***
Одна вспышка. Один маленький, ещё совсем слабый огонёк, безмятежно сияющий во мраке одинокой ночи, забытых людских снов и мутной печали. Тёплое, никем незамеченное, незначительное пламя. Яркое, красивое, всё ещё способное разгореться, стать чем-то более великим, нежели простой, ничтожно маленькой огненной точкой среди слепящей тьмы и непроглядного сизого тумана, спустившегося на огромные, далёкие земли, на которых уже никогда не будет царить жизнь, ведь они давно мертвы.Впредь больше нигде не будет царить жизнь.
Всего лишь одна искра. Творец, зажёгший этот огонёк, решил даровать ему более величественную, более разрушительную силу, ту, с помощью которой это пламя заставит людей обратить на него свой взор, с помощью которой оно перестанет быть незамеченным и наконец сумеет проявить всю свою злость, обиду и боль, что копил внутри себя с того самого момента, как появился. Вырасти в разы, чтобы своим светом затмить весь остальной свет Небес и красного солнца. Чтобы доказать всем, что оно важно, что пламя — всемогущее, всесильно, прекрасно. Что в нём есть смысл, в отличие от людских жизней. Что оно лучше всякого человека. В той темноте сверкнули не по-доброму золотые очи, пропитанные отчаянным безумием. Или же безумным отчаянием? Никто не знал, и сам Создатель тоже, что сейчас, чуть дыша, с замиранием сердца выжидая какого-то момента, держал в исцарапанных пальцах маленькую спичку, на которой уже начинал свой первый и последний танец тот самый огонёк. Подобно родителю, он смотрел на этот огонёк, как на своего родного дитя, с той нежностью и гордостью, на которую был способен только любящий благородный отец. Он знал, чего жаждет, чего так трепетно ждёт его маленькое пламя. — «Я позволю тебе засиять по-новому.» — раздавшийся шёпот тихим эхом пронёсся по пустым коридорам Золотого Дворца. Осознавал ли сам Бог, что творит? Да. И он понимал, что сейчас сотворит настоящее безумие. И пусть он будет возненавижен своими созданиями. Крики ненависти станут для него самой лучшей наградой за его деяния. Он лишь художник, что требует для себя постоянного, хорошего вдохновения и нужной атмосферы для своих работ. Чего не сделаешь ради искусства. — «Ползи, мой огонёк, только не погасни.» Один миг. Одна мысль. Одно решение. Одна спичка, кинутая с высокого холма, упала в густые заросли сухой травы, а в то время восточный ветер, свободно блуждающий по просторам мира того дивного, совсем по случайности дотронулся до того маленького пламени. Хватило считанных секунд, чтобы оно разгорелось. Впитавший целиком и полностью всю людскую ненависть, что до этого, заменяя кислород, витала где-то высоко в облаках, огонёк, наконец сумевший заострить свои языки до блеска самого чистого янтаря, превратился в настоящее, беспощадное, величавое пламя, что теперь дёргался импульсивно не от страха перед поджидающей его за горизонтом неизвестностью, а от переполняющей всё его нутро ярости и желания уничтожать. А истинный ужас рождает не тот, кто велик и страшен, а тот, в ком много сосредоточенной ненависти. Лицо, словно копьём, пронзила немая, совсем незаметная в ночи ухмылка. — «Ты выдержал весь мой жуткий хлад, значит, в тебе есть желание жечь… — обращаясь к своему дитя, проговорил Джокер чёрных мастей, в тот решающий момент чувствуя в груди очень неоднозначное, почти что приятное, но слабо удушающее его ощущение совсем скорой победы. Или же в глубине души его задыхалась бедная совесть? В тот миг ничего не имело для него значения. Ни последствия, ни люди, ни весь этот мир, что однажды он создал по образу и подобию своему. Тот мир, в котором он раньше видел свою отчизну, мир, который он любил так, как никто другой не способен был любить. Он отказался от всего, признав своей землёй лишь эти и только эти края. Он отказался от любой морали, чтобы быть с теми, кого он называл своими детьми. Какой ценой? Ценой всего. Но эти чувства давно забыты. Это было в прошлом. Уже далёком, счастливом прошлом, которое уже было не вернуть. Которое навсегда затерялось в тумане разбитых воспоминаний и лживых надежд, как и он сам. Он пожертвовал всем… чтобы в итоге оказаться здесь. Опустошённым, поглощённым неистовой злобой и горьким, таким больным для сердца разочарованием. Но впредь его душа не думала о той печали, а лишь торжествовала, в нетерпении предвкушая, как красочно и ярко будет разрушаться этот маленький мир. Создатель понимал, что уже не остановится перед начатым. То, что он так долго и старательно пытался уберечь — он же самолично погубит в один миг. И, больше не шепча, произнёс совершенно безразлично: — Так сожги для меня этот старый мир.»— Благородное пламя исполнит последнюю волю своего Творца. . .
***
Огонь захватил все земли, уничтожив всё, что было у него на пути, неся за собой ужасающее разрушение, порождая хаос, в котором утопали сотни душераздирающих криков всё ещё живых людей, осознающих, насколько же близка их смерть, которую миновать уже никак не получится… Бог видит это, но ничего не делает с огнём, лишь стоя на высоком холме, возвышаясь над погибшими государствами и восхищаясь зрелищем, предстающий у него перед глазами, спокойно продолжает играть на скрипке. Мелодия того прекрасного музыкального инструмента разносилась по всему миру тому, громко и волшебно… Этот восхитительный звук, рождающийся из тонких, блаженно сияющих в кромешной тьме струн, нежно заставлял трепещать в ужасающем страхе каждого, кто услыхал её, даже находясь за тысячи километров от эпицентра пожара. Творец не слышал ничего, кроме той мелодии, которую бестревожно играл. Творец не видел ничего, кроме гигантского пламени, которое воссоздал. Что стало с его другими детьми? На самом деле, его душа сильно расстроилась, поняв, что больше никогда их не увидит. Никогда не обнимет, никогда не словит на себе их милый, такой молодой и такой добрый детский взгляд. Больше никто не услышит их звонкие голоса. Теперь их слышат только Небеса, а их имена навсегда запомнила сломленная бременем жизни тишина, что теперь никогда не уйдёт с этих земель. Бог был уверен, что его дети погибли достойной смертью, что долго они не мучались. Запертые всей чудной дружной восьмёркой в церкви своего Отца, братья… сгорели заживо. Одурманенные дымом, со спокойствием в душе уснули, осознавая, что больше никогда не проснутся. Мечта огня сбылась. Он уничтожил всё. Будучи ещё маленьким огоньком, совсем слабым и никчёмным, он возненавидел человечество. Он ненавидел всё то, чем так дорожили люди. Жалкие, беспомощные, грешные люди. Хотя его Творец был… человеком, но огонь не знал этого. Он считал того, кто зажёг его — истинным Богом. Он думал, что уничтожив всё живое, что он так презирал — он сумеет тоже стать чем-то великим, чем-то возвышенным и всемогущим. Царём всех царей, всех стран и всех морей, ведь никто не посмеет выступить против него. Но сейчас, переполняемый воспитанной виной и тлея так стыдливо, он осознает, что люди всегда были намного сильнее, намного полезнее и намного чище его самого. Поражённое, бессильное, вновь слабое пламя проливает свои первые и самые последние слёзы. Оно погибает. В нём нет и никогда не будет смысла без людей. Оно попросту… Не нужно. Оно лишь вредит. Оно лишь губит. Он создание далеко не Божье. Он — создание человеческое. Он их неотъемлемая часть, и тот, кто заместо Дьявола погубил их… Так жестоко и… бесчеловечно. Ради того, чтобы в итоге просто… Потухнуть. Дрогнула рука. Расстроилась и скрипка, вскоре горько зарыдав, больше не грея своей мелодией милой душу своего искусного музыканта. На плечо лишь обессилено легла, смычок с рукой ослабшей опустился.— Да здравствует истинный император.
Закончилась скрипки игра.
***
Всё догорает. И долины, и поля, и сада, и дома, и человечность самого Творца, оставляя лишь мёртвый пепел.И мир погиб, в отчаяние погрузившись, забрав с собой своих детей.