Белый лепесток

      — Папа, папа, вишня зацвела!       — Да, мой маленький, я видел.       — Разве это не чудесно? Я ещё ни разу в жизни не видел, чтобы цвёл наш вишнёвый сад.       Кузнец улыбнулся своему сыну. Но улыбка это была рваная, дрожащая, предвещающая что-то плохое. Лишь кривая усмешка виновного старика перед лицом наивной молодости.       — Конечно, малыш, не видел. Эти деревья пушатся и белеют каждые пять лет, и тогда мы…       — Что?       — Всё узнаешь сегодня вечером, сынок. Скоро вождь объявит всеобщее собрание.       Мальчик только по-совиному широко открытыми глазами посмотрел на отца и моргнул несколько раз. Подобные сборы проводились крайне редко и только по очень серьёзным причинам.       — Всё узнаешь…всё узнаешь… — снова пробормотал мужчина и обречённо потряс головой.       И правда. Вечером, когда с небес землю освещала тонкая убывающая луна, все жители общины собрались около медвежьего тотема. Грубые срезы животного ласкали отблески ритуального костра, языки которого колыхались, вились и тонкими змеями взмывали ввысь.       Тишина окутала людей, когда из своей лачуги вышел вождь. Это был мужчина, худой, но мускулистый, его тело было покрыто шрамами, но руки были чистыми и мягкими. Ведь эти самые руки молились многочисленным богам и лечили людей.       — О, люди мои, проклятая вишня вновь послала нам свои цветки. Это означает, что скоро явится Она, чтобы получить обещанную жертву. У нас есть лишь день, чтобы сделать этот непростой выбор, пока первый белый лепесток не коснётся земли. Пусть выйдут вперёд все молодые девы, которым исполнилось восемнадцать лет в прошедшие три сезона — Зелёный, Золотой или Белый.       Все в ожидании задержали дыхание. И вот откуда-то из глубин толпы раздались шаги. Жители расступились, давал дорогу молодой девушке. Она была одна.       — Кхм, — вождь прочистил горло. — Так тому и быть! Боги освободили нас от выбора, чтобы мы не страдали!       — Но разве Ей подойдёт никчёмная сирота и уродка Дана? — крикнул кто-то из толпы.       Вопрос утонул в недовольном шёпоте.       — Тихо! Будьте благодарны, что у нас есть хотя бы…она, — лицо главы общины сморщилось от отвращения.       Дана стояла в нескольких метрах от тотема, не смея поднять голову.       — Отведите девушку в пустой дом на краю поселения, оставьте всё необходимое для приготовления и уходите, — приказал вождь своим стражам.       — Есть!       — На всё Её воля.       Дану привели в обветшалый шалаш и оставили совершенно одну. Напоследок один из громил бросил ей холщовый мешок, в котором девушка нашла оливковое масло, помаду для губ, сделанную из свежего свекольного сока, и кусок белой ткани, служащий ритуальным одеянием. Не было ни еды, ни воды, ни даже книги, чтобы скоротать оставшиеся часы до назначенного срока.       У Даны не было возможности в последний раз встретиться с близкими людьми, так как она была сиротой, к тому же работала наёмной служанкой, что говорило о самом низком социальном статусе в общине: её могли попросить как приготовить обед, так и вычистить туалет. Чтобы занять себя хоть чем-то, девушка взяла прутик, валявшийся неподалёку, и начала писать на прогнивших досках стен, стирая верхний слой плесени и мха.       У неё получилось следующее послание:       «Здесь была я. Кто я? Меня зовут Дана, и мне месяц назад исполнилось восемнадцать лет. Никто не знает, когда точно я родилась, но однажды, в день, когда прилетели первые грачи, меня нашли на пороге в дом вождя, закутанную в окровавленное тряпьё. Этот день и начал отсчитывать мои прожитые годы. Как знать — подкинь меня мама на пару месяцев позже, и сейчас я не ждала бы свою неминуемую смерть. Жизнь моя была серая и скучная, абсолютно бесполезная. Поэтому никто не будет меня оплакивать. И никто не будет меня вспоминать. Так пусть эта запись поможет следующим несчастным почувствовать себя чуточку лучше. Хуже, чем у меня, и быть не может».       Письмена теперь занимали всё окружающее Дану пространство. Она грустно улыбнулась сама себе, понимая, что ещё пять лет это место не протянет, рухнет и сгниёт.       И даже то, что она оставила, никто никогда не увидит и не прочтёт.       Она исчезнет из истории этого мира навеки, как будто никогда и не существовала.       Общинный колокол пробил шесть раз.       Пора. Время пришло.       Дана выбралась из шалаша и с гордо поднятой головой направилась к вершине горы. Она знала, что даже за её маленькой фигурой никто не следит, всем жителям было слишком страшно и кому-то, наверно, даже совестно.       Закат был особенно красивым — оранжевые оттенки переходили в малиновые, фиолетовые и тёмно-синие. Ветер вокруг разносил по округе молодые белые вишнёвые лепестки, укладывающиеся под ноги к Дане, устилающие петляющую впереди тропу. Это было похоже на свадебный обряд — только для невесты дорожка украшалась красными и жёлтыми розами.       Пройдя последние несколько метров до конца своего пути, Дана прищурилась и заморгала, чтобы лучше различить человеческую фигуру на фоне садящегося солнца.       Это не было страшное чудовище. Это была прекрасная девушка, стоящая спиной к наблюдательнице. На фоне огненного зарева силуэт окаймляло кровавое свечение — скорбное и торжественное. Нежно-голубое платье незнакомки едва колыхалось от ветра, вместе с волосами, которые открывали обзор на широкий вырез на спине, из которого что-то торчало. Из-за падающей тени было сложно рассмотреть, что это было.       Дана, как заворожённая, подходила к девушке всё ближе и ближе, пока не смогла рукой коснуться её каштановых прядей, чтобы отвести их в сторону.       — Ах!       Дана не сдержала крика, закрыв рот ладонями. Слёзы наполнили её глаза. Этим «чем-то» на спине у девушки были обломанные основания крыльев — остались лишь куски полых костей и пушок, покрытый кочкой из запёкшейся крови.       Наконец, Она (ангел?) вздрогнула и обернулась.       — Привет, милая. Ты..?       — М-меня послали в жертву, полагаю, что тебе, — Дана всхлипнула.       — Ох, прошу, не называй это жертвой. Ты не умрёшь, в отличии от меня.       — Что?       Ангел улыбнулась и провела рукой по волосам Даны, вплетая в них свои пальцы.       — Мягкие. Такие мягкие.       — Я ничего не понимаю.       — О, не беспокойся, это нормально. Я тоже когда-то была такой.       — Тебя тоже приговаривали? Но я тебя не помню, пять лет назад ушла другая.       — Ты имеешь ввиду Лилию?       — А, да…       — Ей ещё не скоро предстоит оказаться здесь, если тебе интересно. А вот отпущенное мне время, к сожалению, подошло к концу. Понимаешь, милая… Как тебя зовут?       — Дана.       — Понимаешь, Дана. Там, куда ты попадёшь, постоянно нужна, скажем так, рабочая сила.       — Ангелы?       — Если тебе так будет проще, то да. У тебя будут столетия, чтобы во всём разобраться. Потом ещё будешь посмеиваться над собственными словами. Так вот «ангелы», чтобы кто ни говорил, не вечны. Мы тоже умираем, только позже, нежели обычные люди. А нам на смену сразу приходят новые лица. И так будет до скончания времён, чтобы не нарушать жизненный поток, иначе это плохо закончиться. Мне жаль, что это ты. Но, знай, ты на самом деле не умрёшь. Кто-то считает, что это лучше, кто-то — что хуже. Выбирать тебе.       — Сколько тебе лет? — это было невысказанное: сколько я буду жить.       — М-м-м, попробую вспомнить. Наверно, около шестисот лет.       — А почему? — Дана неосознанно коснулась руками собственной спины.       — О, это… Там, куда я уйду, они мне больше не понадобятся. Мои, мои любимые крылья, — одинокая слеза скатилась у девушки по щеке, но она быстро вытерла её тыльной стороной ладони. — У тебя они тоже будут, милая.       — Правда?       — Да, как только ты отправишься со мной в нужное место. Можешь называть меня Проводницей.       — А какое твоё настоящее имя?       — Я уже давно забыла его.       — Это…это ужасно.       — Нет, моя хорошая, забыть лица своих родителей — это страшно. Забыть человека, которого любила — это страшно. Забыть свою жизнь — это, как ты поняла, страшно. И тогда имя — это последнее, о чём задумываешься.       — Тогда мне точно нечего бояться.       — Почему же?       — У меня ничего и никого нет. Я думала, что единственное, что я теряю — это жизнь. Но даже это ложь.       — Там такие, как ты, служат дольше всего. Опять-таки — тебе решать: хорошо это или плохо.       — И когда же мы…туда отправимся?       Проводница замерла на мгновение, будто прислушиваясь к чему-то. Ветер взвыл, как раненое животное, но тут же затих.       — Слышу, слышу, слышу, — шептала ангел. — У нас есть на этой земле ещё несколько дней, прежде чем упадёт последний вишнёвый лепесток.       — И что мы будем делать?       — А что бы ты хотела?       Дана задумалась.       С вершины холма открывался чарующий вид на дальние деревни, на бескрайние светло-зелёные луга и мелкие чащи.       — Мы сможем уйти отсюда?       — Куда же?       — Как можно дальше. А место — не важно, раз уж через несколько дней мы всё равно окажемся…там. Так что давай просто прогуляемся. Думаю, давно у тебя такого не было, да?       — Пожалуй, несколько сотен лет точно. Я…да, давай.       — Погуляем?       — Погуляем.       Дана развела руки в стороны и глубоко вдохнула свежего вечернего воздуха.       — Хорошо. Тогда в путь.       Проводница взяла девушку за руку, чуть сжимая, и они вместе начали спускаться вниз.