Реминисценция

      Когда Джой спала с Эмили, ей казалось, что по Рейне она вовсе не скучает.       Да и вообще, если начистоту, Джой было сказочно все равно, чей живот щекотать по утрам кончиком носа — Рейны или Эмили. Рейна даже чуть-чуть приелась. Последние несколько лет секс с ней был хорош только тогда, когда считался частью недолговечного примирения — один раз до следующего вечера, пока Джой не возвращалась домой и не наталкивалась на одно и то же угрюмое выражение. Она словно не понимала, что у Джой, кроме того, чтобы торчать с ней круглыми сутками, были еще дела.       Почему, если все дело в этом, супруги не уходили от ее знакомых, коллег и бизнес-партнеров? Почему все остальные, даже сидя дома, имели понятие о том, что такое возглавлять масштабное дело, а Рейна, имея работу, хобби и даже тотальную активность в школе Рене, — нет?       Сама Джой никогда в жизни не приняла бы такое идиотское решение. Ей нужна была семья — только и всего. Она вступала в брак не для того, чтобы все похерить в конечном итоге. Не для того, чтобы ее бросали, как какой-нибудь чертов фантик в бак для мусора.       Фантик. Фантик.       Джой не хотела об этом думать, но не могла перестать.       Все темы возвращали ее к этому позорному разводу, о чем бы Джет ни думала, о чем бы ни говорила. Сессии с психологией ей сейчас были нужны как никогда, но в груди все еще было разворочено, слишком живо и больно, чтобы Джой могла заставить себя позвонить Мелиссе.       Впрочем, считалось ли временное отвлечение — успехом на пути к принятию? Когда сутками гоняешь одни и те же мысли, по кругу, бесконечно, бешеным напором воды о череп? Ей хотелось верить, что да.       — Снова думаешь об уплывшей Рыбке?       Разумеется, она ночевала у Эмили. Эмили давала прозвища всем женщинам, которых знала, из своего и Джой окружения; раньше «рыбка» по отношению к Рейне казалось даже милозвучным, что ли, а теперь звучало небрежно, как какая-нибудь насмешка.       Джой неоднозначно хмыкнула, разглядывая Томпсон, которая с годами почти не изменилась — только отрастила волосы по плечи и перекрасила их из синего в черный. Ее больше не хотелось назвать маленькой синей обезьянкой, развлекающей «БМВ» своими выходками, хоть выходки и не кончались. Джой очертила взглядом блестящие, всегда кажущиеся одержимыми, глаза Эмили, прошлась по впалым щекам, присыпанным веснушками, и по ямочке на подбородке.       По выемке между ключицей.       На Эмили ничего не было с самой ночи. Ее кожа, теплая и распаренная после душа, подсвечивалась утренним солнцем из окна ровно по контуру; казалось, что она сама этот свет и излучает. Эмили сидела напротив, поджав под себя колени. Ее татуировки, большинство из которых давно были сведены, напоминали полотно в музее современного искусства — того, где Джет бывала несчётное количество раз. Того, в который не нужно было даже входить, чтобы почувствовать себя дома.       — Ты такая красивая, Джет, когда загадочно смотришь вдаль. Самая лучшая. Такая секси, — томно шептала Эмили, и Джет мурашило от этих слов, хотя она ни за что не призналась бы — Джой Джет не должна нуждаться в подтверждении пошатнувшихся с уходом Рейны достоинств. Эмили потянулась к тлеющей сигарете в пальцах Джой. Курить в кровати — моветон, но у Эмили было можно. Томпсон сделала поверхностную затяжку и осторожно вставила фильтр Джо между губ. — Не люблю «Джи Сэм». Люблю с вишенкой.       — С вишенкой? — насмешливо уточнила она.       Сделала затяжку, заполнив лёгкие гвоздикой от и до, и медленно выпустила почти черный из-за крепости дым в потолок.       Пальцы Эмили невесомо пробежались по плечам. Она вся подалась к Джой ближе; сохранившая свою естественность, лишённая бутафории и каких угодно притворств. Очаровательная Эмили — единственная, притягивающая своей раскованностью, а не невинностью. Своей странностью.       Джой смотрела на Эмили — ту самую, которую знала уже больше двадцати лет, ту самую, что с годами совсем не менялась, — и даже немножко расстраивалась, что не сможет упасть с ней в долгие отношения, как с Рейной. Что Рейна не увидит этого.       Хотелось сказать: смотри, она принимает меня такой, какая я есть.       Сказать: она рядом, несмотря ни на что, и не бросает меня, как ты.       Но такие сравнения лишь тешили ее сознание — их нельзя было озвучивать, потому что все это детский сад, идиотское ущемленное эго. С Рейной они строили семью. С Эмили они были всего лишь чуть больше, чем просто близкими друг другу людьми.       С Эмили можно было чувствовать себя значимой в любом состоянии. Она всегда смотрела на Джо так, словно она — особенная.       Джой смотрела на Эмили как на маяк, виднеющийся на горизонте спустя несколько дней утомительного плавания.       — С вишенкой. Хочешь, я испеку что-нибудь вишневое на ужин?       Одеяло сползло вниз, обнажив маленькие груди. Джой почувствовала, как по соскам пробежались чуть щекочущие мурашки. Низ живота отозвался приятным мерцанием, когда мятные от пасты губы Эмили накрыли ее рот.       — Хочу.       — А на завтрак, — прошептала между поцелуями она, — я хочу, чтобы ты… — ещё один поцелуй. — Перестала быть… такой… напряжённой.       С Эмили было хорошо в моменте.       Джой нуждалась в том, чтобы так было постоянно; и даже не смела предполагать, что потеряла единственную женщину, с которой им когда-то всё-таки было хорошо непрерывно.       Не смела предполагать, что ее никто больше так не полюбит.

* * *

      Дом Рикки излучал тепло даже в плохие для нее времена. Особенно — в плохие. Любимым местом в заполненном вещами пространстве была кухня. Кремово-серое кресло за барной стойкой, где они с Лети обычно спешно завтракали; отсюда можно было бесконечно разглядывать фотомагниты на холодильнике и слушать умиротворяющий гул кофемашины.       К счастью или к сожалению, она не входила в число тех клишированных историй, когда люди пожимают плечами в задушевной беседе, говоря: знаешь, я никогда не думала, что однажды буду здесь.       Или: знаешь, жизнь такая непредсказуемая.       Для Рикки все, что окружало ее теперь, в тридцать пять, было частью большой мечты маленькой девочки из Рио, родившейся в семье, в которой ей ничего не могли дать. Пока папа был жив, для Рикки вся их жизнь казалась сказочной и хорошей; но потом он умер, Рикки исполнилось пять, ее старшей сестре Лете, в честь которой Рикки назвала дочку, десять, и вся жизнь зависла между странными временными отрезками… Она редко когда ощущала себя частью того мира, в котором выросла. Особенно после того, как Лета сбежала из их дурдома, а мама стала прикладываться к алкоголю старательнее, чем к поискам старшей. Все это, как ни парадоксально, взрастило в ней какую-то перманентную уверенность в том, что бразильские трущобы рано или поздно закончатся для нее.       И они закончились даже раньше, чем она сама могла предположить.       Жизнь давалась ей легко — обычно, и все, что выходило за грань этого сжатого понятия, заставляло Рикки вспомнить о том, что не ото всех качелей в жизни можно отгородиться. Часто Рикки знала, как остановить собственные, но последнее время все чаще ошибалась в чужих механизмах.       Она дождалась, пока вспененное молоко в капучинаторе окажется в ее чашке, и, уже с поддержкой горячего латте, устроилась на своем любимом месте. Рикки выдохнула и открыла ноутбук. Она долго настраивалась на запланированный звонок дочери из Рейкьявика; не потому, что с ней были какие-то проблемы — с Лети вообще никогда проблем не возникало, — а из-за того, что скрывать свое настроение ей было сложно и всегда считалось нечестным. Но насколько правильно было бы признаться девчонкам, захваченным атмосферой пьянящей самостоятельности и беззаботной юностью, в том, что они с Джой почти не разговаривали с самого отъезда дочерей?       Это — ни к чему. Эта ответственность принадлежала исключительно Рикки — разобраться в пошатнувшемся механизме, наладить привычный ритм. Даже если для этого нужно будет сделать ещё миллион попыток, кроме тех, что она уже делала.       Когда на экран выпрыгнуло беззвучное окно вызова, Рикки тут же нажала зелёную трубку. При виде светящейся улыбкой Лети, улыбнуться самой оказалось проще простого. Все, о чем она думала, тут же ушло на второй план. Минут двадцать ее будто бы повзрослевшая за последние дни дочь щебетала о том, как здорово они провели музыкальный фестиваль в субботу; рассказала, смеясь, что Рене едва не подралась с каким-то парнем из-за его сексистских шуточек, но все обошлось; восторженно поделилась новостью о том, что они с Рене и остальными ребятами увидят северное сияние перед тем, как разлетятся домой, а завтра поедут купаться в Голубой Лагуне.       Очевидно: ей до чертиков нравилось ее исландское лето. Рикки хоть и плакала, провожая ее в лагерь, впервые так далеко и надолго от себя, но с каждым подобным звонком ее грудную клетку стискивало от трогательных историй — и Рикки понимала, что Лети счастлива быть там, где она есть, а это было самое главное.       — А как у тебя дела, мам? Вы с Мэттом собираетесь куда-нибудь в отпуск? Уже выбрали куда? Лето заканчивается! — протараторила Лета, слишком резко вырвав Рикки из состояния внимающей слушательницы. Она засмеялась маминому замешательству и слегка повертела головой, поправляя темную копну своих курчавых волос в камеру.       — Все хорошо, — ответила Рикки, — но в отпуск мы пока не собираемся. Очень скучаю по тебе, детка. Занята ожиданием.       — Я тоже скучаю, мам!       — Как там Рене?       — Ой, да вроде все отлично, — махнула рукой она. — Ты же с подтекстом о разводе Рей и Джо спрашиваешь, да? Если так, то Рене не парится. Она сказала, что они взрослые люди и что она загрузит себя этим, когда вернётся… — она нахмурилась, словно пыталась что-то вспомнить. — Ну, в общем, да, типа того. Вообще я знаю, что Рей и Джо мирно и спокойно разошлись, так Рене сказала. Что не слышала никаких скандалов. Она сейчас по максимуму отвлекается, конечно, я думаю, ей не может быть так все равно, как она хочет показать, но в целом все нормально, да.       — Это хорошо, — спокойно заключила Рикки. — Она ничего не говорила о Джой, как она? Ну, может, они созванивались…       — Да нет, ничего такого… А что должна была говорить? — Лети, задумавшись, совсем по-детски почесала щеку. В следующую секунду Рикки услышала, как у Лети в комнате хлопнула дверь. — Ой, да ты же сама можешь у нее спросить, ма. Рене, тут мама беспокоится, как ты!       Рене возникла перед камерой раньше, чем Рикки успела возразить. Она не хотела задевать больную для Рене тему, но унять собственное волнение иногда давалось очень непросто… Лети была слишком непосредственна, чтобы вникать в это, но пусть лучше так, чем наоборот.       Рене посмотрела на Рикки сначала рассеянно, а потом, видимо, сориентировалась. У нее была в точности такая же улыбка, как у Джо; ее описанию как нельзя лучше подходило слово, отдающее Голливудом — ослепительная. У Рене она более мягко отблескивала нахальной юностью, но в целом, если поставить рядом Джо и ее дочку, любой мгновенно поймет, кем они друг другу приходятся.       Рикки сразу отметила, что Рене повзрослела заметнее, чем Лети — она не видела ее дольше. Скулы стали выделяться ярче, огромные голубые глаза с трудом можно было назвать детскими; хоть Лети была старше нее на год и даже чуть больше, выглядело все совсем наоборот.       — Привет! — поздоровалась Рене, казалось, что совсем беззаботно. — Все хорошо, Рикки, не волнуйся. Я в полной нирване тут. Забудем, что моя мамуля подослала своих крысят следить за мной, и думает, что я не замечу… Ладно, это неважно, они все равно такие тупые, — закатила глаза Рене. — А ты чего переживаешь? Всё круто.       — Просто хотела убедиться, что это так.       — Я говорила с мамой вчера. Вы что, не виделись на работе? — слегка удивленно спросила она.       — Конечно, виделись, — мастерски соврала Рикки. — Это просто мои заморочки. Что ж, будьте умницами, девочки, ладно? Не буду надоедать.       — Покеда! — Рене тут же отсалютовала ей двумя пальцами — явно нахваталась от Эмили.       — Пока, мам, целую! — Лети чмокнула экран и улыбнулась ей напоследок своей самой широкой улыбкой.       У Рикки, господи, самая милая дочь на свете.       Рикки закрыла крышку ноутбука и медленно выдохнула.       Камень вернулся обратно на грудь с феноменальной скоростью. Кроме девчонок и их развлечений в лагере, ее ничто не отвлекало от ситуации с Джо, и с каждым вдохом все будто бы становилось ещё хуже, хотя на самом деле просто стояло на месте.       Не на своем, однако, месте.       Рикки знала Джой почти пятнадцать лет, и ни разу за все эти годы у них не возникало ни ссор, ни конфликтов. А теперь, черт, она просит передавать ей отчёты через Кевина, и всегда уезжает с работы с Эмили.       Рикки сделала несколько глотков остывшего кофе и мрачно усмехнулась. Существует ли вероятность, что у Джо с Эмили может быть что-то серьезнее, чем их странная передружба? Почему-то Рикки не нравилась эта теория, хоть она и не имела ничего против Эмили…       Нежданное прикосновение к плечам заставило Рикки вздрогнуть. Она уже успела забыть, что Мэтт тоже был в доме. Наверное, из-за того, что его сегодняшний визит оказался неожиданным — а Рикки не нравились неожиданности.       — Спокойно, это всего лишь я.       Она не стала оборачиваться, так что Мэтту пришлось обойти барную стойку.       — Ну, как Лети? — с искренним интересом спросил он. Он оперся локтями о столешницу и улыбнулся ей слегка ассиметричной улыбкой; уже успевшая отрасти борода и густые светлые волосы, тоже чуть взлохмаченные, придавали ему небрежности — по-домашнему трогательной и доброй.       — Все хорошо, — ответила Рикки. Она вперилась взглядом в фотомагниты на холодильнике, подперев кулаком подбородок, и закусила губу. — У Лети и Рене, по крайней мере.       — А у кого нет? — с удивлением поднял брови Мэтт, но тут же опустил их обратно. — Ты что, снова о Джой? Да ладно тебе, милая… Она же взрослый человек. Разберётся как-нибудь.       — Я ее, наверное, очень сильно обидела, — с сожалением покачала головой Рикки. Память тут же услужливо нарисовала выражение лица Джо в тот день: первые секунды три она выглядела ошеломлённой, а затем словно маску надела — и стала абсолютно непроницаемой. Холодной. Закрытой. Рикки прокручивала это уже миллион раз, снова и снова, по адской, с ума сводящей накатанной. — Я не хотела, но… Когда она сказала, что Рей хочет развестись, я совсем не подумала, предположила вслух, что это к лучшему, просто… Я правда видела, что у них все плохо. Что им обеим плохо, особенно Джо, потому что она ни в какую не хотела принимать это, ни за что не хотела отпускать Рей. Понимаешь, она тогда так посмотрела на меня!.. Как будто я предала ее.       — Ты преувеличиваешь, нет?       — Нет, Мэтт! — Рикки слишком громко опустила кружку на стол, и кофе ляпнул на столешницу и на ее гольф, но все это показалось сущей мелочью по сравнению с тем, что она теряла свою самую близкую подругу. — Она ни разу не заговорила со мной сама. Ни разу. Не позвонила, не написала. Три месяца прошло. Я все время об этом думаю.       — Так почему ты просто не поговоришь с ней? — пожал плечами Мэтт и по-мальчишески беспечно закинул в рот печенье, впрочем, кажется, продолжил слушать. — Я помню, ты пыталась, но, может, стоит подобрать момент, когда Джой просто не сможет отвертеться? Я, конечно, не знаю ее, но в общих чертах понимаю, что эмоциональным людям, да ещё и после такого потрясения, нужно больше времени. Она взрывная, да, но я сомневаюсь, что ей плевать на вашу дружбу. После стольких-то лет.       — Я уже ни в чем не уверена, — поникла Рикки. — Она такая непростая. Рядом с ней я чувствую, как будто… как будто, знаешь, меня пронизывает всю, током будто бы бьёт. Когда я стою чуть ближе, я словно превращаюсь в другого человека. И все вылетает из головы. Я боюсь, что я снова наговорю ерунды, хотя я хочу как лучше. Она очень близкий человек для меня. Надо подумать, как лучше сказать об этом. Извиниться. Да, наверное, мне стоит извиниться.       — Нет, — мгновенно возразил Мэтт. — За что тебе извиняться, Рикки? Ты сказала то, что думаешь. Ты же сама мне это говорила не так давно. Так что такое сейчас?       — Я боюсь ее потерять, — приглушенно сказала Рикки. Она опустила взгляд в чашку и на глаза навернулись слёзы: представить, что Джо больше никогда не заговорит с ней как прежде, было сродни самоотпиливанию конечностей — самой тупой и ржавой пилой, что нашлась бы сейчас в гараже.       Без Джо мир смазывался, серел и гнил.       Мэтт не нашёл, что ответить.

* * *

      Момент, когда «Джой просто не сможет отвертеться» наступил буквально через несколько дней после совета, который Мэтт ей дал. Он всегда давал неплохие советы, надо отметить; пока Рикки не зашла с ним дальше, они общались как друзья почти год, а после того, как стали парой, уже два — и за это время Мэтт много раз играл для Рикки роль этакой тихой гавани. Большой, размеренной, спокойной реки.       Иногда его было даже чересчур много.       Например, в этот вечер. По крайней мере, Рикки казалось именно так. Она закончила работу пораньше специально для того, чтобы побыть в одиночестве и собрать в кучу мысли, но появление Мэтта, зачем-то вдруг променявшего свою любимую водолазку на деловой костюм, сменило все ее планы. Теперь Рикки сидела в незнакомом ресторане и совершенно без аппетита ковыряла вилкой салат. Она то и дело поглядывала на экран, ожидая сообщения от Кевина — Рикки пришлось почти умолять его, чтобы он написал ей, когда Джой покинет офис. У Рикки не было уверенности, конечно, что Джо поедет домой, но хотя бы точно не к Эмили. Томпсон снова улетела в Айову: доводить до ума техотдел нового филиала могли доверить только самой гениальной и преданной Джой Джет программистке.       Наверняка в Де-Мойне Эмили тоже тащит в постель всех подряд. Как везде и всегда.       — Рикки? Ты здесь?       Рикки непонимающе сморгнула, и тут же с досадой осознала, что все, что говорил Мэтт до этого, она не услышала. Она сделала глоток вина. Классическая музыка неприятно давила на голову; все попытки сосредоточиться на настоящем звонко разлетались на части, как бились бы хрустальные бокалы на их столе.       — Нет, Мэтт, — честно призналась Рикки. Мэтт, явно не ожидавший такого ответа, растерялся. — Честно говоря, я собиралась провести вечер по-другому. Ты сказал, что хочешь сказать мне что-то важное, поэтому я поехала с тобой, но все это не по плану, так что… — она покачала головой. — Я вообще не понимаю, с чего вдруг это всё, зачем тебе этот костюм, ты же не носишь костюмы. У нас какой-то праздник?       — Вообще-то нет, — пожал плечами Мэтт, — но я хотел… Наверное, я просто выбрал не совсем подходящее время.       — Время для чего? — с нетерпением выдохнула она. Экран ее телефона зажёгся, словно давал ответ вместо Мэтта. Рикки тут же схватила его и прочитала, что Джой, оказывается, уехала с работы ещё час назад, а Кевин просто замотался и забыл сказать раньше. Внутри все зажглось и перевернулось комом пылающей соломы. — Да чёрт!       — В чем дело?       — Мне нужно идти, — пробормотала Рикки и, наспех бросив телефон в сумку, поднялась. — Я собиралась попасть к Джо сегодня, сейчас самое подходящее время. Она не уйдет от меня, если будет у себя дома. Давай в следующий раз поговорим, ладно? Прости, Мэтти.       Брови Мэтта взлетели ещё выше, чем сразу, и он явно собирался сказать что-то против, однако Рикки уже знала, что не останется в любом случае. В отличие от Мэтта, она действительно ждала подходящего момента, и упустить его не могла.       Рикки чмокнула Мэтта в губы, обезоружив на несколько секунд, и убежала быстрее, чем он успел сообразить, что его женщина только что бросила его одного прямо посреди свидания; оставила со своим недоеденным салатом, влюбленными парочками вокруг и…       — Ладно, — тяжело вздохнул он и вытащил из внутреннего кармана пиджака красную бархатную коробочку. Он открыл ее и ещё раз, помимо десятков предыдущих, посмотрел на кольцо взглядом придирчивого критика.       Подошедшая к столику официатка разрушила трагичность момента.       — Принести вам ещё вина, сэр?       — Нет уж, — ответил Мэтт. Он повернул коробочку кольцом к официантке. Маленький квадратный бриллиант пустил блик прямо на ее лицо. — А вы, мисс, не хотите за меня замуж?       Официантка весело улыбнулась.       — Нет, сэр.

* * *

      Руки у Рикки дрожали. Она не знала, что за черт ее взял, но думать о том, что, наконец, они с Джой смогут нормально поговорить, что Джой не оттолкнет ее и не уйдет глушить горе с Эмили, было почти физически больно. Она ведь не оттолкнет? Рикки старалась дышать размеренно, пока, держа ладони на коленях, наблюдала за смазанным Даунтауном в окно такси; мимо проносились сверкающие высотки, яркие вывески, которые было почти нереально прочесть из-за отвлекающей дрожи во всем теле, люди, беззаботно бродившие по городу со стаканом кофе или банкой какой-нибудь газировки.       Окружающий ее мир вел привычное существование. Рикки — нет.       Она готова была поклясться, что ещё никогда не чувствовала себя настолько виноватой и одновременно беспомощной, настолько пронизанной, прошитой эмоциями на грани слез.       Она впивалась ногтями в свои колени до боли в пальцах.       В груди плелись броские цветы, непременно красные — и заполняли количеством всю ее грудную клетку. Сердце подпрыгивало прямо к горлу, а затем резко опускалось обратно.       Дорога до Пасадены показалась ей бесконечной. Огни любимого города раздражали с каждой секундой все сильнее. Рикки боялась, что за это время она просто перегорит к черту, забудет все слова, что собиралась сказать, и Джо захлопнет дверь прямо перед ее лицом. В голове плясали картинки, безумно и чуть маниакально.       Джой в ее голове говорила: я не хочу ничего обсуждать с тобой.       Говорила: мы больше не подруги.       Она говорила: ты сама все испортила.       Рикки сомневалась в том, что все эти картинки были признаком адекватного самоощущения. Последний раз нечто подобное по силе этой самой навязчивости она испытывала после рождения дочери, когда мама, напиваясь до галлюцинаций, звонила ей и выговаривала всё, что придет в голову. Рикки чувствовала себя ужасной дочерью за то, что оказалась не в силах помочь ей, хотя мама, в общем-то, и не хотела никакой помощи… Для того, чтобы перестать мучиться угрызениями совести, Рикки понадобилось несколько лет психотерапии.       А сейчас — что нужно было Рикки сейчас?       Таксист припарковался у знакомых ворот, зачем-то — видимо, даже он заметил ее состояние, — пожелал ей удачи, и Рикки с благодарностью кивнула ему. Она нажала на кнопку домофона спустя ещё одну вечность, ощущая себя точно дрожащей старшеклассницей перед выпускным балом. Она была уверена, что Джой дома. Единственное, в чем Рикки была сегодня уверена, хотя как раз для этого поводов совсем не было.       Ворота разъехались спустя минуту, будто бы Джой думала, стоит пускать ее или нет.       Мисс Великодушие, усмехнулась про себя Рикки.       Она, поежившись, прошла по подъездной дорожке к крыльцу. Дверь оказалась закрыта, и она громко постучала. Почему было сразу не открыть, вместе с воротами?       Спустя несколько секунд она, господи, все же возникла на пороге. Сердце Рикки так сильно ударило по ребрам, что ей, чтобы не ахнуть, пришлось сделать судорожный вдох.       — Джой, — как-то невпопад вытолкнула Рикки; захотелось стукнуть себя по лбу — ну что за идиотка? — Джой, — повторила она, когда Джой молча склонила голову, — давай поговорим. Прости меня за то, что я сказала тебе тогда. Клянусь, я не имела в виду ничего плохого. Ничего. Я больше не могу так.       Пронзительно-голубые глаза напротив чуть прищурились. Потёки туши на ее щеках говорили о том, что она не считает этот вечер подходящим моментом. Взгляд у Джо был расфокусированным и мутным, словно в кристально чистый пруд высыпали тонну известняка.       — Не можешь как? — нахмурившись, спросила она. Голос тоже казался поплывшим, как мазок краски на холсте, разбавленный водой; как цвет, потерявший насыщенность. — Ты ошиблась домом, Рикки, нет? Тебе нужно к Рейне. Расскажи ей, как хорошо развод повлиял на ее жизнь. Насколько мы стали счастливее от этого. Она с тобой согласится.       — Джо, — Рикки услышала, как дрогнул собственный голос, и как ногти впились в ладонь маленькими иголками. — Перестань. Мне очень жаль, что я сказала это. Я совсем не подумала, что это может быть больно для тебя. Я прошу у тебя прощения. Прости меня. Прости.       Джой молча развернулась и махнула ей рукой, приглашая войти в дом. Ну, хотя бы так… Рикки вошла следом за ней в гостиную; свет в просторном зале, темном и по-дизайнерски обезличенном, редел тусклой тенью вдоль стен. На журнальном столике стояли ополовиненная бутылка «Гленффидича» и квадратный рокс без льда.       Сразу было понятно, что Джо пьяна. И ещё одно очевидное — то, что она плакала.       — Я не знаю, какая поддержка нужна тебе, — набралась смелости произнести это Рикки. Она остановилась у дивана и изо всех сил стиснула свою сумку в руках. Джой все также смотрела на нее, и от этой неотрывности становилось не по себе. — Но я очень хочу быть рядом. Ты же знаешь, Джо… Нельзя все время… — она пыталась подобрать подходящие слова из опустевшей какого-то черта головы, — страдать по Рейне. Ты должна жить дальше. Скоро здесь будет Рене.       Джой апатично пробежалась по спинке дивана кончиками длинных пальцев. На ней был черный шелковый халат, сильно контрастирующий с бледной кожей; Рикки поймала себя на том, что пялилась на нее слишком явно, и тут же вяло отвела глаза.       Внезапный вопрос Джой заставил Рикки удивленно сморгнуть.       — Ты думаешь, я плохой человек?       — Что?.. — переспросила Рикки так, словно услышала самый бредовый вопрос в своей жизни. Она почувствовала, как градус напряжения между ними уменьшился вместе с ровной интонацией Джо, и села рядом с ней. — Конечно, нет! Ты что, думаешь, что Рейна ушла из-за этого?       — Нет, — Джо поморщилась. — Она ушла потому, что я ее не любила.       Рикки невольно задержала дыхание. Сегодня ей все чаще хотелось задавать один вопрос, и звучал он не особо по-умному. Единственное и необъяснимое «что?» рвалось из нее, как смех, который невозможно сдержать.       Только в этот вечер было как-то совсем не до смеха.       — Сначала все было хорошо, потом все как будто остановилось… — медленно говорила Джой, глядя сквозь Рикки. — А потом все просто становилось хуже и хуже. Может, всем кажется, что я этого не понимаю. Но я понимаю. Просто не могу принять. У нас с Рей все было плохо, это правда. Но факт в том, что, когда она ушла, лучше не стало. Не мне.       — Это пока, — тихо сказала Рикки, не желая нарушать царившую вокруг тишину. — Пройдет время, и станет легче. Так всегда бывает. Ты помнишь, как было…       — Как было с Летой? — закончила за нее Джой и, когда Рикки кивнула, вдруг рассмеялась. Остановилась также резко, как и начала. — Лета... Если бы Рейна была глупее, она бы, может, не развелась со мной. Но она умная. Она все чувствовала. Где-то в глубине души я ее понимаю… Знаешь, я даже понимаю, что я сама во всем виновата, — с горькой — такой горькой, что аж прогорклой — усмешкой призналась Джой. Она запрокинула голову на спинку дивана и смотрела в потолок секунд пять, а потом снова вперилась взглядом в замершую Рикки. — Правда ведь? Наша Лета вышла из отношений со мной с пулей в виске… Рейна просто потребовала развод спустя столько лет. Всё разрушила. Всё. Никто меня так не унижал. Никогда. Никто меня не бросал. Никто не говорит мне нет.       — Поэтому тебе больно? Не из-за того, что ты скучаешь по Рей?       — Выпьешь со мной? — предложила Джет, проигнорировав вопрос; от нее это звучало скорее как утверждение.       — Я не пью крепкий алкоголь, — ответила Рикки. Усталось внезапно свалилась на нее дюжиной валунов. Пожалуй, она не могла сейчас осознать в полной мере все сказанное Джой, но решила, что это к лучшему. Она пьяна и… мало ли что могла говорить. Она вообще могла говорить что угодно — Рикки по умолчанию знала, что Джо хорошая, как бы она себя ни вела и что бы ни говорила. Скверный характер не всегда соответствовал сути. — Может, я лучше сделаю нам чай?       — Чай?       — Да, — кивнула она, вовсе не посчитав это странным, в отличие, видимо, от Джой. — Тебе уже тоже хватит пить. Джо, пожалуйста. Прекрати это. Даже если ты выпьешь весь виски из своего бара, это ничего не изменит.       — А что изменит, Рикки? — улыбнулась уголком губ Джой.       Ее улыбка легла на лицо проблеском чего-то хорошего в круговороте тяжёлых дней. Кто-то, кто наблюдал бы со стороны, не посчитал бы эту улыбку хорошей - скорее, вкрадчивой.       Окаменевшей.       Но у Рикки не получалось одернуть себя — перестать смотреть на ее улыбку так пристально. У Джо слегка проступали ямочки на щеках, когда она улыбалась. Рикки никогда раньше не замечала. Чем дольше она разглядывала эту замершую линию губ, тем сложнее ей становилось сделать вдох, и это было так странно…       Она знала Джой почти половину своей жизни.       Сейчас казалось, что Рикки смотрит на нее первый раз.       — Может быть, — прошептала Джой, чуть подавшись вперёд; ее лицо оказалось непозволительно близко к лицу Рикки, и она почувствовала, что щеки ей залило жаром, как если бы она склонилась над пылающими углями, — ты и сама не знаешь, Рикки?       — Может, — также тихо ответила она. — А может, я просто… игнорирую вопрос… прямо как ты.       Рикки невольно сомкнула пальцы на краю дивана.       Ей не нравилась эта беспомощность рядом с Джой, черт знает откуда вылезшая.       Беспомощность кружила над Рикки коршуном: ещё немного — и случится что-то, что не должно.       — Тебя не смущает это? — с тихим смешком хмыкнула Джет. Рикки могла считать ее вдохи и выдохи кожей: один, два, три...       Это не нуждалось в конкретизации. Рикки подумала, что тот бокал вина в ресторане был лишним.       В какой-то из моментов, плывущих мимо, как в слоу-мо, Джой оказалась ближе, чем диктовали приличия. Она поцеловала её с той решительностью, которая могла быть только у уверенного в правильности своих действий человека. Ее губы оказались такими горячими, что Рикки почти обожгла собственные. Совершенно автономно ее ладони коснулись шеи Джой.       Пальцы Джет нащупали пуговицу на ее блузке, и Рикки, сбито дыша, сделала слабую попытку оттолкнуть ее руку, но вместо этого только мягко накрыла ее своей.       — Я не знаю, — почти неслышно выдохнула она Джо в губы. — Джо, я… Джой…       Она хотела сказать что-то другое. Возразить, оттолкнуть, отпрянуть. Но вместо слов, которые Рикки должна была сказать, с языка срывалось одно только имя.