***
Было время, когда Марсель думал, что Клаус был не чем иным, как богом. Он был могущественным. Хитрым. Умел подчинить своей воле абсолютно всех, даже самых упрямых своих недоброжелателей. А те, кто отказался - плевать. Они так и не дожили до того, чтобы рассказать эту историю. Не было абсолютно ничего, чего Клаус Майклсон не мог бы получить. Если бы он хотел править миром, он бы так и сделал. Марсель боготворил землю, по которой он ходил. Он любил Клауса. Он боялся Клауса. И он хотел быть Клаусом. Он был самым близким человеком к семье, которая когда-либо была у Марселя. Воспитатель, наставник. Иногда даже отец. У него был пунктик по части наказаний - никто не бросал вызов Клаусу и не уходил свободно. Марсель много раз испытывал жгучую ненависть Клауса. Но, в конце концов, все было прощено. В конце концов, они были семьей. Пока этой семьи не стало. Когда Майклсоны были вынуждены бежать из Нового Орлеана, какое-то время Марсель не знал, что с ними случилось. Казалось, никто не мог избежать гнева Майкла. Этот человек оставлял за собой разрушительный след, куда бы он ни пошел, и в Кресент-Сити все было по-другому. Он вырезал половину союзников Клауса, сжег переполненный театр, убив сотни людей и разрушив достопримечательность на Бурбон-стрит. Обугленный остов Оперного театра оставался нетронутым в течение многих десятилетий, пока Марсель не решил, что пришло время стереть пятно, оставленное семьей Майклсон в Новом Орлеане, и восстановить его в 60-х годах. Сейчас это отель, но для него это всегда будет зрелищем трагедии. Место, где он чуть не умер. Место, где он стал новым человеком. Он затаился на несколько лет, боясь, что Майкл вернется, чтобы закончить то, что начал, если узнает, что Марсель ушел живым. Он никогда не слышал ни единого слова о братьях и сестре. Клаус и Ребекка затаились, а Элайджа, насколько ему было известно, сбежал в Европу. Время шло, и городское сообщество вышло из-под контроля, между фракциями бушевали войны направо и налево, решив больше никогда не доверять друг другу после Майкла, Марсель решил, что кто-то должен взять на себя управление кораблем. И это именно то, что он сделал. Он родился в Новом Орлеане. Он умер в Новом Орлеане. Город должен был принадлежать ему. В конце концов, он учился у лучших. Но Марселю не потребовалось много времени, чтобы понять, что он больше не просто хочет быть Клаусом. Его решение было несовершенным, оставило возможность для трагедии. Чего хотел Марсель, так это быть лучше. Его Новый Орлеан совсем не похож на Новый Орлеан Клауса. Клаус не доверял никому, кроме своей собственной семьи, и даже это было спорно. Он был тираном. Марсель - король. И теперь, спустя все эти годы после того, как они уехали, так и не удосужившись вернуться, чтобы посмотреть, что стало с местом, которое они теперь называют домом, они возвращаются, ожидая, что Марсель расстелит красную ковровую дорожку, готовые украсть все, что Марсель с таким трудом построил из пепла, который они оставили позади. О нет, они этого не сделают. Он знает их обычаи. Оказывается, Клаус не такой мягкий, каким его помнил Марсель. Или, может быть, это просто потому, что Марсель может видеть более ясно теперь, когда он освободился от слепой преданности, которая у него когда-то была. Его герой - вор. И даже не очень хороший. Клаус считает себя таким умным, таким утонченным, что Марселю даже смешно, когда он понял, что Клаус положил глаз на Давину. Он думает, что она - оружие, которое можно украсть. И в этом разница между ним и Майклсонами прямо сейчас: в них не осталось ничего человеческого. Эгоистичны до последней пряди волос викингов на их головах. Да, Давина оказала огромное влияние на правление Марселя в городе. Ведьмы всегда доставляли ему неприятности то тут, то там, но он знал, как обходить их стороной. Неудачный ритуал Жатвы не только ослабил их, но и дал Марселю неожиданного союзника. Все, что ему сейчас нужно сделать, это дождаться истечения крайнего срока, и ведьмы Нового Орлеана никогда не вернут свою силу, а это значит, что Марселю никогда, никогда больше не придется беспокоиться о них. И Давина, которую он поклялся защищать, тоже. Он спас ее не потому, что ему нужен был сильный субъект. Он спас ее, потому что она ребенок. Потому что то, что эти ведьмы делали с теми девушками, было убийством. Он только сожалеет, что не добрался туда вовремя, чтобы помочь остальным троим. Он до сих пор помнит, как они кричали, когда люди, которым они доверяли больше всего на свете, их лидеры, их наставники, которые должны были ухаживать за ними и защищать их, перерезали им глотки. Давина дрожала в его объятиях, когда он уносил ее. Такая молодая, а уже повидала столько трагедий. Брошенная своей семьей, почти убитая своим ковеном и теперь заключенная в стеклянной башне. Марсель никогда не просил ее следить за ведьмами, она делала это по собственной воле, потому что не хотела, чтобы ее нашли. Она знала, что если ведьмы смогут творить магию, то не пройдет много времени, прежде чем они доберутся до нее. И тогда он сделали именно то, что было нужно. Запрет на магию был способом обезопасить Давину. Она не оружие, она - семья. Он скорее умрет, чем позволит этой девушке попасть в руки Майклсонов, чтобы ее использовали в качестве реквизита. За исключением того, что Клаус полон решимости найти ее, и он ни перед чем не остановится. Слепое восхищение Марселя, возможно, и умерло, но он не дурак, чтобы недооценивать Древнего. Особенно того, кто получил поддержку. Клаус был опасен как вампир; как гибрид, он смертоносен. Серебряные кинжалы на него не действуют, белый дуб исчез, теперь у него есть вся дополнительная сила оборотня и укус, который сразит любого вампира за считанные часы. Клаус Майклсон действительно непобедим. Однако одна вещь, которая не изменилась, - это его высокомерие. Прошло лишь 100 лет с тех пор, как он покинул город, поджав хвост, и он абсолютно ничему не научился в вопросах смирения и товарищества. Похоже, то, что собственный отец выгнал его из города, ни на минуту не заставило его задуматься о своих собственных неправильных поступках. Если уж на то пошло, Клаус хуже, чем когда-либо, все еще думает, что весь мир готов взять его, и что у города Новый Орлеан есть какой-то долг чести перед ним. Эго этого ублюдка... Чего Марсель не может понять, так это почему Клаус ходит вокруг да около, когда он мог просто объявить войну, напасть на его вампиров, заставить его преклонить колено и передать ключи от города. Он, безусловно, мог бы это сделать, особенно с Элайджей и Ребеккой рядом с ним. Зачем ему отдавать своего собственного брата в знак мира, если это явно не то, чего он добивается? Зачем притворяться друзьями? В этом нет никакого смысла. Не в стиле Клауса тянуть время. Человек, которого знал Марсель, всегда действовал быстро, предпочтительно с помощью насилия. Но если это та игра, в которую он хочет играть, Марсель полностью согласен. Однако сначала ему нужно придумать, как вывезти Давину из города. Он собирался сделать это сегодня. Новость о мертвых ведьмах была тревожной, но не настолько, чтобы разрушить планы Марселя. Это явно был спор с "волками", и, честно говоря, Марсель не хочет участвовать в этой драке. Они могут убивать друг друга, ему все равно. Единственное, в чем вампиры и ведьмы, казалось, всегда были согласны, - это в их пренебрежении к оборотням. Мерзкая компания, эти ребята. Это было спасением. По словам информатора, среди погибших не было волков, и это позор. Что-то происходит в Бойе, и он не может толком понять, что именно. Сначала в городе появляется оборотень, все вампиры, которых он посылает на расследование, исчезают, а теперь это. Он готов поспорить на деньги, что Майклсоны каким-то образом замешаны в этом. Они появляются в городе, и через несколько недель начинается настоящий ад. Там, где замешана эта семья, не бывает совпадений. Грандиозное возвращение Майклсонов в Новый Орлеан - это нечто большее, чем кажется на первый взгляд, и Марсель докопается до сути. Но Давина на первом месте. В то время как Клаус и Ребекка думали, что они отвлекают его, на самом деле он отвлекал их, пока его план эвакуации осуществлялся. Они все были готовы к отъезду, его лучшие люди были готовы сопровождать их, а снаружи ждала машина, чтобы отвезти ее в безопасный дом, принадлежащий надежному другу в Теннесси. Но когда он попытался вывести Давину из церкви... Марсель понятия не имеет, что это было. Все здание начало трястись. На мгновение ему показалось, что все это вот-вот обрушится им на головы. В этом не было никакого смысла. Давина ушла из церкви всего за день до этого, чтобы посетить музыкальный фестиваль, и ничего не произошло. Возможно, предки знают, что он пытается вывезти ее из города, и если это произойдет, их шансы завершить ритуал вовремя становятся почти нулевыми. Поэтому они были вынуждены задержать их. Давина чувствовала себя слабой и больной, поэтому он отвел ее обратно на чердак и уложил в постель. Но должен быть какой-то способ. Кучка мертвых духов не может иметь такого большого контроля над землей живых. Марсель еще не сдался; план был просто на мгновение отложен. Он знал, что рано или поздно ему придется иметь дело с надутым Клаусом. Он умен, конечно, он знает, что Марсель его задерживал. Он просто не ожидал найти Клауса, ожидающего его в его доме, как только он вернется. Даже не дал ему времени сначала выпить. - Берешь меня на экскурсию в Бойю, чтобы отвлечь, - говорит Клаус с перил второго этажа. Всегда так драматично. - Жалко и очевидно. Я научил тебя кое-чему получше этого. - Ты научил меня защищать то, что принадлежит мне. Я тебя раскусил, Клаус. Ты не заберешь у меня Давину, и точка. Я спас жизнь этой девушке и пообещал, что буду охранять ее. Это именно то, что я собираюсь сделать. Уберечь ее от тебя. - Непреложный закон природы, Марсель, заключается в том, что сильный всегда берет у слабого. - Если бы ты был таким сильным, ты бы не сбежал из Нового Орлеана, как маленькая сучка, столько лет назад. Марсель видит в темных глазах Клауса момент, когда наносится удар. Его губы скривились в оскале, и, прежде чем Марсель успел убраться с дороги, Клаус прыгнул со второго этажа, ударив его кулаком в челюсть и из-за чего молодой человек оказался на противоположенной стороне двора. Звездочки начинают плясать перед глазами Марселя, когда его лицо взрывается от боли. Черт, это больно... Прошло много времени с тех пор, как он сталкивался с кем-то достаточно сильным, чтобы взять его вот так. Не говоря уже о ком-то таком сильном, как Клаус. - Ты слишком долго играл в короля с кучей детей, Марсель. Не принимай меня за одного из твоих шестерок - ночных бродяг. Я могу забрать Давину в любое время, когда захочу, - говорит он, его глаза сверкают золотом. Марсель поднимается на ноги, чувствуя вкус крови на языке. Возможно, ему надерут задницу, но будет приятно посмотреть, с чем именно он здесь имеет дело, насколько сильным стал Клаус. Эта борьба ждала момента слишком долго. Они должны выложить все начистоту, перестать притворяться старыми приятелями. По крайней мере, на этот раз они будут честны. Как раз в тот момент, когда Марсель готовится к атаке, кто-то обходит его сзади, и он снова падает. Он почти уверен, что одно из его ребер только что треснуло. - Пожалуйста, прости меня, Марсель, - он поднимает голову настолько, насколько позволяет боль в туловище, чтобы взглянуть на присутствующего. Элайджа. Как, черт возьми, он выбрался с чердака? Волна паники захлестывает его. Давина. Элайджа улыбается, поправляя манжеты и глядя прямо на Клауса. - Если кто-то и должен преподать моему брату урок, то это буду я.***
Кэролайн полностью отключилась. Она смотрит прямо в никуда, книга, которую она читала, полностью осталась без внимания у нее на коленях, накренившись в опасной близости от падения с колен. За неимением ничего лучшего Ребекка наблюдала за ней. Кэролайн хотела пойти против приказа Клауса и вернуться к Бойе с Софи - по ее словам, чтобы выяснить, что на самом деле произошло в ту ночь, когда ее похитили. Ее память все еще немного шаткая, но она, кажется, убеждена, что именно оборотень спас ей жизнь и убил ведьм. Ребекке пришлось пригрозить ей цепями, чтобы она сдалась и сидела смирно. Невероятно, что она была такой настойчивой после того, что случилось. Клаус убил бы их обоих, если бы узнал, что она вернулась на место своего близкого убийства, зная, что у Марселя есть осведомители, кружащие в этом районе. В кои-то веки ее сумасшедший брат был прав. Софи, очевидно, не слушала. Она позвонила Ребекке в полном отчаянии, потому что ее заметили, и Марсель собирался выяснить, что она имеет какое-то отношение к этим убийствам, и, по крайней мере, доставить ее на допрос. И под допросом она подразумевала пытку. Вот как Марсель заставляет их признаться во всех их так называемых преступлениях. И, конечно, все, что вампиры сделали с Софи, они сделали бы и с Кэролайн. Так что проблема Софи теперь была и их проблемой тоже. Эти чертовы ведьмы... Ребекка позвонила Клаусу, чтобы сообщить ему, что парень Марселя возвращается в байкерский бар, чтобы рассказать о Софи, и ее брат попросил ее зайти, чтобы отвлечь их старого друга, пока он разбирается с проблемой. Ребекка не думала, что это будет проблемой; просто посиди там, немного пофлиртуй, откопай какие-нибудь неловкие воспоминания... Детская забава, честно говоря. Она не могла предвидеть, что в конечном итоге это так сильно ее расстроит. Очевидно, упомянутые неловкие воспоминания влияют на нее гораздо сильнее, чем ей хотелось бы верить. И, конечно, гораздо больше, чем они влияют на Марселя. Он играл с ними обоими, как будто точно знал, что сделает Клаус. Марсель прочитал их насквозь, перевернул их заговор с ног на голову против них двоих и оставил их, как двух идиотов, в этом дурацком байкерском баре, а сам умчался бог знает куда. Ее брат был уверен, что это как-то связано с Давиной, поэтому он отправился за Марселем во Французский квартал, пока она возвращалась домой, чтобы убедиться, что Кэролайн снова не решит отправиться в приключение в одиночку, а парни Марселя будут следить за необычным движением. Тысячу лет от роду, а она играет в няньку со взрослой беременной женщиной. Она выполняет просьбу Элайджи. Нет ничего на этом свете, чего она не сделает для него. - Ты отвлекаешься, - наконец говорит Ребекка, устав от тишины. Кэролайн требуется слишком много времени, чтобы осознать, что к ней обращались. - Что у тебя на уме? - Я думала о волке, - Конечно, думает Ребекка, мгновенно сожалея о том, что спросила. - Неужели у тебя нет ничего более интересного, чем можно занять свою хорошенькую головку, кроме как мыслями об оборотне? - Неужели тебе ни капельки не любопытно? Прошлой ночью было не полнолуние, Ребекка. - Ох, - она не подумала об этом. - Ну, я полагаю, это любопытно. Но все равно недостаточно убедительно. - Я просто не могу понять, почему оборотни пришли мне на помощь. - Что тут понимать? Ты носишь в животе волчонка. Они защищали своих. - Но оборотни работают не так. Они заботятся о своих стаях. Мой ребенок не является частью их стаи. Если только... - Если только..? - Ребекка подталкивает ее к продолжению разговора. - Как ты думаешь, возможно ли, что они связаны? Ребенок и оборотень в Бойе. Через Клауса? Есть ли какой-нибудь шанс, что они каким-то образом связаны? - Вряд ли я могу об этом знать, - пожимает плечами Ребекка, вставая, чтобы налить себе выпить. Она не будет втянута в этот разговор без алкогольного стимула. - Разве вы не знаете, кто был его отцом? - Мы это выяснили... в конечном итоге, - пренебрежительно говорит она, потягивая бурбон из своего бокала. Она наливает один для Кэролайн, а затем вспоминает, что беременным женщинам нельзя пить, когда ведьма выгибает бровь, глядя на нее. Ребекка вздыхает и наливает напиток в свой стакан. Какая пытка. - Но это было давно, и я почти уверена, что он был убит еще в наши дни. Я не думаю, что на данный момент мы можем определить, связаны ли нынешние стаи оборотней с отцом Ника. И в любом случае это не имеет значения. Если они готовы защищать тебя, кого это волнует? - Меня волнует. - Почему? - Потому что они спасли мне жизнь, а я даже не знаю, кому послать открытку с благодарностью. Я была там совсем одна. Ребекка залпом допивает остатки своего напитка, со стуком ставя стакан на стол. - Хорошо, во-первых, семья - это заноза в заднице, если ты спросишь меня. Так что я бы не стала искать давно потерянных родственников, если бы у меня был выбор. А что касается одиночества, как ты смеешь? Я не испорчу совершенно потрясающую пару сапог, бродя по болотам ради кого попало. Когда Кэролайн улыбается, Ребекка улыбается в ответ, понимая, что на самом деле имеет это в виду. Элайджа, возможно, и взял с нее обещание защищать Кэролайн, но она бы все равно пошла туда. Входная дверь распахивается, и врывается Клаус. - Ник! - Говорит Ребекка. - Ну, наконец-то. Я была... Ее нытье по поводу недостатка информации у Ника замирает у нее на губах, когда Элайджа входит прямо за ним. Затем эта мысль полностью исчезает из ее головы; внезапно все остальное больше не имеет значения. Грудь Ребекки взрывается от радости. Она бежит к нему, крепко обнимая своего брата. - Элайджа, - нежно бормочет она, отстраняясь ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться, что это действительно он, а не игра ее воображения. - Ты в безопасности, - говорит она с облегченным вздохом. - Я так рада. - Я тоже рад, - говорит он с той очаровательной кривой улыбкой, которую она так любит. Его волосы немного растрепаны, а одежда, безусловно, грубее, чем обычно позволяет его безупречный стиль, но в остальном ее брат выглядит идеально. Здоровый, цельный и дома. - Теперь, когда ты вернулся, твой первый план - убить Никлауса? - спрашивает она, ухмыляясь своему другому брату. - Я помогу. Элайджа нежно целует ее в щеку. - Извините, я на минутку, - говорит он, а затем обходит ее и исчезает в коридоре. - Куда он направляется? - спрашивает она, и между ее бровями появляются морщинки. Лицо Клауса меняется в этот момент. - Тебе обязательно спрашивать? Окей. Кэролайн была здесь всего секунду назад, а теперь ее нет. И Элайджи тоже.***
Элайджа еще не уверен, чего ожидать от дома. Его забрали еще до того, как у него появился шанс прожить хотя бы один день под одной крышей с Никлаусом, и теперь Ребекка тоже там. Если судить по их краткому воссоединению в Мистик Фоллс, это должно быть интересно. Но он определенно счастлив выбраться из этого прискорбного гроба, дыша чем-то другим, а не душным воздухом этого древнего чердака. Конечно, он мог бы вернуться давным-давно. Он проснулся вскоре после того, как Давина вытащила кинжал из его груди, прекратив действие пепла белого дуба, в который он был погружен. Это был его выбор - оставаться под влиянием маленькой ведьмы, изучая ее. Узнавать о ней. Ее история, ее вкусы, чего она хочет от жизни. Элайджа предпочел бы, чтобы его не пронзили кинжалом и не подали в качестве жертвенного агнца врагу, но импульсивность Никлауса еще могла принести им выгоду. Конечно, его брат никогда не получит благодарности. Эта мысль, конечно, не приходила ему в голову, когда он вонзал кинжал в грудь Элайджи. Единственная причина, по которой Элайджа не свернул Никлаусу шею и не запер его где-нибудь, чтобы обдумать свои действия, заключается именно в том, что нахождение так близко к Давине в течение столь длительного периода времени позволило ему заглянуть в разум девушки, а хорошая разведка вашего противника - это все на войне. Не то чтобы он думал, что они сражаются с Давиной. Он так не думает, больше нет. Она всего лишь пешка. Возможно, у Марселя было правильное сердце, когда он решил спасти ее, но все это время он использовал девушку в своих эгоистичных целях. Теперь, когда ему удалось прийти к своего рода соглашению с ней, все, что Элайдже нужно сделать, это укрепить их дружбу, доказать ей, что ему можно доверять, и у Марселя больше не будет в распоряжении его секретного оружия. Она уже продемонстрировала свою поддержку, обманув Марселя, заставив его думать, что духи отказались выпустить ее из церкви. Он собирался увезти ее из города, но умный поступок Давины заставил его действовать. Пока она останется на месте, ожидая, когда Элайджа выполнит свою часть сделки. Без нее власть Марселя значительно ослабевает. Для начала, он больше не сможет контролировать ведьм. И это касается не только Софи Деверо и ее ковена. Это касается и Кэролайн. Кэролайн… Странно снова видеть ее лично, когда она занимала так много его мыслей в то время, когда он был в церкви. Он даже не осознавал, что она произвела на него такое впечатление, пока не перестал думать о ней. Интересно, как она поживает. Что она делала. Если бы Никлаус еще не заставил ее испуганно убежать. Он надеялся, что нет, и имел некоторую веру в то, что этого не произойдет. Казалось, она оказывала какое-то влияние на Никлауса, Элайджа на самом деле не успел этого понять, прежде чем его усыпили. И в любом случае, Кэролайн не производила на него впечатления человека, который убегает от своих проблем, даже гибридных размеров. Поэтому он не удивлен, обнаружив, что она все еще там, целая и невредимая, и, похоже, чувствует себя более комфортно, чем когда он уходил. Она устроилась поудобнее. Хорошо, думает он. Никлаус, должно быть, сделал что-то правильно. Элайджа наполовину ожидал, что ее живот стал больше с тех пор, как он видел ее в последний раз, но он все еще едва заметен. Она выглядит почти точно так же. Такой же красивой, какой он ее помнил. И когда их глаза встречаются, и она улыбается ему, прежде чем тихо выскользнуть, Элайджа чувствует, как внутри что-то загорается. Кэролайн Форбс, похоже, оказывает странное влияние на мужчин семьи Майклсон. Как бы он ни был счастлив снова увидеть Ребекку, он чувствует себя так, словно невидимая нить тянет его, когда она выходит из комнаты. Поэтому он извиняется и следует за ней, не обращая внимания на глаза Никлауса, прожигающие дыры на его спине, когда он уходит. Он находит ее на кухне, готовящей себе закуску. Когда она видит его у двери, она ухмыляется. - Упс, - говорит она с набитым ртом. - Я попалась. - Что ты делаешь? - спрашивает Элайджа, присоединяясь к ней у стойки. - Экспериментирую с сыром и джемом. Черника, малина, клубника. На самом деле, все ягоды. Я была одержима сыром и джемом. Наверное, это из-за беременности. Не хочешь немного? - Нет, спасибо, - отказывается он, улыбаясь. Всего минута в ее присутствии, и он уже помнит, почему его так тянуло раньше. В ней есть что-то такое освежающее. Там, где его семья всегда кажется такой мрачной, раздавленной тяжестью тьмы, которая, кажется, сопровождает их, куда бы они ни пошли, Кэролайн кажется... Светлой. Легкой. Две вещи, которые так чужды Майклсонам. - Хорошо, - говорит она, намазывая джем на кусочек сыра и откусывая. - Я просто проявила вежливость. На самом деле я даже не хочу делиться этим. Это слишком вкусно, - Элайджа чувствует, как мышцы на его лице, которыми он не двигал целую вечность, напрягаются по мере того, как его улыбка становится шире. - И еще, кстати, я болтаю без умолку. Это, по сути, две мои любимые вещи в последнее время. Есть и разговаривать, и то, и другое без остановки. Как ты, Элайджа? - Рад быть дома, - говорит он с усмешкой. - Почему ты улизнула? - Я проголодалась. Он бросает на нее острый взгляд, выгибая одну бровь. Она отводит взгляд. - Ну, я подумала, что вы трое хотели бы поговорить на минутку. Ты знаешь, как семья. - Теперь ты - семья, Кэролайн. - Оу, - она улыбается Элайдже точно так, как он помнил в своем долгом сне, тепло и открыто, и как будто она действительно это имеет в виду, за исключением того, что сейчас она кажется гораздо менее подозрительной, чем все эти недели назад. Как будто узел развязался или, по крайней мере, смягчился, пока его не было. - Я рада, что с тобой все в порядке, - говорит она. - Я хотел бы знать все о том, что я пропустил. Но сначала... Есть кое-что, что я должен тебе сказать. Всем вам. Не могла бы ты пойти со мной, пожалуйста? Кэролайн набивает рот кусочком сыра и кивает, следуя за ним из кухни. Для всех сердечных приветствий будет подходящее время. Во-первых, ему нужно поделиться тем, что он узнал от Давины.***
У Кэролайн возникает странное ощущение внизу живота, когда она садится в кабинете. Ей требуется мгновение, чтобы понять это. Они включают и ее. Впервые они не закрывают за собой дверь и не оставляют ее подслушивать снаружи, пока они решают будущее - ее будущее - между собой. Элайдже нужно сказать что-то важное, что не может подождать до утра, и он хочет, чтобы она была там и слушала. Клаус сидит слева от нее, Ребекка справа от нее, Элайджа стоит перед ними, маска серьезности опускается на то, что было теплым и приветливым выражением лица примерно две минуты назад, когда он разговаривал с ней на кухне. Это официальное воссоединение семьи. Семья. Это слово звенит в ее голове, как колокольчик. Она хотела, чтобы ее привлекли к столу переговоров, чтобы ее голос был услышан, чтобы с ней советовались по разным вопросам, информировали о событиях и планах действий; но на самом деле она была Майклсоном... Это определенно что-то новенькое. Она не может не думать о людях в Мистик Фоллс, о том, что они сказали бы по этому поводу. Ее мать, конечно, пришла бы в ужас. Жизнь, безусловно, приняла сумасшедший оборот. До этого самого момента до нее по-настоящему не доходило, что, помимо того, что ее дочь оборотень и, возможно, ведьма, она еще и Майклсон. Наполовину Майклсон, но все же. У Кэролайн может быть почетное - скорее всего, временное - место в семье, но в ее дочери течет кровь Клауса, что делает ее одной из них на всю жизнь. Что именно это влечет за собой в долгосрочной перспективе... Она пока не совсем уверена, что ей не терпится это выяснить. - В чем дело, Элайджа? - спрашивает Ребекка, явно начиная терять терпение. На секунду он кажется задумчивым, прежде чем, наконец, начинает говорить. - Все, что привело нас сюда, в Новый Орлеан, было ложью. Эта история, которую сфабриковала Софи Деверо, эта борьба за контроль над Французским кварталом... Война между вампирами и ведьмами была вовсе не из-за территории - она была из-за Давины. - Почему? - спрашивает Клаус. - Софи лично участвовала в ритуале Жатвы. Она пыталась остановить это, потому что ее племянница, Моник Деверо, дочь Джейн-Энн, была одной из избранных девушек, и она не верила, что это реально. Чтобы задобрить предков, девочек нужно было принести в жертву, чтобы их силы перешли к ним, прежде чем они могли воскреснуть. Она думала, что ее племянница умрет ни за что, поэтому она составила план спасения с помощью Марселя и его вампиров, но было слишком поздно. Когда они добрались до кладбища, три девушки уже были принесены в жертву. Единственной, кто еще был жив, была Давина. Девочки понятия не имели, что их собираются убить таким жестоким образом, и они, очевидно, были взволнованы и напуганы, когда старшие ведьмы начали бесцеремонно перерезать им горло. Давина была в панике, кричала. Итак, Марсель спас ее, остановил ритуал, но другие девушки остались мертвыми. Когда это произошло, все их силы сошлись в одной выжившей девушке. Именно так Софи узнала, что ритуал Жатвы был настоящим, и он сработал. Только до сих пор не был завершен. - Это объясняет, почему Давина такая могущественная. Одна ведьма никогда бы не смогла так контролировать всех остальных в одиночку, - размышляет Кэролайн. - Точно, - соглашается Элайджа. - Итак... Что? Девочки мертвы, Давина выжила. Это все еще не объясняет ту часть, где они похищают Кэролайн, - говорит Ребекка. - Восемь месяцев назад Софи Деверо и Джейн-Энн потеряли все, когда умерла Моник. Единственный способ вернуть ее к жизни вместе с двумя другими девушками - это принести Давину в жертву, чтобы ритуал мог быть завершен. Но под защитой Марселя, и какой бы могущественной она ни стала, они никак не могли добраться до нее. Именно для того, чтобы навсегда остановить ритуал, Марсель ввел запрет на магию, чтобы ведьмы не могли найти Давину. Вот почему он прячет ее на чердаке. Теперь, через пять месяцев после смерти Моник, к ним пришло известие через видение о беременной девушке в Мистик Фоллс, и внезапно вся их надежда возродилась. Джейн-Энн фактически пожертвовала своей жизнью, чтобы ее сестра могла использовать тебя, чтобы убрать Марселя с их пути, - говорит Элайджа, глядя на своего брата. Губы Клауса кривятся в хмурой гримасе. - Чтобы они могли заполучить Давину. Если Софи удастся захватить Давину, она сможет завершить ритуал и вернуть дочь Джейн-Энн к жизни. Если нет... Не только Моник Деверо останется мертвой, но и ведьмы Французского квартала лишатся связи со своими предками, и их магия фактически умрет. Мы думали, что пришли сюда, чтобы вести войну за власть. Это касается семьи. - Эти хитрые маленькие сучки, - бормочет Ребекка, слегка качая головой. - Они манипулировали нашей семьей, чтобы она боролась за них, и даже не дали нам полного заявления об отказе от ответственности. - Софи Деверо сделает все возможное, чтобы вернуть свою племянницу к жизни. Она использует все оружие, имеющееся в ее распоряжении. Она готова сражаться до самой смерти, потому что она уже потеряла все. И это делает ее более опасной, чем кого-либо другого. Кэролайн чувствует, как все взгляды устремляются на нее. Элайджа мягкий, но обеспокоенный; Клаус, пылающий на ее коже, собственнический и злой; Ребекка вдумчивая и сочувствующая. Величайшее оружие, имеющееся в распоряжении Софи, - это, конечно же, она сама, через эту волшебную связь. И если она готова умереть за свое дело... пусть так и будет. Если бы она осталась в Мистик Фоллс, у Кэролайн, вероятно, все было бы не совсем блестяще, учитывая беременность и все такое. Но, по крайней мере, ее жизнь и жизнь ее ребенка не будут немедленно подвергнуты опасности. У нее все еще были бы ее мать, ее друзья - ее магия. Если дать Кэролайн еще немного времени на обдумывание ситуации, она тоже будет возмущена тем, что ее использовали в качестве пешки в игре, к которой она не имеет никакого отношения. На нее уже дважды нападали, и те самые ведьмы, которые привели ее сюда, чтобы она послужила разменной монетой в их попытке заполучить Клауса в свою команду, теперь передумали и решили убить ее и ее ребенка. О, Кэролайн очень рассердится. Они думают, что Клаус опасен? Они должны увидеть, что она сделает с ними, если они посмеют причинить вред ее ребенку. Однако прямо сейчас у нее на первом плане кое-что другое. Вопрос, который мучил ее весь день. Если Софи ошибалась насчет ритуала Жатвы, и он оказался реальным... Тогда откуда она знает, что видение Сабины о том, что ее дочь принесет уничтожение всех ведьм, тоже нереально?