. — Я знаю, что не смогу долго быть рядом, после того, как все закончится… Поэтому я хочу сказать спасибо сейчас. За все, спасибо. Ты изменил мою жизнь в лучшую сторону. Пожалуй, я никогда не была так счастлива, как за последние четыре месяца, после знакомства с тобой и господином Яном. Мэгу тихо хмыкнула, пригубив из стакана, и продолжила: — Ты очень многое для меня значишь с недавних пор. Возможно, слишком многое… — недолго помолчав, волчица опустила уши заметно потускнев, что не скрылось от Криса, но он не хотел перебивать, хотя понимал, к чему шел разговор. — Есть одна вещь, которую я хотела сказать довольно давно, но никак не подворачивался момент… — Мэгу набрала полные легкие воздуха, покрывшись теплой краснотой под мехом. — Ба! Вот вы где! — откуда ни возьмись налетел голос господина Тону, а затем появился и он сам. — О, прошу прощения, я не сильно вам помешал? — Нет, нет, господин Тону, — отмахнулась волчица, обернувшись на кролика, судя по его лицу, взгляд, которым его испепеляла альбинос, был, вероятно, очень недовольным; Мэгу тяжело вздохнула и добавила. — Ни чуть. Кролик прижал уши и молча покинул комнату, не проронив больше ни слова. Волчица проводила его взглядом и поникла, закусив губу. — Ты хотела что-то мне сказать, — Кристофер попытался осторожно вернуться к разговору. — Нет, забудь, — волчица хлопнула себя по коленям и встала со стула, оставляя на сидушке стаканчик с недопитым соком; ее голос подрагивал. — У нас есть одно незаконченное дело. Фейерверк сам себя не устроит. — Только давай смотреть будем с расстояния, — усмехнулся Крис. — И желательно, чтобы в это время здесь никого не было. — Конечно, — согласилась Мэгу и взглянула на часы. — В три все пойдут в город. У нас есть полтора часа, чтобы все подготовить. — Что от меня требуется? — следуя за уверенно идущей вперед к лифту напарницей, спросил Кристофер. — Стоять на шухере и заговаривать зубы зевакам, пока я буду все подготавливать, — обернувшись бросила волчица и протянула Крису руку. — Все должно выглядеть со стороны, будто Тону действительно ничуть мне не помешал, на случай, если мы на кого-нибудь наткнемся… Если ты не против, конечно. Волк осторожно овил чужую кисть своими пальцами, которая резко потянула его за собой по коридору мимо шумного зала, наполненного гульной компанией. На них никто не обернулся, все были слишком вовлечены в процесс, чтобы обращать внимание на парочку, которая захотела отделиться от всех по известной только им двоим причине. Впрочем, Мэгу и Кристоферу это было только на руку. Они молча спустились в баракки, забрали сумку со взрывчаткой и начали размещать замотанную черной изолентой C-4 на перекрытиях нижних этажей, начиная с буферной зоны в лаборатории, в которой как будто чего-то не хватало, — чего-то заметного, большого, но Крис не понимал, чего, — задавая таймер взрыва на полтора часа, каждый последующий таймер укорачивая на три минуты. О камерах не беспокоились, потому что даже вахтеры сегодня решили присоединиться к безалкогольной вакханалии. И, постепенно поднимаясь выше, Мэгу, во время того, как молча клеила на потолок очередной кубик, негромко выдохнула: — Возвращаясь к моему разговору… — Я слушаю, — кивнул Крис и помог волчице спуститься со стола в архиве, на котором стояли ноутбуки и несколько коробок с документами, под которым было решено оставить сумку, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. — Я знаю, что, вероятно, тебе это не интересно, потому что у тебя есть твой лис, но все же… — закусив губу, начала альбинос. — Он не мой, — отрезал Кристофер и потупил взгляд. — И я больше не его. — У вас что-то произошло? — навострила уши Мэгу и обернулась на волка, пока они остановились в ползущей вверх кабине лифта. — Произошло. Все… это, — окинув пространство вокруг прошивающим взглядом и разведя руками, бросил волк. — Нам пришлось. — Понятно… — вздохнула волчица, пряча руки в карманы и покачиваясь на каблуках вперед и назад. — В общем, я не думаю, что смогла бы носить это в себе дольше. Произошло слишком много всего, чтобы это никак не отразилось на мне и на моих взглядах. Дверь начала с шипением открываться, но Мэгу нажала на кнопку на панели и створки сдвинулись обратно. — Сомо рассказал мне о том, что думает на твой счет. Честно, — альбинос вздохнула и положила пальцы на потрепанную пуговицу на пиджаке. — Я не думаю, что все, что с нами произошло, — случайность. Будто все давно кто-то спланировал, расставил все так, чтобы мы оказались именно здесь и сейчас при конкретных обстоятельствах. Мэгу негромко усмехнулась, покачав головой. — Когда ты пришел, все изменилось. Все стало так, как должно. Словно ты был тем винтиком, которого не хватало механизму для продуктивной работы. В частности, для меня тоже, — Кристофер заметил, как обычно белое лицо покрылось неестественным красноватым оттенком. — Я почему-то почувствовала, что теперь все правильно. Кристофер… — альбинос обернулась на волка, не отводя от него своих сиреневато-красных глаз, свет в которых переливался на тонких сосудах, как на гранях жеоды невероятной красоты. Мэгу осторожно протянула руку, но Крис нежно поймал ее в свою ладонь; волчица опешила. — Мэгу… — он осторожно потерся щекой о теплые пальцы и отстранился. — Подумай, сколько их будет еще, таких же, как я. — Мне не нужны твои копии, Кристофер, — волчица сделала осторожный подшаг навстречу волку. — Я пережила слишком многое, чтобы надеяться на завтра. — Поверь мне, как и я. Поэтому мы с Йенни и разошлись. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал из-за меня. — Я понимаю, но… — альбинос неохотно опустила руку, ее голос дрожал. — Бан Кристофер Чан. — Мэгу… — вздохнул волк, закрывая глаза. Она ничего не ответила, только молча коснулась влажным носом носа Криса. Стоило волчице отстраниться, как двери лифта с шипением разъехались. За ними стояла толпа народу, которые тут же нервно попятились, когда оба волка медленно перевели взгляд друг с друга на все это сборище. — И что вы так смотрите? — стараясь придерживаться своего привычно холодного образа, выпалила Мэгу и вышагнула в коридор, вытягивая за собой Кристофера. — Противоположности притягиваются, говоришь? — шепнул кто-то из собравшихся, расступаясь в стороны перед стремящимися удалиться волками. — Ты мне две тысячи должен, — подметил другой голос, раздался хлопок. — Пойдем на пристань, там хоть нет всех… этих, — наклонившись к самому уху, предложил Кристофер и, получив утвердительный кивок в ответ, уверенно вывел волчицу из здания. Времени до фейерверка оставалось еще прилично, поэтому добираться до побережья было решено на электричке. Всю дорогу Крис простоял держась за поручень, а Мэгу держась за его руку. Волк чувствовал неясное беспокойство, исходящее откуда-то снаружи. Мартовское небо было чистым, несмотря на ветер, легко гнущий деревья и мутящий воду в океане по ту сторону стекла. Вышли недалеко от центра, молча прошлись по полным улицам и оказались, на удивление, на пустом побережье. — Спасибо, Кристофер, — негромко выдохнула Мэгу, втягивая голову в плечи от очередного порыва пронизывающего ветра. — За что? — тихо и наивно обернулся на волчицу Крис. — За все. За то, что ты появился в моей жизни и так круто ее вывернул. — Разве за такое благодарят? — Я благодарю судьбу за все, что бы она мне не подсунула, — покачала головой альбинос. — Просто чему-то радуюсь немного сильнее. Кристофер взглянул на часы: без пяти три. Сердце сжимала тревога. Они могли что-то неправильно рассчитать, когда сокращали таймеры; кто-то мог задержаться в здании после того, как все бы ушли; бомбы могли бы най… — Вот вы где, — из-за спины раздался разъяренный голос запыхавшегося господина Тону, обрывающий внутренний монолог волка на полуслове. Крис и Мэгу нервно обернулись на тяжело дышащего кролика, который стоял прямо перед ними, держа в руках пистолет с глушителем. — Думаете можете так просто взять и уничтожить все, чего мы таким трудом добивались?! Как бы не так… — прыснул Сомо. — Ладно этот, но ты, Мэгу… — А что «я»? Ты не представляешь, как я устала танцевать под чужую дудку! Я может быть, нашла единственного волка, с которым могла бы провести всю свою жизнь, а вы… — альбинос яростно вздымала грудь, фыркая на каждом выдохе. — Вы хотите превратить его в монстра! — Ты знаешь план, Мэгу. Все ради всеобщего блага… — с каждым словом кролик подбирался все ближе и ближе, осторожно шагая по направлению к волкам. — Таких, как он, больше нет. Он наш единственный шанс! — Да к черту это всеобщее благо! Я не позволю вам забрать его у меня! Он мой единственный шанс! — волчица распушилась, перекрывая собой Кристофера. — Только. Через мой. Труп. Мэгу осторожно потянулась к кобуре на поясе, на что получила неодобрительное и суровое «Даже не думай». — А я подумаю, — оскалившись бросила альбинос и, крикнув «Уходи!», надрывно застонала; раздался приглушенный «пшик». Воздух на много метров вокруг заполнили фиалки. Это была убийственно концентрированная вонь, от нее першило в горле и перехватывало дыхание, слезились глаза и невыносимо болел нос. Кристофер закатился тявкающим кашлем, у него закружилась голова. Каждый вдох отдавался болезненными до тошноты мышечными спамами. Тело отказывалось слушаться, конечности закочанели, будто кровь в них превратилась в густой гель. Перед глазами все поплыло, колени предательски подогнулись и Крис свалился на земь, обернувшись на звуки выстрелов. Кашляющий, как и волк, господин Тону, прикрывая локтем нос, выпускал обойму в сторону тяжело шагающей Мэгу. Ее всю трясло, губы, кажется, были покрыты пеной; она еле держала голову, наклонив ее к правому плечу, только бы не выпускать кролика из виду. Каждый вдох давался все с большими усилиями, волчица подняла руку с пистолетом и трижды надавила на курок. Воздух прошил новый звук: резкий, хруст-щелчок. — Крис… Альбинос на мгновение замерла, пошатнувшись, и тяжело повалилась на холодную кладку с глухим ударом. — Мэгу! — Кристофер кричал хрипло, продирая горло через вязкий фиалковый воздух, но спустя мгновение морок развеялся. Волк через силу поднялся на ватные ноги и, прихрамывая на подвернувшуюся от неожиданного падения стопу, медленно заковылял в сторону лежащей без чувств напарницы, завороженно повторяя только «Мэгу, почему?..». Грянул взрыв. Его приглушило расстояние, но грохот был слышен, наверное, даже в центре города. — Твою ж мать! — громко выругался Сомо, обернувшись на звук. Кролик медленно повернул голову в сторону тел. Черное держало белое, лежащее, раскинув руки, в темной теплой луже лепестков увядшей камелии, которые тонкими липкими нитями опадали с ее затылка и пачкали руки. Мэгу лежала сейчас, как лежала в парке пару месяцев назад: с широко распахнутыии глазами, которые радостно смотрели в небо, и с мечтательной теплой улыбкой, — лежала у него на руках. Кристофер продолжал твердить ее имя, его эхом повторял бьющийся за спиной океан. Тону в несколько резвых шагов оказался прямо подле двух волков и, приставив ко лбу Кристофера холодное дуло пистолета, процедил: — Что же ты наделал, рокуденаси! Кролик отвесил властную пощечину волку, исходя концентрированной ненавистью. — Это все из-за тебя… — Сомо раздраженно усмехнулся. — Я-то думал, вот оно! Решение всех наших проблем. Думал, Мэгу наконец-то поймет, что жизнь не заканчивается, если обрывается жизнь кого-то другого. Но нет… Встань и отвернись, чтоб я не видел твоего отвратительного лица, когда я буду выносить тебе мозги. Кристофер не двигался. Он не слышал. В ушах стоял белый шум, глаза болели от холодного ветра и горячих слез. Голова была пустая. Ее наполнило единственное чувство, давно забытое много лет назад, но преследующее волка всю осознанную жизнь. Чувство полое, пустое, удушающее, будто его медленно утаскивало течением на холодную глубину черного бездонного океана. Вот на что похожа смерть. Она была влажной и теплой у Криса на руках, а еще она убийственно пахла фиалками. — Ты оглох?! — сдерживая слезы, но хрипя голосом, процедил Тону. — Вставай! Кристофер не слушал. Губы немо повторяли одно и тоже слово, потому что воздух в легких давно закончился. Из рации на поясе кролика раздалось приглушенное кряхтение, а сразу за ним раздался властный и суровый голос, потрескивающий на глухих согласных. — Я тобой очень недовольна, Тону. Ты не оправдал моих надежд. — Госпожа Лисун, позвольте мне убить эту тварь, — поднеся похрипывающую коробочку к самым губам, сухо попросил Сомо. — Она — все, что у меня было, а он… — Я доверила ее тебе. Не ему. Но ты ее не сберег. — Вы сами ее убили, — огрызнулся кролик, схватив себя за уши. — Потому что иначе она бы убила тебя. Ты поступил нетактично. — Я делал это на благо «OMEGA-benefit», — хищно рыкнул кролик, оскалившись, и перевел взгляд на Криса. — Запрашиваю разрешение на зачистку. — В зачистке отказано, — недовольно протрещала Доктор. — В том, что случилось виноват только ты, Сомо. Ты мог принять меры раньше. Мог дать девочке настоящую жизнь, а не эту пародию на игру в погорелом театре. Ты ее убил, Сомо. Убил ее своим желанием вернуть мертвеца к жизни. — Я хотел для нее лучшего, — сдержанно всхлипнул кролик. — Все всегда хотят, как лучше, — усмехнулась доктор. — Пропуск пятого уровня ты тоже передал из лучших побуждений? — Я… — Напомни мне, Сомо, чем карается несанкционированная передача пропуска пятого уровня лицам, неудостоенным пятого уровня доверия? — ПБВ… — Молодец, Сомо. Тяжелый вздох по ту сторону рации. Еще один хрустяще-свистящий треск. Тону замер, выгибаясь в спине и болезненно сопя, и выронил из дрожащих рук пистолет и хрипящий коробок. Его лицо исказилось гримасой боли, кролик скомканными движениями сорвал с себя кофту. На белой рубашке по всей площади груди проступили красные постепенно растущие пятна. Сомо упал на колени, харкая кровью, устремляя на Криса испуганный, полный ненависти стеклянный взгляд, пока его конечности наконец не перестали трепыхаться. Рация вновь ожила: — Как ты сказал, Сомо: «Под твою ответстаенность»? Ты перестал быть контролируемым. Твоя смерть послужит для всеобщего блага, — грустно вздохнула доктор на том конце. — А теперь вы, Кристофер. Я знаю, что вы меня слышите и слушаете. Все, что вы сейчас видите перед собой — результат вашего активного протеста неминуемому. Первый и Вторая будут закончены, даже несмотря на ваше… взрывное шоу. Рано или поздно вы все поймете сами, сейчас у меня нет времени объяснять вам ваше место в системе. Хочу сказать вам напоследок важную вещь, господин Бан… — арахнид выдержала недолгую паузу и продолжила. — Вы даже не представляете, какое число жизней зависит от вас, помимо этих двух. Но не думайте, что из-за этого кто-нибудь вас пожалеет; пожалеет вас за то, кто вы есть, — смешок-треск. — В этот раз я позволю вам уйти, но мы с вами еще встретимся. Будьте уверены, спустя время, вы приползете к моим ногам. Вы приползете и будете умолять меня, господин Бан. Или, вернее, OMEN… — рация протрещала и замолкла. Кристофер вышел из липкого оцепенения, схватил рацию и швырнул ее в бушующий океан. Из груди вырвался громкий надрывный крик на грани срыва. Крис склонился над еще теплым белым волком, чья чистая красота медленно меркла у него не глазах. Он не сберег ее. Вместе с криком вышли все чувства. Осталась всепоглощающая пустота. Волк тяжело поднялся на ватных ногах и зашагал по пристани в сторону пляжа. Он молча шел, потупив мертвые глаза. Справа грозно разбивался о волнорезы дикий вал океана, небо на удивление было чистым. Остановившись, волк облокотился о бортик пирса и опустил взгляд в буйные обледенелые осколки разбитой глади воды. Они перемешивались, наплывали друг на друга, врезались в каменные сваи, разбиваясь с тихим стеклянным треском, который заглушал шторм. Крис не видел своего отражения, оно ему было противно. Мысли клубились, как хрустящая пена, завивались в барханы и грохотали у него в голове. Волк посмотрел на белое солнце. Чистое весеннее небо разлеглось для него бескрайним простором в этот ужасный, отвратительный день. Но солнцу было не важно, какое сегодня небо, сколько баллов шторма бушевало сейчас, какая буря кипела в душе у Криса, сколько душ растворилось сегодня в небытии… Оно не зависело ни от чего. Оно казалось таким живым, горячим, а небо под ним было несравнимо холодное, бездушное, немое… будто мертвое. Кристофер закрыл ноющие глаза, он больше не хотел их открывать; не хотел больше видеть этот чертов белый свет, видеть кровь на своих руках, которая пахла фиалками. Голова гудела, сознание боролось с подсознанием, не желая принимать действительность такой, какой она была. Он проклинал себя за то, что он тот, кто он есть; за то, что он виноват во всех этих событиях; за то, что он есть. Волк распахнул глаза, лихорадочно всматриваясь в неровный недосягаемый горизонт. Крис впился пальцами в металлические борта на пристани, желая прыгнуть в холодные объятия под собой и не сопротивляться буйным течениям, чтобы все закончилось здесь и сейчас. Пальцы обнимали покрытую ледяной коркой железную трубу, мышцы вздыбились настолько, насколько позволял им объем, сердце гуляло по телу гулким приглушенным грохотом. Руки тряслись, в глазах было мыльно. Голос в голове отчаянно требовал перекинуться за бортик, преступить себя, зажмуриться и выдохнуть, чтобы больше никому не навредить; только не снова. Голос умолял их голосами; низкий и хриплый, тихо напутствующий, напоминал о долгожданной встрече; высокий, почти истеричный рассуждал о бестактности жизни; успокаивающий и жизнерадостный просил прощения; мурлычущий текучий обвинял через надрывный плач, а холодный и ровный тихо говорил про дорожку в никуда, по которой они с Крисом пойдут, держась за руки, чтобы ему было не так страшно. И только один-единственный голос кричал откуда-то из бушующей глубины, умоляя остаться. Кристофер чувствовал, как холодный ветер обжигал мокрые дорожки на лице и шее, слышал, как девятый вал заглушал раскатистый хриплый крик, ясно ощущал леденящую боль, прошивающую пальцы и ладони, и чувствовал на щеке и губах горячее прикосновение золотой тени. Волк обессиленно сполз на каменные плиты, которыми была вымощена пристань. Он поднял глаза на чистое мартовское небо. Золотой диск перекатывался по нему, отдавая все свое тепло и свет, а небо холодно светилось и рассеивало его лучи, будто боясь полюбить, чтобы в будущем было не так больно расставаться, но в тайне любило. Кристофер боялся обмануть себя все это время, боялся обмануть Йенни, ошибиться, причинить боль, потому что не знал, что значит любить, не умел до этого. Раньше Крис не знал, ради чего жил, ради чего просыпался каждый день, смотрел в окно, заправлял кровать, писал очередную заметку в блокноте, чтобы был повод лишний раз заглянуть в ящик, где лежала отцовская печатка и мамина расколотая трубка, и шел существовать до следующего дня. Но теперь ему было кристально ясно, почему он все еще жив и почему он не бросился в буйную пучину. Он не ошибся. Это теплое неосязаемое прикосновение на щеке и губах и было тем, что заставляло его жить по сей день; оно ждало нужного момента, чтобы дать стимул подняться на ватные ноги, отряхнуть с головы тяжелые мысли и идти дальше; чтобы дожить до долгожданного после, в котором все будет так, как и должно быть, в котором все будет хорошо, в котором никто больше не умрет. Кристофер наконец-то чувствовал то, что все вокруг называли любовью: необъяснимую тягу к жизни, появившуюся откуда ни возьмись, ради кого-то другого, которую не способно затмить никакое другое чувство, и которую ты ни на что не захочешь променять, ни на вечную жизнь, ни на несметные богатства — любовь и есть вечная жизнь, она и есть самое большое богатство. Кристофер поднялся и посмотрел на восток, на плывущую по небу золотую тень. Он поклялся себе больше никогда не влюбляться, но сейчас Крис желал обмануться. Он будет принимать все тепло и свет Йенни, рассеивать его лучи, чтобы не показывать своего чувства, но продолжать любить, потому что иначе ему не хватит сил, чтобы они вместе дошли до счастливого После.